Рассказ о благочестивом
царевиче (ночи 401—402)
Рассказывают, что у повелителя правоверных Харуна ар-Рашида
был сын, который достиг шестнадцати лет жизни, и жил он отвратившись от мира,
шествуя по пути постников и богомольцев. И он выходил на кладбище и говорил:
«Вы владели миром, но не спасло это вас, и пришли вы к могилам. О, если бы
только я мог знать, что вы сказали и что было вам сказано!»[416] И он плакал плачем испуганного и
устрашённого я произносил слова того, кто сказал:
Пугают меня носилки всегда и вечно,
И горько мне слышать плакальщиц
рыданья.
И случилось, что его отец проезжал мимо него торжественным
выездом, и его окружали везири и вельможи царства и обитатели его страны, и они
увидели сына повелителя правоверных, и на теле его был кафтан из шерсти, а на
голове плащ из шерсти, и одни люди говорили другим: «Этот юноша опозорил
повелителя правоверных среди царей. Если бы халиф пожурил его, он наверное отступился
бы от того, чем он занят».
И повелитель правоверных услышал их слова и заговорил об
этом со своим сыном и сказал: «О сынок, ты позоришь меня тем, что ты делаешь».
Но его сын посмотрел на него и ничего не ответил. А потом он взглянул на птицу,
сидевшую на одной из бойниц дворца, и сказал: «О птица, заклинаю тебя тем, кто
тебя сотворил, упадя на мою руку». И птица опустилась на руку юноши. А потом он
оказал ей: «Вернись на своё место!» И птица вернулась на место. «Упади на руку
повелителя правоверных», – сказал ей царевич, но птица не захотела упасть
на его руку. И юноша сказал своему отцу, повелителю правоверных: «Это ты
опозорил меня среди друзей Аллаха своей любовью к здешнему миру, и я решил
расстаться с тобой такой разлукой, что вернусь к тебе только в последней
жизни».
И затем он спустился в Басру и работал там с рабочими, меся
глину, и зарабатывал каждый день только дирхем и даник, и на даник он кормился,
а дирхем раздавал милостыней.
Говорил Абу-Амир аль-Басри: «У меня в доме упала стена, и я
вышел на стоянку рабочих, чтобы присмотреть человека, который бы поработал для
меня. И мой взор упал на прекрасного юношу со светлым ликом, и я подошёл к нему
и приветствовал его и сказал: „О любимый, хочешь ты работать?“ – „Да“, –
ответил он. И я сказал: „Ступай со мной строить стену“. А юноша молвил: „На
условиях, которые я тебе поставлю“. – „О любимый, а каковы твои условия?“
– спросил я. И юноша ответил: „Плата – дирхем и даник, и, когда прокричит
муэдзин, ты отпустишь меня помолиться с людьми“. И я сказал: „Хорошо“. И взял
его и пошёл с ним в дом, и он работал работой, подобной которой я не видел. И я
напомнил ему об обеде. И он сказал: „Нет“. И я понял, что он постится, а
услышав призыв на молитву, он сказал мне: „Ты знаешь условие?“ И я ответил:
„Да“.
И тогда он распустил пояс и занялся омовением и совершил
омовение, лучше которого я не видывал, а потом он вышел помолиться и помолился
с народом, а после этого вернулся к работе. Когда же раздался призыв к
предзакатной молитве, он омылся и пошёл на молитву, а затем вернулся к работе,
и я сказал ему: «О любимый, кончилось время работы – рабочие работают до
предзакатной молитвы». Но он воскликнул: «Слава Аллаху! Моя работа до ночи». И
не переставая работал до ночи.
Я дал ему два дирхема, и, увидев их, он спросил: «Что это?»
И я ответил: «Это часть платы за твою старательную работу для меня!» Но он
бросил мне дирхемы и сказал: «Я не хочу прибавки к тому, что было у словлено
между нами».
