Увеличить |
Рассказ о втором брате
цирюльника (ночи 31—32)
Знай, о повелитель правоверных, что моего второго брата
аль-Хаддара звали Бакбак, и это расслабленный. В один из дней случилось ему
идти по своим делам, я вдруг встречает его старуха и говорит ему: «О человек,
постой немного! Я предложу тебе одно дело, и если оно тебе понравится, сделай
его для меня и спроси совета у Аллаха». И мой брат остановился, и она сказала:
«Я скажу тебе о чем-то и укажу тебе путь к этому, но пусть не будут многословны
твои речи». – «Подавай свой рассказ», – ответил мой брат. И старуха
спросила: «Что ты скажешь о красивом доме и благоухающем саде, где бежит вода,
и о плодах, вине и лице прекрасной, которую ты будешь обнимать от вечера до
утра? Если ты сделаешь так, как я тебе указываю, то увидишь добро».
И мой брат, услышав её слова, спросил: «О госпожа, а почему
ты направилась с этим делом именно ко мне из всех людей? Что тебе понравилось
во мне?» И она отвечала моему брату: «Я сказала тебе – не будь многоречив!
Молчи и пойдём со мною». И затем старуха повернулась, а мой брат последовал за
нею, желая того, что она ему описала. И они вошли в просторный дом со
множеством слуг, и старуха поднялась с ним наверх, и мой брат увидел прекрасный
дворец.
И когда обитатели дома увидели его, они спросили: «Кто это
привёл тебя сюда?» А старуха сказала: «Оставьте его, молчите и не смущайте его
сердца, – это рабочий, и он нам нужен». Потом она пошла с ним в украшенную
горницу, лучше которой не видали глаза; и когда они вошли в эту горницу, женщины
поднялись и приветствовали моею брата и посадили его рядом с собою, а спустя
немного он услыхал большой шум, и вдруг подошли невольницы, и среди них
девушка, подобная лупе в ночь полнолуния. И мой брат устремил на неё взор и
поднялся на ноги и поклонился девушке, а она приветствовала его и велела ему
сесть; и он сел, она же обратилась к нему и спросила: «Да возвеличит тебя
Аллах, есть в тебе добро?» – «О госпожа моя, все добро – во мне!» – отвечал мой
брат. И она приказала подать еду, и ей подали прекрасные кушанья, и она стала
есть. И при этом девушка не могла успокоиться от смеха, а когда мой брат
смотрел на неё, она оборачивалась к своим невольницам, как будто смеясь над
ним. И она выказывала любовь к моему брату и шутила с ним, а мой брат, осел,
ничего не понимал, и от сильной страсти, одолевшей его, он думал, что девушка
его любит и даст ему достигнуть желаемого.
И когда кончили с едою, подали вино, а потом явились десять
невольниц, подобных месяцу, с многострунными лютнями в руках и стали петь на
разные приятные голоса. И восторг одолел моего брата, и взяв кубок из её рук,
он выпил его и поднялся перед нею на ноги; а потом девушка выпила кубок, и мой
брат сказал ей: «На здоровье!» – и поклонился ей; и после этого она дала ему
выпить кубок и, когда он выпил, ударила его по шее. И, увидя от неё это, мой
брат вышел стремительно, а старуха принялась подмигивать ему: вернись! И он
вернулся. И тогда девушка велела ему сесть, и он сел и сидел, ничего не говоря,
и она снова стала бить его по затылку, но ей было этого недостаточно, и она
приказала своим невольницам бить его, а сама говорила старухе: «Я ничего не
видала лучше этого!» И старуха восклицала: «Да, заклинаю тебя, о госпожа моя!»
И невольницы били его, пока он не лишился сознания, а потом
мой брат поднялся за нуждою, и старуха догнала его и сказала: «Потерпи
немножко: ты достигнешь того, чего ты хочешь». – «До каких пор мне
терпеть? Я уже обеспамятел от подзатыльников», – сказал мой брат; и
старуха ответила: «Когда она захмелеет, ты достигнешь желаемого». И мой брат
вернулся к своему месту и сел. И все невольницы, до последней, поднялись, и
женщина приказала им окурить моего брата и опрыскать его лицо розовой водой, и
они это сделали; а потом она сказала: «Да возвеличит тебя Аллах! Ты вошёл в мой
дом и исполнил моё условие, а всех, кто мне перечил, я прогоняла. Но тот, кто
был терпелив, достигал желаемого». – «О госпожа, – отвечал ей мой
брат, – я твой раб и в твоих руках»; и она сказала: «Знай, что Аллах
внушил мне любовь к веселью, и тот, кто мне повинуется, получает, что хочет». И
она велела невольницам петь громким голосом, так что все бывшие в помещении
исполнились восторга, а после этого она сказала одной девушке: «Возьми твоего
господина, сделай, что нужно, и приведи его сейчас же ко мне».
