Увеличить |
Рассказ о любителе
хашиша (ночи 142—143)
Один человек предавался любви к красавицам и тратил на них
деньги, пока совсем не обеднел и у него совершенно ничего не осталось. И мир
сделался для него тесен, и стал он ходить по рынкам и искать, чем бы ему
прокормиться, и, когда он ходил, вдруг острый гвоздь воткнулся ему в палец и
оттуда потекла кровь, и тогда он сел и, вытерев кровь, перевязал палец и потом
поднялся на ноги, крича.
И он проходил мимо бани и вошёл туда и снял с себя одежду, а
оказавшись внутри бани, он увидел, что там чисто, и сел возле водоёма и до тех
пор поливал себе водою голову, пот не устал…»
И Шахразаду застигло утро, и от прекратила дозволенные речи.
Сто сорок третья ночь
Когда же настала сто сорок третья ночь, она сказала: «Дошло
до меня, о счастливый царь, что бедняк сел возле водоёма и до тех пор поливал
себе водой голову, пока не устал. И тогда он подошёл к холодному бассейну, но
не нашёл там никого, и, оставшись один, он вынул кусок хашиша и проглотил его.
И хашиш растёкся у него в мозгу, и он покатился на мраморный
пол, и хашиш изобразил ему, что знатный начальник растирает ему ноги, а два
раба стоят над его головой – один с чашкой, а другой с принадлежностями для
бани – всем тем, что нужно банщику. И, увидев это, бедняк сказал про себя: «Эти
люди как будто ошиблись насчёт меня, или они из нашего племени – едят хашиш».
Потом он вытянул ноги, и ему представилось, что банщик
говорит ему: «О господин мой, подходит время тебе подниматься: сегодня твоя
смена». И бедняк засмеялся и воскликнул про себя: «Чего Аллах захочет, то
будет, о хашиш!» – а потом он сел молча. И банщик взял его за руку и повязал
ему вокруг пояса чёрный шёлковый платок, а рабы пошли сзади него с чашками и
его вещами, и шли с ним, пока не привели его в отдельную комнату, и зажгли там
куренья.
И он увидел, что комната полна всяких плодов и цветов, и ему
разрезали арбуз и посадили его на скамеечку из чёрного дерева, и банщик, стоя,
мыл его, а рабы лили воду. А затем его как следует натёрли и сказали ему: «О
владыка наш, господин, будь здоров всегда!» А после того все вышли и закрыли за
собой дверь, и, когда бедняку представилось все это, он поднялся и отвязал
платок с пояса и так смеялся, что едва не потерял сознание. И он продолжал
смеяться некоторое время и сказал про себя: «Что это они обращаются ко мне, как
к везирю и говорят: „О владыка наш, господин?“ Может быть, они сейчас напутали,
а потом узнают меня и скажут: „Это голыш!“ – и досыта надают мне по шее!»
Затем он выкупался и открыл дверь, и ему представилось, что
к нему вошёл маленький невольник и евнух, и невольник был с узлом. И невольник
развязал узел и вынул три шёлковые салфетки, и одну из них он накинул ему на
голову, другую на плечи, а третью повязал ему вокруг пояса. А евнух подал ему
деревянные башмаки, и он надел их, и к нему подошли невольники и евнухи и стали
поддерживать его, и, пока это происходило, он все смеялся. И он вышел и вошёл
под портик и увидел там великолепное убранство, подходящее только для царей, и
к нему поспешили слуги и усадили его на сиденье и до тех пор растирали ему
ноги, пока сон не одолел его.
А заснув, он увидел у себя в объятиях девушку, и поцеловал
её и положил её себе между бёдер и сел с нею, как мужчина садится с женщиной,
и, взяв в руку свой закар, он притянул к себе женщину и подмял её под себя…
И вдруг кто-то говорит ему: «Проснись, голодранец, уже
пришёл полдень, а ты спишь!» И он открыл глаза и увидел себя у холодного
бассейна, и толпа вокруг него смеялась над ним, а его айр поднялся и салфетка
на поясе развязалась. И ему стало ясно, что все это пучки сновидений и
привиделись они из-за хашиша. И он огорчился и, взглянув на того, кто его
разбудил, сказал ему: «Ты бы подождал, пока я вложу его». И люди закричали: «Не
стыдно тебе, пожиратель хашиша, ты спишь, а твой закар поднялся!» И его
колотили, пока у него не покраснела шея, и он был голоден и попробовал вкус
счастья во сне».
