Увеличить |
Повесть об Ардешире и
Хайят-ан-Нуфус (ночи 719—738)
Рассказывают также, о счастливый царь, что был в городе Ширазе[595] великий царь по имени
ас-Сейф-аль-Азам-Шах, и до великих дожил он годов, и не был наделён сыном. И
собрал он врачей и лекарей и сказал им: «Мои годы стали велики, и вы знаете,
каково моё состояние и состояние царства и его устроение. Я боюсь за участь
подданных после меня, ведь до сих пор не досталось мне сына». – «Мы
изготовим тебе зелье, от которого будет польза, если захочет Аллах
великий», – сказали лекари. И они приготовили для него зелье, и царь
употребил его, а затем он пал на свою жену, и она понесла, по изволению Аллаха
великого, который говорит вещи: «Будь!» – и она возникает. И когда исполнились
её месяцы, она родила дитя мужского пола, подобное луне, и царь назвал его
Ардеширом[596], и мальчик рос и
развивался и изучал богословие и светские науки, пока не стало ему пятнадцать
лет жизни.
А был в Ираке один царь по имени Абд-аль-Кадир, и была у
него дочь, подобная восходящей луне, и звали её Хайят-ан-Нуфус. И она
ненавидела мужчин, и никто не отваживался упоминать о мужчинах в её
присутствии, и сватались к ней у её отца владыки Хосрои, и говорил с нею её
отец, но девушка отвечала: «Я не сделаю этого никогда, а если ты меня к этому
принудишь, я убью себя».
И услышал царевич Ардешир молву о ней и осведомил об этом
своего отца, и посмотрел царь на его состояние и пожалел его и пообещал ему,
что поможет на ней жениться. А затем он послал своего везиря к отцу девушки,
чтобы к ней посвататься, но тот отказал. И когда везирь вернулся от царя
Абд-аль-Кадира и рассказал, что у него с ним случилось, и осведомил царя Шираза
об отказе, царю стало из-за этого тяжело, и он разгневался великим гневом и
воскликнул; «Когда подобный мне посылает к кому-нибудь из царей с просьбой,
разве тот может её не исполнить!»
И он велел глашатаю кричать в войсках, чтобы выставили палатки
и делали многие приготовления, хотя бы пришлось для этого занять денег на
расходы, и воскликнул: «Я не вернусь, пока не разрушу земель Абд-аль-Кадира, не
перебью его людей, не сотру его следов и не захвачу его имущества!»
И когда дошла весть об этом до сына его Ардешира, он
поднялся с постели и вошёл к своему отцу царю и, поцеловав перед ним землю,
сказал: «О царь величайший, не затрудняй себя ничем…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Ночь, дополняющая до семисот двадцати
Когда же настала ночь, дополняющая до семисот двадцати, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда до царевича дошла весть
об этом, он вошёл к своему отцу царю и, поцеловав перед ним землю, сказал ему:
„О царь величайший, не затрудняй себя ничем, не собирай богатырей и воинов и не
расходуй своих денег. Ты сильнее его. Когда ты соберёшь против него это войско,
которое с тобою, и разрушишь его землю и страну, убьёшь его мужей и богатырей,
захватишь его достояние, и убьёшь его самого, дойдёт эта весть и о том, что
досталось ему и другим из-за тебя до его дочери, и она убьёт себя, а я умру
из-за неё и никогда не буду жить после неё“. – „Каков же будет твой
замысел, о дитя моё?“ – спросил тогда царь. И Ардешир ответил: „Я отправлюсь за
тем, что мне нужно, сам и оденусь в одежду купцов и ухитрюсь добраться до
девушки, и посмотрю, как удовлетворить моё желание и сблизиться с ней“. –
„Ты избрал этот замысел?“ – спросил его отец. И царевич ответил: „Да, о
батюшка“.
И тогда царь позвал везиря и сказал ему: «Поезжай с моим
сыном, радостью моего сердца, и помогай ему в его намерениях и береги его и
направляй твоим верным мнением. Ты будешь ему вместо меня». И везирь отвечал:
«Слушаю и повинуюсь!» А потом царь дал своему сыну триста тысяч динаров золотом
и дал ему яхонтов, драгоценных камней, золотых изделий, товаров и сокровищ и
того, что с этим сходно. И после того юноша вошёл к своей матеря и поцеловал ей
руки и попросил её помолиться, и она помолилась за него и тотчас поднялась и,
открыв свою казну, вынула для сына сокровища, ожерелья, изделия из золота,
одежды, редкости и все то, что сохранялось со времени прежних царей и чего не
уравновесить деньгами. И царевич взял с собой невольников, слуг, животных и
все, что бывает нужно в пути, со всем прочим, и принял обличье купца, вместе с
везирем и теми, кто был с ними, и простился с родителями, родными и близкими. И
они поехали, пересекая пустыни и степи в часы ночи и дня.
И когда продлилась для юноши дорога, он произнёс такие
стихи:
«Влюблён и тоскую я, и боль моя все
сильней,
И нет против злой судьбы мне ныне
помощника.
Плеяды я стерегу, взойдут лишь, и
ас-Симак[597],
Как будто от крайней страсти стал
богомольном я.
За утренней я звездой слежу, а как
явится,
Бросаюсь блуждать в тоске, и страсть
лишь сильней моя.
Я вами клянусь! – любовь на
ненависть не сменил,
И вечно не спит мой глаз, и страстью
охвачен я.
Мне трудно желанного достигнуть, я
изнурён,
И мало терпения без вас и помощников.
Я все же терплю, пока Аллах не сведёт
с тобой,
И ввергнет тем в горести врагов и
завистников».
А когда он окончил свои стихи, его ненадолго покрыло
беспамятство, и везирь побрызгал на него розовой водой. А когда Ардешир
очнулся, он сказал ему: «О царевич, укрепи свою душу – за стойкостью следует
облегчение – и вот ты идёшь к тому, чего хочешь!» И везирь до тех пор
уговаривал царевича и утешал его, пока не успокоил его волнения, и они ускорили
ход. Когда же показался путь царевичу долгим, он вспомнил любимую и произнёс
такие стихи:
«Продлён отдаленья срок, тоска и
любовь сильна,
И сердце моё горит в огне
пламенеющем.
Седа голова моя – так сильно испытан
я
Любовью, и слезы глаз струёю текут
теперь.
Тебе, о мечта моя, желаний моих
предел,
Клянусь я творцом вещей – среди них и
листок и ветвь,
Я страстью обременён к тебе, о мечта
моя, —
Которую вынести не могут влюблённые.
Вы ночь обо мне спросите – ночь вам
поведает,
Смежались ли веки глаз дремотой в
часы ночей».
А окончив говорить стихи, он заплакал сильным плачем и стал
жаловаться на великую страсть, которую он испытывает, и начал везирь его
уговаривать и утешать и обещал ему достижение желаемого. И они проехали немного
дней и приблизились к Белому городу после восхода солнца, и тогда везирь сказал
царевичу: «Радуйся, о царевич, полному благу и посмотри на этот Белый город, к
которому ты направляешься». И царевич обрадовался сильной радостью и произнёс
такие стихи:
«О други мои, влюблён я сердцем,
безумен я,
Любовь продолжается, и вечно со мною
страсть.
Как друга утративший, не спящий,
рыдаю я,
Когда опустилась ночь, нет милостивых
в любви,
А если подуют ветры, с вашей земли
несясь,
Прохладу я чувствую, на душу
сходящую.
И веки мои текут, как тучи, дождь
льющие,
И в море излитых слез душа моя
плавает».
А достигнув Белого города, они вошли и спросили, где хан
купцов и квартал денежных людей. И когда их провели к хану, они поселились там
и взяли для себя три амбара и, получив ключи, открыли амбары и внесли туда свои
товары и вещи. И они оставались в хане, пока не отдохнули, а потом везирь стал
придумывать, как ухитриться в деле царевича…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот двадцать первая ночь
Когда же настала семьсот двадцать первая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь и царевич, поселившись в хане,
внесли свои товары в амбары и посадили там своих слуг и жили в хане, пока не
отдохнули. И потом везирь стал придумывать, как ухитриться в деле царевича, и
сказал ему: „Мне кое-что пришло на ум, и я думаю, что в этом будет для тебя
благо, если захочет Аллах великий“. – „О везирь благого разумения, делай
то, что пришло тебе на ум, да направит Аллах твоё мнение!“ – ответил царевич. И
везирь сказал: „Я хочу нанять для тебя лавку на рынке торговцев материей, и ты
будешь в ней сидеть. Всякому – и знатному и простому – нужен рынок, и я думаю,
что, когда ты сядешь и лавке и люди взглянут на тебя глазами, сердца склонятся
к тебе, и ты станешь сильней для достижения желаемого. Ибо образ твой красив, и
умы склоняются к тебе, и возвеселятся из-за тебя глаза“. – „Делай то, что
ты избирешь и хочешь“, – сказал царевич, и везирь тотчас же поднялся и
надел своё самое роскошное платье, и царевич тоже, и спрятал за пазуху кошель,
где была тысяча динаров, и затем они вышли и пошли по городу. И люди смотрели
на них и были ошеломлены красотой царевича и говорили: „Слава тому, кто
сотворил этого юношу из ничтожной воды! Благословен Аллах, лучший из творцов“.
И умножались разговоры о юноше, и люди говорили: «Это не
человек, это не кто иной, как вышний ангел»[598].
А некоторые люди говорили: «Наверно отвлёкся Ридван, хранитель рая, от райских
ворот, и вышел из них этот юноша». И люди следовали за ними на рынок материй,
пока они не дошли и не остановились. И тогда подошёл к ним старец, внушавший
почтение и полный достоинства, и приветствовал их, и когда они ответили на
приветствие, он спросил: «О господа, есть ли у вас какая-нибудь нужда, которую
мы будем иметь честь исполнить?» – «А кто ты будешь, о старец», – спросил
везирь. И старец ответил: «Я надзиратель рынка». И тогда везирь сказал: «Знай,
о старец, что этот юноша – мой сын, и я желаю взять для него лавку на этом
рынке, чтобы он сидел там и учился продавать и покупать, и брать, и отдавать, и
усвоил бы свойства купцов». И надзиратель отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»
А потом в тот же час и минуту он принёс им ключи от одной из
лавок и приказал посредникам её вымести, и те вымели лавку и почистили её, а
везирь послал принести для лавки высокое кресло, набитое перьями страусов, на
котором лежал маленький молитвенный коврик, обшитый «округ червонным золотом, и
принёс также, подушку, и принёс столько товаров и материй из тех, которые
прибыли с ним, что они наполнили лавку.
И когда настал следующий день, юноша пришёл и отпер лавку и
сел на кресло и поставил перед собой двух невольников, одетых в лучшие одежды,
а в глубине лавки он поставил двух рабов из прекраснейших абиссинцев.
А везирь наказал юноше скрывать свою тайну от людей, чтобы
найти этим помощь для свершения своих дел, и затем он оставил его и отправился
в амбары, наказав юноше, чтобы он осведомлял его обо всем, что будет
происходить в лавке, день за днём.
И юноша сидел в лавке, подобный луне в её полноте, и люди
прослышали о нем и об его красоте и заходили к нему без нужды, чтобы посмотреть
на его красоту и прелесть и стройность его стана, и прославляли Аллаха
великого, который сотворил его и соразмерил, и никто не мог пройти по этому
рынку из-за чрезмерного скопления людей перед юношей. А царевич осматривался
направо и налево, не зная, что ему делать из-за людей, которые были им
ошеломлены, и надеялся, что завяжет дружбу с кем-нибудь из приближённых к
правителю, и, может быть, это приведёт к упоминанию о царской дочери, но не
находил к этому пути, и его грудь стеснилась, а везирь каждый день обнадёживал
его, что он добьётся желаемого.
И царевич провёл таким образом очень долгий срок, и когда в
один из дней он сидел в лавке, вдруг подошла женщина-старуха, чинная, почтённая
и достойная, одетая в одежды праведности, и за нею шли две невольницы, подобные
паре лун. И она остановилась возле лавки и некоторое время смотрела на юношу, а
затем воскликнула: «Слава тому, кто сотворил это явление и завершил это
творение!» И она пожелала юноше мира, и тот возвратил ей приветствие и посадил
её рядом с собою, и старуха спросила: «Из какой ты страны, о прекрасный лицом?»
И царевич ответил: «Я из краёв индийских, о матушка, и пришёл в этот город,
чтобы развлечься». – «Да будешь ты почтён среди приходящих!» – воскликнула
старуха. И затем она спросила: «Какие есть у тебя товары, вещи и материи?
Покажи мне что-нибудь красивое, подходящее для царей». И, услышав её слова,
юноша спросил её: «Ты хочешь красивого? Я покажу его тебе. У меня есть все
вещи, подходящие для их обладателей». – «О дитя моё, – сказала
старуха, – я хочу что-нибудь дорогое ценой и красивое видом – самое
высокое, что у тебя есть». И юноша воскликнул: «Ты непременно должна меня
осведомить, для кого ты требуешь товар, чтобы я показал тебе вещь по сану
покупателя!» – «Твоя правда, о дитя моё, – сказала старуха. – Я хочу
чего-нибудь для моей госпожи Хайят-ан-Нуфус, дочери царя Абд-аль-Кадира,
владыки этой земли и царя этой страны». И когда царевич услышал слова старухи,
его ум взлетел от радости и сердце его затрепетало. Он протянул руку назад, не
приказывая ни рабам, ни невольникам, и, достав кошелёк с сотнею динаров, дал
его старухе и сказал: «Этот кошелёк тебе на стирку одежды». А затем он протянул
руку к узлу, вынул из него платье, стоящее десять тысяч динаров или больше, и
сказал: «Это часть того, что я привёз в вашу землю».
И когда старуха увидела платье, оно ей понравилось, и она
спросила: «За сколько продашь это платье, о совершённый качествами?» И царевич
ответил: «Бесплатно». И старуха поблагодарила его и повторила вопрос, и царевич
воскликнул: «Клянусь Аллахом, я не возьму за него платы! Это – подарок тебе от меня,
если царевна его не примет, и оно будет тебе от меня в знак гостеприимства.
Слава Аллаху, который свёл меня с тобою! Если мне когда-нибудь что-нибудь
понадобится, я найду в тебе помощницу».
И старуха удивилась этим прекрасным словам и великой
щедрости царевича и большому его вежеству и спросила его: «Как твоё имя, о
господин?» И царевич ответил: «Ардешир». И старуха воскликнула: «Клянусь
Аллахом, это имя диковинное, которым называют детей царских, а ты в обличье
сыновей купцов!» – «Из любви ко мне назвал меня мой родитель этим именем, и имя
ни на что не указывает», – ответил царевич. И старуха удивилась ему и
сказала: «О сынок, возьми плату за твой товар», – но царевич поклялся, что
ничего не возьмёт, и тогда старуха сказала: «О мой любимый, знай, что правда –
самая великая вещь, и эти милости, которые ты мне оказываешь, не иначе как
из-за дела. Дай же мне узнать твоё дело и тайные твои мысли – может быть, у
тебя есть в чем-нибудь нужда, и я помогу тебе её исполнить».
