Увеличить |
Сказка об Абу-Кире и
Абу-Сире (ночи 930—940)
Рассказывают также, что жили в городе Искандарии два
человека, и один из них был красильщик по имени Абу-Кир, а другой – цирюльник
по имени Абу-Сир. Они были друг другу соседями на рынке, и лавка цирюльника
была рядом с лавкой красильщика. А красильщик был плут и лгун, человек очень
злой, как будто висок его был высечен из твёрдой скалы или сделан из порога
еврейской молельни. Он не стыдился сделать с людьми позорное дело, и было у
него в обычае, когда кто-нибудь давал ему ткань, чтобы выкрасить её, требовать
сначала плату и намекать, что он купит на неё снадобий для окраски. И заказчик
давал ему плату вперёд, и Абу-Кир брал её и тратил на еду и питьё, а затем он
продавал эту ткань, которую взял, после того как уходил её владелец, и тратил
плату за неё на еду, питьё и прочее, и он ел лишь прекраснейшие из роскошнейших
кушаний и пил лишь самое лучшее из того, что прогоняет ум.
А когда приходил к нему владелец ткани, он говорил: «Завтра
приходи ко мне до восхода солнца и найдёшь свою вещь выкрашенной». И владелец
вещи уходил и говорил про себя: «День от дня близко!» А затем он приходил на
другой день, по условию, а Абу-Кир говорил ему: «Приходи завтра! Я вчера не
работал, так как у меня были гости и я заботился о том, что им было нужно, пока
они не ушли. А завтра, до восхода солнца, приходи и бери твою ткань
выкрашенной».
И заказчик уходил и приходил на третий день, и Абу-Кир
говорил: «Вчера мне было простительно, потому что моя жена ночью и весь день
рожала, а я исполнял все дела, но завтра уж непременно приходи, бери твою вещь
выкрашенной».
И заказчик приходил, по условию, и Абу-Кир являлся к нему
оттуда, где был, с другой хитростью и клялся ему…».
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот тридцать первая ночь
Когда же настала девятьсот тридцать первая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что красильщик, всякий раз как к
нему приходил владелец вещи, являлся оттуда, где был, с какой-нибудь хитростью
и клялся ему. И он все время обещал и клялся, когда заказчик приходил, пока тот
не начинал тревожиться и не говорил: „Сколько раз ты будешь мне говорить
„завтра“? Давай мою вещь, я не хочу её красить“.
И Абу-Кир говорил: «Клянусь Аллахом, о брат мой, мне перед
тобой стыдно, но я расскажу тебе правду, и Аллах пусть обидит всех, кто обижает
людей». – «Расскажи мне, что случилось», – говорил заказчик. И
Абу-Кир отвечал: «Твою вещь я выкрасил в краску, которой нет подобной, и
развесил её на верёвке, и её украли, и я не знаю, кто её украл».
И если владелец вещи был из людей добрых, он говорил: «Аллах
возместит мне», а если был из людей злых, то начинал поносить и позорить
Абу-Кира, но не получал с него ничего, хотя бы даже пожаловался судье.
И Абу-Кир не переставал делать такие дела, пока молва о нем
не распространилась среди людей. И люди стали предостерегать друг друга от
Абу-Кира, и о нем складывали поговорки, и все отказались от него. И с ним
попадался только тот, кто не знал об его обстоятельствах, и несмотря на это,
Абу-Кира непременно каждый день поносили и позорили твари Аллаха великого, и
получился по этой причине у него застой в делах.
И он стал приходить в лавку своего соседа, цирюльника
Абу-Сира, и сидел внутри её, напротив красильни, смотря на её дверь, и если
видел, что кто-нибудь, кто не знает об его обстоятельствах, стоит у дверей
красильни с вещью, которую хочет покрасить, то выходил из лавки цирюльника и
говорил: «Что тебе нужно, о такой-то?» И пришедший говорил: «Возьми выкраси мне
эту вещь»! И АбуКир спрашивал: «В какой цвет ты хочешь? (а он, при этих
порочных качествах, умел красить во все цвета, но никогда не поступал ни с кем
по правде, и несчастье одолевало его), – и затем брал вещь у заказчика и
говорил: „Давай плату вперёд, а завтра приходи, бери твою вещь“.
И заказчик давал ему вознаграждение и уходил; и когда
обладатель вещи отправлялся своей дорогой, Абу-Кир брал эту вещь, шёл на рынок,
продавал её и покупал на вырученные деньги мясо, зелень, табак, плоды и то, что
ему было нужно. А если он видел, что у лавки стоит один из тех, кто давал ему
свою вещь для окраски, он появлялся и не показывался ему.
И он провёл таким образом несколько лет, и случилось, что в
один из дней он взял вещь у человека жестокосердого и продал её и истратил её
стоимость. И владелец её стал каждый день к нему приходить, но не находил его в
лавке, так как, когда Абу-Кир видел кого-нибудь, чьи вещи у него были, он
убегал от него в лавку цирюльника Абу-Сира.
И когда этот жестокосердый человек не нашёл АбуКира в его
лавке и это его обессилило, он отправился к кади и пришёл к Абу-Киру с
посланцем от него, и забил гвоздями дверь лавки в присутствии множества
мусульман, и запечатал её, так как не увидел в ней ничего, кроме разбитых
корыт, и не нашёл там чего-нибудь, что могло бы заменить ему его вещь. Затем
посланец от кади взял ключ и сказал соседям: «Передайте ему, пусть принесёт
вещь этого человека и придёт взять ключ от своей лавки». А потом тот человек и
посланец ушли своей дорогой.
И Абу-Сир сказал Абу-Киру: «Что с тобой за несчастье?
Всякого, кто приносит тебе вещь, ты её лишаешь, Куда девалась вещь этого
жестокосердого человека?» – «О сосед, её у меня украли», – ответил
Абу-Кир. И АбуСир молвил: «Чудеса! Вещи всех, кто тебе их даёт, крадёт у тебя
вор! Разве ты – место сбора всех воров? Но, однако, я думаю, что ты лжёшь.
Расскажи мне твою историю». – «О сосед, – сказал Абу-Кир, –
никто у меня ничего не крал». – «А что же ты делаешь с чужим имуществом?»
– спросил Абу-Сир. И Абу-Кир молвил: «Всякую вещь, которую мне дают, я продаю и
трачу её стоимость». – «Дозволено ли это тебе Аллахом?» – сказал АбуСир. И
Абу-Кир ответил: «Я делаю это только из бедности, так как моё ремесло
неприбыльное, и я бедняк, и у меня ничего нет».
И затем он начал говорить о неприбыльности дела и малости
средств, и Абу-Сир тоже стал говорить о неприбыльности своего ремесла и сказал:
«Я мастер, которому нет равного в этом городе, но у меня никто не бреется, так
как я человек бедный. Мне опротивело это ремесло, о брат мой».
И Абу-Кир, красильщик, сказал ему: «Мне тоже опротивело моё
ремесло из-за неприбыльности, но что же нас заставляет, о брат мой, оставаться
в этом городе? Мы с тобой уедем отсюда и посмотрим на чужие страны. Наше
ремесло у нас в руках, и на него есть спрос во всех странах, и если мы уедем,
мы понюхаем другого воздуху и отдохнём от этой большой заботы».
И Абу-Кир до тех пор разукрашивал путешествие Абу-Сиру, пока
он не захотел уехать, и затем они сговорились, что поедут…»
Девятьсот тридцать вторая ночь
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи. Когда же настала девятьсот тридцать вторая ночь, она сказала: «Дошло до
меня, о счастливый царь, что Абу-Кир до тех пор разукрашивал путешествие
Абу-Сиру, пока тот не захотел уехать, и затем они сговорились, что поедут.
И Абу-Кир обрадовался, что Абу-Сир хочет ехать, и произнёс
такие слова поэта:
«Покинь свою родину, ища возвышения, И трогайся в
путь, – в пути полезных есть пять вещей: заботы, рассеяние и заработок на
жизнь, И званье, и вежество, и общество славного.
А скажут когда: «В пути заботы и горести.
Разлука с любимыми и бедствия грозные», – То знай:
смерть для юноши все лучше, чем жизнь его В обители низости, доносов и
зависти».
И когда они решили ехать, Абу-Кир сказал Абу-Сиру: «О сосед,
мы стали братьями, и нет между нами различия, и нам следует прочесть фатиху и
сговориться о том, что работающий будет зарабатывать и кормить неработающего, а
все, что останется, мы будем класть в сундук, и когда вернёмся в Искандарию,
разделим это по правде и справедливости».