И Кан-Макан, услышав от невольницы эти речи, так засмеялся,
что упал навзничь и сказал Бакун: «О нянюшка, это удивительный рассказ, и я не
слышал такой истории, как эта. Знаешь ли ты ещё другие?» И она отвечала: «Да».
И невольница Бакун продолжала рассказывать Кан-Макану всякие небывалые рассказы
и смешные диковинки, и сон одолел его, а эта невольница до тех пор сидела у его
изголовья, пока не прошла большая часть ночи.
И тогда она сказала про себя: «Вот время поймать случай!» И,
поднявшись, обнажила кинжал и подскочила к Кан-Макану, желая зарезать его, но
вдруг вошла к ним мать Кан-Макана. И, увидав её, Бакун поднялась и пошла ей
навстречу, и её охватил страх, и она стала трястись, словно её забрала
лихорадка.
И когда мать Кан-Макана увидала её, она изумилась и
пробудила от сна своего сына, а тот, проснувшись, нашёл свою мать сидящей у
него в головах, и приход её был причиной его жизни. А пришла его мать потому,
что Кудыя-Факан слышала тот разговор, когда сговаривались убить Кан-Макана, и
сказала его матери: «О жена моего дяди, иди к своему сыну, пока его не убила
распутница Бакун». И она рассказала старухе обо всем, что случилось, от начала
до конца, и та пошла, ничего не понимая и не ожидая, и вошла в ту минуту, когда
Кан-Макан спал, а Бакун бросилась к нему, желая его зарезать.
А Кан-Макан, проснувшись, сказал своей матери: «Ты пришла, о
матушка, в хорошее время, и моя няня Бакун у меня сегодня ночью». И он
обернулся к Бакун и спросил: «Заклинаю тебя жизнью, знаешь ли ты сказку лучше
тех, которые ты мне рассказала?» И невольница ответила: «И куда тому, что я
тебе рассказала раньше, до того, что я тебе расскажу теперь? Оно ещё лучше, но
я расскажу тебе об этом в другое время».
И Бакун поднялась, не веря в спасенье, и Кан-Макан сказал
ей: «Иди с миром!» – а она догадалась по своему коварству, что мать Кан-Макана
осведомлена о случившемся. И Бакун ушла своей дорогой.
Тогда родительница Кан-Макана сказала: «О дитя моё, сегодня
благословенная ночь, так как Аллах спас тебя от этой проклятой». – «Как
так?» – спросил КанМакан, и она рассказала ему, в чем дело, с начала до конца,
а Кан-Макан воскликнул: «О матушка, для того, кто останется жив, нет убийцы, и
если его убивают, он не умрёт. Но осторожнее всего будет нам уехать от этих
недругов, и Аллах сделает, что хочет».
Когда же настало утро, Кан-Макан вышел из города и
встретился с везирем Данданом, а после его ухода у царя Сасана случилась
размолвка с Нузхат-аз-Заман, которая заставила и Нузхат-аз-Заман тоже выехать
из города. И она съехалась с Кан-Маканом, и возле них собрались все вельможи
царя Сасана, которые были на их стороне, и они сидели, измышляя хитрости, и
мнения их сошлись на том, чтобы идти походом на царя румов и отомстить ему.
И тогда они пошли походом на румов и после многих дел,
рассказ о которых долог, попали в плен к царю Румзану, царю румов. И когда
настало некое утро, царь Румзан приказал привести Кан-Макана и везиря Дандана с
их людьми и, когда они явились, посадил их с собою рядом и велел принести
столы. И столы принесли, и они поели и попили и успокоились после того, как были
уверены, что умрут, когда он велел привести их, и они говорили тогда друг
другу: «Он послал за нами только потому, что хочет нас убить».