И тогда царевич положил свою руку в руку старухи, и взял с
неё обет скрывать тайну, и поведал ей всю свою историю, и рассказал о своей
любви к царевне и о том, что с ним из-за неё происходит. И старуха покачала
головой и сказала: «Вот она – правда! Но только, о дитя моё, сказали разумные в
ходячей пословице: „Если хочешь, чтобы тебя не слушались, проси того, что
невозможно“. Твоё имя, о дитя моё, – купец, и будь у тебя ключи от
волшебных кладов, тебя бы не называли иначе, как купцом. Если ты хочешь достичь
ступени выше, чем твоя ступень, проси дочери кади или дочери эмира; почему, о
дитя моё, ты просишь только дочери царя времени и века? Она девушка невинная,
девственная, которая ничего не знает о мирских делах и в жизни не видела
ничего, кроме дворца, где она находится, но, при малых своих годах, она умная,
разумная, острая, понятливая, с превосходным разумом, благими поступками и
проницательным мнением. Её отцу досталась только она, и она для него дороже
души. Он каждый день приходит к ней и желает ей доброго утра, и все, кто есть
во дворце, её боятся. Не думай же, о дитя моё, что кто-нибудь может заговорить
с ней о чем-нибудь из этого, и нет для меня к этому пути. Клянусь Аллахом, о
дитя моё, моё сердце и мои члены любят тебя, и я бы хотела, чтобы ты с ней
остался. Я научу тебя кое-чему, может быть, Аллах сделает это исцелением твоего
сердца; я подвергну опасности мою душу и моё достояние, чтобы исполнить твою
нужду». – «А что это такое, о матушка?» – спросил царевич. И старуха
ответила: «Проси у меня дочь везиря или дочь эмира. Если ты у меня этого
попросишь, я соглашусь на твою просьбу, – ведь никто не может подняться с
земли на небо одним прыжком». И юноша ответил старухе разумно и вежливо: «О
матушка, ты женщина умная и знаешь, как происходят дела. Разве человек, когда у
него болит голова, перевязывает себе руку?» – «Нет, клянусь Аллахом, о дитя
моё», – отвечала старуха.
И Ардешир сказал: «Также и моё сердце не просит никого,
кроме неё, и меня убивает одна лишь любовь к ней. Клянусь Аллахом, я буду в
числе погибающих, если не найду себе наставления и помощи! Ради Аллаха, о
матушка, пожалей меня, чужеземца, и моих льющихся слез…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот двадцать вторая ночь
Когда же настала семьсот двадцать вторая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что Ардешир, сын царя, сказал старухе: „Ради
Аллаха, о матушка, пожалей меня, чужеземца, и моих льющихся слез“. И старуха
ответила: „Клянусь Аллахом, о дитя моё, моё сердце разрывается из-за твоих
слов, и нет у меня в руках хитрости, чтобы её устроить“. – „Я хочу от
твоей милости, чтобы ты взяла этот листок и доставила его царевне и поцеловала
ей за меня руки“, – сказал Ардешир. И старуха сжалилась над ним и молвила:
„Пиши на нем что хочешь, а я доставлю его царевне“.
И когда юноша услышал это, он едва не взлетел от радости и,
потребовав чернильницу и бумагу, написал девушке такие стихи:
«Будь ты щедрой, о жизнь души[599], на сближенье
Со влюблённым, растаявшим от разлуки.
В наслажденье я раньше жил, жил
прекрасно,
Но сегодня взволнован я и растеряй.
Не покинут бессонницей во всю ночь я,
Развлекает всю ночь меня только горе.
Пожалей же влюблённого, что горюет
И тоскою разъедены его веки.
А наступит рассвет, когда в самом
деле
Опьянённым найдёт его влагой
страсти».
А окончив писать письмо, Ардешир свернул его и поцеловал и
отдал старухе, и затем он протянул руку к сундуку и, вынув другой кошелёк с
сотней динаров, подал его женщине и сказал: «Раздай это невольницам». Но
старуха отказалась и воскликнула: «Клянусь Аллахом, о дитя моё, я с тобою не
из-за чего-нибудь такого!» И юноша поблагодарил её и сказал: «Это обязательно!»
И старуха взяла у него кошелёк и поцеловала ему руки и ушла.
И она вошла к царевне и сказала: «О госпожа, я принесла тебе
что-то, чего нет у жителей нашего города, и оно от красивого юноши, лучше
которого нет на лице земли». – «О няня, а откуда этот юноша?» – спросила
царевна. И старуха сказала: «Он из краёв индийских, и он дал мне эту одежду,
шитую золотом, украшенную жемчугом и драгоценностями, которая стоит царства Кисры
и Кесаря». И когда она развернула эту одежду, дворец осветился из-за неё, так
она была хорошо сделана и так много было на ней камней и яхонтов, и стали
дивиться на неё все, кто был во дворце, и царевна посмотрела на неё и не нашла
за неё цены или платы, кроме подати с земли царства её отца за целый год».
«О нянюшка, – спросила она старуху, – это платье –
от него или не от него?» – «Оно от него», – ответила старуха. И девушка
молвила: «О няня, этот купец – из нашего города или иноземец?» – «Он иноземец,
о госпожа, и поселился в нашем городе только недавно, – ответила
старуха. – Клянусь Аллахом, у него есть слуги и челядь, и он прекрасен
лицом, строен станом и благороден по качествам, с широкою грудью, и я не видела
никого лучше, разве кроме тебя». – «Поистине, это удивительно! –
сказала царевна. – Как может быть такая одежда, цены которой не покрыть
деньгами, у купца из купцов? А каков размер платы за неё, о которой он тебе
говорил, о нянюшка?» – «О госпожа, – ответила старуха, – он не говорил
мне о плате, а только сказал: „Я не возьму за неё платы, и эта одежда – подарок
от меня царевне: она никому не подходит, кроме неё“. И он отдал назад золою,
которое ты со мной послала, и поклялся, что не возьмёт ею, и сказал: „Оно твоё,
если царевна его не примет“. – „Клянусь Аллахом, это большое великодушие и
великая щедрость, и я боюсь, что исход этого дела приведёт к беде, –
сказала царевна. – Почему ты не спросила его, о нянюшка, нет ли у него в
чем-нибудь нужды, чтобы мы ему исполнили её?“ – „О госпожа, – ответила
старуха, – я спрашивала его и говорила: „Есть у тебя нужда?“ И он сказал:
„У меня есть нужда“, – но не осведомил меня о ней и только дал мне этот
листок и сказал: «Передай его царевне“.
И девушка взяла у старухи листок и развернула его и
прочитала до конца, и изменился её вид, и исчезло её разумение, и пожелтел цвет
её лица, и она сказала старухе: «Горе тебе, о няня, как зовут этого пса,
который говорит такие слова царской дочери, и какая связь между мною и этим
псом, что он мне пишет. Клянусь великим Аллахом, владыкой Земзема[600] и аль-Хатыма[601], если бы я не боялась
Аллаха, – велик он! – я бы послала к этому псу, чтобы связать ему
руки, вырвать ноздри и отрезать нос и уши, и изуродовала бы его, а потом
распяла бы на воротах рынка, в котором находится его лавка».
И когда старуха услышала эти слова, цвет её лица пожелтел, и
у неё задрожали поджилки, и оцепенел язык, но потом она укрепила своё сердце и
сказала: «Добро, о госпожа! А что же такое в этом листке, что он тебя так
взволновал? Разве там не прошение, которое купец подал тебе, жалуясь на своё
положение из-за бедности или несправедливости и надеясь на милость от тебя или
раскрытие обиды?» – «Нет, клянусь Аллахом, о нянюшка, – ответила
царевна, – наоборот, это стихи и бесчестные слова. Этот пёс, о нянюшка,
видно пребывает в одном из трех положений. Либо это бесноватый, у которого нет
разума, и он стремится к убиению своей души, либо ему в его нужде оказывает
помощь человек с большою силою и великой властью, либо он услышал, что я – одна
из блудниц этого города, которые ночуют у того, кто их позовёт, одну ночь или
две, – он ведь посылает мне бесчестные стихи, чтобы смутить этим мой
разум». – «Клянусь Аллахом, о госпожа, ты права! – сказала
старуха. – Но не занимай себя этим глупым псом. Ты живёшь в своём дворце,
высоком, возвышенном и неприступном, до которого не подымаются птицы и не
пролетает над ним воздух, смущённый его высотой. Напиши ему письмо и выбрани
его, не оставляя ни одного из способов брани, угрожай ему крайними угрозами и
предложи ему смерть. Скажи ему: „Откуда ты меня знаешь, что пишешь мне, о пёс
из купцов, о тот, кто весь век мечется в степях и пустынях для наживы дирхема
или динара? Клянусь Аллахом, если ты не проснёшься от сна и не очнёшься от
опьянения, я распну тебя на воротах рынка, где находится твоя лавка!“ – „Я
боюсь, что, если я напишу ему, он на меня позарится“, – отвечала царевна,
и старуха воскликнула: „А каков его сан и какова его степень, чтобы он на нас
позарился! Мы напишем ему только для того, чтобы пресеклось его желание и усилился
его страх“.
И она до тех пор хитрила с царевной, пока та не приказала
принести чернильницу и бумагу и не написала юноше такие стихи:
«О ты, притязающий на страсть и
тоску, без сна
Ночами страдающий в мечтах и
волнении,
Ты требуешь от луны, обманутый,
близости,
Но разве получит кто желанное от
луны?
Тебя я наставила словами, так слушай
же:
Брось это! Поистине меж смертью ты и
бедой!
И если вернёшься вновь ты к просьбам,
поистине
Постигнет тебя мученье очень
жестокое.
Разумным будь, вежливым, догадливым,
сведущим!
Тебе я совет дала в стихах и речах
моих.
Клянусь сотворившим я все вещи из
ничего,
Лик неба украсившим блестящими
звёздами, —
Коль вновь возвратишься ты к словам,
тобой сказанным,
Тебя на стволе распну я крепкого
дерева!»
И потом она свернула письмо и отдала его старухе, и та взяла
его и пошла и, придя к лавке юноши, отдала ему письмо…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот двадцать третья ночь
Когда же настала семьсот двадцать третья ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха взяла письмо у Хайят-ан-Нуфус и
шла, пока не отдала его юноше, который был у себя в лавке. „Читай ответ, –
сказала она ему, – и знай, что, когда царевна прочитала письмо, она
разгневалась великим гневом, и я смягчала её разговорами, пока она не дала тебе
ответа“. И юноша с радостью взял письмо, и прочитал его, и понял его смысл, а
окончив чтение, он заплакал сильным плачем, и сердце старухи заболело, и она
воскликнула: „О дитя моё, да не заставит Аллах плакать твои глаза и да не
опечалит твоё сердце! Что может быть мягче, чем ответить на твоё письмо, раз ты
совершил такие поступки?“ – „О матушка“ а какую мне сделать хитрость, тоньше
этой, раз она присылает мне угрозы убить меня и распять и запрещает писать
ей? – сказал юноша. – Клянусь Аллахом, я считаю, что смерть лучше,
чем жизнь. Но я хочу от твоей милости, чтобы ты взяла этот листок и доставила
его царевне». – «Пиши, а на мне лежит ответ», – сказала старуха.
«Клянусь Аллахом, я подвергну опасности свою душу, чтобы достигнуть желаемого,
даже погибну, чтобы тебя удовлетворить».
И юноша поблагодарил старуху и поцеловал ей руки и написал
царевне такие стихи:
«Вы мне угрожаете убийством за
страсть мою, —
Убитым я отдохну, а смерть суждена
мне.
Влюблённому смерть приятней, если продлилась
жизнь,
И гонят всегда его и вечно ругают.
Придите к влюблённому, защиты
лишённому, —
Стремленья людей к добру всегда
прославляют,
А если решитесь вы на дело, так
делайте —
Я раб ваш, а все рабы в плену
пребывают.
Как быть мне, коль без тебя терпенья
не нахожу?
Как сердцу влюблённого при этом быть
целым?
Владыки, помилуйте в любви к вам
болящего,
Ведь всякий, кто полюбил
свободных, – оправдал».
И затем он свернул письмо и отдал его старухе и дал ей два
кошелька, в которых было двести динаров, но она отказалась их взять, и юноша
стал заклинать её, и она взяла деньги и сказала: «Я обязательно приведу тебя к
желаемому, наперекор носу твоих врагов!»
И старуха пошла и вошла к Хайят-ан-Нуфус и отдала ей письмо,
и царевна спросила: «Что это такое, о нянюшка? Мы оказались в обмене
посланиями, а ты ходить туда и назад! Я боюсь, что наше дело раскроется, и мы
будем опозорены». – «А как так, о госпожа, и кто может говорить такие
слова?» – сказала старуха, и девушка взяла у неё письмо, прочитала его и поняла
его смысл, и тогда она ударила рукой об руку и воскликнула: «Поразило нас это
бедствие! Мы не знаем, откуда пришёл к нам этот юноша». – «О
госпожа, – сказала старуха, – ради Аллаха, напиши ему письмо, но
только будь с ним груба в словах и скажи ему: „Если ты пришлёшь письмо после
этого, я отрублю тебе голову!“ – „О нянюшка, – ответила царевна, – я
знаю, что это таким образом не кончится, и самое подходящее – не писать. И если
этот пёс не отступится из-за прежних угроз, я огрублю ему голову“. –
„Напиши ему письмо и осведоми его об этом“, – сказала старуха. И царевна
потребовала чернильницу и бумагу и написала, угрожая ему, такими стихами:
«О ты, забывающий превратности злой
судьбы,
Чьё сердце влюблённое желает
сближенья,
Взгляни, о обманутый, –
достигнешь ли неба ты,
И можешь ли ты достать до месяца
светлого,
Я сжарю тебя в огне, где пламя всегда
горит,
И будешь мечами ты разящими
умерщвлён.
До месяца расстоянье, друг мой,
предальнее,
И станет седой глава от дел, здесь
таящихся.
Прими же ты мой совет и страсть
позабудь свою,
От дел откажись таких, – они не
подходят нам»
И она свернула письмо и подала его старухе, а сама была в
диковинном состоянии из-за этих слов, и старуха взяла письмо и шла, пока не
принесла его юноше. И она отдала ему письмо, и Ардешир взял его и прочитал и
опустил голову к земле, чертя по полу пальцем и ничего не говоря. И старуха
спросила: «О дитя моё, почему это ты не обращаешься с речью и не даёшь ответа?»
– «О матушка, – отвечал Ардешир, – что я скажу, когда она угрожает и
становится лишь более жестокой и неприязненной?» – «Напиши ей в письме что
хочешь, а я буду тебя защищать, и станет твоему сердцу вполне хорошо, и я
непременно сведу вас», – сказала старуха. И Ардешир поблагодарил её за
милость и поцеловал ей руки и написал царевне такие стихи:
«Аллах, защити сердца, к влюблённым
не мягкие,
И любящего, сближенья с милым
ждущего!
И веки очей, от слез покрытые язвами,
Когда покрывает их спустившейся ночи
мрак.
Так сжальтесь и смилуйтесь и будьте
щедры к тому,
Кого изнурила страсть в разлуке с
любимою!
Лежит он всю ночь, не зная сна или
отдыха,
Сгорел он, хоть в море слез давно
погрузился он.
Желаний не пресекай ты сердца!
Поистине
Тоскует в плену оно, трепещет в руках
любви!»
И затем он свернул письмо и отдал его старухе и дал ей
триста динаров, говоря: «Это тебе на мытьё рук». И старуха поблагодарила его и
поцеловала ему руки и отправилась, и она вошла к царевне и отдала ей письмо. И
девушка взяла его и прочитала до конца и отшвырнула прочь и поднялась на ноги и
пошла в башмачках из золота, украшенных жемчугами и драгоценными камнями. И она
прошла во дворец к своему отцу (а жила гнева поднялась у неё меж глаз, и никто
не отваживался спросить её, что с ней) и, придя ко дворцу, спросила, где царь,
её родитель, и невольницы и наложницы сказали: «О госпожа, он выехал на охоту и
ловлю».