И Абу-Сир сказал: «Это так и будет». И прочитал фатиху о
том, что работающий будет зарабатывать и кормить безработного. А затем Абу-Сир
запер свою лавку и отдал ключи её хозяину, а Абу-Кир оставил ключ у посланца
кади, и лавка его была запертой и запечатанной, и оба взяли свои пожитки и
отправились путешествовать.
Они сели на корабль в солёном море и уехали в этот же день,
и досталась им на долю помощь, и, к довершению счастья цирюльника, среди всех,
кто был на корабле, не было ни одного брадобрея, а было на нем сто двадцать
человек, кроме капитана и матросов.
И когда распустили паруса на корабле, цирюльник встал и
сказал красильщику: «О брат мой, это – море, на котором мы должны есть и пить,
а у нас только немного пищи. Может быть, кто-нибудь мне скажет: „Пойди сюда,
цирюльник, побрей меня“. И я побрею его за лепёшку, или за полушку серебра, или
за глоток воды, и мы с тобой будем этим пользоваться».
И красильщик сказал: «Это не плохо!» – положил голову на
доски и заснул. А цирюльник поднялся и, взяв свои принадлежности и чашку,
накинул себе на плечо тряпку вместо полотенца, так как он был человек бедный, и
стал ходить между путниками.
И кто-то сказал ему: «Пойди сюда, о мастер, побрей меня»; и
Абу-Сир побрил его, и когда он побрил этого человека, тот дал ему полушку
серебра, и цирюльник сказал: «О брат мой, не нужна мне эта серебряная полушка!
Если бы ты дал мне лепёшку, она была бы для меня благословеннее в этом море,
так как у меня есть товарищ, а пищи у нас мало».
И человек дал ему лепёшку и кусок сыру и наполнил ему его
чашку пресной водой, и Абу Сир взял это и, придя к Абу Киру, сказал ему: «Бери
эту лепёшку и ешь её с сыром и пей то, что в чашке». И Абу-Кир забрал у него
это и стал есть и пить.
А потом Абу Сир, цирюльник, взял свои принадлежности,
положил тряпку на плечо и с чашкой в руке стал ходить по кораблю, среди
путников. И он побрил человека за пару лепёшек и другого – за кусок сыру, и на
него появился спрос, и всякого, кто ему говорил: «Побрей меня, мастер», он
заставлял дать ему пару лепёшек и полушку серебра, – а на корабле не было
цирюльника, кроме него. И не настал ещё закат, как он собрал тридцать лепёшек и
тридцать серебряных полушек.[652] И
оказался у него сыр, и маслины, и молоки в уксусе, и когда он просил
что-нибудь, ему давали, так что у него стало всего много.
И Абу-Сир побрил капитана и пожаловался ему на недостаток
припасов в пути, и капитан сказал ему: «Добро пожаловать! Приводи твоего
товарища каждый вечер, и ужинайте у меня. Не обременяйте себя заботой, пока
будете ехать с нами».
И Абу-Сир вернулся к красильщику и увидел, что тот все спит,
и разбудил его, и Абу-Кир, проснувшись, увидел подле себя много хлеба, сыра и
маслин, и молоки в уксусе и спросил: «Откуда у тебя это?» И цирюльник ответил:
«От щедрот Аллаха великого», И Абу-Кир хотел начать есть, но Абу-Сир сказал
ему: «Не ешь, о брат мой, и оставь это, оно пригодится нам в другое время.
Знай, что я брил капитана и пожаловался ему на недостаток припасов, и он
сказал: „Простор тебе! Приводи твоего товарища каждый вечер, и ужинайте у меня!
И первый наш ужин у капитана – сегодня вечером“, – „У меня кружится голова
от моря, и я не могу встать с мезга, – сказал Абу-Кир. – Дай мне
поужинать этими вещами и иди к капитану один“. – „В этом нет беды“, –
сказал Абу-Сир. И затем он сел и стал смотреть, как Абу-Кир ест, и увидел, что
он отламывает куски, как отламывают камни от гор, и глотает их, точно слон,
который несколько дней не ел, и пихает в рот кусок, прежде чем проглотит
предыдущий, и таращит глаза на то, что перед ним, точно гуль, и пыхтит, словно
голодный бык над соломой и бобами.
И вдруг пришёл матрос и сказал: «О мастер, капитан говорит
тебе: „Веди своего товарища и приходи ужинать“; и Абу-Сир спросил Абу-Кира: „Ты
пойдёшь с нами?“ И тот ответил: „Я не могу идти!“
И цирюльник пошёл один и увидел, что капитан сидит, а перед
ним скатерть, на которой двадцать блюд или больше, и он и его люди ждут
цирюльника с его товарищем.
И когда капитан увидел Абу-Сира, он спросил: «Где твой
товарищ?» И Абу-Сир ответил: «О господин, у него кружится голова от
моря». – «Не беда, – сказал капитан, – его головокружение
пройдёт. Иди сюда, ужинай с нами, я тебя ждал».
И потом капитан освободил блюдо с кебабом и стал откладывать
на него от каждого кушанья, так что оказалось довольно на десятерых. И когда
цирюльник поужинал, капитан сказал ему: «Возьми это блюдо с собой для твоего
товарища».
И Абу-Сир взял блюдо, и принёс его Абу-Киру, и увидел, что
тот перемалывает клыками еду, стоящую перед ним, точно верблюд, и отправляет
один кусок вслед другому с поспешностью. «Разве я не говорил тебе: не
ешь! – сказал Абу-Сир. – Благо капитана изобильно: посмотри, что он
тебе послал, когда я рассказал ему, что у тебя кружится голова». –
«Давай», – сказал Абу-Кир; и Абу-Сир подал ему блюдо, и красильщик взял
его и начал жадно есть то, что на нем было, и все другое, словно пёс, оскаливший
зубы, или сокрушающий лев, или рухх, который бросился на голубя, или человек,
едва не умерший с голоду, который увидел еду и начал есть.
И Абу-Сир оставил его, и ушёл к капитану, и выпил там кофе,
а потом он вернулся к Абу-Киру и увидел, что тот съел все, что было на блюде, и
отбросил его пустым…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот тридцать третья ночь
Когда же настала девятьсот тритридцать третья ночь, она
сказала: Дошло до меня, о счастливый царь, что Абу-Сир, вернувшись к Абу-Киру,
увидел, что тот съел то, что было на блюде, и отбросил его пустым. И тогда он
взял блюдо и передал его одному из слуг капитана, и вернулся к Абу-Киру, и
проспал до утра.
А когда наступил следующий день, Абу-Сир начал брить, и всякий
раз как ему что-нибудь доставалось, он отдавал это Абу-Киру, и Абу-Кир ел и
пил, садясь и вставая только для того, чтобы удовлетворить нужду.
И каждый вечер Абу-Сир приносил от капитана полное блюдо, и
они провели таким образом двадцать дней, пока корабль не стал на якорь в гавани
одного города.
И тогда они вышли с корабля, и вошли в этот город, и взяли
себе комнату в одном хане, и Абу-Сир постлал в ней циновки, и купил все, что им
было нужно, и, принеся мясо, сварил его. А Абу-Кир спал с тех пор, как вошёл в
комнату в хане, и не проснулся, пока Абу-Сир не разбудил его и не положил перед
ним скатерть.
И, проснувшись, Абу-Кир поел и потом сказал АбуСиру: «Не
взыщи с меня, у меня кружится голова». И опять заснул.
И он провёл таким образом сорок дней, и каждый день
цирюльник брал свои принадлежности и ходил по городу и работал, получая
прибыль, а возвратившись, он находил Абу-Кира спящим и будил его. И Абу-Кир
просыпался, и с жадностью принимался за еду, и ел так, как ест тот, кто никогда
не насытится и не удовлетворится, а потом снова засыпал.
И он провёл таким образом ещё сорок дней, и всякий раз, как
Абу-Сир говорил ему: «Сядь отдохни и выйди прогуляться в город – в нем есть
всякие развлечения и блеск и красота, и нет ему подобного среди городов»,
АбуКир, красильщик, говорил ему: «Не взыщи, у меня кружится голова». И Абу-Сир,
цирюльник, не хотел смущать АбуКира и заставлять его слушать обидные слова.
Но на сорок первый день цирюльник заболел и не смог выйти, и
он нанял привратника хана, и привратник сделал то, что им было нужно, принёс им
поесть и попить, и АбуКир так же ел и спал.
И цирюльник нанимал привратника хана для исполнения своих
нужд четыре дня, а после этого болезнь его так усилилась» что весь мир исчез
для него от жестокой болезни.