И невольница взяла моего брата (а он не знал, что она с ним
сделает), и старуха догнала его и сказала: «Потерпи, потерпи, осталось
недолго!» И лицо моего брата просветлело, и он подошёл к девушке (а старуха все
говорила: «Потерпи, ты уже достиг желаемого») и спросил старуху: «Скажи мне,
что хочет сделать эта невольница?» И старуха сказала: «Тут нет ничего, кроме
добра! Я – выкуп за тебя! Она хочет выкрасить тебе брови и срезать усы!» –
«Краска на бровях сойдёт от мытья, – сказал мой браг, – а вот выдрать
усы – это уже больно!» «Берегись ей перечить, – отвечала старуха, –
её сердце привязалось к тебе». И мой брат стерпел, чтобы ему выкрасили брови и
выдрали усы, и тогда невольница пошла к своей госпоже и сообщила ей об этом, и
та сказала: «Остаётся ещё одна вещь – сбрей ему бороду, чтобы он стал
безволосым».
К невольница пришла к моему брату и сказала ему о том, что
велела её госпожа, и мой дурак брат спросил: «А что мне делать с позором перед
людьми?» И старуха ответила: «Она хочет это с тобой сделать только для того,
чтобы ты стал безволосым, без бороды и у тебя на лице не осталось бы ничего
колючего. В её сердце возникла большая любовь к тебе, терпи же: ты достигнешь
желаемого».
И мой брат вытерпел и подчинился невольнице и обрил себе
бороду, и девушка вывела его, и вдруг оказывается – он с накрашенными бровями,
обрезанными усами, бритой бородой и красным лицом! И девушка испугалась его и
потом так засмеялась, что упала навзничь и воскликнула: «О господин мой, ты
покорил меня этими прекрасными чертами!» И она стала заклинать его жизнью,
чтобы он поднялся и поплясал; и мой брат встал и начал плясать, и она не
оставила в комнате подушки, которою бы не ударила его, и все невольницы тоже
били его плодами вроде померанцев и лимонов, кислых и сладких, пока он не упал
без чувств от побоев, затрещин по Затылку и бросания.
И старуха сказала ему: «Теперь ты достиг желаемого. Знай,
что тебе не будет больше побоев и осталось ещё только одно, а именно: у неё в
обычае, когда она опьянеет, никому не давать над собою власти раньше, чем она
снимет платье и шальвары и останется голой, обнажённой. А потом она велит тебе
снять одежду и бегать и сама побежит впереди тебя, как будто она от тебя
убегает, а ты следуй за ней с места на место, пока у тебя не поднимется зебб, и
тогда она даст тебе власть над собою».
«Сними с себя одежду», – сказала она потом; и мой брат
снял с себя все платье (а мир исчез для него) и остался нагим…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Тридцать вторая ночь
Когда же настала тридцать вторая ночь, она сказала: «Дошло
до меня, о счастливый царь, что брат цирюльника, когда старуха сказала ему:
„Сними с себя одежду“, – поднялся (а мир исчез для него) и снял с себя
одежду и остался нагим, и тогда девушка сказала ему: „Вставай теперь и беги, и
я тоже побегу, – и тоже разделась и воскликнула: Если ты чего-нибудь
хочешь, следуй за мной!“ И она побежала впереди него, и он последовал за нею, и
она вбегала в одно помещение за другим, и мой брат за ней, и страсть одолела
его, и его зебб вёл себя, точно бесноватый. И она вбежала впереди него в тёмное
помещение, и мой брат тоже за ней, и он наступил на тонкое место, и пол
провалился под ним, и не успел мой брат опомниться, как оказался посреди улицы,
на рынке кожевников, которые продавали и покупали кожи. И, увидев моего брата в
таком виде – нагого, с поднявшимся зеббом, с бритой бородой и бровями и с
красным лицом, торговцы закричали на него и захлопали в ладоши и стали бить его
кожами, так что он лишился чувств. И его взвалили на осла и привезли к вали, и
вали спросил их: „Кто это?“ И они сказали: „Он упал к нам из дома везиря в
таком виде“. И тогда вали приказал дать ему сто ударов бичом по шее и выгнал из
Багдада; и я вышел и догнал его и провёл его тайно в город, а затем я назначил
ему то, что нужно для пропитания. И если бы не моё великодушие, я бы не стал
терпеть подобного ему.
|