И после того, как они успокоились, царь сказал им: «Я видел
сон и рассказал его монахам, и они сказали: „Тебе не растолкует его никто,
кроме везиря Дандана). И тогда везирь Дандан спросил: „Добро ли ты видел, о
царь времени?“ И царь сказал: „Я видел, о везирь, что был я в яме, подобной
чёрному колодцу, и люди пытали меня, и я хотел встать, но, поднявшись, упал на
ноги и не мог выйти из той ямы. А потом я обернулся и увидел в яме золотой пояс
и протянул руку, чтобы взять его, а подняв его с земли, я увидел, что это два
пояса, и я обвязал ими свой стан, и вдруг они превратились в один пояс. Вот, о
везирь, мой сон и то, что я видел в сладких грёзах“. – «Знай же, о владыка
султан, – сказал везирь Дандан, – твой сон указывает на то, что у
тебя есть брат, или племянник, или двоюродный брат, или кто-нибудь из твоей
семьи, от твоей крови и плоти и во всяком случае он из начальников“.
Услышав эти слова, царь посмотрел на Кан-Макана,
Нузхат-аз-Заман, Кудыя-Факан и везиря Дандана и всех пленных, что были с ними,
и сказал про себя: «Когда я отрублю этим головы, сердца их войск разорвутся
из-за гибели их товарищей, а я скоро вернусь в мою страну, чтобы власть не ушла
у меня из рук». И он твёрдо решился на это и позвал палача и велел ему отрубить
КанМакану голову в тот же час и минуту, но в этот миг появилась нянька царя и
спросила его: «О счастливый царь, что ты намерен сделать?»
«Я намерен убить этих пленных, которые в моих руках, и потом
кинуть их головы их товарищам, – отвечал царь, – а потом я с моими
людьми брошусь на них единым скопищем, и мы перебьём тех, кого перебьём, а
остальных обратим в бегство. И это будет решительная битва, и я вскоре вернусь
в мою страну, раньше, чем случатся у меня в царстве одни дела после других».
И, услышав эти слова, нянька обратилась к царю и сказала на
языке франков: «Как можешь ты убить сына твоего брата, твою сестру и дочь твоей
сестры?» И когда царь услышал от няньки такие речи, он разгневался сильным
гневом и сказал: «О проклятая, не знаешь ты разве, что моя мать убита, а отец
мой умер отравленным, и ты дала мне ладанку и сказала: „Эта ладанка
принадлежала твоему отцу“. Почему ты не рассказала мне правду?»
«Все, что я тебе рассказывала, – правда, –
ответила старуха, – но только моё дело диковинно и наша повесть с тобою
удивительна.
Моё имя Марджана, а имя твоей матери – Абриза, и она была
красива и прелестна. О её доблести слагаются поговорки, и доблестью своей она
прославилась среди храбрецов. А что касается твоего отца, то это царь Омар ибн
ан-Нуман, властитель Багдада и Хорасана, и это можно сказать без сомнения и
колебания, не бросая камней в неизвестное. Он послал своего сына Шарр-Кана в
один из походов, вместе с этим везирем Данданом, и с ними было то, что уже
было, и брат твой Шарр-Кан поехал впереди войск и удалился один от воинов, и
оказался у твоей матери, царицы Абризы, в её дворце. А мы вошли с нею в
уединённое место, чтобы побороться, и он встретил нас, когда мы были заняты
этим делом, и тогда он поборолся с твоей матерью, и она одолела его своей
блестящей красотой и доблестью. И мать твоя принимала его, как гостя, пять дней
в своём дворце. Но до её отца дошла весть об этом от её матери, старухи Шавахи,
по прозванию Зат-ад-Давахи.
А мать твоя приняла ислам благодаря брату твоему Шарр-Кану,
и он взял её и тайком отправился с нею в город Багдад, и я с Рейханой и ещё
двадцать невольниц были с нею, и мы все приняли ислам благодаря царю Шарр-Кану.
И когда мы вошли к царю Омару ибн ан-Нуману и он увидал твою мать, царевну
Абризу, и любовь к ней запала в его сердце, и однажды ночью он вошёл к ной и
остался с нею один, и она понесла тебя.