Что же касается Абу-Кира, то его сжигал голод, и он поднялся
и стал шарить в одежде Абу-Сира и, увидев, что у него есть немного денег, взял
их, и запер Абу-Сира в комнате, и ушёл, не уведомив никого, а привратник был на
рынке и не видел, как он выходил.
Абу-Кир пошёл на рынок, и оделся в прекрасные одежды, и стал
ходить по городу и смотреть, и увидел, что это город, подобного которому не
найти среди городов, но все одежды в нем белые и синие – не иные. И он пришёл к
одному красильщику и увидел, что все, что есть у него в лавке, – синее, и
тогда он вынул носовой платок и сказал: «Эй, мастер, возьми этот носовой
платок, выкраси его и получи плату». – «Плата за окраску этого двадцать
дирхемов», – сказал красильщик. И Абу-Кир молвил: «Мы красим это в нашей стране
за два дирхема». – «Иди крась его в своей стране, – сказал
красильщик, – а я не буду его красить меньше чем за двадцать дирхемов. Мы
не сбавим эту цену ни насколько». – «А в какой цвет ты хочешь его
выкрасить?» – спросил его Абу-Кир. «Я выкрашу его в синий», – сказал
красильщик. «Я хочу, чтобы ты его выкрасил в красный цвет», – сказал
Абу-Кир. «Я не знаю красной краски», – сказал красильщик. «В
зелёный», – сказал Абу-Кир. «Я не знаю зеленой краски», – ответил
красильщик. «В жёлтый», – сказал Абу-Кир. «Я не знаю жёлтой
краски», – ответил красильщик.
И Абу-Кир стал перечислять краски, краску за краской, и
красильщик сказал ему: «Нас в нашей стране сорок мастеров, и их не бывает ни
одним больше, ни одним меньше, и когда кто-нибудь из нас умирает, мы обучаем
его сына, а если он не оставил потомства, нас оказывается одним меньше; если же
у кого двое сыновей, мы обучаем одного из них, а когда он умрёт, обучаем его
брата. Наше ремесло твёрдо установлено, и мы умеем красить не иначе, как в
синий цвет».
И Абу-Кир, красильщик, сказал ему: «Знай, что я красильщик и
умею красить во все цвета. Я хочу, чтобы ты взял меня служить за подённую
плату, и я научу тебя красить во все цвета, чтобы ты мог похваляться во всяком
цехе красильщиков». – «Мы никогда не допускаем чужестранца войти в наше
ремесло», – сказал красильщик. «А если я открою себе красильню один?» –
спросил АбуКир. «Это никогда не будет возможно», – ответил красильщик. И
Абу-Кир оставил его и отправился к другому, и тот сказал ему то же, что и
первый, и Абу-Кир ходил от красильщика к красильщику, пока не обошёл сорок
мастеров, но они не принимали его ни в подёнщики, ни в мастера.
И Абу Кир отправился к старшине красильщика и рассказал ему
об этом, и тот сказал: «Мы не пускаем чужестранца войти в наше ремесло».
И Абу-Кира охватил великий гнев, и он пошёл жаловаться царю
этого города и сказал ему: «О царь времени, я чужестранец, и по ремеслу я
красильщик, и случилось у меня с красильщиками то-то и то-то, а я крашу в
красный цвет разных оттенков – в цвет розы и грудной ягоды, и в зелёный цвет
разных оттенков – в травянистый, фисташковый, оливковый и в цвет крыла попугая,
и в чёрный цвет разных оттенков – в угольный и в цвет сурьмы, и в жёлтый цвет
разных оттенков – в апельсинный и в лимонный». И он стал называть царю все
цвета, а затем сказал: «О царь времени, все красильщики в твоём городе не умеют
красить ни в один из этих цветов и знают только синюю краску, и они не приняли
меня и не позволили мне быть у них ни мастером, ни подёнщиком». И царь ответил:
«Ты в этом прав, но я открою тебе красильню и дам капитал, и тебе от них ничего
не будет, а всякого, кто станет тебе препятствовать, я повешу на дверях его
лавки».
И затем он отдал приказ строителям и сказал им: «Ступайте с
этим мастером и пройдите с ним по городу, и если какое место ему понравится,
выгоните оттуда его хозяина, все равно будет это лавка, хан или что-нибудь
другое, и постройте ему красильню так, как он хочет, и что он вам ни прикажет –
делайте, не прекословя ему в том, что он скажет».
И потом царь одел Абу-Кира в красивую одежду, и дал ему
тысячу динаров, и сказал: «Трать их на себя, пока не закончится постройка».
Он дал ему также двух невольников, чтобы прислуживать ему, и
коня с разукрашенной сбруей, и Абу-Кир надел одежду, сел на коня и стал как
эмир. И царь отвёл ему дом и велел устлать его коврами, и его устлали…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот тридцать четвёртая ночь
Когда же настала девятьсот тридцать четвёртая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царь отвёл АбуКиру дом и велел
устлать его коврами, и дом устлали, и он поселился в нем.
А на следующий день он выехал и поехал по городу,
предшествуемый строителями, и осматривал его, пока ему не понравилось одно
место, и тогда он сказал: «Это место хорошее». И хозяина выгнали оттуда, и
привели к царю, и тот дал ему плату за его помещение больше того, что его бы
удовлетворило, и постройка началась.
И Абу-Кир говорил строителям: «Стройте так-то и такто и
делайте так-то и так-то!» И ему построили красильню, которой нет равной. И
затем он явился к царю и рассказал ему, что постройка красильни закончилась и
нужны только деньги на краску, чтобы пустить её в ход.
И царь сказал ему: «Возьми эти четыре тысячи динаров и
сделай их капиталом и покажи мне плод работы твоей красильни. И Абу-Кир взял
деньги, и пошёл на рынок, и увидел, что индиго много и что оно ничего не стоит.
Он купил все, что ему было нужно из принадлежностей для
крашения, а потом царь послал ему пятьсот отрезов ткани, и Абу-Кир начал их
красить, и выкрасил их в различные цвета, и развесил перед дверями красильни, и
люди, проходя мимо неё, видели удивительную вещь, которой в жизни не видели.
И народ толпился около дверей красильни, и все смотрели, и
спрашивали Абу-Кира, и говорили ему: «О мастер, как называются эти цвета?» И
Абу-Кир говорил: «Это красный, а это жёлтый, а это зелёный». И перечислял им
названия цветов; и люди стали приносить ему ткани и говорили: «Выкраси нам это
так или так и возьми то, что спросишь».
И когда Абу-Кир кончил красить ткани царя, он взял их и
пошёл в диван. И царь, увидав такую окраску, обрадовался и оказал Абу-Киру
великие милости, и все военные стали приходить к нему с тканями и говорили:
«Выкраси её нам так-то», и Абу-Кир красил им по их желанию, и на него сыпалось
золото и серебро, и молва о нем распространилась, и его красильню назвали
«Красильней султана», и добро шло к нему из всех дверей.
И ни один из всех красильщиков не мог с ним заговорить, и
они только приходили, целовали ему руки и извинялись перед ним за то, как они с
ним поступили, и предлагали ему себя и говорили: «Сделай нас твоими слугами»;
но Абу-Кир не соглашался принять никого из них.
И появились у него рабы и невольницы, и он собрал большие
деньги. И вот то, что было с Абу-Киром.
Что же касается Абу-Сира, то, когда Абу-Кир запер его в
комнате, взяв сначала у него деньги, и ушёл, и покинул его больным, исчезнувшим
из мира, Абу-Сир остался брошенный в этой комнате за запертой дверью и пролежал
там три дня.
И привратник хана обратил внимание на дверь этой комнаты и
увидел, что она заперта, и он не увидал никого из тех двоих до заката солнца и
не узнал о них вестей.
И тогда он сказал про себя: «Может быть, они уехали и не
отдали платы за комнату, или умерли, или что ещё там с ними?» И подошёл к
дверям комнаты и увидел, что она заперта, и услыхал стоны цирюльника. Он увидел
ключ в деревянном замке и открыл дверь, и вошёл, и, увидав стонавшего
цирюльника, сказал ему: «С тобой не будет беды! Где твой товарищ?» – «Клянусь
Аллахом, – ответил Абу-Сир, – я очнулся от болезни только сегодня и
стал звать, но никто не дал мне ответа. Ради Аллаха, о брат мой, посмотри в
мешке у меня под головой и возьми из него пять полушек. Купи мне на них
чего-нибудь для пропитания, я до крайности голоден», И привратник протянул
руку, и взял мешок, и увидел, что он пустой, и сказал цирюльнику: «Мешок
пустой, в нем ничего нет». И Абу-Сир, цирюльник, понял, что Абу-Кир взял то,
что там было, и убежал.