И она возвратилась, точно кровожадный лев, и ни с кем не
заговорила раньше чем через три часа, когда её лицо прояснилось и утих гнев. И
когда старуха увидела, что прошло охватившее её огорчение и гнев, она подошла к
ней и поцеловала землю меж её рук и спросила: «О госпожа, куда направляла ты
свои благородные шаги?» – «Во дворец моего отца», – ответила царевна, и
старуха молвила: «О госпожа, а разве никто не мог исполнить твоего повеления?»
– «Я выходила только для того, чтобы осведомить его о том, что случилось у меня
с этим псом из купцов, и отдать его во власть моему отцу, чтобы он его схватил
и всех, кто есть на рынке, и распял бы их на лавках и не позволил бы никому из
купцов и чужеземцев оставаться в нашем городе», – отвечала девушка. «Ты
ходила к твоему отцу, о госпожа, только по этой причине?» – спросила старуха. И
девушка ответила: «Да, но я не нашла его здесь, а увидела, что он отсутствует и
выехал на охоту и ловлю, и ожидаю его возвращения». – «Прибегаю к Аллаху,
слышащему, знающему! – воскликнула старуха. – О госпожа, слава
Аллаху, ты самая умная из людей, и как ты осведомишь царя об этих вздорных
словах, которых никому не подобает разглашать?» – «А почему нет?» – спросила
царевна, и старуха сказала: «Допусти, что ты нашла бы царя в его дворце и
осведомила бы его об этих речах, он послал бы за купцами и велел бы их повесить
на их лавках, и люди увидели бы их, и все стали бы спрашивать и говорить:
„Почему их повесили?“ И мы им сказали бы в ответ: „Они хотели испортить царскую
дочь…“
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот двадцать четвёртая ночь
Когда же настала семьсот двадцать четвёртая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха сказала царевне:
«Допусти, что ты осведомишь об этом царя и он прикажет
повесить купцов. Разве люди не увидят и не спросят: „Почему их повесили?“ – и
им не скажут в ответ: „Они хотели испортить дочь царя“. И люди станут
передавать о тебе разные рассказы, и некоторые скажут: „Она сидела у них десять
дней, исчезнув из дворца, пока они ею не насытились“, – а другие скажут
иное, а честь, о госпожа, как молоко – малейшая пыль её грязнит, и как стекло –
когда оно треснет, его не скрепить. Берегись же рассказывать твоему отцу или
кому другому об этом деле, чтобы не опорочить свою честь, о госпожа, и
осведомление людей об этом деле не принесёт тебе никакой пользы. Разберись в
этих словах своим совершённым разумом, и если не найдёшь их правильными, делай
что пожелаешь».
И когда царевна услышала от старухи эти слова, она обдумала
их и нашла до крайности верными и молвила: «То, что ты сказала, о нянюшка,
правильно, и гнев ослепил мне сердце». – «Твоё намерение прекрасно для
Аллаха великого, раз ты никому не расскажешь, – сказала старуха, – но
осталась ещё одна вещь. Мы не станем молчать о бесстыдстве этого пса, нижайшего
из купцов. Напиши ему письмо и скажи ему: „О нижайший из купцов, если бы не
случилось так, что царь отсутствует, я бы тотчас же приказала распять тебя и
всех твоих соседей. Ничто из этого тебя не минует. Клянусь великим Аллахом,
если ты вернёшься к подобным речам, я срежу твой след с лица земли“. И будь с
ним грубой в речах, чтобы отвратить его от такого дела, и пробуди его от
беспечности». – «А разве он отступится от того, что делает, из-за таких
слов?» – сказала царевна. И старуха ответила: «А как ему не отступиться, когда
я поговорю с ним и осведомлю его о том, что случилось?»
И царевна потребовала чернильницу и бумагу и написала юноше
такие стихи:
«Надеждою привязался к близости с
нами ты
И хочешь от нас теперь желанное
получить.
Убит человек бывает лишь слепотой
своей,
И то, чего жаждет он, его приведёт к
беде.
Султаном ведь не был ты и не был
наместником.
Ни силы нет у тебя, ни мощных
сторонников,
И если бы сделал так один из подобных
нам,
От ужасов и боев он стад бы совсем
седым,
Но все же прощу теперь я то, что
содеял ты, —
Быть может, от сей поры во всем ты
раскаешься».
И она подала письмо старухе и сказала ей: «О нянюшка, удержи
этого пса, чтобы я не отрубила ему голову и мы бы не впали из-за него в грех».
И старуха воскликнула: «Клянусь Аллахом, о госпожа, я не оставлю ему бока,
чтобы перевернуться».
И она взяла письмо и пошла с ним и, придя к юноше,
приветствовала его. И Ардешир возвратил ей приветствие, и тогда она подала ему
письмо. И юноша взял его и прочитал и покачал головой и воскликнул: «Поистине
мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! – А потом сказал: – О
матушка, что мне теперь делать, когда малым стало моё терпение и ослабла моя
стойкость?» – «О дитя моё, – сказала старуха, – внуши себе терпение:
может быть, Аллах свершит после этого дело. Напиши ей то, что у тебя на душе, а
я принесу тебе ответ. Успокой свою душу и прохлади глаза, я непременно сведу
тебя с ней, если захочет Аллах великий».
И Ардешир пожелал старухе блага и написал девушке письмо, в
котором заключались такие стихи:
«Когда не найду в любви и страсти я
лекаря, —
А страсть убиение и смерть мне
приносит, —
Мне пламя огня в груди придётся тогда
терпеть
Порою дневной, а в ночь не лягу на
ложе я,
Почто не боюсь тебя, желаний моих
предел,
И то, что в любви терплю, терпеть
соглашаюсь?
Просил я у господа престола прощения
—
Ведь страстью к красавицам повергнут
я в гибель, —
Чтоб скоро сближение послал он на
радость мне,
Ведь ужасами любви теперь поражён я».
И затем он свернул письмо и отдал его старухе и выложил ей
кошелёк с четырьмястами динаров, и она взяла все это и ушла. И она пришла к
царской дочери и отдала ей письмо, но девушка не взяла его от неё и спросила:
«Что это за листок?» И старуха ответила: «Это ответ на письмо, которое ты
послала этому псу купцу». – «Ты запрещала ему, как я тебя учила?» –
спросила царевна. И старуха молвила: «Да, и вот его ответ».
И царевна взяла от неё письмо и прочитала его до конца, а
потом она обернулась к старухе и сказала: «Где же польза от твоих слов?» – «О
госпожа, в том, что он говорит в ответе, что отступился и раскаялся и
извиняется за прежнее», – ответила старуха. И царевна воскликнула: «Нет,
клянусь Аллахом! Наоборот, он ещё прибавил!» – «О госпожа, – сказала
старуха, – напиши ему письмо, и ты скоро узнаешь, что я с ним
сделаю». – «Мне пет нужды ни в письме, ни в ответе», – молвила
девушка. И старуха воскликнула: «Необходимо ответить, чтобы я его выбранила и
пресекла его надежду». – «Пресеки его надежду, не беря с собою
письма», – сказала царевна. И старуха молвила: «Чтобы выбранить его и
пресечь надежду, мне надо захватить письмо».
И царевна потребовала чернильницу и бумагу и написала
Ардеширу такие стихи:
«Продлились укоры, но упрёк не
сдержал тебя,
А сколько писала я стихов, запрещая!
Скрывай же свою любовь, её не
высказывай,
А будешь ослушником, – тебя не
покрою.
И если вернёшься ты к речам, тобой
сказанным,
Глашатай о гибели твоей возвестит
нам.
И ветры ты над собой увидишь летящие,
И птицы в песках пустынь к тебе
соберутся.
Вернись же к делам благим, –
наступит спасение,
А хочешь ты мерзости, – тебя
погублю я».
А окончив писать, она бросила листок, гневная, и старуха
взяла его и пошла. И она пришла к юноше, и тот взял у неё письмо и, прочитав
его до конца, понял, что царевна не смягчилась к нему и стала лишь ещё более
гневной и что он её не достигнет. И пришла ему в сердце мысль написать ей ответ
и призвать на неё зло, и он написал ей такие стихи:
«Господь, пятью старцами молю я –
спаси меня
От той, что повергла меня любовью в
несчастья!
Ты знаешь ведь, что во мне любовный
огонь горит,
И болея я из-за той, в ком нет ко мне
жалости.
Она не смягчается ко мне в моих
бедствиях —
Продлятся ль над слабостью моей
притеснения?
Блуждаю в пучинах я любви и влеченья
к ней,
Помощника не найду, о люди, чтоб мне
помочь.
И часто на ложе сна, как спустится
мрак ночной,
Лежу и рыдаю я и тайно и явно.
В любви к вам не вижу я ни в чем
утешения,
И как мне утешиться, коль стойкости
нет в любви?
О птица разлуки, расскажи мне –
свободна ли
Она от превратностей судьбы и
несчастия!»
И затем он свернул письмо и отдал его старухе и дал ей
кошелёк с пятью сотнями динаров, и она взяла листок и ушла. И она вошла к
царевне и отдала ей листок, и когда девушка прочитала его и поняла, она бросила
его и сказала: «Осведоми меня, о злая старуха, о причине всего того, что
случилось со мною из-за тебя и твоих козней и похвал ему! Я пишу для тебя
листок за листком, и ты все время носишь от нас послания, так что устроила ему
с нами переписку и всякие истории. Ты все время говоришь: „Я избавлю тебя от
его зла и прерву его речи к тебе, – но говоришь это только для того, чтобы
я написала ему письмо, и ты ходишь между нами туда и сюда, так что опорочила
мою честь. Горе вам, эй, слуги, схватите её!“
И она велела слугам бить старуху, и те били её до тех пор,
пока кровь не потекла из всего её тела и её не покрыло беспамятство. И тогда
царевна велела невольницам её вытащить, и старуху вытащили за ноги в конец
дворца. И царевна приказала одной из невольниц стоять возле старухи и, когда
она очнётся от забытья, сказать ей: «Царевна дала клятву, что ты не вернёшься в
этот дворец и не войдёшь в него, а если ты вернёшься, она велит тебя убить,
разрубив на куски». И когда старуха очнулась от забытья, невольница передала
ей, что сказала царевна, и старуха ответила: «Внимание и повиновение!» А потом
невольницы принесли корзину и велели носильщику снести старуху к ней, и
носильщик поднял старуху и доставил её домой, и царевна послала к ней лекаря и
велела ему заботливо лечить старуху, пока она не поправится. И лекарь
послушался её приказания, и когда старуха оправилась, она села и поехала к
юноше, а тот сильно опечалился из-за того, что она его покинула, и тосковал по
вестям о ней. И, увидев старуху, он поднялся и встал для неё и встретил её и
пожелал ей мира, и увидел, что она ослабела. И он спросил её, что с ней, и
старуха рассказала ему обо всем, что случилось у неё с царевной, и юноше стало
из-за этого тяжело, и он ударил рукою об руку и воскликнул: «Клянусь Аллахом,
тяжко мне то, что с тобою случилось! Но какова причина того, о матушка, что
царевна ненавидит мужчин?»
«О дитя моё, – сказала старуха, – знай, что у неё
прекрасный сад, лучше которого нет на лице земли, и случилось, что она спала в
нем в одну ночь из ночей. И когда царевна была в сладком сне, она вдруг увидела
сновидение: как спустилась она в сад и заметила охотника, который расставил
сети и рассыпал вокруг пшено и сел поодаль, смотря, какая попадёт в сети дичь.
И прошло не более часа, и собрались птицы, подбирая пшено, и попала в сети
птица-самец и стала в них биться. И птицы разлетелись от него, и в числе их
была его самка, но она удалилась от него на недолгое время и вернулась к нему
я, подлетев к сети, стала трудиться над той петелькой, в которую попала нога
птицы, и до тех пор старалась над ней клювом, пока не разорвала её и не
освободила своего самца. А охотник при всем этом сидел и дремал. И он очнулся и
посмотрел на сеть и, увидев, что она испорчена, поправил её и снова рассыпал
пшено и сел вдалеке от сети. И через некоторое время птицы собрались возле неё,
и в числе их была та самка с самцом. И птицы подошли клевать зёрнышки, и вдруг
самка попала в сеть и стала в ней биться, и все голуби отлетели от неё, и среди
них был её самец, которого она спасла, и он к ней не вернулся. А охотника
одолел сон, и он проснулся только через долгое время, и, проснувшись от сна, он
увидел птицу, которая была в сети, и поднялся и, подойдя к ней, высвободил её
ноги из сети и убил её. И царевна проснулась, испуганная, и сказала: „Так-то
поступают мужчины с женщинами! Женщина жалеет мужчину и бросается к нему, когда
он в беде, а потом, когда определит ей владыка и она попадает в беду, мужчина
проходит мимо неё, не освобождая её, и пропадает благо, которое она ему сделала.
Прокляни же Аллах того, кто доверяется мужчинам! Они не помнят блага, которое
оказывают им женщины“. И с того дня она стала ненавидеть мужчин».
«О матушка, – спросил царевич старуху, – разве она
никогда не выходит на дорогу?» – «Нет, о дитя моё, – отвечала
старуха, – но у неё есть сад (а это лучшее место для прогулок в наше
время), и каждый год, когда созреют в нем плоды, она сходит и гуляет там один
день. А ночует она только в своём дворце и входит в сад только через потайную
дверь, которая ведёт в сад. Я хочу кое-чему научить тебя, и если захочет Аллах,
для тебя будет в этом благо. Знай, что до времени плодов остался один месяц, и
тогда царевна спустится погулять в сад, и я наказываю тебе: сегодня же пойди к
садовнику этого сада и завяжи с ним дружбу и любовь. Он не даёт никому из
созданий Аллаха великого войти в этот сад, так как он примыкает ко дворцу
царевны, а когда царевна сойдёт в сад, я осведомлю тебя об этом за два дня, и
ты пойдёшь ту да, по твоему обычаю, и войдёшь в сад и ухитришься там переночевать.
И когда царевна сойдёт, ты спрячешься в каком-нибудь месте…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот двадцать пятая ночь
Когда же настала семьсот двадцать пятая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха научила царевича и сказала ему:
„Царевна спустится в сад, и за два дня до её выхода я уведомлю тебя. И когда
она спустится, ты будешь там и спрячешься в каком-нибудь месте. Когда ты
увидишь её – выходи к ней; увидев тебя, она тебя полюбит, а любовь покрывает
все. И знай, о дитя моё, что, если бы она тебя увидела, она бы наверное
пленилась любовью к тебе, так как ты красив видом. Прохлади же глаза и успокой
свою душу, о дитя моё, – я непременно сведу тебя с нею“.
И царевич поцеловал старухе руку и поблагодарил её и дал ей
три отреза александрийского шелка и три отреза атласа разных цветов, и с каждым
отрезом был и другой кусок на шальвары и платок на повязку и баальбекская
материя на подкладку, так что у старухи оказались три полных перемены платья,
одна лучше другой. И царевич дал ей кошелёк с шестьюстами динаров и сказал:
«Это на шитьё». И старуха взяла все это и спросила: «О дитя моё, хочешь ли ты
знать дорогу к моему дому, и чтобы я тоже знала, где ты живёшь?» И царевич
отвечал: «Да». И послал с ней невольника, чтобы тот узнал, где её жилище, и
показал ей его дом. И когда старуха отправилась, царевич вышел и велел своим
слугам запирать лавку и пошёл к везирю и осведомил его о том, что случилось у
него со старухой, от начала до конца, и, услышав слова царевича, везирь сказал:
«О дитя моё, а если Хайят-анНуфус выйдет и не будет тебе от неё благоприятной
встречи, что ты тогда сделаешь?» – «У меня не будет в руках иной хитрости, как
перейти от слова к делу, – ответил царевич. – Я подвергну себя с нею
опасности и похищу её среди её слуг и посажу её, сзади, на моего коня и
направлюсь с ней в ширь пустынной степи, и если я спасусь, – желаемое
достигнуто, а если погибну, то отдохну от этой жалкой жизни». – «О дитя
моё, – сказал везирь, – разве с таким умом ты проживёшь? Как мы
поедем, когда между нами и нашей страной далёкое расстояние, и как ты сделаешь
такие дела с царём из царей времени, под властью которого сто тысяч поводьев?