А с твоею матерью были три ладанки, которые она отдала
твоему отцу, и одну ладанку он дал своей дочери Нузхат-аз-Заман, другую твоему
брату Дау-аль-Макану, а третью он отдал твоему брату, царю Шарр-Кану, и царица
Абриза взяла её у него и сохранила для тебя.
А когда приблизились роды, твоя мать затосковала по своей
семье и сообщила мне свою тайну. И она свиделась с чёрным рабом, по имени
аль-Гадбан, и тайком рассказала ему все дело и соблазнила его деньгами, чтобы
он с нами отправился. И раб взял нас и вывез из города и убежал с нами (а роды
твоей матери приблизились). И когда мы приехали в уединённое место, в начале
нашей страны, у неё начались потуги, чтобы родить тебя. И душа раба подсказала
ему постыдное, и он подошёл к твоей матери и, подойдя к ней, стал склонять её
на мерзость, а она закричала на него великим криком и испугалась его, и от
сильного испуга тотчас же родила тебя.
А в это время в пустыне, со стороны наших земель, поднялась
пыль, которая взвилась и полетела, застилая небо со всех сторон, и раб
испугался, что погибнет, и ударил царицу Абризу мечом и убил её от сильного
гнева, а потом сел на коня и отправился своей дорогой.
И когда раб уехал, пыль рассеялась и показался твой дед,
царь Хардуб, царь румов, и увидел твою мать, а свою дочь, в этом месте убитую,
лежащую на земле. И это показалось ему тяжким и великим, и он спросил меня,
почему её убили и отчего она тайком ушла из страны своего отца, и я рассказала
ему обо всем, с начала и до конца, и в этом причина вражды между обитателями
земли румов и обитателями земли багдадской. А после этого мы унесли твою мать,
которая была убита, и похоронили её, а тебя унесла я и воспитала тебя и
повесила на тебя ладанку, что была у царевны Абризы.
А когда ты вырос и достиг возраста мужей, мне нельзя было
рассказывать тебе истину об этом деле, так как, если бы я рассказала тебе об
этом, между вами наверное поднялись бы войны. Твой дед велел мне хранить это в
тайне, и я не властна была нарушить приказ твоего деда, царя Хардуба, царя
румов.
Вот почему я скрывала от тебя это дело и не осведомила тебя
о том, что царь Омар ибн ан-Нуман – твой отец. А когда ты стал править
независимо, я все рассказала тебе, и я могла осведомить тебя только теперь, о
царь времени. Я поведала тебе тайну и разъяснение, и вот какие у меня вести, а
ты лучше знаешь, как тебе поступить».
А пленные слышали все эти речи рабыни Марджаны, няньки паря.
И Нузхат-аз-Заман в тот же час и минуту вскрикнула и сказала: «Этот царь Румзан
– мой брат от моего отца. Омара ибн ан-Нумана, и мать его – царица Абриза, дочь
царя Хардуба, царя румов, а эту невольницу, Марджану, я хорошо знаю!»
И когда царь Румзан услышал это, его охватила ярость, и он
не знал, как ему поступить. И в тот же час и минуту он велел привести к себе
Нузхат-аз-Заман, и когда он увидел её, кровь устремилась к родной крови, и он
спросил Нузхат-аз-Заман, какова её история. И она рассказала свою историю, и
слова её совпали со словами его няньки Марджаны, и царь узнал наверное, что он
из людей Ирака действительно и без сомнения и что отец его – царь Омар ибн
ан-Нуман, и он тотчас же поднялся и развязал верёвки на своей сестре
Нузхат-аз-Заман. И она подошла к нему и поцеловала ему руки, и глаза её
прослезились. И царь заплакал, и братская нежность охватила его, и сердце его
устремилось к султану КанМакану.
И он поднялся на ноги и взял меч из рук палача, и пленные,
увидав это, убедились, что погибнут. И царь велел поставить их перед собою и
развязал их узлы, а потом он сказал своей няньке Марджане: «Расскажи этим людям
то, что ты рассказала мне». И его нянька Марджана ответила: «Знай, о царь, что
этот старец – везирь Дандан и что он лучший свидетель за меня, так как он знает
истину в этом деле. И она тотчас обратилась к пленным и к тем, кто
присутствовал из владык румов и франков, и рассказала им эту историю, а царица
Нузхат-аз-Заман, везирь Дандан и бывшие с ними пленники подтверждали её
правдивость в этом.