«Не видел ли ты моего товарища?» – спросил он привратника. И
тот сказал: «Я уже три дня его не вижу и думал, что ты с ним уехал». – «Мы
не уехали, – сказал цирюльник, – но он позарился на мои гроши и взял
их и убежал, увидев, что я болен».
И потом он стал плакать и рыдать, и привратник хана сказал
ему: «Не беда, он найдёт своё дело у Аллаха».
И привратник хана пошёл и, сварив похлёбку, налил Абу-Сиру
тарелку, и дал ему, и он ухаживал за ним два месяца и содержал его из своего
кошелька, пока Абу-Сир не пропотел и Аллах не вылечил его от болезни, которая
была у него.
И потом Абу Сир встал на ноги и сказал привратнику хана:
«Если Аллах великий даст мне возможность, я вознагражу тебя за то благо,
которое ты мне сделал, но вознаграждает только Аллах от своей милости». –
«Хвала Аллаху за здоровье, – сказал привратник хана. – Я сделал это с
тобой, только стремясь угодить Аллаху великодушному».
И затем цирюльник вышел из хана и прошёл по рынкам, и судьбы
привели его на рынок, в котором была красильня Абу Кира. И он увидел ткани,
выкрашенные в разные цвета и повешенные в дверях красильни, и людей, которые
толпились и глядели на них, и спросил человека из жителей города: «Что это за
место и почему, я вижу, люди толпятся?» И спрошенный ответил ему: «Это
красильня султана, которую он открыл для одного чужеземца по имени Абу Кир. И
всякий раз, как он выкрасит одежду, мы собираемся и смотрим на её окраску, так
как в нашей стране нет красильщиков, которые умеют красить в такие цвета. А у
него случилось с красильщиками в нашем городе то, что случилось».
И этот человек рассказал Абу-Сиру о том, что случилось у
Абу-Кира с красильщиками, и как он пожаловался на них султану, а тот поддержал
его, и построил ему эту красильню, и дал ему столько-то и столько-то денег. И
рассказал обо всем, что произошло. И Абу-Сир обрадовался и подумал: «Хвала
Аллаху, который помог ему, и он стал мастером! Этому человеку простительно:
может быть, его отвлекало от тебя ремесло, и он про тебя забыл. Но ты сделал
ему милость и оказал ему уважение, когда он был без работы, и когда он увидит
тебя, он тебе обрадуется и окажет тебе уважение за то, что ты оказал ему
уважение».
И он подошёл к дверям красильни и увидел Абу-Кира, который
сидел на высоком сиденье, над выступом, в дверях красильни, в платье из царских
одежд, и перед ним стояли четыре раба и четыре белых невольника, одетые в
роскошные одежды, и Абу-Сир увидел, что рабочие – десять рабов – стоят и
работают, так как Абу Кир, купив их, научил их красильному делу. А сам он сидел
среди подушек, словно величайший везирь или славнейший царь, и ничего не делал
своей рукой, а только говорил: «Сделайте то-то и то-то».
И Абу-Сир остановился перед ним, думая, что когда Абу Кир
его увидит, он обрадуется, и приветствует его, и окажет ему уважение, и
обойдётся с ним ласково; но когда глаза встретились с глазами, Абу-Кир сказал:
«О сквер вый, сколько раз я тебе говорил: не стой в дверях этой мастерской!
Разве ты хочешь опозорить меня среди людей, о разбойник? Хватайте его!»
И рабы подбежали к Абу-Сиру и схватили его, и АбуКир встал
прямо и, взяв палку, сказал: «Повалите его!» – и когда цирюльника повалили, побил
его по спине сотней ударов; а затем Абу Сира перевернули, и он побил его сотней
ударов по животу и сказал: «О скверный, о обманщик! Если я увижу, после
сегодняшнего дня, что ты стоишь у дверей этой красильни, я сейчас же отошлю
тебя к царю, и он передаст тебя вали, чтобы тот скинул тебе голову. Иди, да не
благословит тебя Аллах!»
И Абу-Сир ушёл от него с разбитым сердцем из-за побоев и
унижений, которые достались ему и присутствующие спросили Абу-Кира,
красильщика: «Что сделал этот человек?» И Абу-Кир сказал: «Это разбойник,
который крадёт чужие ткани…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот тридцать пятая ночь
Когда же настала девятьсот тридцать пятая ночь, она сказала:
«Дошло до меня о счастливый царь, что Абу-Кир побил Абу-Сира и прогнал его и
сказал людям: „Это разбойник, который крадёт чужие ткани. Сколько раз он
воровал у меня ткани и я говорил в душе: „Аллах простит ему! Это человек
бедный“. И не хотел его расстраивать, и отдавал людям деньги за их ткани, и
мягко удерживал его, но он не воздерживался; и если он вернётся ещё раз после
этого раза, я пошлю его к царю, и он его убьёт и избавит людей от его вреда“.
И люди стали бранить Абу-Кира после его ухода.
Вот что было с Абу-Киром. Что же касается Абу-Сира, то он вернулся
в хан и сел, раздумывая о том, что сделал с ним Абу-Кир, и сидел до тех пор,
пока на нем не остыли побои.
А затем он вышел и прошёл по рынкам города, и ему пришло в
голову сходить в хаммам. И он спросил одного из жителей города: «О брат мой,
где дорога в хаммам?» И тот человек спросил его: «А что такое хаммам?» –
«Место, где люди моются и снимают с себя грязь, и это одно из лучших благ
здешней жизни», – ответил Абу-Сир. И тот человек молвил: «Вот перед тобой
море». – «Мне нужен хаммам», – сказал Абу-Сир. И тот человек сказал:
«Мы не знаем, какой бывает хаммам, и мы все ходим к морю. Даже царь, когда
хочет помыться, идёт к морю».
И когда Абу-Сир понял, что в этом городе нет хаммама и люди
не знают, что такое хаммам и каков он, он пошёл в диван царя и, войдя к нему,
поцеловал перед ним землю, пожелал ему блага и сказал: «Я человек уз чужой
страны, и по ремеслу я банщик. Я вступил в твой город и хотел пойти в хаммам,
но не увидел в нем ни одного хаммама. И как может город такого прекрасного вида
быть без хаммама, когда хаммам – одно из лучших благ в мире?» – «А что такое
будет хаммам?» – спросил царь. И Абу-Сир стал описывать ему качества хаммама и
сказал: «Твой город станет совершённым только тогда, когда будет в нем
хаммам». – «Добро пожаловать!» – воскликнул царь, и одел Абу-Сира в
одежду, которой нет подобия, и дал ему копя и двух рабов, а затем он пожаловал
ему четырех невольниц и двух белых невольников и приготовил ему дом, устланный
коврами. Он оказал ему уважение большее, чем красильщику, и послал с ним
строителей и сказал им: «В том месте, где ему понравится, выстройте ему
хаммам».
И Абу-Сир взял их и пошёл с ними на середину города, и когда
ему понравилось одно место, он указал на него строителям, и те начали
постройку.
И Абу-Сир указал им, какое это должно быть здание, пока они
не построили ему хаммам, которому нет равного, а затем Абу-Сир велел
разрисовать этот дом, и его разрисовали удивительными рисунками, так что он
стал отрадой для смотрящих.
И после этого Абу-Сир пошёл к царю и рассказал ему об
окончании постройки хаммама и его разрисовки и сказал: «Там не хватает только
ковров».
И царь дал ему десять тысяч динаров, и Абу-Сир взял их, и
устлал хаммам коврами, и развесил в нем полотенца на верёвках, а всякий, кто
проходил мимо дверей хаммама, изумлялся, и мысли его смущались при виде
рисунков на стенах.
И люди толпились около этого дома, подобного которому они не
видели в жизни, и глядели на него и говорили: «Что это такое?» И Абу-Сир
отвечал: «Это хаммам». И люди удивлялись.
А затем Абу-Сир нагрел воду и пустил хаммам в ход. Он сделал
фонтан в водоёме, который похитил умы всех жителей города, видевших его, и
попросил у царя десять невольников, не достигших зрелости, и царь дал ему
десять невольников, подобных лунам, и Абу-Сир стал разминать им тело и говорил
им: «Делайте с посетителями то же самое».
А потом он разжёг курения и послал глашатая, который кричал
в городе и говорил: «Эй, твари Аллаха, идите в хаммам, он называется „Хаммам
султана“.
И к Абу-Сиру стал приходить народ, и он приказал невольникам
мыть людям тело, и люди спускались в водоём и выходили оттуда, а по выходе они
садились под портиком, и невольники разминали их, как их научил Абу-Сир.