Нам, может быть, грозит, что он прикажет кому-нибудь из своих войск пресечь нам
дороги. Это не полезное дело, и его не совершит разумный». – «Как же
поступить, о везирь благого разумения? Я несомненно умру», – молвил
царевич, и везирь сказал: «Потерпи до завтра, пока мы не увидим этого сада и не
узнаем, каковы там обстоятельства и что произойдёт у нас с садовником».
И когда наступило утро, везирь поднялся с царевичем и
положил за пазуху тысячу динаров, и они шли, пока не дошли до сада, и увидели,
что стены его высоки и крепко сложены, и деревья в нем многочисленны, и каналы
полноводны, и плоды прекрасны, и цветы в нем благоухали, и птицы в нем
распевали, и был он подобен саду из райских садов. А за воротами его был
человек – престарелый старец, который сидел на скамье. И когда он увидел их и
заметил их почтённый вид, он поднялся на ноги, после того как они пожелали ему
мира, и вернул им пожелание и сказал: «О господа мои, может быть, у вас есть
нужда, которую я почту за честь исполнить?» И везирь ответил: «Знай, о старец,
что мы люди чужеземные, и зной опалил нас, и жилище наше далеко, в конце
города. Мы желаем, чтобы ты, твоя милость, взял эти два динара и купил нам
чего-нибудь поесть и открыл бы нам ворота этого сада, и мы бы могли посидеть в
тени, где есть холодная вода, и прохладиться, пока ты принесёшь нам еду. Мы
поедим с тобою и тем временем отдохнём и уйдём своей дорогой».
И потом везирь сунул руку за пазуху и, вынув два динара,
положил их в руку садовника, а этому садовнику было семьдесят лет жизни, и он
не видывал у себя в руке ничего такого. И когда он увидал динары в своей руке,
его разум улетел, и он сейчас же поднялся и отпер ворота и ввёл везиря с юношей
и посадил их под дерево, покрытое плодами и дававшее большую тень, и сказал:
«Сидите в этом месте, но ни за что не входите в сад. Там есть потайная дверь,
которая ведёт в дворец царевны Хайят-анНуфус». – «Мы не сойдём с
места», – сказали они ему.
И старик садовник пошёл купить им то, что они велели, и
отсутствовал некоторое время, а потом он пришёл к ним с носильщиком, у которого
на голове был жареный барашек и хлеб, и они поели вместе и выпили и поговорили
немного, а потом везирь осмотрелся и стал оборачиваться направо и налево,
смотря во все стороны сада, и увидел в глубине его дворец, который был высоко
построен, но обветшал, и со стен его облупилась извёстка, и углы его обвалились.
«О старец, – спросил тогда везирь, – этот сад – твоя собственность
или ты его нанимаешь?» – «О владыка, – ответил садовник, – он не моя
собственность, и я его не нанимаю. Я его только сторожу». – «А какое у
тебя жалованье?» – спросил везирь. И садовник ответил: «О господин, каждый
месяц – динар». – «Тебя обидели, особенно если ты семейный», – сказал
везирь. И старец воскликнул: «Клянусь Аллахом, о господин, у меня семья –
восьмеро детей да я сам». – «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха,
высокого, великого! – воскликнул везирь. – Клянусь Аллахом, ты
обременил меня своей заботой, о бедняга! Но что ты скажешь о том, кто сделает с
тобой благое ради твоей семьи, которая с тобою?» – «О владыка, – отвечал
старец, – что бы ты ни сделал благого, это будет для тебя сокровищем у
Аллаха великого». – «Знай, о старец, – сказал везирь, – что этот
сад – красивое место и в нем стоит этот дворец, но только он ветхий,
развалившийся. Я хочу его поправить и выбелить и выкрасить, чтобы это место
стало самым прекрасным во всем саду. И когда придёт хозяин сада и увидит, что
дворец отстроен и стал красивым, он непременно спросит тебя, кто его отстроил,
и если он тебя спросит, скажи ему: „Это я, о владыка, его отстроил. Я видел,
что он развалился и никто им не пользуется и не может в нем жить, так как он
разрушен и заброшен, и вот я и отстроил его и потратился“. А если он тебе
скажет: „Откуда у тебя деньги, которые ты на него истратил?“ – скажи: „Из моих
собственных денег. Я хотел обелить перед тобою лицо и надеялся на твою милость“.
И он непременно наградит тебя за то, что ты потратил на дворец. А завтра я
позову строителей, штукатуров и маляров, чтобы они привели это место в порядок,
и дам тебе то, что обещал». И он вынул из-за пазухи мешок, в котором было
пятьсот динаров, и сказал садовнику: «Возьми эти динары и трать их на твою
семью, и пусть они призовут благо на меня и на моего сына». И царевич спросил
его: «Какая этому причина?» И везирь сказал: «Тебе скоро станет ясна польза от
этого…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Шестьсот двадцать шестая ночь
Когда же настала семьсот двадцать шестая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь дал старику садовнику, который
был в саду, пятьсот динаров и сказал ему: „Возьми эти динары и их накорми
семью“ и пусть они призовут благо на меня и на моего сына». И старик посмотрел
на золото, и его ум вышел, и он бросился к ногам везиря и стал их целовать,
желая блага везирю и его сыну, а когда они уходили, он сказал им: «Завтра я
буду вас ожидать, и пусть не разлучит меня с вами Аллах великий ни ночью, ни
днём!»
И наступил следующий день, и везирь пошёл на то место и
велел позвать начальника строителей. И когда тот явился, везирь взял его и
отправился в сад, и, увидев его, садовник обрадовался. А везирь дал начальнику
денег на содержание рабочих и на то, что им было нужно для починки дворца, и
они его отстроили, побелили и покрасили, и тогда везирь сказал малярам: «О
мастера, прислушайтесь к моим словам и поймите мою цель и намерения. Знайте,
что у меня есть сад, такой же, как это место, и я спал в нем однажды ночью и
увидел во сне, что охотник расставил сети и рассыпал вокруг них пшено. И
собрались птицы, чтобы клевать пшено, и попал один самец в сеть, и все птицы
разлетелись от него, и между ними была самка этого самца. И самка исчезла на
некоторое время, а потом вернулась одна и разорвала петлю, в которой была нога
самца, и освободила его, и он улетел. А охотник в это время спал, и,
проснувшись от сна, он увидел, что сеть не в порядке, и поправил её, и снова,
во второй раз, насыпал пшено и сел поодаль, ожидая, пока в его сеть попадёт
дичь. И птицы прилетели клевать зерно и подошли к сети, и самка была среди них,
и она запуталась в сети, и улетели от неё все птицы, среди которых был и её самец.
И он не вернулся к ней, и охотник подошёл и взял птичку и зарезал её. А что
касается самца, то, когда он улетел с птицами, его схватил хищник из хищников и
убил его и выпил его кровь и съел его мясо. И я желаю от вас, чтобы вы
нарисовали мне весь этот сон в том виде, как я вам говорил, хорошим маслом.
Изобразите эту картину в саду, с его стенами, деревьями и птицами, и нарисуйте
изображение охотника и его сети и все, что случилось у самца с хищником, когда
тот его схватил. И когда вы сделаете то, что я вам объяснил, и я увижу картину
и она мне понравится, я награжу вас, сверх платы, тем, что обрадует вам
сердце». И когда маляры услышали слова везиря, они стали трудиться над
раскраской и сделали её совершённой до предела. И когда это было кончено и
завершено, они показали картину везирю, и она ему понравилась, и он увидел, что
сон, который он описал малярам, нарисован словно это на самом деле, и
поблагодарил их и наградил обильными наградами.
А потом пришёл царевич, по своему обычаю, и подошёл к этому
дворцу (а он не знал о том, что сделал везирь) и посмотрел на него, и увидел
изображение сада и охотника, сети, и птиц, и самца, который был в когтях
хищника, и тот убил его и выпил его кровь и съел его мясо. И смутился ум
царевича, и он вернулся к везирю и сказал ему: «О везирь благого разумения, я
увидел сегодня такое чудо, что, будь оно написано иглами в уголках глаза, оно
было бы назиданием для поучающихся». – «А каково оно, о господин?» –
спросил везирь, и юноша ответил: «Рассказывал ли я тебе о сне, который видела
царевна, и о том, что он был причиной её ненависти к мужчинам?» – «Да,
рассказывал», – отвечал везирь. И юноша воскликнул: «Клянусь Аллахом, о
везирь, я увидел этот сон изображённым среди того, что нарисовано здесь маслом,
так, будто вижу его воочию, и увидал я нечто другое, что осталось скрытым от
царевны и чего она не видела, и на это следует опираться, чтобы достичь
желаемого!» – «А что же это, о дитя моё?» – спросил везирь. И юноша сказал: «Я
увидел, что самца, который улетел от самки, когда она попала в сеть и не
вернулся к ней, схватил хищник и убил его и выпил его кровь и съел его мясо. О,
если бы царевна увидела весь сон целиком и всю историю до конца и увидала бы,
что самца схватил хищник, и в этом причина того, что он не вернулся к самке и не
освободил её из сети!» – «О счастливый царь, – воскликнул везирь, –
клянусь Аллахом, это поистине дивное дело, и принадлежит оно к диковинам!» А
царевич дивился этому рисунку маслом и жалел, что царевна не увидела сна до
конца, и говорил про себя: «О, если бы она увидала этот сон до конца или
увидала бы его целиком второй раз, хотя бы в пучках сновидений!» А везирь
сказал ему: «Ты спрашивал меня: „Почему ты строишь в этом месте?“ И я ответил:
„Тебе станет ясна польза от этого“. И теперь тебе стало ясно, в чем тут польза.
Это я сделал такое дело, и я велел малярам изобразить тот сон и нарисовать
самца в когтях хищника, который убил его и выпил его кровь и съел его мясо. И
когда царевна спустится и посмотрит на этот рисунок, она увидит изображение и
увидит самца, которого убил хищник, и простит его и перестанет ненавидеть
мужчин».
И царевич, услышав эти слова, поцеловал везирю руки и
поблагодарил его за его дело и воскликнул: «Подобный тебе да будет везирем царя
величайшего! Клянусь Аллахом, если я достигну желаемого и вернусь радостный к
царю, я осведомлю его об этом, чтобы он оказал тебе ещё большее уважение и
возвысил твой сан и слушал бы твои слова». И везирь поцеловал у него руку, и
потом они пошли к старику садовнику и сказали ему: «Посмотри на это место – как
оно прекрасно!» И старик воскликнул: «Все это по вашему счастью!» – «О
старец, – сказали они потом, – если спросят тебя хозяева этого места,
кто отстроил этот дворец, скажи им: „Я отстроил его на свои деньги, чтобы
досталось тебе благо и награда“. И старик отвечал: „Слушаю и повинуюсь“.
И царевич не оставлял этого старика, и вот что случилось с
везирем и царевичем.
Что же касается Хайят-ан-Нуфус, то, когда прекратились
письма к ней и послания и исчезла старуха, она обрадовалась сильной радостью и
подумала, что юноша уехал в свою страну. И когда наступил какой-то день,
принесли ей покрытое блюдо от её отца. И, открыв его, она нашла в нем
прекрасные плоды. И она спросила и сказала: «Разве пришло время для этих
плодов?» И ей ответили: – «Да». И тогда она воскликнула: «Что, если бы мне
приготовиться к прогулке в саду!..»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот двадцать седьмая ночь
Когда же настала семьсот двадцать седьмая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что царевна, когда её отец послал к ней
плоды, спросила и сказала: „Разве пришло время этик плодов?“ И ей ответили:
„Да“.
И тогда она воскликнула: «Что, если бы нам приготовиться к
прогулке в саду!» И её невольницы сказали ей: «Прекрасная мысль, о госпожа!
Клянёмся Аллахом, мы стосковались по этому саду». И царевна спросила: «Как же
поступить? Ведь каждый год нас водит по саду и показывает нам в нем разные
деревья только няня, а я прибила её и запретила ей ходить ко мне. Я раскаиваюсь
в том, что из-за меня с нею было, так как она, при всех обстоятельствах, моя
няня и я обязана ей воспитанием. Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого,
великого!»
И когда невольницы услышали от царевны такие слова, они все
поднялись и поцеловали землю меж её рук и сказали: «Ради Аллаха, о госпожа,
прости её и прикажи её привести!» И царевна ответила: «Клянусь Аллахом, я
решилась на это дело! Кто же из вас пойдёт к ней? Я приготовила ей роскошную
одежду».
И подошли к царевне две невольницы, одну из которых звали
Бульбуль, а другую звали Савад-аль-айн[602] (а
это были старшие невольницы царевны и приближённые к ней, и они обладали
красотою и прелестью), и сказали: «Мы пойдём к ней, о царевна». И девушка
молвила: «Делайте, что вам вздумается!»
И они пошли к дому няньки и постучали в ворота и вошли к
ней, и, узнав их, старуха встретила их объятиями и приветствовала их, и когда
невольницы уселись, они сказали: «О нянюшка, царевна произнесла прощение и
смиловалась над тобой». И старуха воскликнула: «Не будет этого никогда, хотя бы
меня напоили из чаш смерти! Разве я забыла, как меня пытали перед любящими и
ненавистниками, когда окрасилась моя одежда кровью и я чуть не умерла от
жестоких побоев, а затем меня потащили за ноги, точно дохлую собаку, и
выбросили за ворота! Клянусь Аллахом, я не вернусь к ней никогда и не наполню
моих глаз её видом!» И невольницы сказали ей: «Не делай нашего старания
напрасным! Где же твоё уважение к нам? Посмотри, кто к тебе явился и вошёл к
тебе, – разве ты хочешь кого-нибудь, кто выше нас по положению у царевны?»
И старуха воскликнула: «Прибегаю к Аллаху! Я знаю, что мой сан меньше вашего,
но только царевна возвысила мой сан в глазах своих невольниц и слуг, и когда я
сердилась на самую старшую из них, она умирала живьём». – «Дело осталось
как было и ни в чем не изменилось – напротив, оно ещё лучше, чем ты
думаешь, – сказали невольницы. – Царевна унизилась перед тобой и ищет
мира без посредников».
«Клянусь Аллахом, – воскликнула старуха, – если бы
не ваш приход ко мне, я бы к ней не вернулась, хотя бы она приказала меня
убить!»
И невольницы поблагодарили её за это, и старуха тотчас же
поднялась и надела свою одежду и вышла с ними. И они шли вместе, пока старуха
не вошла к царевне, и когда она вошла к ней, царевна поднялась на ноги, а
нянька воскликнула: «Аллах, Аллах, о царевна, – ошибка от меня или от
тебя?» – «Ошибка от меня, а прощение и милость – от тебя, – сказала
царевна. – Клянусь Аллахом, о нянюшка, твой сан у меня высок, и я обязана
тебе воспитанием. Но ты знаешь, что Аллах – велик он и славен! – определил
тварям четыре вещи: сотворение, жизнь, надел и срок, и не во власти человека
отвратить приговор. Я не совладала со своей душой и не могла удержать её, и я
раскаялась в том, что сделала, о нянюшка!»
