Рассказ о царевиче и
семи везирях (Продолжение)
И когда наступило утро, отец царевича сел на престол в
восьмой день, и вошёл к нему его сын, вложив руку в руку своего наставника
ас-Синдибада, и поцеловал землю меж рук царя, а затем он заговорил
красноречивейшим языком и восхвалил своего отца и его везирей и вельмож его
правления и поблагодарил их и прославил. А в зале присутствовали учёные, эмиры,
военные и знатные люди, и все присутствовавшие изумились ясности языка
царевича, его красноречию и превосходному умению говорить. И когда отец
царевича услышал это, он обрадовался сильной и великой радостью, а затем он
позвал царевича и поцеловал его между глаз, и позвал наставника его ас-Синдбада
и спросил его, почему его сын молчал в течение этих семи дней.
«О владыка, – отвечал наставник, – благо было в
том, что он не говорил. Я боялся, что он будет убит в это время, и я узнал об
этом деле, о господин, в день рождения царевича – когда я увидел его гороскоп,
он указал мне на все это. А теперь зло отошло от него, по счастью царя». И царь
обрадовался этому и спросил своих везирей: «Если бы я убил моего сына, грех был
бы на мне, на невольнице или на наставнике ас-Синдбаде?» И присутствующие
промолчали и не дали ответа, и наставник юноши, ас-Синдбад, сказал царевичу:
«Дай ответ…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Шестьсот третья ночь
Когда же настала шестьсот третья ночь, она сказала: «Дошло
до меня, о счастливый царь, что когда ас-Синдбад сказал царевичу: „Дай ответ, о
дитя моё“, – царевич сказал:
Рассказ о невольнице и
молоке (ночь 603)
Я слышал, что у одного купца остановились в доме гости, и
хозяин послал невольницу купить для них на рынке молока в кувшине, и невольница
взяла молока в кувшине и направилась обратно к дому своего господина. И когда
она шла по дороге, пролетел над ней ястреб, нёсший в когтях змею, которую он
сдавил, и со змеи упала в кувшин капля, а невольница не знала этого. И когда
она пришла в дом, её господин взял у неё молоко и стал его пить вместе со
своими гостями, и не успело молоко утвердиться у них в желудках, как они все
умерли. Посмотри же, о царь, на ком был грех в этом случае?»
И один из присутствовавших сказал: «Грех на людях, которые
пили», – а другой сказал: «Грех на невольнице, которая оставила кувшин
открытым, без покрывала».
И ас-Синдбад, наставник мальчика, молвил: «А ты что скажешь
об этом, о дитя моё?» – «Я скажу, – ответил царевич, – что эти люди
ошибаются: нет греха ни на невольнице, ни на собравшихся гостях, но только срок
этих людей окончился вместе с их наделом, и была определена им смерть по
причине этого происшествия».
И когда присутствовавшие услышали это, они до крайности
удивились и возвысили голоса, желая царевичу блага, и сказали ему: «О владыка,
ты дал ответ, которому нет подобных, и ты – учёный среди людей теперешнего
времени». И, услышав их, царевич молвил: «Я не учёный, и, поистине, слепой
старец и трехлетний ребёнок и пятилетний ребёнок умнее меня». – «Расскажи
нам историю этих троих, которые умнее тебя, о юноша», – сказали
присутствовавшие люди. И царевич молвил:
|