И люди входили в хаммам и исполняли там то, что им было
нужно, а затем выходили, не платя, и так продолжалось три дня, а на четвёртый
день Абу-Сир пригласил царя в хаммам, и царь сел на коня вместе с вельможами
правления, и они отправились в хаммам.
И царь разделся и вошёл, и Абу-Сир вошёл тоже и начал тереть
царя мочалкой, и он удалял с его тела катышки грязи, точно фитили, и показывал
их царю, и царь радовался, и от прикосновения его руки к телу слышался звук
из-за его мягкости и чистоты.
А вымыв царю тело, Абу-Сир прибавил к воде купальни розовой
воды, и царь спустился в купальню и вышел оттуда, и его тело увлажнилось, и у
него появилась бодрость, которой он всю жизнь не чувствовал, и потом АбуСир
посадил его под портиком, и невольники начали разминать его, и курильницы
распространяли запах алоэ.
И царь сказал: «О мастер, это и есть хаммам?» И АбуСир
отвечал: «Да». И царь воскликнул: «Клянусь жизнью моей головы, мой город стал
городом только с этим хаммамом! Какую плату ты берёшь с человека?» – спросил он
потом. И Абу-Сир сказал: «Сколько ты прикажешь мне дать, столько я и возьму».
И царь приказал дать ему тысячу динаров и сказал: «Со
всякого, кто у тебя вымоется, бери тысячу динаров». – «Прости, о царь
времени, – сказал Абу-Сир. – Люди не все одинаковы, напротив – среди
них есть богатые и есть бедные, и если бы я брал с каждого тысячу динаров,
хаммам перестал бы работать. Ведь бедный не может заплатить тысячу
динаров». – «А как же ты сделаешь с платой?» – спросил царь. И Абу-Сир
сказал: «Я назначу плату по великодушию, и каждый даст мне сколько может и
сколько пожалует его душа. Мы будем брать с каждого человека по его состоянию,
и если дело будет таково, народ станет ходить к нам, и кто богат, тот даст мне
сообразно своему сану, а кто беден, тот даст столько, сколько пожалует его
душа, и если останется дело так, хаммам будет действовать, и будет он в великом
почёте. Что же касается тысячи динаров, то это – дар царя, и не всякий может
дать столько».
И вельможи царства подтвердили его слова и сказали: «Вот это
истина, о царь времени! Разве ты считаешь, что все люди подобны тебе, о славный
царь?»
И царь сказал: «Поистине, ваши слова правильны, но этот
человек – чужестранец и бедняк, и нам обязательно надо оказать ему уважение.
Ведь он сделал у нас в городе этот хаммам, равного которому мы в жизни не
видели, и наш город украсился и приобрёл значительность только из-за него. Если
мы окажем ему уважение увеличением платы, то это немного». – «Если ты
хочешь оказать ему уважение, – сказали вельможи, – то оказывай ему
уважение из твоих денег (а уважение от царя бедному – малая плата за хаммам), для
того чтобы молились за тебя подданные. Что же касается тысячи динаров, то мы –
вельможи твоего царства, но наша душа не соглашается их дать. Как же согласится
на это душа бедняков?» – «О вельможи моего царства, – сказал царь, –
каждый из вас пусть даст ему в этот раз сто динаров, невольника, невольницу и
раба». – «Хорошо, мы дадим ему все это, – сказали вельможи, – но
после сегодняшнего дня всякий входящий пусть даёт ему лишь то, что пожалует его
душа». – «В этом нет беды», – сказал царь. И вельможи дали Абу-Сиру
каждый сто динаров, невольницу, невольника и раба, и было число вельмож,
которые мылись с царём в этот день, четыреста душ…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот тридцать шестая ночь
Когда же настала девятьсот тридцать шестая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что число вельмож, которые мылись с
Царём в этот день, было четыреста душ. А количество того, что они дали из
динаров, оказалось сорок тысяч, и невольников – четыреста, и рабов – четыреста,
и невольниц – четыреста (достаточно с тебя такого дара!), а царь дал АбуСиру
десять тысяч динаров, десять невольников, десять невольниц и десять рабов.
И Абу-Сир выступил вперёд, и поцеловал перед царём землю, и
сказал: «О счастливый царь, обладатель здравого суждения! Какое место вместит
меня с этими невольниками, невольницами и рабами?» И царь молвил: «Я приказал
это своим вельможам только для того, чтобы мы собрали тебе большое количество
денег. Ты ведь, может быть, вспомнишь свою страну и семью и соскучишься по ней
и захочешь поехать на родину, и окажется, что ты взял из нашей с граны
основательное количество денег, которое поможет тебе жить в твоей
стране». – «О царь времени, да возвеличит тебя Аллах! – сказал
Абу-Сир. – Эти многочисленные невольники, невольницы и рабы – по сану
царям, и если бы ты велел дать мне наличные деньги, они быт бы лучше, чем это
войско, потому что люди едят и пьют и одеваются, и сколько бы мне ни досталось
денег, их не хватит на содержание этих рабов».
И царь засмеялся и воскликнул: «Клянусь Аллахом, ты сказал
правду, – их оказалось целое войско, и у тебя нет возможности содержать
их! Не продашь ли ты мне каждого из них за сто динаров?» – «Я продал их тебе за
эту цену», – сказал Абу-Сир. И царь послал за казначеем, чтобы тог принёс
ему денег, и когда казначей принёс их, царь отдал Абу-Сиру деньги за всех
полностью и до конца, а затем после этого он пожаловал рабов их владельцам и
сказал: «Всякий, кто узнает своего раба, невольника и невольницу, пусть берет
их. Они – подарок вам от меня».
И вельможи исполнили приказание царя, и всякий из них взял
то, что ему принадлежало, и Абу-Сир сказал: «Да избавит тебя Аллах от зла, о
царь времени, как ты избавил меня от этих гулей, которых может насытить только
Аллах!»
И царь засмеялся его словам и признал, что он прав, а затем
он взял вельмож своего царства и ушёл из бани во дворец.
И Абу-Сир провёл эту ночь, считая золото, складывая его в
мешки и запечатывая. И у него было двадцать рабов, и двадцать невольников, и
четыре невольницы для услуг. А когда наступило утро, он открыл хаммам и послал
глашатая кричать: «Всякий, кто войдёт в хаммам и помоется, пусть даст то, что
пожалует его душа и чего требует его великодушие!»
И Абу-Сир сел около сундука, и на него налетели посетители,
и всякий, кто входил, клал в сундук то, что было для него нетрудно положить, и
не наступил ещё вечер, как сундук наполнился добром Аллаха великого.
А затем царица пожелала войти в хаммам, и когда это дошло до
Абу-Сира, он разделил ради неё день на две части и назначил от зари до полудня
время мужчин, а от полудня до заката – время женщин. А когда царица пришла, он
поставил за сундуком невольницу.
И он обучил четырех невольниц банному делу, так что они
стали искусными банщицами, и когда царица вошла в хаммам, это ей понравилось, и
её грудь расправилась, и она положила тысячу динаров. И слава АбуСира
распространилась в городе, и всякому, кто входил, он оказывал уважение – все
равно, был это богатый или бедный, и благо стало входить к нему из всех дверей.
И он свёл знакомство с приближёнными царя, и появились у
него друзья и товарищи, и царь приходил к нему один день в неделю и давал ему
тысячу динаров, а остальные дни недели были для вельмож и бедняков, и Абу-Сир
старался уважать людей и обращался с ними очень ласково.
И случилось в один из дней, что капитан царя вошёл к нему в
хаммам, и Абу-Сир разделся, и вошёл с ним, и стал его растирать, и обошёлся с
ним особенно ласково. И когда капитан вышел из хаммама, Абу-Сир приготовил ему
питьё и кофе, а когда он пожелал дать ему что-нибудь, Абу-Сир поклялся, что не
возьмёт с него ничего, и капитан был ему признателен, так как видел его крайнюю
ласку и милость, и чувствовал смущение, не зная, что подарить этому банщику за
его почёт.
Вот что было с Абу-Сиром. Что же касается Абу-Кира, то он
услышал, что все люди бредят хаммамом и всякий из них говорит: «Этот хаммам –
благо земной жизни, без сомнения. Если захочет Аллах, о такой-то, мы пойдём с
тобой завтра в этот прекрасный хаммам!»
И Абу Кир сказал про себя: «Обязательно пойду, как другие
люди, и посмотрю на этот хаммам, который похитил ум у людей».
