Мобильная версия
   

Неизвестный автор «Тысяча и одна ночь»


Неизвестный автор Тысяча и одна ночь
УвеличитьУвеличить

Рассказ о Далиле-Хитрице и Али-Зейбаке каирском (ночи 698—719)

 

Рассказывают также, о счастливый царь, что был во время халифата Харуна ар-Рашида один человек по имени Ахмед-ад-Данаф и другой – по имени Хасан-Шуман. И были они творцами козней и хитростей и совершали дивные дела, и по эй причине наградил халиф Ахмеда-ад-Данафа почётной одеждой и назначил его начальником правой стороны, и наградил он Хасана-Шумана почётной одеждой и назначил его начальником левой стороны, и положил каждому из них жалованье – всякий месяц тысячу динаров. И находилось у каждого из них под рукою сорок человек. И было предписано Ахмеду-ад-Данафу наблюдение за сушей.

И выехали Ахмед-ад-Данаф с Хасаном-Шуманом и теми, кто был под их властью, на копях, и эмир Халидвали был с ними, и глашатай кричал: «Согласно приказанию халифа, нет в Багдаде начальника правой стороны, кроме начальника Ахмеда-ад-Данафа, и нет в Багдаде начальника левой стороны, кроме начальника Хасана-Шумана, и слова их должно слушаться, и уважение к ним обязательно!»

А была в городе старуха по имени Далила-Хитрица, и была у неё дочь, по имени Зейнаб-мошенница; и они услышали крик глашатая, и Зейнаб сказала своей матери Далиле: «Посмотри, матушка, этот Ахмед-ад-Данаф пришёл из Каира, когда его оттуда прогнали, и играл в Багдаде всякие штуки, пока не приблизился к халифу и не стал начальником правой стороны. А тот шелудивый парень, Хасан-Шуман, сделался начальником левой стороны, и у него накрывают стол по утрам и по вечерам, и положено им жалованье – каждому тысяча динаров во всякий месяц. А мы сидим в этом доме без дела, нет нам ни почёта, ни уважения, и нет у нас никого, кто бы за нас попросил».

А муж Далилы был прежде начальником в Багдаде, и ему была положена от халифа каждый месяц тысяча динаров; и он умер и оставил двух дочерей: дочь замужнюю, у которой был сын по имени Ахмед-аль-Лакит, и дочь незамужнюю по имени Зейнаб-мошенница. И Далила умела устраивать хитрости, обманы и плутни и ухитрялась выманивать большую змею из её норы, и Иблис учился у неё хитростям. Её отец был у халифа башенником, и ему полагалось жалованье – каждый месяц тысяча динаров. Он воспитывал почтовых голубей, которые летают с письмами и посланиями, и всякая птица в минуту нужды была халифу дороже, чем какой-нибудь из его сыновей.

И Зейнаб сказала своей матери: «Иди устрой хитрости и плутни, может быть, из-за этого разнесётся о нас слава в Багдаде и будет нам жалованье нашего отца…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Шестьсот девяносто девятая ночь

 

Когда же настала шестьсот девяносто девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Зейнаб-мошенница сказала своей матери: «Иди устрой нам хитрости и плутни, может быть, распространится о нас из-за этого слава в Багдаде и будет нам жалованье нашего отца.

«Клянусь твоей жизнью, о дочка, – сказала Далила, – я сыграю в Багдаде штуки посильнее штук Ахмеда-ад-Данафа и Хасана-Шумана!»

И она поднялась и, закрыв лицо платком, надела одежду факиров и суфиев, и оделась в платье, спускавшееся ей до пят, и в шерстяной халат и повязалась широким поясом. Потом она взяла кувшин, наполнила его водой по горлышко и, положив на отверстие его три динара, прикрыла отверстие куском пальмового лыка. А на шею она надела чётки величиной с вязанку дров, и взяла в руки палку с красными и жёлтыми тряпками, и вышла, говоря: «Аллах! Аллах!» – и язык произносил славословие, а сердце скакало по ристалищу мерзости.

И она начала высматривать, какую бы сыграть в городе штуку, и ходила из переулка в переулок, пока не пришла к одному переулку, выметенному, политому и вымощенному.

И она увидела сводчатые ворота с мраморным порогом и матрибинца-привратника, который стоял у ворот; и был это дом начальника чаушей[588] халифа, и у хозяина дома были поля и деревни, и он получал большое жалованье. И звали его: эмир Хасан Шарр-ат-Тарик[589], и назывался он так лишь потому, что удар опережал у него слово.

И был он женат на красивой женщине и любил её, и в ночь, когда он вошёл к ней, она взяла с него клятву, что он ни на ком, кроме неё, не женится и не будет ночевать вне дома. И в один из дней её муж пошёл в диван и увидел с каждым из эмиров сына идя двоих сыновей. А он как-то ходил в баню и посмотрел на своё лицо в зеркало и увидел, что белизна волос его бороды покрыла черноту, и сказал себе: «Разве тот, кто взял твоего отца, не наделит тебя сыном?»