И тогда прошёл гнев, охвативший старуху, и она поднялась и
поцеловала землю меж рук царевны, и та приказала подать роскошную одежду и
облачила в неё старуху, и старуха до крайности обрадовалась этой одежде, –
ведь евнухи и невольницы стояли перед ней. И когда собрание закончилось,
царевна спросила: «О нянюшка, как обстоит дело с плодами и нашими плодовыми
рощами?» И старуха ответила: «Клянусь Аллахом, о госпожа, я видела большинство
плодов в городе, и сегодня я разузнаю об этом деле и дам тебе ответ». И она
вышла от царевны, удостоившись величайшего почёта, и отправилась и пришла к
царевичу, и гот радостно встретил старуху и обнял её и возвеселился из-за её
прихода. И сердце его расправилось, так как он долго ожидал, когда её увидит. И
старуха рассказала ему о том, что случилось у неё с царевной, и о том, что
царевна хочет спуститься в сад в такой-то день…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот двадцать восьмая ночь
Когда же настала семьсот двадцать восьмая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха пришла к царевичу и рассказала
ему о том, что у неё случилось с царевной Хайят-ан-Нуфус и о том, что та
спустится в сад в такой-то день, и спросила: „Сделал ли ты то, что я тебе
велела с привратником сада и достигло ли его что-нибудь из твоей милости?“ – „Да, –
отвечал царевич. – Он стал моим другом, и его путь – мой путь, и у него на
уме, чтобы случилось у меня какое-нибудь до него дело“. И потом он рассказал
ей, что произошло у него с везирем и как тот велел нарисовать сон, виденный
царевной, и дело с охотником, сетью и хищником, и когда старуха услышала его
речи, она обрадовалась сильной радостью и сказала царевичу: „Заклинаю тебя
Аллахом, пусть будет твой везирь посредине своего сердца – его поступки
указывают на полноту его ума, и он помог тебе в достижении желаемого.
Поднимайся сейчас же, о дитя моё, сходи в баню и надень самую роскошную твою
одежду – у нас не осталось хитрости больше этой – и ступай к привратнику и
сделай с ним хитрость, чтобы он дал тебе переночевать в саду – если бы ему
наполнили всю землю золотом, он бы не дал никому войти в сад. А когда войдёшь,
спрячься, чтобы не видели тебя глаза, и сиди, спрятавшись, пока не услышишь,
как я скажу: „О тайно милостивый, спаси нас от того, что нас страшит!“ И тогда
выйди из-под прикрытия и покажи свою красоту и прелесть и спрячься между
деревьями, ведь твоя красота смущает луны. Когда царевна Хайят-ан-Нуфус увидит
тебя, её сердце и члены наполнятся любовью к тебе и ты достигнешь того, чего
хочешь и желаешь, и забота твоя пройдёт“. И юноша сказал: „Слушаю и повинуюсь!“
И вынул кошелёк, в котором была тысяча динаров, и старуха взяла его и ушла. А
царевич в тот же час и минуту вышел и пошёл в баню и вымылся и надел лучшую
одежду из одежд царей Хосроев и подпоясался поясом, в который он набрал всяких
драгоценных камней, и надел тюрбан, вышитый нитками червонного золота и
окаймлённый жемчугом и яхонтами. И щеки его горели, и уста его алели, и глаза
его пленяли газелей, и он покачивался словно захмелевший, и покрыла его красота
и прелесть, и позорил ветви его гибкий стан.
И царевич положил за пазуху мешок, в котором была тысяча
динаров, и пришёл к саду. Он постучал в ворота, и привратник откликнулся и
отпер ворота и, увидав царевича, сильно обрадовался и приветствовал его самым
пышным приветом. И он увидел, что лицо юноши нахмурено, и спросил его, что с
ним, и царевич сказал: «Знай, о старец, что я у моего отца в почёте и он
никогда не касался меня рукой до сегодняшнего дня. У нас с ним случился
разговор, и он выбранил меня и ударил меня по лицу и побил палкой и выгнал, и я
не знал ни одного друга и испугался обмана времени, а ты знаешь, что гнев
родителей – дело не маленькое. И я пришёл к тебе, о дядюшка, – мой отец о
тебе осведомлён, – и хочу от твоей милости, чтобы я мог остаться в саду до
конца дня или переночевать в нем, пока не исправит Аллах дело между мной и моим
отцом».
И когда садовник услышал слова юноши, он огорчился из-за
того, что случилось у него с отцом, и сказал: «О господин, позволишь ли ты мне
сходить к твоему отцу и пойти к нему и быть причиной примирения между вами?» И
юноша сказал: «О дядюшка, знай, что у моего отца нрав непосильный, и если ты
заговоришь с ним о мире, когда он будет в пылу гнева, он к тебе не
повернётся». – «Слушаю и повинуюсь! – сказал садовник. – Но
пойдём, о господин, со мною ко мне домой – я положу тебя на ночь между детьми и
женой, и никто нас не осудит». – «О дядюшка, я всегда остаюсь один, когда
я в гневе», – отвечал царевич, и садовник сказал: «Мне тяжело, что ты
будешь спать один, в саду, когда у меня есть дом». – «О батюшка, я делаю
это с целью, чтобы прошёл у меня приступ гнева, и я знаю, что мой отец простит
меня из-за этого и его сердце ко мне смягчится», – сказал царевич. «Если
уж это неизбежно, – молвил садовник, – я принесу тебе постель, чтобы
на ней спать, и одеяло, чтобы покрыться». – «О дядюшка, в этом нет
дурного», – ответил царевич. И старик поднялся и отпер ворота сада и
принёс ему постель и одеяло (а старик не знал, что царевна хочет выйти в сад).
Вот что было с царевичем. Что же касается до няньки, то она
отправилась к царевне и рассказала ей, что плоды стали хороши на деревьях, и
девушка сказала: «О няня, сойдём со мной в сад и погуляем завтра, если захочет
Аллах великий. Пошли к сторожу и осведоми его, что мы будем завтра у него в
саду». И старуха послала сказать садовнику, что царевна будет завтра у него в
саду и чтобы он не оставлял в саду поливальщиков или рабочих и не давал никому
из всех созданий Аллаха войти в сад. И когда пришло к старику известие от
царевны, он привёл протоки в порядок и встретился с царевичем и сказал ему:
«Царевна – владелица этого сада, и ты, о господин мой, простишь, и это место –
твоё место, а я живу только твоими милостями, но мой язык у меня под ногами. И
я уведомляю тебя, что царевна Хайят-ан-Нуфус хочет спуститься в сад завтра в
начале дня и приказала мне не давать никому в саду её увидеть. И я хочу от
твоей милости, чтобы ты вышел сегодня из сада; царевна останется здесь только
сегодняшний день до послеполуденного времени, а потом сад будет твой на месяцы,
века и годы». – «О старец, – сказал царевич, – может быть, тебе
досталось из-за нас дурное?» И садовник воскликнул: «Нет, клянусь Аллахом, о
мой владыка, мне достался из-за тебя один почёт!» И тогда юноша молвил: «Если
так, то тебе достанется от нас только всяческое благо. Я спрячусь в этом саду,
и никто меня не увидит, пока царевна не уйдёт к себе во дворец». – «О
господин, – сказал садовник, – если она увидит тень человека из
созданий Аллаха великого, она отрубит мне голову…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот двадцать девятая ночь
Когда же настала семьсот двадцать девятая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что старик сказал юноше: „Когда царевна
увидит тень человека, она отрубит мне голову“. И юноша молвил: „Я не дам никому
увидеть себя вообще и совершенно. Нет сомнения, что тебе сегодня не хватает на
расходы для твоей семьи“. И он протянул руку к мешку и вынул оттуда пятьсот
динаров и сказал старику: „Возьми это золото и трать на твоих родных, и пусть
твоё сердце за них успокоится“. И когда старик взглянул на золото, его душа
стала для него ничтожной, и он подтвердил царевичу, чтобы тот не появлялся в
саду, и оставил его сидеть там. И вот что было с садовником и сыном царя.
Что же касается царевны, то, когда наступило утро следующего
дня, к ней вошли её слуги и она приказала открыть потайную дверь, которая вела
в сад, где стоял дворец, и надела царственную одежду, украшенную жемчугом,
яхонтами и драгоценностями, и под одежду она надела тонкую рубашку, украшенную
яхонтами, а под всем этим было то, что бессилен описать язык, от чего смущается
душа и от любви к чему становится храбрым трус. А на голове у неё был венец из
червонного золота, украшенный жемчугом и драгоценными камнями, и она ходила в
башмачках со свежим жемчугом, сделанных из червонного золота и украшенных
драгоценными камнями и металлами. И она положила руку на плечо старухи и велела
выходить через потайную дверь, и вдруг старуха посмотрела в сад и увидела, что
он наполнился слугами и невольницами, которые ели плоды и мутили каналы, желая
насладиться в этот день игрой и прогулкой, и сказала царевне: «Ты обладаешь
обильным умом и полной сообразительностью и знаешь, что тебе не нужны в саду
эти слуги. Если бы ты выходила из дворца твоего отца, их выход с тобою был бы,
конечно, для тебя почётом, но ведь ты, о госпожа, выходишь через потайную дверь
в сад, так что не видит тебя никто из тварей Аллаха великого». – «Ты
права, о нянюшка. Как же нам поступить?» – спросила царевна, и старуха сказала
ей: «Прикажи слугам, чтобы они вернулись. Я говорю тебе об этом только из
уважения к царю». И царевна велела слугам вернуться, и нянька сказала ей:
«Остались ещё некоторые слуги, которые хотят порчи на земле; отпусти их и
оставь при себе только двух невольниц, чтобы мы повеселились с ними». И когда
нянька увидела, что сердце царевны прояснилось и время стало для неё
безоблачным, она сказала: «Вот теперь мы сделаем хорошую прогулку. Пойдём
сейчас в сад». И царевна поднялась и положила руку няньке на плечо и вышла
через потайную дверь, и её невольницы шли перед нею, и царевна смеялась над
ними, покачиваясь в своих одеждах. А нянька шла впереди неё и показывала
царевне деревья и кормила её плодами. И она ходила с места на место и шла до
тех пор, пока не дошла до дворца. И когда царевна посмотрела на него, она
увидела, что он обновлён, и воскликнула: «О нянюшка, разве ты не видишь, что
колонны дворца построены и стены выбелены?» – «Клянусь Аллахом, о
госпожа, – сказала нянька, – я слышала разговоры, будто садовник взял
у некоторых торговцев материю и продал её и купил на вырученные деньги кирпича,
извёстки, гипса, камней и прочего, и я спросила его, что он с этим сделает, и
он сказал мне: „Я отстроил дворец, который был заброшен“, а потом старик
говорил: „Купцы потребовали с меня то, что я им должен, и я сказал им: „Вот
царевна спустится в сад и увидит постройку, и она ей понравится. И когда
царевна придёт, я возьму то, что она мне пожалует, и отдам купцам долг и все,
что им следует“. И я спросила его: „Что побудило тебя к этому?“ И он сказал
мне: „Я увидел, что дворец развалился и колонны его разрушены и штукатурка на
нем облупилась, и ни в ком не видел я щедрости, чтобы отстроить его. И тогда я
занял денег на свой страх и отстроил его и надеюсь, что царевна сделает то, что
её достойно“. И я сказала ему: „Царевна вся – благо и возмещение“. И он сделал
все это, только желая от тебя милости“. – „Клянусь Аллахом, –
воскликнула царевна, – он отстроил дворец из благородства и сделал дело
великодушных! Позови ко мне казначейшу!“
И нянька позвала казначейшу, и та тотчас же явилась к
царевне, и царевна приказала ей дать садовнику две тысячи динаров, и старуха
послала к садовнику человека, и посланный, придя к нему, сказал: «Тебе надлежит
исполнить приказание царевны». И когда садовник услышал от посланного эти
слова, суставы его задрожали, и сила его ослабла, и он сказал про себя: «Нет
сомнения, что царевна увидала юношу, и будет этот день для меня днём самым
злосчастным». И он вышел и пошёл домой и осведомил обо всем свою жену и детей и
сделал завещание и простился с ними, и они стали его оплакивать, а он пошёл и
остановился перед царевной, и лицо его было как шафран, и он едва не падал во
всю длину. И старуха заметила это и помогла ему словами и сказала: «О старец,
целуй землю, благодари Аллаха великого и вознеси молитвы за царевну. Я
осведомила её о том, что ты сделал, отстроив заброшенный дворец, и она
обрадовалась и пожаловала тебе за это две тысячи динаров. Возьми их у
казначейши и молись за царевну и поцелуй перед ней землю, а потом возвращайся
своей дорогой».
И садовник, услышав от няньки эти слова, взял две тысячи
динаров и поцеловал землю меж рук царской дочери и пожелал ей блага, а потом он
вернулся в своё жилище, и его родные обрадовались и пожелали блага тому, кто
был причиною всего этого дела…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Ночь, дополняющая до семисот тридцати
Когда же настала ночь, дополняющая до семисот тридцати, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старик сторож взял две тысячи
динаров у царевны и вернулся в своё жилище и его родные обрадовались и пожелали
блага тому, кто был причиной всего этого, и вот что было с ними.
Что же касается старухи, то она сказала: «О госпожа, это
место стало красивым, и я никогда не видела извёстки чище этой и масла лучше
этого. Посмотреть бы, поправил ли он дворец снаружи и внутри, или покрыл его
снаружи штукатуркой, а внутри сажей. Войдём посмотрим на него внутри».
И нянька вошла, а сзади неё царевна, и они увидели, что
дворец разрисован и украшен внутри самыми лучшими рисунками. И царевна
посмотрела направо и налево и дошла до середины портика, и тогда она взглянула
на него и долго на него смотрела, и нянька поняла, что её глаза заметили
изображение сна. И она подозвала обеих невольниц к себе, чтобы они не отвлекали
царевны. Когда царевна увидела изображение сна, она обратилась к старухе,
удивлённая, ударяя рукой об руку, и сказала: «О няня, пойди посмотри на вещь
столь удивительную, что будь она написана иглами в уголках глаз, она была бы
назиданием для поучающихся». – «А что это такое, о госпожа?» – спросила
старуха, и царевна сказала: «Войди в середину портика и посмотри и о том, что
увидишь, осведоми меня». И старуха вошла и всмотрелась в изображение сна и
вышла, удивлённая, и воскликнула: «Клянусь Аллахом, о госпожа, это изображение
сада, охотника и сетей и всего, что ты видела во сне. И удержало самца, когда
он улетел, от возвращения к самке и освобождения её из сетей охотника только
великое препятствие. Я увидела, что он в когтях хищника и тот его убил, выпил
его кровь, разорвал его мясо и съел его, и в этом, о госпожа, причина того, что
он задержался и не вернулся к самке и не освободил её из сети. Но диво, о
госпожа моя, в том, что этот сон нарисован красками, и если бы ты захотела это
сделать, ты была бы не в силах его изобразить. Клянусь Аллахом, это вещь
диковинная, которую должно записать в книгах! Но, может быть, о госпожа,
ангелы, приставленные к сынам Адама, узнали, что птица-самец обижена, так как
мы её обидели, упрекая её за то, что она не вернулась, и выставили
доказательство за самца и показали, в чем его оправдание. Вот я его сию минуту
увидела убитого, в когтях хищника». – «О нянюшка, – сказала
царевна, – это птица, над которой исполнился суд и приговор, а мы её
обидели». – «О госпожа, меж рук Аллаха великого встретятся
тяжущиеся, – ответила старуха. – Но нам стала видна истина, о
госпожа, и выяснилось, в чем оправдание птицы-самца. Если бы в него не
вцепились когти хищника, который убил его и выпил его кровь и съел его мясо, он
бы не задержался и вернулся к своей семье. Наоборот, он возвращался к ней,
чтобы освободить её из сети, но против смерти нет хитрости. А сын Адама – тем
более: он будет морить себя голодом и накормит жену, и разденет себя, а жену
оденет; он прогневит своих родных, а её умилостивит, и ослушается и откажет
родителям, а жене даст. Она знает его тайные и вскрытые помыслы и не может
вытерпеть без него одну минуту, и если бы он отлучился на одну ночь, её глаза
бы не заснули. У неё нет никого дороже его, и она дорожит им больше, чем
родителями, и, ложась спать, они обнимаются, и муж кладёт руку под голову жены,
и она кладёт руку под голову мужу, как сказал поэт:
Подушкой ей подложил я руку, и спал я
с ней,
И ночи сказал: «Продлись, сияет
теперь луна».