И потом он оделся в самую роскошную, какая у него была,
одежду, сел верхом на мула и, взяв с собой четырех рабов и четырех невольников,
которые шли сзади него и впереди него, отправился в хаммам.
И он спешился в воротах хаммама, и, оказавшись у ворот,
почувствовал запах алоэ, и увидел, что люди входят и выходят и все скамейки
полны больших и малых. И он вошёл в проход, и Абу-Сир увидал его и поднялся к
нему, радуясь. И красильщик сказал: «Разве таков обычай честных людей? Я открыл
себе красильню и стал мастером города, и познакомился с царём, и живу в счастье
и величии, а ты ко мне не приходишь, не спрашиваешь обо мне и не говоришь: „Где
мой товарищ?“ Я обессилел, разыскивая тебя и посылая рабов и невольников искать
тебя по ханам и другим местам, но они не знают к тебе дороги, и никто им о тебе
не рассказывает».
И Абу-Сир сказал ему: «Разве я не приходил к тебе? Но ты
ведь объявил меня вором, побил и опозорил среди людей».
И Абу-Кир огорчился и сказал: «Что это за слова? Разве это
тебя я побил?» И Абу-Кир стал клясться тысячью клятвами, что он его не узнал, и
сказал: «Кто-то похожий на тебя приходил и воровал каждый день чужие ткани, и я
подумал, что этот человек – ты».
И он стал горевать, ударяя рукой об руку, и восклицал: «Нет
мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Мы тебя обидели! Но почему
ты не дал мне себя узнать и не сказал мне: „Я такой-то“? Это тебе должно быть
стыдно, что ты не дал мне себя узнать, тем более что у меня голова кружится от
множества дел». – «Да простит тебя Аллах, о мой товарищ! – сказал
Абу-Сир. – Это была вещь, предопределённая в неведомом, и исправление дела
– от Аллаха. Входи, снимай одежду, мойся и наслаждайся». – «Заклинаю тебя
Аллахом, извини меня, о брат мой», – сказал Абу-Кир. И АбуСир молвил:
«Аллах пусть снимет с тебя ответственность и простит тебя! Это было
предопределено мне от века». – «А откуда у тебя это величие?» – спросил
Абу-Кир. И Абу-Сир ответил: «Тот, кто помог тебе, помог и мне.
Я отправился к царю и рассказал ему, что такое хаммам, и он
велел его для меня построить». – «Как ты знакомый царя, так и я тоже его
знакомый», – сказал Абу-Кир…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот тридцать седьмая ночь
Когда же настала девятьсот тридцать седьмая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Абу-Кир с Абу-Сиром упрекали
друг друга, и Абу-Кир сказал: „Как ты знакомый царя, так и я тоже его
знакомый, – и если захочет великий Аллах, я сделаю так, что он тебя полюбит
и окажет тебе ещё большее уважение ради меня. Он не знает, что ты мой товарищ,
и я осведомлю его о том, что ты мой товарищ, и поручу тебя его заботам“. –
„Меня не надо поручать, – ответил Абу-Сир. – Аллах, смягчающий
сердца, существует, и царь со всеми вельможами полюбил меня и дал мне то-то и
то-то“.
И он рассказал Абу-Киру свою историю и затем сказал: «Сними
с себя одежду за сундуком и входи в хаммам, и я войду с тобой, чтобы растереть
тебя мочалкой».
И Абу-Кир снял то, что на нем было, и вошёл в хаммам, и
Абу-Сир вошёл с ним, и натёр его, и намыл, и одел, и занимался им, пока тот не
вышел. И когда он вышел, Абу-Сир принёс ему обед и напитки, и все люди
удивлялись великому уважению его к Абу-Киру.
И после этого Абу-Кир хотел дать ему что-нибудь, но Абу Сир
поклялся, что не возьмёт с него ничего, и сказал: «Стыдись такого дела – ты
ведь мой товарищ, и между нами пет различия».
И затем Абу-Кир сказал Абу-Сиру: «О товарищ, клянусь
Аллахом, этот хаммам великолепен, но твоя работа в нем неполная». – «А в
чем же её недостаток?» – спросил Абу-Сир. И Абу-Кир сказал: «В лекарстве, то
есть в тесте из мышьяка и извести, которое с лёгкостью удаляет волосы. Сделай
такое лекарство, и когда царь придёт, предложи его ему и научи его, как удалять
им волосы. Он полюбит тебя сильной любовью и окажет тебе уважение». – «Ты
прав, – сказал Абу-Сир. – Если захочет Аллах, я это сделаю».
И Абу-Кир вышел, и, сев на мула, отправился к царю, и вошёл
к нему, и сказал: «Я тебе искренний советчик, о царь времени». – «А каков
твой совет?» – спросил царь. И Абу-Кир сказал: «До меня дошёл один слух, а
именно, что ты построил хаммам». – «Да, – ответил царь, – ко мне
пришёл один человек, чужеземец, и я открыл для него хаммам, как открыл для тебя
красильню. Это хаммам великолепный, и он украсил мой город».
И царь стал рассказывать Абу-Киру о прелестях хаммама, и
Абу-Кир спросил его: «А ты туда ходил?» – «Да», – отвечал царь. И Абу-Кир
воскликнул: «Хвала Аллаху, который спас тебя от того негодяя, врага веры, то
есть банщика!» – «А что с ним такое?» – спросил царь. И Абу-Кир молвил: «Знай,
о царь времени, если ты войдёшь в хаммам после сегодняшнего дня, ты
погибнешь». – «Почему?» – спросил царь. «Банщик, – ответил
Абу-Кир, – твой враг и враг веры. Он побудил тебя устроить этот хаммам
только потому, что хотел дать тебе в нем яду. Он приготовил для тебя что-то, и
когда ты войдёшь в хаммам, он принесёт это тебе я скажет: „Вот
лекарство, – всякий, кто помажет им себя внизу, с лёгкостью сбросит оттуда
волосы. А это вовсе не лекарство, но великая болезнь и убийственный яд. Этому
негодяю обещал султан христиан, если он тебя убьёт, освободить его жену и детей
из плена, так как его жена и дети в плену у султана христиан. Я был с ним
вместе в плену, в их землях, но я открыл красильню и стал им красить ткани в разные
цвета, и люди смягчили ко мне сердце царя, и царь спросил: «Чего ты требуешь?“
И я потребовал от него освобождения, и он меня освободил, и я пришёл в этот
город.
И я увидел этого человека в хаммаме и спросил его я сказал:
«Как произошло твоё освобождение и освобождение твоей жены и детей?» И он
ответил: «Я, и моя жена, и мои дети все ещё в тепу. Царь христиан собрал диван,
и я присутствовал там вместе со всеми, кто присутствовал, и стоял среди прочих
людей. И я услышал, как они рассказывали царю разные истории и вспомнили о царе
этого города, и царь христиан вздохнул и сказал: „Не победил меня никто в мире,
кроме царя такого-то города. Всякому, кто ухитрится его убить, я дам все, что
он пожелает“. И я подошёл к царю и спросил его: „Если я ухитрюсь его убить,
освободишь ты меня, мою жену и моих детей?“ И царь христиан сказал: «Да, да, я
освобожу вас и дам тебе все, что ты пожелаешь. И мы с ним сговорились об этом.
Он послал меня на корабле в этот город, и я пошёл к здешнему
царю, и царь построил для меня этот хаммам, и мне остаётся только убить его. И
тогда я пойду к царю христиан, выкуплю мою жену и детей и попрошу у него
чего-нибудь».
И я спросил его: «Какую хитрость ты придумал, чтобы убить
его?» И он сказал: «Это хитрость лёгкая, легче не бывает. Он придёт ко мне, в
этот хаммам, а я сделаю для него снадобье с ядом, и когда он придёт, я скажу
ему: „Возьми это лекарство и помажь им себе внизу, от него падают волосы“. И он
возьмёт лекарство и помажет им себя внизу, и яд будет в нем играть один день и
одну ночь, пока не распространится до сердца, и тогда он погибнет, и конец».
И когда я услышал эти слова, я испугался за тебя, так как
твоя милость» лежит на мне, и вот я рассказал тебе об этом».
И когда царь услышал эти слова, он разгневался сильным
гневом и сказал: «О красильщик, скрывай эту тайну!» А затем он пожелал войти в
хаммам, чтобы пресечь сомнение уверенностью.
И когда царь вошёл в хаммам, Абу-Сир оголился, по своему
обычаю, и занялся царём и натёр его, а после этого он сказал: «О царь времени,
я приготовил лекарство, чтобы удалить нижние волосы». И царь сказал: «Принеси
его мне». И Абу-Сир принёс ему лекарство, и царь почувствовал, что у него
противный запах, и уверился в том, что это яд.