А в конце рассказа невольница Марджана бросила взгляд и
увидела на шее султана Кан-Макана ту самую третью ладанку, подругу двух
ладанок, что были у царицы Абризы, и она узнала её и издала громкий вопль, от которого
загудело на равнине, и сказала царю: «О дитя моё, знай, что моё убеждение стало
ещё вернее, так как ладанка на шее у этого пленного сходна с той ладанкой,
которую я повесила тебе на шею, и подобна ей. А этот пленник – сын твоего
брата, то есть Кан-Макан».
А затем невольница Марджана обратилась к Кан-Макану и
сказала ему: «Покажи мне эту ладанку, о царь времени», и Кан-Макан снял ладанку
с шеи и подал её той невольнице, няньке царя Румзана, и Марджана взяла её и
спросила о третьей ладанке, и Нузхат-аз-Заман отдала её ей. И когда обе ладанки
оказались в руках невольницы, она подала их царю Румзану, и тому стала явна
истина и несомненное доказательство, и он убедился, что он дядя султана
Кан-Макана и что отец его – царь Омар ибн ан-Нуман.
И в тот же час и минуту он поднялся к везирю Дандану и обнял
его, а потом он обнял царя Кан-Макана, и поднялись крики великой радости, и в
тот же час распространились радостные вести, и забили в литавры, и задудели в
дудки, и великою стала радость.
И воины Ирака и Сирии услыхали, как румы кричат от радости,
и все до последнего сели на коней, и царь аэ-Зибликан тоже сел, говоря про
себя: «Погляжу-ка, что за причина этих криков радости в войсках франков и
румов!» А что касается войск Ирака, то они приблизились И вознамерились
сражаться и выстроились на поле и на месте сражения и боя, а царь Румзан
обернулся и увидел, что войска приближаются и готовятся к бою, спросил о
причине этого. И ему рассказали, в чем дело, и тогда он велел Кудыя-Факан,
дочери его брата Шарр-Кана, в тот же час и минуту отправиться к войскам Сирии и
Ирака и уведомить их, что состоялось соглашение и выяснилось, что царь Румзан –
дядя султана Кан-Макана.
И Кудыя-Факан сама отправилась, прогнав от себя злые мысли и
печали, и по прибытии к царю аз-Зябликану приветствовала его и осведомила о
том, какое произошло соглашение, и сказала, что царь Румзан, как выяснилось, её
дядя и дядя султана Кан-Макана. И по прибытии к нему она увидела, что глаза
царя плачут, и он боится за эмиров и вельмож, и рассказала ему всю повесть, с
начала до конца, и они сильно обрадовались, и прекратились их печали.
И царь аз-Зябликан сел на коня, вместе со всеми сановниками
и вельможами, и царевна Кудыя-Факан поехала впереди них и привела их к шатру
царя Румзана. И они вошли к нему и увидели, что он сидит с султаном
Кан-Маканом, и царь Румзан и везирь Дандан советовались с Кан-Маканом о том,
как поступить с царём аз-Зябликаном, и сговорились, что отдадут ему город
Дамаск сирийский, поставят его, по обычаю, над ним правителем, а сами уйдут в
землю иракскую.
И они сделали царя аз-Зябликана наместником в Дамаске
сирийском и велели ему отправиться туда, и он отправился в Дамаск со своими
войсками, и его провожали некоторое время, чтобы проститься с ним, а после
этого вернулись на своё место.
А затем кликнули среди войск клич о выступлении в страны
Ирака, и оба войска собрались вместе, и цари сказали друг другу: «Наши сердца
отдохнут, и мы утолим наш гнев, только если отомстим и снимем с себя позор,
отплатив старухе Шавахи, по прозванию Зат-ад-Давахи».
И после этого царь Румзан уехал со своими вельможами и
приближёнными, а султан Кан-Макан обрадовался, найдя своего дядю, царя Румзана,
и призвал милость Аллаха на невольницу Марджану, которая осведомила их друг о
друге. И они отправились и шли до тех пор, пока не прибыли в свою землю, и
старший царедворец Сасан услыхал о них и вышел и поцеловал руку царя Румзана, и
тот наградил его почётной одеждой.