О ночь! Никогда Аллах не создал
подобной ей —
Со сладости началась, с горечью
кончилась.
А после этого муж целует жену, а жена целует мужа. Среди
того, что случилось у одного царя с его женой, было то, что она заболела и
умерла и он похоронил себя с нею, будучи жив, и согласился на смерть из любви к
жене и крайней привязанности, бывшей между ними. То же случилось, когда один
царь заболел и умер и его захотели похоронить, и его жена сказала родным:
«Дайте мне похоронить себя с ним заживо, а иначе я убью себя и это будет на
вашей совести». И когда поняли, что она не отступится от этого, её оставили, и
она бросилась в могилу к мужу от крайней любви к нему и сожаления о нем».
И старуха до тех пор рассказывала царевне истории,
повествующие о мужчинах и женщинах, пока не прошла бывшая у неё в сердце
ненависть к мужчинам. И когда старуха поняла, что у царевны вновь возникла
любовь к мужчинам, она сказала: «Теперь настало нам время погулять в саду». И
они вышли из дворца и стали ходить меду деревьями, и царевич бросил взгляд, и
его взор упал на царевну, и он увидал её облик и стройный её стан, и её розовые
щеки, чёрные глаза, великое изящество, блестящую красоту и полное совершенство,
и его ум был ошеломлён, и взор его устремился к ней, и исчезло в любви его
здравое разумение. И страсть перешла в нем предел, и все внутри его запылало
огнём страсти, и его покрыло беспамятство, и он упал на землю в забытьи. А
очнувшись, он увидел, что царевна исчезла с его глаз и скрылась от него за
деревьями…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Шестьсот тридцать первая ночь
Когда же настала семьсот тридцать первая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что царевич Ардешир прятался в саду, и
спустилась туда царевна со старухой, и они стали ходить среди деревьев, и когда
царевич увидел девушку, его покрыло беспамятство от охватившей его сильной
любви. А очнувшись, он увидел, что царевна исчезла с глаз и скрылась среди
деревьев. И тогда он вздохнул из глубины сердца и произнёс такие стихи:
«Когда увидал мой взгляд красу её
редкую,
Растерзано было сердце страстью
великою.
И брошен, повергнут был на землю
тотчас же я,
Не ведала дочь царя, что было со мной
тогда.
Нагнувшись, она чарует сердце
влюблённого, —
Аллахом молю, – смягчись и
сжалься ты надо мной!
Владыка, молю, ускорь сближенье и
счастье дай
Душе ты моей, пока в могилу я не
сошёл!
И пусть поцелуй мой десять, десять и
десять раз
Уста истомлённого к щеке принесут
её».
А старуха до тех пор водила царевну по саду, пока не дошла
до того места, где был царевич. И тогда старуха вдруг сказала: «О тайно
милостивый, избавь нас от того, что нас страшит!» И когда царевич услышал знак,
он вышел из-под прикрытия и принял самодовольный и высокомерный вид и стал
ходить среди деревьев, смущая своим станом ветви, и лоб его был окаймлён
капельками пота, а щеки его стали как заря – слава Аллаху великому за то, что
он создал! И царевна бросила взгляд и увидела юношу. И, увидев его, она надолго
устремила на него взор и увидела его красоту и прелесть, и его глаза, которые
пленяли газелей, и его стройный стан, позоривший ветви ив. И царевич ошеломил
её ум и похитил её разум и поразил её стрелами глаз в сердце, и царевна
опросила старуху: «О няня, откуда у нас этот юноша, прекрасный видом?» – «Где
он, о госпожа?» – спросила старуха, и царевна ответила: «Вот он, близко, среди
деревьев».
И старуха стала оглядываться направо и налево, словно она
ничего о нем не ведала, и спросила: «А кто показал этому юноше дорогу в этот
сад?» И Хайят-ан-Нуфус воскликнула: «О, кто расскажет нам об этом юноше – слава
тому, кто создал мужчин! А ты, о няня, знаешь его?» – «О госпожа, это тот
юноша, который посылал тебе со мной послания», – ответила старуха, и
царевна (а она потонула в море любви и в огне страсти и увлечения) воскликнула:
«О нянюшка, как этот юноша прекрасен! Поистине он красив видом, и я думаю, что
на лице земли нет никого лучше».
И когда старуха поняла, что любовь к юноше овладела
царевной, она молвила: «Разве я не говорила тебе, о госпожа, что это красивый
юноша со светлым ликом?» И царевна сказала ей: «О нянюшка, царские дети не
знают обстоятельств земной жизни и не знают качеств тех, кто есть на земле, и
они ни с кем не общаются, не берут и не дают. О нянюшка, как до него добраться
и какой хитростью обратить мне к нему лицо, и что я скажу ему, и он мне
скажет?» – «А какая есть теперь у меня в руках хитрость? – ответила
старуха. – Мы не знаем, как поступить в этом деле из-за тебя». – «О
нянюшка, – воскликнула царевна, – знай, что никто не умер от страсти,
кроме меня! Я уверена, что умру сейчас же, и все это из-за огня любви».
И когда старуха услышала слова девушки и увидела её страсть
в любви к юноше, она сказала: «О госпожа, что касается до его прихода к тебе,
то к этому нет пути, а тебе простительно, что ты не пошла к нему, потому что ты
молоденькая. Но идём со мной, и я буду идти впереди, пока ты не дойдёшь до
него, и я стану с ним разговаривать, так что тебе не будет стыдно, и в один миг
у вас с ним возникнет дружба». – «Иди впереди меня – приговора Аллаха не
отвратить», – сказала царевна. И нянька с царевной пошли и подошли к
царевичу, который сидел, подобный луне в её полноте. И когда они подошли к
нему, старуха сказала: «Посмотри, о юноша, кто пришёл к тебе – это дочь царя
времени, Хайят-ан-Нуфус.
Узнай же ей цену и значение того, что она пошла и пришла к
тебе. Встань из уважения к ней и стой перед нею на ногах». И царевич в тот же
час и минуту поднялся на ноги, и его взор встретился с её взором, и оба они
стали как пьяные, без вина, и ещё увеличилась любовь царевича и его страсть к
ней. И царевна раскинула руки, и юноша также, и они обнялись, охваченные
крайним томлением, и одолела их любовь и страсть, и покрыло их беспамятство, и
они упади на землю, и оставались без чувств долгое время. И старуха испугалась
позора и внесла их во дворец и села у дверей его, а невольницам она сказала:
«Пользуйтесь и гуляйте, – царевна спит». И невольницы снова пошли гулять.
А влюблённые очнулись от забытья и увидели себя внутри дворца, и юноша сказал
царевне: «Заклинаю тебя Аллахом, о владычица красавиц, – сон ли это, или
пучки сновидений?» И затем они обнялись и опьянели без вина и стали жаловаться
на волнение страсти, и юноша произнёс такие стихи:
«Восходит с лица её сияющий солнца
лик,
И так же со щёк её румянец зари
блестит.
Когда появляется смотрящим лицо её,
Смущённо скрывается звезда в небесах
пред ним,
Когда же появятся улыбки её лучи,
Свет утра блеснёт, и мрака тучи
рассеет он,
А если свой гибкий стан склонить она
вздумает,
Ревнует её тогда ветвь ивы в листве
своей,
Достаточно видеть мне её, и доволен
я,
Спаси, сохрани её людей и зари
господь!
Луне она в долг дала частицу красот
своих,
Хотело с ней сходным солнце быть – не
могло оно.
Откуда взять солнцу мягкость нежных
боков её,
Откуда взять месяцу и внешность и
нрав её?
Кто может меня корить за то, что я
весь в любви,
И то разделяюсь в ней, то вновь
безразделен я?
Моим овладела сердцем, раз лишь
взглянув она,
И что уберечь могло бы сердце
влюблённое?»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот тридцать вторая ночь
Когда же настала семьсот тридцать вторая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царевич окончил свои стихи,
царевна прижала его к груди и поцеловала в уста и меж глаз, и душа вернулась к
юноше, и он принялся сетовать ей на силу страсти, которую испытывал, и
жестокость любви и великую тоску и волнение и на то, что случилось с ним из-за
суровости её сердца. И царевна, услышав его слова, стала целовать ему руки и
ноги и обнажила голову, и потемнело на земле, и засияла над ней луна. «О
любимый, о предел моих желаний, – да не будет дня разлуки и да не заставит
его Аллах к нам вернуться! – сказала царевна. И они обнялись и стали
плакать, и царевна произнесла такие стихи:
«О солнце дня смутивший и лик луны,
Велел убить чертам меня дивным ты.
Сразил мечом он глаз меня режущим,
Куда бежать от глаз меча острого?
С бровей, как лук, мне в сердце
разящая
Стрела огня и страсти вонзилася,
А щёк плоды мне рай сулят розовых —
Стерпеть могу и их не рвать разве я?
Твой гибкий стан – расцветшая ивы
ветвь,
Плоды её срывать должно любящим
Влечёшь меня насильно ты, сна лишив,
Забыла стыд в любви к тебе всякий я.
Аллах тебе поможет пусть светом дня,
Приблизив даль и миг, когда свидимся!
Так сжалься же над сердцем страдающим
И помощи высот твоих ищущим!»
А когда она окончила свои стихи, любовь залила её, и она
обезумела и стала плакать слезами обильными, струящимися и сожгла сердце юноши.
И он сделался пленником любви к ней и обезумел и подошёл к царевне и стал
целовать ей руки и плакать сильным плачем. И они не переставая, обменивались
укорами, беседовали и говорили стихи, пока не раздался призыв к предвечерней
молитве, и не было между ними ничего, кроме этого.
И они собрались уходить, и царевна сказала юноше: «О свет
моего глаза и последний вздох моего сердца, теперь время разлуки, но когда же
будет встреча?» А юноша, которого пронзили стрелы её слов, воскликнул: «Клянусь
Аллахом, я не люблю упоминания о разлуке!» И затем царевна вышла из дворца, и
Ардешир посмотрел на неё и увидел, что она издаёт стоны, от которых расплавится
камень, и плачет слезами, подобными дождю, и он потонул от любви в море
бедствий и произнёс такие стихи:
«Желанная сердца, все больше я занят
Любовью к тебе, как теперь
ухитриться?
Твой лик, точно утро, когда оно
встанет,
А кудри напомнили цветом мрак ночи.
Твой стан – точно ветвь, когда гнётся
она,
Коль северный ветер её закачает,
А глаз твоих взоры – газелям подобны,
Когда на них взглянут достойные люди.
Твой стан изнурён отягчающим задом —
Ведь тяжек он так, а твой стан
легковесен
Вино влаги уст твоих – лучший
напиток,
Как мускус пахуч он и чист и
прохладен
Газель из степей, перестань же
грустить,
Будь щедрой ко мне и пришли мне хоть
призрак».
И когда царевна услышала эти слова, сказанные для
восхваления её, она вернулась к юноше и обняла его с горящим сердцем, где
разлука разжигала огонь, который гасили лишь поцелуи и объятия, и молвила:
«Сказал сложивший ходячую поговорку – терпеть без любимого, но не утратить
его, – и я непременно придумаю хитрость» чтобы нам встретиться». И потом
она простилась с юношей и ушла, не зная, от сильной любви, куда она ставит
ноги, и шла до тех пор, пока не увидела себя в своей комнате.
Что же касается юноши, то тоска и безумие его усилились, и
он лишился сладости сна. А царевна не вкушала пищи, и истощилось её терпение, и
стойкость её ослабела. Когда наступило утро, она позвала няньку, и та явилась и
увидела, что состояние царевны изменилось. «Не спрашивай, что со мной: все, что
со мной – дело твоих рук», – сказала царевна. И потом она спросила: «Где
любимый моего сердца?» – «О госпожа, – сказала старуха, – а когда он
с тобой расстался? Разве он был вдали от тебя дольше, чем одну ночь?» – «А
разве мне возможно вытерпеть без него и одну минуту! – воскликнула
царевна. – Поднимайся, придумай хитрость и сведи меня с ним поскорее, –
душа моя почти из меня выходит». – «Продли терпение, о госпожа, пока я не
придумаю для вас тонкого дела, о котором никто не узнает», – сказала
нянька, и царевна воскликнула: «Клянусь великим Аллахом, если ты не приведёшь
его сегодня, я обязательно скажу царю и расскажу ему, что ты меня испортила, и
он сбросит тебе голову!» – «Прошу тебя ради Аллаха, потерпи со мной, ибо это
дело опасное», – сказала старуха. И она до тех пор унижалась перед
царевной, пока не уговорила её потерпеть три дня, и потом царевна сказала ей:
«О няня, эти три дня стоят для меня трех лет. Если пройдёт четвёртый день и ты
его ко мне не приведёшь, я постараюсь тебя убить».
И нянька вышла от царевны и отправилась в своё жилище, а
когда наступило утро четвёртого дня, она позвала всех горничных города и
потребовала от них хороших красок, чтобы раскрасить невинную девушку,
разрисовать и расписать её, и они принесли ей требуемое, лучшего, какой только
есть, сорта. А затем она позвала юношу, и когда тот явился, открыла сундук и
вынула из него узел, в котором было платье из женских одежд, стоящее пять тысяч
динаров, и повязку, обшитую всевозможными драгоценными камнями, и сказала: «О
дитя моё, хочешь ли ты встретиться с Хайят-ан-Нуфус?» И царевич ответил: «Да!»
И тогда старуха взяла щипчики и выщипала на лице у царевича волосы и пасурмила
его и потом она обнажила его и наложила узоры ему на руки, от ногтей до плеча,
и на ноги, от плюсны до бёдер, и расписала ему все тело, и узоры стали подобны
красной розе на плитках мрамора. А после этого, через небольшое время, она
вымыла юношу и почистила его и вынесла ему рубаху и исподнее и потом одела его
в ту царственную одежду с повязкой и покрывалом и научила его, как ходить, и
сказала: «Выставляй левую ногу, и отставляй правую». И юноша сделал так, как
она ему велела, и пошёл перед ней, и стал он подобен гурии, вышедшей из рая. И
старуха сказала ему: «Укрепи своё сердце – ты идёшь к царскому дворцу, и
обязательно будут у ворот солдаты и слуги. И если ты их испугаешься или охватит
тебя страх, они начнут в тебя всматриваться и узнают тебя, – постигнет нас
вред, и пропадут наши души. И если нет у тебя силы на это» осведоми
меня». – «Это дело меня не страшит, будь же спокойна душою и прохлади
глаза», – ответил царевич. И старуха вышла, идя впереди него, и они дошли
до ворот дворца, перед которыми было полно евнухов, и старуха обернулась к
юноше, чтобы посмотреть, охватил его страх или нет, и увидела, что он все такой
же и не изменился. И когда старуха подошла, главный евнух посмотрел на неё и
узнал её, а позади неё он увидел девушку, описание которой смущает умы, и
сказал про себя: «Что до старухи, то это нянька, а что до той, которая сзади,
то нет в нашей земле девушки, похожей на неё внешностью и близкой к ней по
красоте и изяществу, если только это не царевна Хайят-ан-Нуфус, но она взаперти
и никогда не выходит. Если бы узнать, как она вышла на дорогу! Посмотреть бы,
вышла ли она с позволения царя или без его позволения!»