И я стал его соблазнять, но не мог осилить и дал ему дирхем
с даником, и он ушёл. Когда же настало утро, я рано пошёл на стоянку, но не
нашёл его и спросил про него, и мне сказали: «Он приходит сюда только в
субботу».
И когда пришла следующая суббота, я отправился к этому месту
и нашёл его и сказал: «Во имя Аллаха! Пожалуй на работу!» А он молвил: «На
условиях, которые ты знаешь». – «Хорошо», – сказал я. И пошёл с ним
домой и встал и принялся смотреть на него, а он меня не видел. И он взял
немного глины и положил её на стену, и вдруг камни стали ложиться друг на друга,
и я воскликнул: «Таковы друзья Аллаха!»
И юноша проработал этот день, и сделал за день больше, чем
прежде, и когда настала ночь, я дал ему его плату, и он взял её и ушёл.
Когда же пришла третья суббота, я пошёл на стоянку и не
нашёл юноши, и спросил про него, и мне сказали:
«Он болен и лежит в палатке такой-то женщины». А эта женщина
была старуха, известная своей праведностью, и у неё была палатка из тростника
на кладбище. И я отправился к палатке и вошёл туда, и вдруг вижу, он лежит на
земле и под ним ничего нет, и он положил голову на кирпич, и лицо его сияет
светом. И я приветствовал его, и он возвратил мне приветствие, и тогда я сел у
его изголовья, плача о том, что он молод годами и чужеземец и получил
поддержку, повинуясь своему господу.
А потом я спросил его: «Есть у тебя в чем нужда?» И он
ответил: «Да».
«Какая?» – спросил я. И юноша сказал: «Когда настанет
завтрашний день, ты придёшь ко мне на заре и найдёшь меня мёртвым; ты обмоешь
меня и выроешь мне могилу, и не скажешь об этом никому, а завернёшь ты меня в этот
кафтан, который на мне, но сначала распори его и поищи в кармане: вынь то, что
там есть, и храни это у себя, а когда ты помолишься обо мне и похоронишь,
отправляйся в Багдад и выследи, когда халиф Харун ар-Рашид выйдет, и отдай ему
то, что ты найдёшь у меня в кармане, и передай ему мой привет».
И затем он произнёс исповедание веры и восхвалил своего
господа красноречивейшими словами и произнёс такие стихи:
«Залог передай того, кончина к кому
пришла;
Его ар-Рашиду дай – награда ведь в
этом.
«Изгнанник, – скажи ему, –
стремился увидеть вас,
Хоть долго вдали он был, но шлёт вам
привет он.
Вдали он не из вражды к тебе или
скуки, нет!
К Аллаху он ближе стал, целуя вам
руку.
Вдали от тебя, отец, теперь он лишь
потому,
Что чуждо душе его стремленье к
мирскому».
А после этого юноша принялся просить прощения у Аллаха…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Четыреста вторая ночь
Когда же настала четыреста вторая ночь, она сказала: «Дошло
до меня, о счастливый царь, что после этого юноша принялся просить прощения у
Аллаха и воссылать привет господину благочестивых и прочитал некоторые стихи
Корана, а потом произнёс такие стихи:
«О родитель мой, не дай счастью
обмануть себя:
Жизнь ведь кончится, а счастье
прекратится.
А когда узнаешь о людях ты, чей плох
удел,
То знай, что ты о них вопрошён
будешь.
А когда снесёшь носилки ты на
кладбище,
То знай, снесут тебя потом за ними».
Говорил Абу-Амир аль-Басри: «И когда юноша окончил своё
завещание и стихи, я ушёл от него и отправился к себе домой. Когда же настало
утро, я пошёл к нему на заре и увидел, что он уже умер, – да будет милость
Аллаха над ним! И я обмыл его и распорол его карман и нашёл там яхонт, стоящий
много тысяч динаров, и тогда я воскликнул про себя: „Клянусь Аллахом, этот юноша
был до крайности воздержан в этой жизни!“ А потом, похоронив его, я отправился
в Багдад и пришёл ко дворцу халифа и стал ждать выхода ар-Рашида. И когда он
вышел и я встретил его на какой-то дороге, я отдал ему яхонт. И, увидав яхонт,
ар-Рашид узнал его и упал, покрытый беспамятством. И слуги схватили меня, а
когда ар-Рашид очнулся, он сказал слугам: „Отпустите его и отошлите со всею
учтивостью во дворец“.