И потом он вошёл к жене, сердитый. И она сказала ему: «Добрый вечер!» И эмир воскликнул: «Уходи от меня! С того дня, как я увидел тебя, я не видел добра». – «А почему?» – спросила его жена. И он сказал: «В ночь, когда я вошёл к тебе, ты взяла с меня клятву, что я ни на ком, кроме тебя, не женюсь, а сегодня я видел, что у каждого эмира есть по сыну, а у некоторых – двое; и я вспомнил про смерть и про то, что мне не досталось ни сына, ни дочери, а у кого нет сына, о том не вспоминают. Вот причина моего гнева. Ты бесплодная и не несёшь от меня!» – «Имя Аллаха над тобой! – воскликнула его жена. – Я пробила все ступки, толча шерсть и зелья, и нет за мной вины. Задержка от тебя: ты плосконосый мул, и твой белок жидкий – он не делает беременной и не приносит детей». – «Когда вернусь из поездки, женюсь на другой», – сказал эмир. И жена его отвечала: «Моя доля у Аллаха!» И эмир вышел от неё, и оба раскаялись, что поносили друг друга.

И когда жена эмира выглядывала из окна, подобная невесте из сокровищницы – столько было на ней украшений, Далила вдруг остановилась и увидела эту женщину, и заметила на ней украшения и дорогие одежды, и сказала себе: «Нет лучше ловкости, о Далила, чем забрать эту женщину из дома её мужа и оголить её от украшений и одежды и взять все это».

И она остановилась и стала поминать Аллаха под окном дворца, говоря: «Аллах! Аллах!» И жена эмира увидала старуху, одетую в белые одежды, похожую на купол из света и имевшую облик суфиев, которая говорила: «Явитесь, о друзья Аллаха!» И женщины с той улицы высунулись из окон и стали говорить: «Вот явная поддержка Аллаха! От лица этой старицы исходит свет!» И Хатун, жена эмира Хасана, заплакала и сказала своей невольнице: «Спустись, поцелуй руку шейху Абу-Али, привратнику, и скажи ему: „Дай ей войти, этой старице, чтобы мы получили через неё благодать“.

И невольница спустилась и поцеловала привратнику руку и сказала: «Моя госпожа говорит тебе: „Дай этой старице войти к моей госпоже, чтобы она получила через неё благодать…“

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Ночь, дополняющая до семисот

 

Когда же настала ночь, дополняющая до семисот, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что невольница спустилась к привратнику и сказала ему: „Моя госпожа говорит тебе: «Дай этой старице войти к моей госпоже, чтобы она получила через неё благодать – быть, её благодать покроет нас всех“.

И привратник пошёл к Далиле я начал было целовать ей руку, но она не дала ему и сказала: «Отдались от меня, чтобы не испортить мне омовения! Ты тоже суфий – влекомый к Аллаху, наблюдаемый друзьями Аллаха. Аллах освободил тебя от этой службы, о Абу-Али».

А привратнику приходилось с эмира его жалованье за три месяца, и он был стеснён и не знал, как вырвать деньги у этого эмира. «О матушка, напои меня из твоего кувшина, чтобы я получил через тебя благодать», – сказал он Далиле. И та сняла кувшин с плеча и помахала им в воздухе и тряхнула рукой так, что лыко слетело с отверстия кувшина, и три динара упали на землю, и привратник увидел их и подобрал. «Вот нечто от Аллаха! – воскликнул он. – Эта старица – одна из святых с сокровищами! Она разведала про меня и узнала, что я нуждаюсь в деньгах на расходы, и сумела раздобыть мне три динара из воздуха». И он взял динары в руку и сказал Далиле: «Возьми, тётушка, три динара, которые упали на землю из твоего кувшина». И старуха воскликнула: «Отдали их от меня, я из тех людей, которые никогда не занимаются делами мира! Возьми их и истрать на себя, взамен того, что приходится тебе с эмира». – «Вот явная поддержка Аллаха, и это относится к откровениям!» – воскликнул привратник. И невольница поцеловала старухе руку и повела её наверх к своей госпоже.

И Далила вошла и увидела, что госпожа невольницы подобна кладу, с которого сняты талисманы; а Хатун приветствовала её и поцеловала ей руку. «О дочь моя, – сказала старуха, – я пришла к тебе только с советом». И Хатун подала ей еду, и Далила сказала: «О дочка, я ем только райские кушанья и постоянно пощусь. Я нарушаю пост лишь пять дней в году. Но я вижу, о дочка, что ты огорчена, и хочу, чтобы ты мне сказала о причине твоего огорчения». – «О матушка, – ответила Хатун, – в ночь, когда муж вошёл ко мне, я взяла с него клятву, что он не женится на другой; и он увидел детей, и ему захотелось их иметь, и он сказал: „Ты бесплодная!“ А я сказала: „Ты мул, от которого не носят!“ И он вышел сердитый и сказал: „Когда вернусь из поездки, женюсь на другой!“ И я боюсь, о матушка, что он со мной разведётся и возьмёт другую. У него есть деревни и поля и большое жалованье, и если придут к нему дети от другой, они завладеют вместо меня деньгами и деревнями».

«О дочка, – сказала Далила, – разве ты ничего не знаешь о моем шейхе Абу-ль-Хамалате?[590] За всякого, кто в долгах и кто посетит его, Аллах отдаёт его долги, а если посетит его бесплодная, она станет беременной».

«О матушка, – сказала Хатун, – с того дня, как муж вошёл ко мне, я не выходила ни с утешением, ни с поздравлением». – «О дочка, – сказала старуха, – я возьму тебя с собой и отведу к Абу-ль-Хамалату. Переложи на него твою ношу и дай ему обет, может быть твой муж, вернувшись из путешествия, познает тебя и ты понесёшь от него дочку или сына. И тот, кого ты родишь, будь то мальчик или девочка, станет дервишем шейха Абу-ль-Хамалата».