А потом царь Румзан сел на престол и посадил сына своего
брата, султана Кан-Макана, рядом с собою, и Кан-Макан сказал своему дяде, царю
Румзану: «О дядюшка, это царство годится лишь для тебя», но тот отвечал ему:
«Сохрани Аллах, чтобы я соперничал с тобою из-за власти!»
И тогда везирь Дандан посоветовал им, чтобы оба они были во
власти равны, и каждый управлял бы день, и они согласились на это…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Сто сорок четвёртая ночь
Когда же настала сто сорок четвёртая ночь, Шахразада
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что цари сговорились, что каждый из
них будет править день, а затем устроили пиры и закололи животных и великою
стала их радость. И они прожили таким образом некоторое время, и при всем этом
султан Кан-Макан проводил ночи со своей двоюродной сестрой Кудыя-Факан.
А после этого времени они сидели, радуясь тому, что их дела
устроились и пришли в порядок, как вдруг показалась пыль, которая поднялась и
полетела и застлала края неба, и к ним пришёл один купец, взывая и прося о
помощи, и он кричал: «О цари времени, как мог я остаться цел в стране неверных,
а в вашей стране меня ограбили, хотя эта страна справедливости и безопасности?»
И царь Румзан обратился к нему и спросил его, что с ним, и купец сказал: «Я
купец среди купцов и уже долгое время нахожусь вдали от родных мест. Вот уже
около двадцати лет, как я углубился в чужие страны. Со мною есть письмо из
города Дамаска, которое написал мне покойный царь Шарр-Кан, и случилось это
потому, что я ему подарил невольницу. А когда я приблизился к этим странам, со
мною было сто тюков редкостей из Индии, которые я вёз в Багдад, ваш священный
город и место безопасности и справедливости, и на нас напали арабы кочевники, с
которыми были курды, собравшиеся из всех стран, и они перебили моих людей и
разграбили моё имущество, и вот рассказ о том, что со мною».
И купец заплакал перед царём Румзаном и стал жаловаться,
восклицая: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха!» И царь пожалел его, и
смягчился к нему, и сын его брата, царь Кан-Макан, тоже пожалел купца, и оба
дали ему клятву, что выступят против разбойников.
И они выступили против них во главе сотни всадников, каждый
из которых считался за тысячу мужей (а тот купец ехал впереди них, указывая
дорогу), и продолжали ехать весь этот день и всю ночь, до зари, и,
приблизившись к долине с полноводными реками, изобилующей деревьями, они
увидели, что разбойники рассеялись по этой долине и поделили между собою тюки
того купца, но часть тюков осталась. И тогда сто всадников ринулись на них и
окружили их со всех сторон, и царь Румзан закричал на них, вместе со своим
племянником Кан-Маканом, и прошло не более часа, как всех разбойников забрали в
плен, а было их около трехсот. И когда их взяли в плен, у них отобрали бывшее у
них имущество купца и, накрепко связав их, доставили их в город Багдад.
И царь Румзан и его племянник царь Кан-Макан сели смеете на
один престол, а затем всех разбойников поставили перед ними, и они спросили их,
кто они такие и кто их начальник, и бедуины сказали: «У нас нет начальников,
кроме трех человек, которые собрали нас всех со всех сторон и земель». –
«Укажите нам этих самых людей», – сказали цари, и бедуины указали их. И
тогда цари велели их схватить и отпустить остальных людей, отобрав у них
сначала все бывшие с ними товары, которые и вручили купцу. И купец осмотрел
материи и товары и увидел, что четверть их погибла, но ему обещали возместить
все, что у него пропало.