И он рассердился и закричал приближённым: «Держите его!» И
приближённые схватили Абу-Сира, а царь вышел, исполненный гневом, и никто не
знал, почему он разгневался. И гнев царя был так силён, что он никому ничего не
сказал и никто не осмелился его спросить.
И потом он оделся, и пошёл в диван, и призвал к себе Абу-Сира,
связанного по рукам, и потребовал капитана, и тот явился. И когда капитан
явился, царь сказал ему: «Возьми этого негодяя и положи его в мешок, положи ему
туда два кинтара негашёной извести и завяжи мешок с Абу-Сиром и известью, а
потом положи мешок в лодку и подъезжай к моему дворцу. Ты увидишь, что я сижу у
окна, и скажешь мне: „Бросить мне его?“ И я скажу: „Бросай!“ И когда я тебе это
скажу, брось мешок в воду, чтобы известь стала гашёной, и тогда Абу-Сир умрёт,
утонувший и сожжённый».
И капитан сказал: «Внимание и повиновение!» А затем он увёл
Абу-Сира от царя на остров, находившийся против царского дворца, и сказал ему:
«О такой-то, я один раз пришёл к тебе в хаммам, и ты оказал мне уважение и
сделал все, что было обязательно. Я очень у тебя наслаждался, и ты поклялся,
что не возьмёшь с меня платы, и я полюбил тебя сильной любовью. Расскажи мне,
что у тебя произошло с царём и что ты ему сделал дурного, что он на тебя так
рассердился и приказал мне, чтобы ты умер этой скверной смертью?» – «Клянусь Аллахом, –
сказал Абу-Сир, – я ничего не сделал, и мне не ведомо, какой я совершил с
ним грех, чтобы заслужить это…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот тридцать восьмая ночь
Когда же настала девятьсот тридцать восьмая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что капитан спросил Абу-Сира о
причине гнева на него царя, и Абу-Сир сказал: „Клянусь Аллахом, о брат мой, я
ничего ему не сделал дурного, чтобы заслужить это“. И капитан молвил: „Ты
занимаешь у царя великое место, которого никто не достиг прежде тебя, а всякий,
кто счастлив, внушает зависть. Может быть, кто-нибудь тебе позавидовал за такое
счастье и закинул о тебе царю какие-нибудь слова, и царь разгневался на тебя
таким гневом. Но добро тебе пожаловать, и с тобой не будет дурного. Как ты
оказал мне уважение, хотя между нами не было знакомства, так и я освобожу тебя;
но когда я тебя освобожу, ты останешься со мной на этом острове, пока не придёт
из города корабль в сторону твоей земли, и я отошлю тебя на таем“.
И Абу-Сир поцеловал капитану руку и поблагодарил его за это;
и затем капитан принёс извёстку, положил её в мешок и положил туда большой
камень размером с человека, и сказал: «Полагаюсь на Аллаха!»
И потом капитан дал Абу-Сиру сеть и сказал ему: «Закинь эту
сеть в море, может ты поймаешь скольконибудь рыбы. Поставка рыбы для кухни царя
лежит каждый день на мне, а меня отвлекла от ловли беда, которая тебя поразила.
Я боюсь, что придут слуги повара, требуя рыбы, и не найдут её, и если ты
что-нибудь поймаешь, они найдут это. А я пойду и устрою хитрость под окнами
дворца и сделаю вид, что я бросил тебя».
И Абу-Сир сказал: «Я буду ловить, а ты иди, и Аллах тебе
поможет». И капитан положил мешок в лодку и ехал, пока не приехал ко дворцу.
И он увидел, что царь сидит у окна, и сказал: «О царь
времени, бросать мне его?» И царь сказал: «Бросай!» И сделал рукой знак, и
вдруг что-то сверкнуло и упало в море.
И оказалось, что то, что упало в море, это перстень царя. А
он был заколдованный, и когда царь на когонибудь гневался и хотел его убить, он
указывал на него правой рукой, на которой был перстень, из перстня вылетала
молния и поражала того, на кого указал царь, и голова его падала с плеч. И
войска повиновались царю, и он покорял великанов только благодаря этому перстню.
И когда перстень упал с его пальца, царь скрыл это дело и не
мог сказать: «Мой перстень упал в море», – так как боялся, что войска
восстанут против него и убьют его, и промолчал.
Вот что было с царём. Что же касается Абу-Сира, то после
ухода капитана он взял сеть и закинул её в море, и потянул сеть, и сеть
поднялась полная рыбы, и затем он кинул её второй раз, и она снова поднялась
полная рыбы, и Абу-Сир все время бросал сеть, а она поднималась полная рыбы,
пока перед ним не оказалась большая куча рыбы.
И тогда он сказал про себя: «Клянусь Аллахом, я уже долгое
время не ел рыбы!» И выбрал большую жирную рыбу и подумал: «Когда придёт
капитан, я скажу, чтобы он изжарил мне эту рыбу, и пообедаю».
И он стал резать рыбу ножом, который у него был, и нож зацепился
за что-то в жабрах рыбы, и Абу-Сир увидал, что там находится перстень
царя, – потому что эта рыба проглотила перстень, и потом судьба пригнала
её к этому острову, и она попала в сеть.
И Абу-Сир взял перстень и надел его на мизинец, не зная,
какие у него свойства. И вдруг двое молодцов из слуг повара пришли, чтобы
потребовать рыбы, и, подойдя к Абу-Сиру, сказали: «О человек, куда ушёл
капитан?» И Абу-Сир сказал: «Не знаю». И сделал знак правой рукой, и вдруг
головы слуг упали с плеч, когда Абу-Сир указал на них и сказал: «Не знаю». И
Абу-Сир удивился этому и стал говорить: «Смотри-ка! Кто это убил их?» И это
показалось ему тяжким, и он задумался.
И вдруг подошёл капитан и увидел большую кучу рыбы и двух
убитых, и увидал на пальце Абу-Сира перстень.
«О брат мой, – сказал он ему, – не двигай рукой,
на которой перстень. Если ты двинешь ею, ты убьёшь меня!»
И Абу-Сир удивился его словам: «Не двигай рукой, на которой
перстень. Если ты двинешь ею, ты убьёшь меня!» И когда капитан дошёл до него и
спросил: «Кто убил этих двух слуг?» – Абу-Сир сказал: «Клянусь Аллахом, о брат
мой, я не знаю». – «Ты сказал правду, – ответил капитан, – но
расскажи мне про этот перстень, как он к тебе попал?» – «Я увидел его в жабрах
этой рыбы», – отвечал Абу-Сир. И капитан молвил: «Ты сказал правду. Я
видел его, как он падал, сверкая, из дворца царя, пока не упал в море, когда
царь указал на тебя и сказал мне: „Бросай его!“ Когда он сделал мне знак, я
бросил мешок, а перстень свалился у него с пальца и упал в море, и эта рыба
проглотила его, и Аллах пригнал его к тебе, и ты её поймал, – так что это
твоя доля. Но знаешь ли ты свойства этого перстня?» – «Я не знаю у него
никакого свойства», – сказал Абу-Сир. И капитан молвил: «Знай, что войска
нашего царя повинуются ему, только боясь этого перстня, так как он заколдован.
И когда царь разгневается на кого-нибудь и захочет убить, то указывает на него
пальцем, и голова падает с плеч. Молния вылетает из этого перстня, и лучи её
достигают прогневавшего, и он тотчас же умирает».
И Абу-Сир, услышав эти слова, обрадовался сильной радостью и
сказал капитану: «Вороти меня в город». И капитан сказал: «Я ворочу тебя, ибо я
больше не боюсь для тебя зла от царя, потому что, если ты укажешь на него рукой
и задумаешь его убить, его голова упадёт перед тобой, и если бы ты даже захотел
бить царя и всех его воинов, ты бы убил их без помехи».
И затем он сел в лодку и отправился с Абу-Сиром в город…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот тридцать девятая ночь
Когда же настала девятьсот тридцать девятая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что капитан посадил Абу-Сира в
лодку и отправился с ним в город. И когда доехал до города, поднялся в царский
дворец, и вошёл в диван, и увидел, что царь сидит, и воины перед ним, и царь в
великом огорчении из-за перстня, но не может рассказать никому из воинов о
пропаже перстня.