И женщина поднялась и надела все свои украшения и оделась в самое роскошное из бывших у неё платьев и сказала невольнице: «Присматривай за домом!» И невольница ответила: «Слушаю и повинуюсь, о госпожа!»

И потом Хатун спустилась вниз, и её встретил шейх Абу-Али, привратник, и спросил её: «Куда, о госпожа?» И Хатун ответила ему: «Я иду посетить шейха Абу-ль-Хамалата». – «Пост на год для меня обязателен! – воскликнул привратник. – Поистине, эта старица из святых, и она полна святости. Она, о госпожа, одна из святых с сокровищем, так как она мне дала три динара червонного золота и все обо мне открыла, без того чтобы я спросил, и узнала, что я нуждаюсь!»

И старуха вышла, и женщина, жена эмира Хасана Шарр-ат-Тарика, вместе с нею; и Далила-Хитрица говорила женщине: «Если захочет Аллах, о дочка, когда ты посетишь Абу-ль-Хамалата, твоё сердце будет залечено, и ты понесёшь, по изволению великого Аллаха, и полюбит тебя твой муж, эмир Хасан, по благодати этого шейха, и не заставит тебя после этого слушать слова, обидные для твоего сердца». – «Я посещу его, о матушка», – сказала женщина; а старуха подумала: «Где я её оголю и возьму её одежду, когда люди ходят туда и сюда?»

«О дочка, – сказала она женщине, – когда идёшь, иди сзади меня на таком расстоянии, чтобы меня видеть, потому что твоя матушка несёт на себе многие ноши, и всякий, у кого есть ноша, бросает её на меня, и все, у кого есть приношение, дают его мне и целуют мне руку».

И женщина пошла сзади Далилы, далеко от неё, а старуха шла впереди, пока они не дошли до рынка купцов, и браслеты звучали, и монеты бренчали.

И Далила прошла мимо лавки сына одного купца по имени Сиди-Хасан (а он был красивый, без растительности на щеках), и он увидел проходившую женщину и стал искоса на неё поглядывать; и когда старуха заметила это, она подмигнула женщине и сказала ей: «Посиди возле этой лавки, пока я не приду к тебе!»

И женщина исполнила её приказание и села перед лавкой сына купца, и сын купца посмотрел на неё взглядом, оставившим в нем тысячу вздохов; а старуха подошла к нему, приветствовала его и спросила: «Тебя ли зовут Сиди-Хасан, сын купца Мухсина?» И юноша ответил: «Да; кто осведомил тебя о моем имени?» – «Указали мне на тебя люди благие, – ответила старуха. – Знай, что эта девушка – моя дочь. Её отец был купцом, и он умер и оставил ей большие деньги, и она достигла зрелости; а разумные сказали: „Сватай свою дочь, но не сватай за своего сына“. И она в жизни не выходила из дому раньше этого дня. И пришло мне указание, и раздался в сердце моем призыв, чтобы я выдала её за тебя замуж, а если ты бедный, я дам тебе капитал и открою тебе вместо этой лавки две».

И сын купца подумал: «Я просил у Аллаха невесту, и он послал мне три вещи: кошелёк, женщину и одежду».

«О матушка, – сказал он, – прекрасно то, что ты мне посоветовала! Моя мать уже давно говорит мне: „Я хочу тебя женить“, а я соглашаюсь и говорю: „Я женюсь не иначе, как увидев глазами!“[591] – «Поднимайся на ноги и следуй за мной, я покажу её тебе голую», – сказала Далила. И юноша пошёл с ней и взял с собою тысячу динаров, говоря в душе: «Может быть, нам понадобится что-нибудь купить…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Семьсот первая ночь

 

Когда же настала семьсот первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха сказала Хасану, сыну купца Мухсина: „Поднимайся, следуй за мной, я покажу её тебе голую“. И юноша поднялся и пошёл с ней и взял с собой тысячу динаров, говоря в душе: „Может быть, нам что-нибудь понадобится, и это мы купим и выложим установленную плату за заключение условия“.

«Иди от неё вдали, на таком расстоянии, чтобы видеть её глазами», – сказала ему старуха; а сама она думала: «Куда ты пойдёшь с сыном купца, чтобы оголить и его и женщину?» И она пошла (а женщина следовала за ней, а сын купца следовал за женщиной) и подошла к красильне, где был один мастер по имени Хаддж Мухаммед, и был он подобен ножу продавца аронника – срезал и мужское и женское и любил есть фиги и гранаты.

И он услышал звон ножных браслетов и поднял глаза и увидел юношу и девушку, и вдруг старуха села подле него и приветствовала его и спросила: «Ты Хаддж Мухаммед, красильщик?» – «Да, я Хаддж Мухаммед, чего ты потребуешь?» – ответил красильщик. И Далила сказала: «Указали мне на тебя люди благие. Посмотри на эту красивую девушку – это моя дочь, а этот безбородый красивый юноша – мой сын, и я воспитала их и истратила на них большие деньги. Знай» что у меня есть большой шаткий дом. Я подпёрла его деревянными балками, но строитель сказал мне: «Живи в другом месте. Возможно, что дом на тебя упадёт, если не перестроишь его; а потом возвращайся в него и живи в нем». И я вышла поискать себе какого-нибудь жилья, и добрые люди указали мне на тебя, и я хочу поселить у тебя мою дочь и моего сына». – «Пришло к тебе масло на лепёшке!» – подумал красильщик и сказал старухе: «Правильно, у меня есть дом, и гостиная, и комната, но я не могу обойтись без какого-нибудь из этих помещений из-за гостей и феллахов с индиго». – «О сынок, – сказала Далила, – самое большее на месяц или два месяца, пока мы перестроим дом. Мы люди иноземные. Сделай помещение для гостей общим для нас с тобой. Клянусь твоей жизнью, о сынок, если ты потребуешь, чтобы твои гости были нашими гостями, добро им пожаловать, мы и есть будем с ними и спать будем с ними».