И слуги сделали так, как он им приказал, и, придя во дворец,
халиф призвал меня и ввёл в свои покои и спросил: «Что делает владелец этого
яхонта?» И я отвечал: «Он умер». И описал халифу его положение. И халиф начал
плакать и воскликнул: «Сын воспользовался, а отец обманулся! – А потом он
крикнул: – О такая-то!»
И к нему вышла женщина, и, увидев меня, она хотела уйти
обратно, но халиф сказал ей: «Подойди сюда, тебе не будет от него дурного». И
женщина вошла и поздоровалась, и халиф бросил ей яхонт, и, увидев его, женщина
закричала великим криком и упала без чувств, а очнувшись от беспамятства, она
сказала: «О повелитель правоверных, что сделал Аллах с моим сыном?» – «Расскажи
ей про него», – сказал халиф. И его начали душить слезы, а я рассказал
женщине про юношу, и она стала плакать и говорила слабым голосом: «Как я
стремлюсь тебя встретить, о прохлада моего глаза! О, если бы я тебя напоила,
когда ты не нашёл поящего! О, если бы я развлекла, когда ты не нашёл
развлекающего».
И затем она пролила слезы и сказала такие стихи:
«Я плачу об изгнанном, что умер и был
один,
И друга он не нашёл, на грусть чтобы
сетовать.
И после величия и близости к милым
всем
Остался он одинок, не видел он
никого.
Все люди ведь видят то, что дни за
собой таят,
И смерть никому из нас остаться не
даст навек.
Изгнанник! Судил господь ему быть в
изгнании,
И сделался от меня далёк он, хоть близок
был.
Хоть смерть отняла надежду встретить
тебя, мой сын,
Мы все-таки встретимся, день счета
когда придёт».
И я спросил: «О повелитель правоверных, разве это твой сын?»
И халиф ответил: «Да. Раньше, чем я получил эту власть, он посещал учёных и
сиживал с праведниками, а когда я получил власть, он стал меня избегать и
отдалился от меня. И я сказал его матери: „Этот ребёнок предался Аллаху
великому, и, может быть, постигнут его беды, и он будет бороться с испытаниями.
Дай ему этот яхонт, он найдёт его в минуту нужды“.
И она дала ему яхонт и упрашивала сына взять его, и тот
исполнил её приказание и взял его, а потом он оставил наш земной мир и исчез от
нас, и отсутствовал, пока не встретил Аллаха, великого, славного, чистый и
богобоязненный».
«Поднимайся, покажи мне его могилу!» – сказал мне потом
халиф, и я вышел с ним, и шёл до тех пор, пока не показал ему могилу. И халиф
стал так рыдать и плакать, что упал без чувств, а очнувшись от беспамятства, он
попросил прощения у Аллаха и воскликнул; «Поистине, мы принадлежим Аллаху и к
нему возвращаемся!» И помолился о благе своего сына. И затем он попросил меня о
дружбе. И я сказал: «О повелитель правоверных, поистине в твоём сыне для меня
величайшее назидание».
И я произнёс такие стихи:
«Изгнанник я, и нигде приюта мне
больше нет.
Изгнанник я, хотя был бы я в родном
городе!
Изгнанник я, ни семьи, ни сына у меня
нет,
И больше ни у кого приюта я не найду!
Ищу я пристанища в мечетях, –
нет, там живу,
И сердце оставить их не может моё
вовек.
Да будет хвала Аллаху, господу всех
миров,
За то, что он милостив и в теле
оставил дух!»
|