Тогда купец вынул два письма, одно из которых было написано
почерком Шарр-Кана, а другое почерком Нузхат-аз-Заман (а этот купец купил
Нузхат-аз-Заман у бедуина, когда она была невинна, и подарил её брату
Шарр-Кану, и у неё случилось с братом то, что случилось). И царь Кан-Макан
прочитал оба письма и узнал почерк своего дяди Шарр-Кана и выслушал историю
своей тётки Нузхат-аз-Заман. И он вошёл к ней с тем вторым письмом, написанным
ею для купца, у которого пропали товары, и рассказал ей его историю с начала до
конца. И Нузхат-аз-Заман узнала его и признала свой почерк, и она выставила
купцу угощение и поручила его заботам своего брата, царя Рузмана, и своего
племянника, царя Кан-Макана. И тот приказал дать ему денег, рабов и слуг, чтобы
ему прислуживать, а Нузхат-аз-Заман прислала ему сто тысяч дирхемов денег и
пятьдесят тюков товаров и одарила его подарками и послала за ним, требуя его, а
когда купец явился, она вышла к нему и приветствовала его и осведомила его о
том, что она дочь царя Омара ибн ан-Нумана и что брат её – царь Румзан, а сын
её брата – царь Кан-Макан.
И купец сильно обрадовался этому и поздравил её с
благополучной встречей и поцеловал её руки, благодаря её за её поступок, и
воскликнул: «Клянусь Аллахом, доброе дело не пропадёт за тобой!» А потом
Нузхат-аз-Заман вошла в свои личные покои, а купец оставался у них три дня, и
затем он простился с ними и уехал в земли сирийские.
А после того цари велели привести трех воров, которые были
предводителями разбойников, и спросили их, кто они. И один из них выступил
вперёд и сказал: «Знайте, что я человек из бедуинов и стою на дороге, чтобы
похищать детей и невинных девушек, и продаю их купцам. Я делаю это в течение
долгого времени до сих дней, но сатана подзадорил меня, и я сошёлся с этими
двумя несчастными и собрал бедуинский и городской сброд, чтобы грабить деньги и
пресекать дорогу купцам». – «Расскажи нам самое удивительное из того, что
ты видывал, когда похищал детей и девушек», – сказали ему, и бедуин
молвил:
«Вот самое удивительное, что случилось со мною, о цари
времени. Двадцать два года тому назад я украл в один день из дней девушку из
девушек Иерусалима, и была эта девушка красива и прекрасна, но только она была
служанка, и на ней была рваная одежда, а голову её покрывал кусок плаща. Я
увидел, как она выходит из хана, и тотчас же хитростью похитил её и, положив её
на верблюда, уехал с ней вперёд. Я рассчитывал, что увезу её к моим родным в
пустыне и оставлю её пасти у меня верблюдов и собирать в долине навоз. Она
горько плакала, и я подошёл к ней и больно побил её и, взяв её, отвёз в город
Дамаск. И один купец увидал её со мною, и, когда он её увидел, его ум смутился,
и ему понравилось красноречие девушки, и он захотел купить её у меня и все
время прибавлял за неё цену, пока я не продал ему девушку за сто тысяч
дирхемов.
И когда я отдал её ему, я убедился, что она весьма
красноречива, и до меня дошло, что купец одел её в красивую одежду и предложил
её владыке, правителю Дамаска, и тот дал ему два раза столько, сколько он отдал
мне. Вот, о цари времени, самое удивительное, что со мною приключилось, и,
клянусь жизнью, такой цены мало за эту девушку!»
Услышав эту историю, цари удивились, а когда Нузхат-аз-Заман
услыхала, что рассказывал бедуин, свет стал мраком перед лицом её, и она
закричала своему брату Румзану: «Это тот самый бедуин, который похитил меня в
Иерусалиме, без сомнения!»
И затем Нузхат-аз-Заман рассказала им обо всех случившихся с
нею из-за него на чужбине несчастьях, и о побоях, голоде, позоре и унижении и
сказала: «Теперь мне позволительно его убить». И она вытащила меч и подошла к
бедуину, чтобы убить его, но тот вдруг вскричал: «О цари времени, не давайте ей
меня убивать, пока я не расскажу вам, какие со мной приключились
диконины». – «О тётушка, – сказал ей тогда её племянник
Кан-Макан, – дай ему рассказать нам историю, а после этого делай с ним,
что хочешь».
И Нузхат-аз-Заман оставила его, а цари сказали: «Теперь
расскажи нам историю». – «О цари времени, – спросил тогда
бедуин, – если я расскажу вам диковинную историю» простите ли вы меня?» И
цари отвечали: «Да».
|