И красильщик отдал Далиле ключи: один большой, другой маленький, и ещё ключ кривой, и сказал: «Большой ключ – от дома, кривой – от гостиной и маленький – от комнаты». И Далила взяла ключи, и женщина пошла за нею следом, а сзади неё шёл сын купца. И Далила пришла к переулку и увидела ворота и открыла их и вошла, и женщина тоже вошла; и Далила сказала ей: «О дочка, это дом шейха Абу-ль-Хамалата (и она указала ей на гостиную). Поднимись в комнату и развяжи изар, а я приду к тебе».

И женщина поднялась в комнату и села; и тут пришёл сын купца, и старуха встретила его и сказала: «Посиди в гостиной, а я приведу тебе мою дочь, чтобы ты на неё посмотрел». И юноша вошёл и сел в гостиной, а старуха вошла к женщине, и та сказала ей: «Я хочу посетить Абуль-Хамалата, пока не пришли люди». – «О дочка, мы боимся за тебя», – сказала старуха. «Отчего?» – спросила женщина. И старуха сказала: «Тут мой сын, он дурачок – не отличает лета от зимы и постоянно голый. Он подручный шейха, и если входит к нему девушка, как ты, чтобы посетить шейха, он хватает её серьги, и разрывает ей ухо, и рвёт её шёлковую одежду. Сними же твои драгоценности и платье, а я поберегу это для тебя, пока ты не посетишь шейха».

И женщина сняла украшения и одежду и отдала её старухе; а та сказала: «Я положу их под покровом шейха, и достанется тебе благодать».

И старуха взяла вещи и ушла, оставив женщину в рубахе и штанах, и спрятала вещи в одном месте на лестнице, а затем она вошла к сыну купца и нашла его ожидающим женщину. «Где твоя дочь, чтобы я посмотрел на неё?» – спросил он старуху. И та стала бить себя в грудь. «Что с тобой?» – спросил юноша. И старуха воскликнула: «Пусть не живёт злой сосед, и пусть не будет соседей, которые завидуют! Они видели, как ты входил со мной, и спросили про тебя, и я сказала: „Я высватала моей дочери этого жениха“. И тогда они мне позавидовали и сказали моей дочери: „Разве твоя мать устала содержать тебя, что она выдаёт тебя за прокажённого?“ И я дала ей клятву, что я позволю ей тебя увидеть не иначе, как голым». – «Прибегаю к Аллаху от завистников!» – воскликнул юноша и обнажил руки. И Далила увидела, что они точно серебро, и сказала: «Не бойся ничего! Я дам тебе увидеть её голою, как и она увидит тебя голым». – Пусть приходит и смотрит на меня», – сказал юноша и снял с себя соболью шубу, и кушак, и нож, и всю одежду, так что остался в рубахе и подштанниках, а тысячу динаров он положил в вещи. И старуха сказала ему: «Подай свои вещи, я тебе их поберегу».

И она взяла их и положила их на вещи женщины и понесла все это и вышла в двери и заперла обоих и ушла по своему пути…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Семьсот вторая ночь

 

Когда же настала семьсот вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха, взяв вещи сына купца и вещи женщины, заперла обоих за дверями и ушла своей дорогой». Она оставила то, что с ней было, у одного москательщика и пошла к красильщику и увидела, что тот сидит и ждёт её. «Если захотел Аллах, стало так, что дом вам понравился?» – спросил он. И Далила ответила: «В нем – благодать, и я иду за носильщиками, которые принесут наши вещи и ковры. Мои дети захотели хлеба с мясом; возьми же этот динар, приготовь им хлеба с мясом и пойди пообедай с ними». – «А кто будет стеречь красильню, в которой чужие вещи?» – спросил красильщик. «Твой малый», – отвечала Далила. И красильщик сказал: «Пусть так!» И, взяв блюдо, он пошёл готовить обед.

Вот что было с красильщиком, и речь о нем ещё впереди. Что же касается старухи, то она взяла от москательщика вещи женщины и сына купца, вошла в красильню и сказала малому красильщика: «Догоняй твоего хозяина, а я не двинусь, пока вы оба не придёте». – «Слушаю и повинуюсь!» – ответил малый. А Далила взяла все, что было в красильне.