И когда царь увидел Абу-Сира, он сказал ему: «Разве мы не
бросили тебя в море? Как ты сделал, что вышел из него?» И Абу-Сир сказал: «О
царь времени, когда ты велел меня бросить в море, твой капитан взял меня и
поехал со мной на остров, и спросил о причине твоего гнева на меня, и сказал:
„Что ты сделал с царём, что он велел тебя умертвить?“ И я ответил: „Клянусь
Аллахом, мне не известно, чтобы я сделал с ним что-нибудь скверное“. И капитан
сказал: „Ты имеешь великое место у царя. Может быть, кто-нибудь тебе
позавидовал и забросил о тебе царю какие-нибудь слова, так что царь на тебя
рассердился. Но я приходил в твой хаммам, и ты оказал мне уважение, и за твоё
уважение ко мне в хаммаме я тебя освобожу и пошлю в твою страну“. И затем он
положил в лодку вместо меня камень и бросил его в море, но когда ты указал ему
насчёт меня пальцем, перстень упал с твоей руки в море, и его проглотила рыба.
А я был на острове и ловил рыбу, и эта рыба попалась среди прочей рыбы, и я
взял её и хотел изжарить, и когда я вскрыл ей брюхо, я увидел в нем перстень, и
взял его, и надел на палец.
И ко мне пришли двое слуг из кухни и потребовали рыбу, и я
показал на них пальцем, не зная особенности перстня, и их головы упали; а затем
пришёл капитан и узнал перстень, который был у меня на пальце, и рассказал мне,
что он заколдованный, и я принёс его тебе, так как ты оказал мне благодеяние и
почтил меня крайним почётом. Добро, которое ты мне сделал, у меня не пропало.
Вот твой перстень – возьми его, и если я сделал с тобой что-нибудь, требующее
убиения, скажи мне, в чем мой грех, и убей меня, и будешь свободен от
ответственности за мою кровь».
И затем он снял перстень с пальца и подал его царю. И когда
царь увидел, какое благодеяние оказал ему АбуСир, он взял от него перстень и
надел его на палец, и душа вернулась к нему.
И он поднялся на ноги, и обнял Абу-Сира, и сказал: «О
человек, ты принадлежишь к избранным сынам дозволенного! Не взыщи же с меня и
прости мне то, что я тебе сделал. Если бы кто-нибудь, кроме тебя, овладел эти и
перстнем, он бы мне его не отдал». – «О царь времени, – сказал
Абу-Сир, – если ты хочешь, чтобы я тебя простил, скажи мне, в чем мой
грех, который вызвал твой гнев на меня, так что ты приказал меня убить?» И царь
воскликнул: «Клянусь Аллахом, я твёрдо установил, что ты невиновен, и нет на
тебе никакого греха, раз ты сделал мне это благодеяние, но только красильщик
сказал мне то-то и то-то».
И он рассказал ему, что говорил красильщик, и АбуСир молвил:
«Клянусь Аллахом, о царь времени, я не знаю царя христиан и в жизни не ездил в
христианские земли! Мне не приходило на ум убивать тебя, но этот красильщик был
моим товарищем и соседом в городе Искандарии, и жизнь там стала нам тесна, и мы
выехали оттуда из-за скудости пропитания и прочли друг другу фатиху о том, что
работающий будет кормить безработного, и случилось у меня с красильщиком то-то
и то-то».
И он рассказал царю все, что случилось у него с АбуКиром,
красильщиком: как тот взял его деньги и покинул его больным в его комнате в
хане, и как привратник хана тратился на него, когда он был болен, пока не
исцелил его Аллах, и как затем он поднялся и стал ходить по городу со своими
принадлежностями, как обычно, и по дороге увидел красильню, около которой была
лавка, и, посмотрев в двери красильни, увидел Абу-Кира, который сидел там на
скамье, и вошёл к нему, чтобы его приветствовать, и достались ему от него побои
и оскорбления, и Абу-Кир сказал про него, что он разбойник, и побил его
мучительным боем.
И вот Абу-Сир рассказал царю обо всем, что с ним случилось,
с начала до конца, и затем сказал: «О царь времени, это он сказал мне: „Сделай
лекарство и поднеси его царю. Хаммам совершенен во всем, но только в нем
отсутствует это лекарство“. И знай, о царь времени, что это лекарство не
вредит. Мы его делаем в наших странах, и оно обязательно бывает в хаммаме, но я
забыл о нем, и когда пришёл красильщик и я оказал ему почёт, он напомнил мне об
этом и сказал: „Сделай лекарство“. Пошли, о царь времени, за привратником
такого-то хана и рабочими красильни и спроси их всех о том, что я тебе
рассказал».
И царь послал за привратником хана и за рабочими красильни
и, когда они все пришли, спросил их, и они рассказали о случившемся, и тогда
царь послал за красильщиком и сказал: «Приведите его босым, с непокрытой
головой и с связанными руками».
А красильщик сидел в своём доме, радуясь убиению Абу-Сира. И
не успел он опомниться, как приближённые царя бросились на него и удары
посыпались ему на затылок, а затем ему скрутили руки и его привели к царю. И он
увидел, что Абу-Сир сидит рядом с царём, а привратники хана и рабочие красильни
стоят перед ним. И привратник хана спросил его: «Не это ли твой товарищ, у
которого ты украл деньги и которого ты оставил у меня в комнате больным и
сделал с ним то-то и то-то?» А рабочие красильни спросили: «Разве этот не тот,
кого ты велел нам схватить и мы его побили?»
И царю стала ясна мерзость Абу-Кира и то, что он заслуживает
большего, чем пытки Мункара и Накира[653],
я потому он сказал: «Возьмите его и проведите по городу и рынку…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Ночь, дополняющая до девятисот сорока
Когда же настала ночь, дополняющая до девятисот сорока, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царь услышал слова
привратника хана и рабочих красильни, он убедился в скверности АбуКира и
воздвиг против него несчастия и сказал своим приближённым: „Возьмите его и
проведите по городу, а потом положите в мешок и бросьте в море!“ – „О царь
времени, – сказал Абу-Сир, – уступи мне его! Я простил ему все, что
он мне сделал“. – „Если ты его простил за себя, то я не могу его простить
за себя, – ответил царь, и затем он закричал и сказал: «Возьмите его!“ И
АбуКира взяли и провели по городу, а потом посадили в мешок, и положили туда
извёстку, и бросили мешок в море, и Абу-Кир умер, потопленный, сожжённый.
«О Абу-Сир, – сказал тогда царь, – попроси у меня
чего-нибудь – и получишь!» И Абу-Сир сказал: «Я прошу тебя отослать меня в мою землю, –
у меня не осталось желания жить здесь».
И царь дал ему много денег сверх прежних наград и даров, а
затем он пожаловал ему корабль, нагруженный всяким добром, а матросами были
невольники, и царь подарил их ему тоже, после того как предложил ему сделать
его везирем, но Абу-Сир не согласился.
А затем он простился с царём и поехал, и все на корабле было
его собственностью, даже матросы стали его невольниками, и ехал он не
переставая, пока не достиг земли Искандарии.
И они стали на якорь подле Искандарии и вышли на сушу, и
один из невольников Абу-Сира увидел мешок у самого берега и сказал: «О господин
мой, у берега моря большой тяжёлый мешок, и сверху он завязан, и я не знаю, что
в нем». И Абу-Сир подошёл, и развязал мешок, и увидел там Абу-Кира, которого
море пригнало в сторону Искандарии, и он вынул его, и закопал поблизости от
Искандарии, и сделал ему могилу, и назначил деньги на её содержание, и на
дверях гробницы он написал такие стихи:
«Узнается муж среди всех людей по
делам его.
И дела свободных возвышенны, как
порода их.
Не кори других – укоряем
будешь, – нередко ведь
Что скажет муж, о нем же будет
сказано.
Говорить слова избегай дурные и
мерзкие,
Коль ведёшь ты речи шутливые или
важные, —
Ведь берём мы пса благородных качеств
домой к себе,
А суровый лев на цепи сидит, –
неразумен он.
На поверхность моря выносит труп
теченье волн,
А жемчужины в глубине таятся песков
морских.
Воробей ведь станет соперничать с
сильным ястребом
Лишь по глупости и по малости его
разума.
На страницах неба и воздуха написано:
«Кто свершил благое, получит тот то
же самое».
Не пытайся сахар добыть себе из
аронника —
Ведь по вкусу вещь однородной будет с
источником».
И затем Абу-Сир прожил некоторое время, и взял его Аллах к
себе, и его похоронили по соседству с могилой его товарища Абу-Кира, и поэтому
было названо это место Абу-Кир и Абу-Сир, а теперь оно известно как Абу-Кир. И
вот то, что дошло до нас из их истории. Да будет же хвала сущему вечно, по воле
которого сменяются ночи и дни!
|