И он поднялся на ноги, чтобы выяснить это дело, и за ним
последовали около тридцати евнухов, и когда старуха увидела их, её ум улетел, и
она воскликнула: «Поистине мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! Пропали
наши души сейчас, нет сомнения…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот тридцать третья ночь
Когда же настала семьсот тридцать третья ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда старуха увидела главного евнуха,
который приближался со своими слугами, её охватил величайший страх, и она
воскликнула: „Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха! Поистине мы принадлежим
Аллаху и к нему возвращаемся! Пропали наши души сейчас, нет сомнения!“
И когда главный евнух услышал слова старухи, его охватил
страх, так как он знал ярость царевны и знал, что отец под её властью. «Может
быть, царь велел няньке взять свою дочь с собой, чтобы исполнить какое-нибудь
дело, и не хочет, чтобы кто-нибудь о ней знал, – сказал он про
себя. – Если я стану ей противодействовать, у неё в душе будет из-за меня
нечто великое, и она скажет: „Этот евнух встал передо мною, чтобы раскрыть мои
обстоятельства“, – и постарается меня убить. Нет мне нужды до этого дела».
И он повернул назад, и тридцать евнухов вернулись с ним к воротам дворца и
отогнали людей от дворцовых ворот, и тогда старуха вошла и поздоровалась с ними
головой, и тридцать евнухов встали из уважения к ней и возвратили ей
приветствие. И старуха вошла, и царевич вошёл сзади, и они входили в разные
двери, и прошли через все помещения, и покрывал их покрывающий, пока они не
дошли до седьмой двери, – а это была дверь самого большого дворца, в
котором находился царский престол, и через неё можно было пройти в комнаты
наложниц, помещение гарема и дворец царской дочери. И старуха остановилась там
и сказала: «О дитя моё, вот мы пришли сюда, да будет же хвала тому, кто привёл
нас; к этому месту! О дитя моё, встреча придёт к нам не раньше чем ночью, так
как ночь – покров для боящегося». – «Ты права. Как же ухитриться?» –
спросил царевич, и старуха сказала: «Спрячься в этом тёмном месте».
И царевич сел в колодец, а старуха отправилась в другое
место и оставила юношу в колодце до тех пор, пока день не повернул на закат, и
тогда она пришла к нему и вытащила его из колодца, и они вошли в ворота дворца
и входили в двери, пока не подошли к комнате Хайят-анНуфус. И нянька постучала
в дверь, и вышла маленькая невольница и спросила: «Кто у дверей?» И нянька
ответила: «Я». И тогда невольница вернулась и спросила у своей госпожи
позволения няньке войти, и царевна сказала: «Открой ей и дай ей войти и тому,
кто с нею». И оба вошли.
И когда они явились, нянька обернулась к Хайят-анПуфус и
увидела, что та уже приготовила помещение и расставила светильники и покрыла
скамеечки и портики коврами и положила подушки и зажгла свечи в золотых и
серебряных подсвечниках. И она поставила трапезу и плоды и сладости и зажгла
мускус, алоэ и амбру и села среди свечей и светильников, и свет её лица был
сильнее всего их света. И, увидев няньку, она спросила: «О няня, где
возлюбленный моего сердца?» И старуха ответила: «О госпожа, я его не встречала,
и мой глаз не падал на него, но я привела к тебе его сестру по отцу и по
матери». – «Что ты – бесноватая? Нет мне нужды в его сестре! Разве, когда
болит у человека голова, он перевязывает себе руку!» – воскликнула царевна. И
нянька ответила: «Нет, клянусь Аллахом, о госпожа, но взгляни на неё, и если
она тебе понравится, оставь её у себя».
И она открыла лицо юноши, и когда царевна узнала его, она
поднялась на ноги и прижала его к груди, и они упали на землю, покрытые
беспамятством на долгое время. И нянька брызнула на них розовой водой, и они
очнулись, и царевна поцеловала его в уста более чем тысячей поцелуев и
произнесла такие стихи:
«Посетил любимый сердца в темноте,
Я стояла, в уваженье, пока сел.
Я сказала: «О желанный, о мой друг,
Не боялся стражи, ночью ты пришёл!»
Он ответил: «Я боялся, по любовь
Вздох последний мой и душу отберёт».
Обнялись мы и лежали так с часок,
Безопасно тут и стража не страшна,
Встали мы, дурного не свершив совсем.
Отряхнули платье – грязи нет на нем…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот тридцать четвёртая ночь
Когда же настала семьсот тридцать четвёртая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда к Хайят-ан-Нуфус пришёл
во дворец её возлюбленный, они обнялись, и она произнесла стихи, подходящие для
этого, а окончив говорить, воскликнула: „Разве правда, что я вижу тебя в моем
жилище и ты мой собеседник и друг?“
И затем усилилась её любовь, и измучило её волнение» так что
ум её едва не улетел от радости, и она произнесла такие стихи:
«Дороже души моей пришедший во тьме ночной, И в срок, им
назначенный, его ожидала я, И вдруг испугал меня рыдания его звук, И молвила я:
„Семья, приют и уют тебе!“
И тысячу раз в лицо его целовала я, И тысячу раз обняла, а
он был закрыт плащом, И молвила я: «Теперь достигла желанного – Аллаха
восхвалим же – он к должному нас привёл!»
И спали мы, как хотели, в ночь наилучшую, Пока не прогнало
утро сумрачной ночи тьму»
А когда наступило утро, она ввела царевича в одну из своих
комнат, и он не входил к ней, пока не пришла ночь. И тогда царевна привела его
к себе, и они сели и стали беседовать. «Я хочу, – сказал царевич, –
вернуться в мои земли и осведомить отца о твоих обстоятельствах, чтобы он
послал к твоему отцу своего везиря и тот бы посватался к тебе у него». –
«О любимый, – сказала царевна, – я боюсь, что ты уйдёшь в свою страну
к власти и отвлечёшься и забудешь любовь ко мне, или твой отец не будет
согласен с твоими словами, и тогда я умру, и конец. Правильное решение, чтобы
ты остался со мной, в моих руках и смотрел бы на моё лицо, и я смотрела бы на
твоё лицо, пока я не придумаю для тебя хитрости и мы не выйдем, и я и ты, в
одну ночь и не отправимся в твою страну. Я уже отчаялась и не надеюсь больше на
моих родных».
И Ардешир отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» И они продолжали,
как раньше, пить вино. И в какую-то ночь вино было им приятно, и они не
задремали и не заснули, пока не заблистала заря. И вдруг случилось, что один из
царей прислал отцу царевны подарки, среди которых было ожерелье из бесподобных
драгоценных камней, состоявшее из двадцати девяти зёрен, цену которых не
покрыли бы сокровищницы царя, и царь сказал: «Это ожерелье подходит только для
моей дочери Хайят-ан-Нуфус!» И он обратился к одному евнуху, у которого царевна
вырвала зубы из-за обстоятельств, требовавших этого, и позвал его и сказал:
«Возьми это ожерелье и доставь его к Хайят-ан-Нуфус и скажи ей: „Один царь
прислал его в подарок твоему отцу, и не найдётся денег, которые бы покрыли его
стоимость. Надень же его себе на шею“.
И слуга взял ожерелье, говоря: «Пусть сделает его Аллах
великий последним, что она наденет в жизни – она лишила меня пользы от моих
зубов!» И пошёл и пришёл к дверям комнаты царевны. И он увидал, что двери
заперты и старуха спит у дверей, и разбудил её, и она проснулась, испуганная, и
спросила: «Что тебе нужно?» – «Царь послал меня с делом к своей дочери», –
ответил евнух. И старуха сказала: «Ключа нет; уходи, а я принесу ключ». –
«Я не могу пойти к царю», – оказал евнух. И старуха ушла, чтобы принести
ключ, и её охватил страх, и она убежала, ища спасения своей души. И когда евнух
заждался её, он побоялся заставить ждать царя и толкнул дверь и потряс её, и
защёлка сломалась, и дверь распахнулась. И евнух вошёл и входил в двери, пока
не дошёл до седьмых дверей, и, войдя в комнату царевны, он увидал, что она
устлана великолепными коврами, и там стоят свечи и кувшины. И евнух удивился
этому делу и шёл, пока не дошёл до ложа, перед которым была парчовая занавеска
и сетка из драгоценных камней, и, подняв занавеску, евнух увидел царевну,
которая лежала, держа в объятиях юношу, прекраснее её. И евнух прославил Аллаха
великого, который создал его из ничтожной воды, и воскликнул: «Вот прекрасные
дела для той, кто ненавидит мужчин! Как она добралась до этого? Я думаю, что она
вырвала мне зубы только из-за него!» И он опустил занавес на место и вышел,
направляясь к дверям, и царевна проснулась, испуганная, и увидела евнуха Кафура
и кликнула его, но он не отозвался. Тогда она спустилась с ложа я догнала
Кафура и, схватив край его одежды, положила его себе на голову и поцеловала
евнуху ноги, говоря: «Покрой то, что покрыл Аллах!»
«Аллах да не покроет тебя и того, кто покрывает тебя! –
воскликнул евнух. – Ты вырвала мне зубы и говорила: „Пусть никто не
упоминает мне ни о каких качествах мужчин“. И он вырвался от неё и вышел бегом
и запер дверь и поставил у двери евнуха сторожить её. И он вошёл к царю, и царь
спросил его: „Отдал ты ожерелье Хайят-ан-Нуфус?“ – „Клянусь Аллахом, ты достоин
большего, чем все это!“ – сказал евнух. И царь воскликнул: „А что случилось?
Скажи мне и говори скорее!“ – „Я скажу тебе не иначе как в уединении“, –
ответил евнух. Но царь вскричал: „Говори не в уединении!“ – „Дай мне
пощаду“, – сказал тогда евнух. И царь бросил ему платок пощады, и евнух
сказал: „О царь, я вошёл к царевне Хайят-ан-Нуфус и нашёл её в комнате,
устланной коврами, и она спала, держа в объятиях юношу. И я запер их и явился к
тебе“.
И когда царь услышал его слова, он поднялся на ноги и взял в
руку меч и кликнул главного евнуха и сказал ему: «Возьми твоих молодцов, войди
к Хайят-ан-Нуфус и принеси и её и того, кто у ной, лежащими на ложе, и закройте
их обоих одеялами…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот тридцать пятая ночь
Когда же настала семьсот тридцать пятая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царь приказал евнуху взять своих
молодцов и отправиться к Хайят-ан-Нуфус и принести к нему её и того, кто был с
ней, евнух со своими людьми вышел, и они вошли к ней и увидали, что Хайят-ан-Нуфус
стоит на ногах и совсем растаяла от плача и стенаний и царевич тоже. И главный
евнух сказал юноше: „Ложись на ложе, как раньше, и царевна тоже“. И царевна
испугалась за юношу и сказала ему: „Сейчас не время прекословить“. И оба легли,
и их понесли и принесли к царю. И когда царь открыл их, царевна поднялась на
ноги, и царь посмотрел на неё и хотел отрубить ей голову, но юноша поспешил и
бросился царю на грудь и воскликнул: „О царь, на ней нет греха – грех на мне.
Убей же меня прежде неё“. И царь направил на него меч, чтобы убить его, и тогда
Хайят-ан-Нуфус бросилась к отцу и воскликнула: „Убей меня, но не убивай его. Он
сын величайшего царя, который владеет всей землёй и вдоль и вширь“.
И, услышав слова своей дочери, царь обратился к великому везирю
(а он был скопищем зла) и спросил его: «Что ты скажешь, о везирь, об этом
деле?» И везирь ответил: «Вот, что я скажу: „Всякому, кто попал в это дело,
нужно лгать, и нет для них ничего, кроме отсечения головы, после того как ты их
помучаешь разными мучениями“.
И тогда царь позвал меченосца своей мести, и тот пришёл со
своими молодцами, и царь сказал ему: «Возьмите этого негодяя и отрубите ему
голову, а после него – этой распутнице и сожгите их и не спрашивайте меня о них
второй раз», И палач положил руку на спину девушки, чтобы схватить её, и царь
закричал на него и бросил в него чем-то, что было у него в руке, так что чуть
не убил его, и сказал: «О пёс, как ты можешь быть кротким, когда я в гневе?
Возьми её рукой за волосы и тащи её за них, чтобы она упала на лицо».
И евнух сделал так, как приказал царь, и потащил царевну, и
юношу тоже, и притащил их к месту крови. И он отрезал кусок от края своей
одежды и завязал юноше глаза и вынул меч (а он был острый), отложив казнь
царевны, в надежде, что для неё последует смягчение. И он занялся царевичем и
трижды поиграл мечом (а вся свита плакала и молилась Аллаху, чтобы для обоих
вышло смягчение) и поднял руку, и вдруг взвилась пыль, которая застлала края
неба.
А причиною этого было то, что, когда царь, отец юноши,
заждался вестей о своём сыне, он собрал большое войско и отправился с ним сам,
чтобы разыскать своего сына, и вот что было с ним.
Что же касается до царя Абд-аль-Кадира, то, когда появилась
эта пыль, он сказал: «О люди, в чем дело и что это за пыль, которая затмила
взоры?» И великий везирь поднялся и вышел от царя, направляясь к этой пыли,
чтобы узнать о ней истину, и увидел людей, точно саранчу, число которых не
исчислялось и подкрепление которым не истощалось, и наполнили они горы, долины
и холмы. И везирь вернулся к царю и рассказал ему об этом деле, и царь сказал
везирю: «Пойди и узнай, что это за войско и какова причина его прихода в нашу
страну, и спроси, кто предводитель войска, и передай ему от меня привет. Спроси
о причине его прихода, и если ему надо исполнить какое-нибудь дело, мы ему
поможем, а если он должен отомстить кому-нибудь из царей, мы выедем вместе с
ним. Если же он хочет подарка, мы одарим его, ибо их великая численность и
большое войско и мы боимся его ярости для нашей земли». И везирь вышел и пошёл
среди палаток, солдат и воинов и шёл от начала дня до приближения заката. И
тогда он подошёл к обладателям золочёных мечей и расшитых звёздами шатров, а
после этого он дошёл до эмиров, везирей, царедворцев и наместников, и шёл до
тех пор, пока не дошёл до султана. И он увидел, что это великий царь, и когда
увидели везиря вельможи правления, они закричали ему: «Целуй землю! Целуй
землю!» И он поцеловал землю и поднялся, и закричали на него во второй раз и в
третий, и, наконец, он поднял голову и хотел встать, но упал во всю длину от
сильного страха и почтения, а встав, наконец, меж рук царя, он сказал ему: «Да
продлит Аллах твои дни, да возвеличит твою власть, и да возвысит твой сан, о
счастливый царь! – А после того: – Царь Абд-аль-Кадир приветствует тебя и
целует перед тобою землю и спрашивает тебя, с какой заботой ты пришёл? Если ты
хочешь отомстить царям, он выедет, чтобы служить тебе, а если ты стремишься к
цели, которую ему возможно осуществить, он станет служить тебе в этом деле».
И царь сказал ему: «О посланник, пойди к твоему господину и
скажи ему: „У царя величайшего есть сын, который отсутствует долгое время, и
вести о нем заставляют себя ждать, и исчезли следы его. Если он находится в
этом городе, царь возьмёт его и уедет от вас; если же случилось с ним
какое-нибудь зло или поразило его у вас что-нибудь запретное, его отец разрушит
ваши земли, ограбит ваше имущество, убьёт ваших мужчин и уведёт в плен ваших
женщин. Возвращайся же скорее к твоему господину и осведоми его об этом, прежде
чем постигнет его бедствие“. И везирь отвечал: „Слушаю и повинуюсь!“ И хотел
уходить, но царедворцы закричали ему: „Целуй землю! Целуй землю!“ И он
поцеловал землю двадцать раз и встал лишь тогда, когда душа его подошла к носу.