И вдруг подошёл один ослятник, гашишеед, который уже неделю был без работы, и старуха сказала ему: «Поди сюда, ослятник! – И когда он подошёл, спросила: – знаешь ли ты моего сына, красильщика?» – «Да, я его знаю», – ответил ослятник. И старуха сказала: «Этот бедняга разорился, и на нем остались долги, и всякий раз, как его сажают в тюрьму, я его освобождаю. Мы желаем подтвердить его бедность, и я иду отдать вещи их владельцам и хочу, чтобы ты дал мне осла. Я отвезу на нем людям их вещи, а ты возьми этот динар за наём осла, а после того как я уйду, ты возьмёшь ручную пиалу, вычерпаешь все, что есть в горшках, и разобьёшь горшки и кувшины, чтобы, когда придёт следователь от кади, в красильне ничего не нашлось». – «Милость хозяина лежит на мне, и я сделаю для него что-нибудь ради Аллаха», – ответил ослятник. И старуха взяла вещи и взвалила их на осла, и покрыл её покрывающий, и она отправилась домой.

И когда она пришла к своей дочери Зейнаб, та сказала ей: «Моё сердце с тобой, матушка! Какие ты устроила плутни?» И старуха отвечала: «Я устроила четыре плутни с четырьмя человеками: сыном купца, женой чауша, красильщиком и ослятником, и привезла тебе все их вещи на осле ослятника». – «О матушка, – сказала Зейнаб, – ты не сможешь больше пройти по городу из-за чауша, вещи жены которого ты забрала, и сына купца, которого ты оголила, и красильщика, из чьей красильни ты взяла вещи, и ослятника, владельца осла». – «Ах, доченька, – ответила Далила, – я беспокоюсь только из-за ослятника: он меня узнает».

Что же касается мастера-красильщика, то он приготовил хлеб с мясом, и поставил его на голову своего слуги, и прошёл мимо красильни и увидел ослятника, который бил горшки, и не осталось в красильне ни тканей, ни вещей, и увидел он, что красильня разрушена. «Подними руку, ослятник», – сказал он ему. И ослятник поднял руку и воскликнул: «Слава Аллаху за благополучие, хозяин! Моё сердце болит о тебе». – «Почему и что со мной случилось?» – спросил красильщик. И ослятник сказал: «Ты разорился, и тебе написали свидетельство о разорении». – «Кто тебе сказал?» – спросил красильщик. И ослятник молвил: «Твоя мать мне сказала, и она велела мне разбить горшки и вычерпать кувшины, боясь, что когда придёт следователь, он, может быть, что-нибудь найдёт в красильне». – «Аллах да обманет далёкого![592] – воскликнул красильщик. – Моя мать давно умерла!» И он принялся бить себя рукою в грудь и воскликнул: «Пропало моё имущество и имущество людей!» И тогда ослятник заплакал и воскликнул: «Пропал мой осел!» И потом он сказал красильщику: «Верни мне твоего осла от твоей матери, красильщик!» И красильщик вцепился в ослятника и стал бить его кулаками, говоря: «Приведи мне старуху!» А ослятник говорил: «Приведи мне осла!» И люди собрались вокруг них…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Семьсот третья ночь

 

Когда же настала семьсот третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что красильщик вцепился в ослятника, а ослятник вцепился в красильщика, и они начали драться, и каждый из них обвинял другого. И вокруг них собрались люди, и один из них спросил: „Что у вас за история, о мастер Мухаммед?“ И ослятник воскликнул: „Я расскажу вам эту историю!“ И он рассказал о том, что с ним случилось, и сказал: „Я думал, что я заслужил благодарность мастера, но, когда он меня увидел, он стал бить себя в грудь и сказал: „Моя мать умерла!“ И я тоже требую от него моего осла, так как он устроил со мной эту штуку, чтобы погубить моего осла“.

«О мастер Мухаммед, – сказали люди, – ты, значит, знаешь эту старуху, раз ты доверил ей красильню и то, что там было?» – «Я её не знаю, – отвечал красильщик, – и она только сегодня у меня поселилась с сыном и дочерью». – «По совести, – сказал кто-то, – красильщик отвечает за осла».

«В чем основание этого?» – спросили его. И он сказал: «В том, что ослятник был спокоен и отдал своего осла старухе, только когда увидал, что красильщик доверил свою красильню и то, что в ней было». – «О мастер, – сказал тогда кто-то, – если ты поместил её у себя, ты обязан привести ослятнику его осла».

И потом они пошли, направляясь к дому красильщика, и речь о них ещё будет. Что же касается сына купца, то он ждал прихода старухи, – но та не приводила своей дочери; а женщина ждала, что старуха принесёт ей позволенье от своего сына, увлечённого к Аллаху, подручного шейха Абу-ль-Хамалата, – но старуха не возвращалась к ней. И Хатун поднялась, чтобы посетить шейха. И вдруг сын купца сказал ей, когда она входила: «Поди сюда! Где твоя мать, которая привела меня, чтобы я на тебе женился?» – «Моя мать умерла, – отвечала женщина. – А ты сын той старухи, увлечённый Аллахом, подручный шейха Абу-ль-Хамалата?» – «Это не моя мать, – сказал сын купца, – эта старуха – обманщица. Она обманула меня и взяла мою одежду и тысячу динаров». – «Меня она тоже обманула и привела сюда, чтобы я посетила Абу-ль-Хамалата, и оголила меня», – сказала женщина. И сын купца стал ей говорить: «Я узнаю, где моя одежда и тысяча динаров, только от тебя!» А женщина говорила: «Я узнаю, где мои вещи и драгоценности, только от тебя! Приведи ко мне твою мать!»

И вдруг вошёл к ним красильщик и увидел, что сын купца голый и женщина тоже голая, и сказал: «Говорите, где ваша мать!» И женщина рассказала обо всем, что ей выпало, и сын купца рассказал обо всем, что с ним случилось; и красильщик воскликнул: «Пропало моё имущество и имущество людей!» А ослятник воскликнул: «Пропал мой осел!» – «Эта старуха – обманщица, – сказал красильщик. – Выходите, чтобы я запер дверь». – «Для тебя будет позором, что мы вошли к тебе в дом одетые, а выходим голые», – сказал сын купца. И красильщик одел его и одел женщину и отправил её домой, и речь о ней ещё будет после прибытия её мужа из путешествия.

Что же касается красильщика, то он запер красильню и сказал сыну купца: «Пойдём с нами искать старуху, чтобы отдать её вали». И сын купца пошёл с ними, и ослятник был с ними тоже. И они вошли в дом вали и пожаловались ему, и вали спросил: «О люди, в чем ваше дело?» И они рассказали ему, что случилось. И вали сказал: «А сколько в городе старух! Идите ищите её и схватите, а я заставлю её сознаться». И они стали ходить и искать Далилу, и речь о них ещё будет.

Что же касается старухи Далилы-Хитрицы, то она сказала своей дочери Зейнаб: «О дочка, я хочу устроить штуку». – «О матушка, я боюсь за тебя», – сказала Зейнаб. И старуха молвила: «Я точно шелуха бобов: не даюсь ни воде, ни огню!» И старуха поднялась и надела платье служанки из служанок вельмож и пошла, высматривая, какую бы устроить плутню. Она прошла мимо переулка, устланного тканями, где висели светильники, и услышала там певиц и удары в бубны, и увидала невольницу, на плече которой сидел мальчик в рубашке, вышитой серебром, и на нем была красивая одежда, а на голове у него был тарбуга, окаймлённый жемчугом; на шее у мальчика висело золотое ожерелье с драгоценными камнями, и на нем был надет бархатный плащ.

А этот дом принадлежал начальнику купцов в Багдаде, и ребёнок был его сыном; и была у него ещё дочь, невинная, за которую посватались, и они в этот день справляли свадьбу. И у её матери собралось много женщин и певиц, и всякий раз, как мать мальчика входила или выходила, ребёнок цеплялся за неё. И она кликнула невольницу и сказала ей: «Возьми твоего господина, поиграй с ним, пока собрание не разойдётся».

А старуха Далила вошла и увидела мальчика на плече невольницы и спросила её: «Что у твоей госпожи сегодня за торжество?» И невольница ответила: «Она справляет свадьбу своей дочери, и у неё певицы». И тогда старуха сказала в душе: «О Далила, нет лучше плутни, как взять этого ребёнка у невольницы…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Семьсот четвёртая ночь

 

Когда же настала семьсот четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха сказала в душе: „О Далила, нет лучше плутни, как взять этого ребёнка у невольницы! И затем воскликнула: «О злосчастный позор!“ – и вынула из-за пазухи маленькую медную бляшку, похожую на динар.

А невольница была дурочка, и старуха сказала ей: «Возьми этот динар, пойди к твоей госпоже и скажи ей: „Умм-аль-Хайр за тебя радуется, и твои милости её обязывают; и в день собрания она придёт со своими дочерьми, и они наградят горничных подарками“. – „О матушка, – сказала невольница, – а как же этот мой господин? Всякий раз, как он видит свою мать, он цепляется за неё“. – „Подай его мне, он побудет со мной, пока ты сходишь и вернёшься“, – сказала старуха. И невольница взяла медную бляшку и вошла в дом, а старуха взяла ребёнка и, выйдя в переулок, сняла с него украшения и одежды, которые на нем были, и сказала в душе: „О Далила, ловкость лишь в том, чтобы, так же как ты сыграла штуку с невольницей и взяла у неё ребёнка, устроить ещё плутню и оставить мальчика в залог за какую-нибудь вещь ценой в тысячу динаров!“

И она пошла на рынок торговцев драгоценностями и увидела еврея-ювелира, перед которым была корзина, полная драгоценностей, и сказала себе: «Ловкость лишь в том, чтобы схитрить с этим евреем, взять у него драгоценностей на тысячу динаров и оставить этого ребёнка за них в залог».

И еврей посмотрел и увидел ребёнка со старухой и узнал, что это сын начальника купцов. А у этого еврея было много денег, и он завидовал своему соседу, если тот продавал что-нибудь, а он не продавал.

«Чего ты потребуешь, о госпожа?» – спросил он. И Далила сказала: «Ты, мастер Азра, еврей?» (Она раньше спросила, как его зовут.) «Да», – ответил еврей. И Далила сказала: «Сестру этого ребёнка, дочь начальника купцов, сосватали, сегодня справляют её свадьбу, и ей нужны драгоценности. Дай же нам две пары золотых ножных браслетов, пару золотых запястий, жемчужные серьги, кушак, кинжал и перстень».

И она взяла у него вещей на тысячу динаров и сказала: «Я возьму эти драгоценности и посоветуюсь; что им понравится, они заберут, и я принесу тебе за это деньги, а ты подержи этого мальчика у себя». – «Дело будет так, как ты хочешь», – ответил ювелир.

И Далила взяла драгоценности и пошла домой. И её дочь спросила: «Какие плутни ты устроила?» И старуха отвечала: «Я сыграла одну штуку: взяла сына начальника купцов и раздела его, а потом пошла и заложила его за вещи в тысячу динаров и забрала их у одного еврея». – «Ты не сможешь больше ходить по городу», – сказала ей её дочь.