И затем он вышел из царской залы и шёл, размышляя о деле этого царя и о
многочисленности его войск, пока не дошёл до царя Абд-аль-Кадира, и краска
сошла с его лица, и был он в величайшем страхе, и поджилки у него тряслись. И
он осведомил царя о том, что с ним случилось…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот тридцать шестая ночь
Когда же настала семьсот тридцать шестая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда везирь вернулся от царя
величайшего и рассказал царю Абд-аль-Кадиру, что с ним случилось (а краска
сошла с его лица, и у него тряслись поджилки от сильного страха), царь
Абд-аль-Кадир сказал ему, охваченный беспокойством и страхом за себя и за своих
людей: „О везирь, а кто же будет сын этого царя?“ – „Его сын-тот, кого ты велел
убить, и слава Аллаху, который не ускорил его убиения – его отец разрушил бы
тогда наши земли и ограбил бы наше имущество“, – отвечал везирь. И царь
воскликнул: „Посмотри, как порочно было твоё мнение, когда ты посоветовал нам
его убить! Где же юноша, сын этого доблестного царя?“ – „О доблестный царь, ты
приказал его убить“, – сказал везирь. И когда царь услышал эти слова, они
ошеломили его разум, и он закричал из глубины сердца и головы: „Горе вам,
поспешите к палачу, чтобы он не подверг его казни!“ И палача тотчас же привели,
и, явившись, он сказал царю: „О царь времени, я отрубил ему голову, как ты
приказал мне“. – „О пёс, – воскликнул царь, – если это правда, я
непременно отправлю тебя за ним следом“. – „О царь, – сказал
палач, – ты велел мне убить его, не спрашивая тебя о нем второй
раз“. – „Я был в гневе! „Говори правду, прежде чем погибнет твоя душа!“ –
воскликнул царь. И палач сказал: «О царь, он в оковах жизни!“
И царь обрадовался, и успокоилось его сердце, и он велел
привести юношу. И когда тот явился, царь встал на ноги и поцеловал его в уста и
сказал: «О дитя моё, я прошу у великого Аллаха прощения за то, что случилось
из-за меня с тобою. Не говори же о том, что унизит твой сан в глазах твоего
отца, царя величайшего». – «О царь времени, а где царь величайший?» –
спросил юноша. И царь сказал: «О дитя моё, он пришёл из-за тебя». –
«Клянусь моим уважением к тебе, я не двинусь, пока не очищу мою честь и честь
твоей дочери от того, что ты нам приписал! – воскликнул царевич. –
Она девушка невинная! Позови нянек-повитух, чтобы они её осмотрели перед тобой,
и если ты увидишь, что невинность её пропала, я сделаю мою кровь тебе
дозволенной, а если она невинна, объяви, что моя честь и её честь свободны от
позора».
И царь позвал повитух, и, осмотрев девушку, они нашли её
невинной и рассказали об этом царю и потребовали от него награды, и царь
наградил их и надел на них то, что было на нем надето, и наградил также всех,
кто был в гареме. И вынесли подносы с благовониями и надушили вельмож правления
и обрадовались до крайней степени. А потом царь обнял юношу и обошёлся с ним
почтительно и с уважением и велел свести его в баню вместе с ближайшими его
слугами. А когда он вышел, царь облачил его в роскошную одежду и надел ему на
голову венец из Драгоценных камней и обвязал ему стан парчовым поясом, вышитым
червонным золотом и украшенным жемчугом и драгоценностями. И он посадил его на
коня из лучших коней, под золотым седлом, украшенным жемчугами и
драгоценностями, и приказал вельможам правления и главарям своего царства
ехать, служа царевичу, пока не приедет к своему отцу, а юноше он поручил
сказать своему отцу, царю величайшему: «Царь Абд-аль-Кадир – под твоей властью,
послушен и покорён тебе во всем, что ты ему прикажешь или запретишь». И юноша
молвил: «Это непременно будет сделано!»
И затем он простился с царём и поехал, направляясь к своему
отцу. И когда отец его увидел, ум его взлетел от радости, и он поднялся на ноги
и прошёл несколько шагов и обнял сына, и распространилось веселье и радость в
войске царя величайшего. И явились все везири и царедворцы и все воины и
предводители и поцеловали землю перед юношей и порадовались его приходу, и был
это для них, в радости, великий день. И царевич позволил тем, кто был с ним и
прочим жителям города царя Абд-аль-Кадира, смотреть, каковы войска царя
величайшего, и приказал, чтобы никто им не препятствовал и они могли бы видеть
многочисленность его войска и силу его власти. И все, кто ходил на рынок
торговцев материей и видел юношу раньше, когда он сидел там в своём помещении,
удивлялись, как он мог согласиться на это при своём благородстве и высоком
положении, но принудила его к этому любовь и склонность к царевне. И
распространились вести о многочисленности его войска, и дошло это до
Хайят-анНуфус, и она поднялась на вышку дворца и посмотрела на горы и увидела,
что они наполнены солдатами и воинами. А она была во дворце своего отца,
заточенная, под присмотром, до тех пор пока не узнают, что прикажет о ней царь
– либо простить её и выпустить, либо убить и сжечь.
И когда Хайят-ан-Нуфус увидела этих воинов и поняла, что это
воины отца Ардешира, она испугалась, что царевич её забудет и отвлечётся от неё
со своим отцом, с которым он уедет от неё, и её отец её убьёт, и послала к нему
свою невольницу, которая была с нею в комнате, чтобы прислуживать, и сказала:
«Сходи к Ардеширу, сыну царя, и не бойся, а когда придёшь к нему, поцелуй перед
ним землю и осведоми его о себе и скажи: „Моя госпожа приветствует тебя, и она
теперь заперта в замке своего отца, под присмотром, и он либо захочет её
простить, либо захочет её убить. И она просит тебя не забывать её и не
оставлять – ведь ты теперь обладаешь властью и, что бы ты ни посоветовал, никто
не может ослушаться твоего приказания. И если ты сочтёшь хорошим освободить её
от власти её отца и взять к себе, это будет от тебя милостью. Она ведь
перенесла эти тяготы из-за тебя. А если ты не сочтёшь этого хорошим, так как
желание до неё у тебя прошло, скажи твоему отцу, царю величайшему – может быть,
он заступится за неё перед отцом и не уедет раньше, чем освободит её от отца, и
возьмёт от него обещание и заверение, что он не сделает ей дурного и не
вознамерится её убить. И вот конец речи, и да не заставит тебя Аллах тосковать.
Мир с тобою…“
И Шахразаду застигло утро, я она прекратила дозволенные
речи.
Шестьсот тридцать седьмая ночь
Когда же настала семьсот тридцать седьмая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что невольница, когда Хайятан-Нуфус послала
её к Ардеширу, ночь сыну царя величайшего, пришла к нему и передала ему слова
своей госпожи. И царевич, услышав от неё эти слова, горько заплакал и сказал
невольнице: „Знай, что Хайят-ан-Нуфус – моя госпожа и я её раб и пленник любви
к ней, и я не забыл того, что было между нами, и горечи дня разлуки. Передай же
ей, после того как поцелуешь ей ноги, что я сказал: «Я поговорю с моим отцом о
тебе, и он пошлёт своего везиря, который раньше сватался к тебе у твоего отца,
чтобы он опять к тебе посватался, и твой отец не сможет перечить. И если он
пришлёт к тебе, чтобы посоветоваться об этом, не прекословь ему, – я уеду
в мою страну не иначе, как с тобою“.
И невольница вернулась к госпоже и поцеловала ей руки и
передала ей послание царевича, и Хайят-ан-Нуфус, услышав его, заплакала от
сильной радости и прославила Аллаха великого.
Вот что было с нею. Что же касается юноши, то он остался
ночью наедине с отцом, и тот спросил его, как он поживает и что с ним
случилось, и царевич рассказал ему обо всем, что с ним случилось, с начала до
конца. И тогда отец спросил: «Что ты хочешь, чтобы я для тебя сделал, о дитя
моё? Если ты хочешь его погубить, я разрушу его земли и ограблю его имущество и
опозорю его жён». – «Я не хочу ничего такого, о батюшка, так как он ничего
со мной не сделал, чтобы этого требовало, – ответил царевич. – Напротив,
я хочу сближения с царевной. И я желаю от твоей милости, чтобы ты собрал
подарок и поднёс его её отцу, но пусть это будет подарок ценный, и пошли его с
твоим везирем, обладателем правильного мнения».
И отец его отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» А потом он
направился к тому, что он припрятал с давнего времени, и вынул из этого все
дорогое и показал сокровища сыну, и они ему понравились. Потом он позвал везиря
и послал все это с ним и велел отнести эти вещи к царю Абд-аль-Кадиру и
посвататься у него к его дочери и сказать ему: «Прими этот подарок и дай царю
ответ». И везирь пошёл и направился к царю Абд-аль-Кадиру, а царь Абд-аль-Кадир
был печален с той минуты, как расстался с царевичем, и его ум был все время
занят, и он ожидал разрушения своей страны и захвата своих деревень. И вдруг
везирь пришёл к нему и приветствовал его а поцеловал перед ним землю, и царь
поднялся для него на ноги и встретил его с почётом, и везирь поспешно припал к
его ногам и стал их целовать и сказал: «Прощение, о царь времени! Подобный тебе
не встаёт для подобного мне, и я ничтожнейший из рабов твоих слуг. Знай, о
царь, что царевич говорил со своим отцом и осведомил его о части твоих милостей
к нему и благодеяний, и царь благодарит тебя за это. Он отправил с твоим
слугой, который меж твоих рук, подарок, и он желает тебе мира и выделяет тебя
особым приветом и почётом».
И когда царь услышал от везиря эти слова, он не поверил ему
от сильного страха, пока ему не принесли подарка, и когда ему показали подарок,
он увидал, что цены его не покрыть деньгами, и ни один царь из царей земля не в
силах собрать подобного, и душа его показалась ему ничтожной. И он поднялся на
ноги и прославил Аллаха великого и восхвалил его и поблагодарил юношу, и везирь
сказал ему: «О благородный царь, прислушайся к моим словам и знай, что царь
величайший пришёл к тебе и избрал близость к тебе, а я явился к тебе послом,
желая твоей дочери, госпожи охраняемой и жемчужины скрываемой, Хайят-ан-Нуфус,
брака с его сыном Ардеширом. И если ты согласен на это дело и оно угодно тебе,
сговорись со мной о приданом».
И, услышав от везиря эти слова, царь ответил: «Слушаю и
повинуюсь! С моей стороны нет прекословия, и он – самый любезный мне человек.
Что же касается дочки, то она достигла зрелости и благоразумия, и власть над
нею – в её собственных руках. Знай, что это дело относится к дочери – она сама
для себя избирает». И он обратился к главному евнуху и сказал ему: «Войди к
моей дочери и осведоми её об этих обстоятельствах». И главный евнух отвечал:
«Слушаю и повинуюсь!» И прошёл до помещения гарема и, войдя к царевне,
поцеловал ей руки и рассказал ей, о чем говорил царь, и спросил: «Что ты
скажешь в ответ на эти слова?» И царевна отвечала: «Слушаю и повинуюсь…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Шестьсот тридцать восьмая ночь
Когда же настала семьсот тридцать восьмая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, когда главный евнух гарема рассказал
царевне, что её сватают за сына царя величайшего, она отвечала: „Слушаю и
повинуюсь!“ И, услышав эти слова, главный евнух гарема вернулся к царю и
осведомил его об ответе. И царь обрадовался сильной радостью и велел подать
роскошную одежду и облачил в неё везиря, приказав дать ему десять тысяч
динаров, и сказал: „Доставь ответ царю и спроси у него для меня позволения
прийти к нему“. И везирь отвечал: „Слушаю и повинуюсь!“ И затем он вышел от
царя Абд-аль-Кадира и шёл, пока не дошёл до царя величайшего. И он доставил ему
ответ и передал ему слова, которые имел передать, и царь обрадовался этому, а
что касается царевича, то ум его взлетел от радости, и грудь его расширилась и
расправилась. А потом царь величайший позволил царю Абд-аль-Кадиру прийти к
нему и встретиться с ним. И когда настудил следующий день, царь Абд-аль-Кадир
сел на коня и явился к царю величайшему. И тот встретил его и возвысил его
место и приветствовал его и сел с ним, а царевич стоял перед ними, а затем
поднялся оратор из приближённых царя Абд-аль-Кадира и произнёс речь
красноречивую, поздравляя царевича с доставшимся ему осуществлением желаемого и
женитьбой на царевне, госпоже царевен. А потом царь величайший, после того как
оратор сел, приказал принести сундук, наполненный жемчугом и драгоценностями, и
пятьдесят тысяч динаров и сказал царю Абд-альКадиру: „Я поверенный моего сына
во всем, на чем утвердилось дело“. И царь Абд-аль-Кадир признал, что получил
приданое, в числе которого было пятьдесят тысяч динаров на свадьбу его дочери,
госпожи царских дочерей, Хайят-ан-Нуфус.
И после этих речей призвали судей и свидетелей и написали
запись дочери царя Абд-аль-Кадира с сыном царя величайшего, Ардеширом, и был
это день торжественный, когда радовались все любящие и гневались все
ненавидящие и завистники. И затем устроили пиршество и званые трапезы. И
царевич вошёл к девушке и нашёл её жемчужиной несверленной и кобылицей, другим
не езженной, единственной, охраняемой, драгоценностью сокрываемой, и стало это
ясно для её отца. И затем царь величайший спросил своего сына, осталось ли у
него в душе желание перед отъездом, и царевич ответил: «Да, о царь. Знай, я хочу
отомстить везирю, который причинил нам зло, и евнуху, который выдумал о нас
ложь». И царь величайший сейчас же послал к царю Абд-аль-Кадиру, требуя от него
этого везиря и евнуха, и тот послал их к нему, и когда они явились, царь велел
их повесить на воротах города.
А после того они оставались небольшое время и опросили царя
Абд-аль-Кадира позволить своей дочери собираться в путь. И отец снарядил её, и
царевну посадили на ложе из червонного золота, украшенное жемчугом и
драгоценностями, которое влекли чистокровные кони, и она взяла с собой всех
своих невольниц и евнухов, а нянька вернулась на своё место, после бегства, и
стала жить, как обычно. И сели на коней царь величайший с сыном, и сели также
царь Абд-аль-Кадир и все жители его царства, чтобы проститься с его зятем и
дочерью, и был это день, считавшийся одним из лучших дней. И когда они
удалились от города, царь величайший стал заклинать свояка, чтобы тот вернулся
в свою страну, и царь Абд-аль-Кадир простился с царевичем и возвратился, прижав
его сначала к груди и поцеловав его меж глаз, поблагодарив его за милости и
благодеяния и поручив ему свою дочь. А после прощания с царём величайшим и его
сыном, он обратился к своей дочери и обнял её, а она поцеловала ему руки, и они
оба заплакали на месте прощания. И царь Абд-альКадир вернулся в своё царство, а
сын царя величайшего ехал с женой и отцом, пока они не прибыли в свою землю, и
тогда они снова справили свадьбу. И они жили самой усладительной, приятной,
радостной и сладостной жизнью, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений
и Разлучительница собраний, разрушающая дворцы и населяющая могилы, и вот конец
этой повести.
|