Что же касается невольницы, то она вошла к своей госпоже и сказала ей: «О госпожа, Умм-аль-Хайр желает тебе мира и радуется за тебя, а в день собрания она придёт со своими дочерьми, и они принесут подарок». – «А где твой господин?» – спросила её госпожа; и невольница ответила: «Я оставила его у неё, боясь, что он за тебя уцепится, и она дала мне подарок для певиц». И госпожа невольницы сказала начальнице певиц: «Возьми твой подарок». И та взяла его и увидела, что это медная бляшка.

«Спустись, о распутница, посмотри, где твой господин», – сказала хозяйка невольницы. И девушка спустилась и не нашла ни ребёнка, ни старухи, – и она закричала и упала лицом вниз, и сменилась радость их печалью.

И вдруг пришёл начальник купцов. И жена его рассказала ему обо всем, что случилось, и он вышел искать своего сына, и каждый из купцов начал искать на какойнибудь дороге.

И начальник купцов искал до тех пор, пока не увидел своего сына голым возле лавки еврея, и тогда он спросил его: «Это мой сын?» – «Да», – отвечал еврей. И отец мальчика взял его и от сильной радости не стал спрашивать про его одежду.

Что же касается еврея, то, увидев, что купец взял своего сына, он уцепился за него и воскликнул: «Аллах да поможет против тебя халифу!» – «Что с тобой, о еврей?» – спросил купец; и еврей сказал: «Старуха взяла у меня драгоценностей для твоей дочери на тысячу динаров и заложила у меня этого ребёнка. Я только потому ей и дал их, что она оставила у меня этого ребёнка в залог за то, что взяла; и я бы не доверился ей, если бы не знал, что этот ребёнок – твой сын». – «Моей дочери не нужно драгоценностей. Принеси мне одежду ребёнка», – сказал купец. И еврей закричал: «Ко мне, о мусульмане!» И вдруг подошли ослятник, красильщик и сын купца, которые ходили и искали старуху.

И они спросили купца и еврея о причине их перебранки, и те рассказали им, что случилось, и тогда они сказали: «Эта старуха – обманщица, и она обманула нас раньше, чем вас».

И они рассказали обо всем, что случилось у них со старухой, и начальник купцов сказал: «Раз я нашёл своего сына, то одежда – выкуп за него, а если эта старуха мне попадётся, я потребую одежду от неё».

И начальник купцов отправился со своим сыном к его матери, и та обрадовалась, что ребёнок цел; а что до еврея, то он спросил тех троих: «А вы куда идёте?» И они ответили: «Мы хотим искать старуху». – «Возьмите меня с собой, – сказал еврей, и потом он спросил: – Есть ли среди вас кто-нибудь, кто её узнает?» – «Я её узнаю!» – воскликнул ослятник. И еврей сказал: «Если мы пойдём вместе, нам невозможно будет её найти, и она от нас убежит. Пусть каждый из нас пойдёт по какой-нибудь дороге, а встреча наша будет у лавки хаджи Масуда, цирюльника-магрибинца».

И каждый из них пошёл по одной из дорог, а в это время Далила вышла, чтобы устроить новую плутню.

И её увидел ослятник и, узнав её, уцепился за неё и крикнул: «Горе тебе! Ты давно занимаешься таким делом?» – «Что с тобой?» – спросила старуха. И ослятник воскликнул: «Мой осел! Подай его!» – «Скрывай то, что скрыл Аллах, о сын мой, – сказала старуха. – Ты требуешь своего осла или вещи людей?» – «Я требую только моего осла», – ответил ослятник. И старуха сказала: «Я увидела, что ты бедный, и поставила твоего осла у цирюльника-магрибинца. Стань поодаль, а я дойду до него и скажу ему ласково, чтобы он его тебе отдал». И она подошла к магрибинцу и поцеловала ему руку и заплакала. И цирюльник спросил её: «Что с тобой?» И она сказала: «О дитя моё, посмотри на моего сына, который там стоит. Он был болен и простудился, и воздух испортил ему разум. А он раньше покупал ослов, и теперь он говорит, когда встаёт: „Мой осел“, – и когда сидит, говорит: „Мой осел“, – и когда ходит, говорит: „Мой осел“. И один из врачей сказал мне, что он помрачился в уме и что его вылечишь, только вырвав ему два зуба и дважды прижегши ему виски. Возьми же этот динар, позови его и скажи ему: „Твой осел у меня“. – „Поститься год для меня обязательно! – воскликнул цирюльник. – Я, право, отдам ему его осла прямо в руки“.

А у него было два мастера, и он сказал одному из них: «Пойди накали два гвоздя». И потом он позвал ослятника, а старуха ушла своей дорогой.

И когда ослятник подошёл к нему, цирюльник сказал: «Твой осел у меня, о бедняга! Пойди сюда, возьми его: клянусь жизнью, я отдам его тебе прямо в руки». И затем он взял ослятника, и тот вошёл с ним в тёмную комнату, и вдруг магрибинец ударил его кулаком, и он упал, и его потащили и связали ему руки и ноги, и магрибинец вырвал ему два зуба и два раза прижёг ему виски, а потом оставил его.

И ослятник поднялся и спросил его: «О магрибинец, почему ты сделал со мной такое дело?» И цирюльник ответил: «Потому, что твоя мать рассказала мне, что ты помрачился в уме, так как простудился, когда был болен, и что, когда ты встаёшь, ты говоришь: „Мой осел“, и когда сидишь, говоришь: „Мой осел“. Вот он, твой осел, у тебя в руках!» – «Тебе достанется от Аллаха за то, что ты вырвал мне клыки!» – воскликнул ослятник. И магрибинец сказал: «Твоя мать мне так сказала», – и рассказал ослятнику обо всем, что она ему говорила. «Аллах да сделает её жизнь тяжёлой!» – воскликнул ослятник. И потом они с магрибинцем ушли, препираясь, и магрибинец оставил свою лавку, а вернувшись в лавку, магрибинец не нашёл в ней ничего: когда он ушёл с ослятником, старуха взяла все, что было у него в лавке, и пошла к своей дочери и рассказала ей обо всем, что ей выпало и что она сделала.

Что же касается цирюльника, то, увидев, что его лавка пуста, он вцепился в ослятника и сказал ему: «Приведи мне твою мать!» Ослятник воскликнул: «Это не моя мать, это обманщица, которая обманула много людей и взяла моего осла!»

И вдруг подошёл красильщик, еврей и сын купца, и они увидели, что магрибинец вцепился в ослятника, а ослятнику прижгли виски, и спросили его: «Что с тобой случилось, ослятник?» И ослятник рассказал им обо всем, что с ним произошло, и магрибинец тоже рассказал свою историю, и они воскликнули: «Эта старуха – обманщица, которая обманула нас!» – и рассказали обо всем ослятнику и цирюльнику, что случилось.

И магрибинец запер свою лавку и прошёл с ними к дому вали, и они сказали вали: «Мы узнаем о наших обстоятельствах и о нашем имуществе только от тебя!» – «А сколько в городе старух! – сказал вали. – Есть ли среди вас кто-нибудь, кто её узнает?» – «Я её узнаю, – сказал ослятник, – но только дай нам десять твоих приближённых». И ослятник вышел с приближёнными вали, а остальные шли позади них. И он стал кружить со всеми ими по городу, и вдруг подошла старуха Далила, и ослятник с приближёнными вали схватил её, и они пошли с ней к вали и остановились под окнами дворца, ожидая, пока вали выйдет.

И потом приближённые вали заснули, так как подолгу не спали у вали, и старуха тоже представилась спящей, и ослятник с товарищем тоже заснули; и тогда Далила ускользнула от них и вошла в гарем и, поцеловав руку у госпожи гарема, спросила её: «Где вали?» – «Спит. Что ты хочешь?» – спросила госпожа гарема. И Далила сказала: «Мой муж продаёт рабов, и он дал мне пятерых невольников, чтобы я их продала, а сам уехал. И вали встретил меня и приторговал их у меня за тысячу динаров и ещё двести динаров мне и сказал: „Приведи их к дому!“ И вот я их привела…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Семьсот пятая ночь

 

Когда же настала семьсот пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха вошла в гарем вали и сказала его жене: „Вали сторговал у меня невольников за тысячу динаров и двести динаров мне в придачу и сказал: „Приведи их к дому!“ И вот я их привела“.

А у вали была тысяча динаров, и он сказал своей жене: «Прибереги их, мы купим на них невольников». И, услышав от старухи такие слова, она поверила, что её муж так сделал, и спросила: «Где невольники?» И старуха ответила: «О госпожа, они спят под окном дворца, в котором ты находишься!» И госпожа выглянула из окна и увидела магрибинца, одетого в одежду невольников, и сына купца в облике невольника, и красильщика с ослятником и евреем, имевших облик бритых невольников, и сказала: «Каждый из этих невольников лучше, чем тысяча динаров».

И она открыла сундук и дала старухе тысячу динаров и сказала: «Иди, а когда вали встанет после сна, мы возьмём у него для тебя двести динаров». – «О госпожа, – сказала старуха, – сто динаров из них будут для тебя под кувшином с питьём, которое ты пила, и другую сотню сбереги мне у себя, пока я не приду. О госпожа, выведи меня через потайную дверь», – сказала она потом. И жена вали вывела старуху через дверь, и скрыл её скрывающий, и она пошла к своей дочери.

«О матушка, что ты ещё сделала?» – спросила её Зейнаб. И она ответила: «О дочка, я сыграла штуку и взяла у жены вали эту тысячу динаров и продала ей тех пятерых: ослятника, еврея, красильщика, цирюльника и сына купца, и сделала их невольниками. Но только, о дочка, никто для меня не вреднее, чем ослятник: он меня узнает». – «О матушка, – сказала ей Зейнаб, – посиди дома. Довольно того, что ты сделала! Не всякий раз остаётся цел кувшин!»

А что касается вали, то, когда он встал после сна, его жена сказала ему: «Я порадовалась за тебя пяти невольникам, которых ты купил у старухи». – «Каким невольникам?» – спросил вали. И его жена воскликнула: «Зачем ты от меня скрываешь? Если захочет Аллах, они станут, как и ты, обладателями высоких должностей». – «Клянусь жизнью моей головы, я не покупал невольников! Кто это сказал?» – воскликнул вали. И жена его молвила: «Старуха посредница, у которой ты сторговал их и обещал дать за них тысячу динаров и ещё двести ей». – «А ты отдала ей деньги?» – спросил вали. И жена его ответила: «Да, я видела невольников собственными глазами, и на каждом из них одежда, которая стоит этой тысячи динаров. И я послала к ним начальников и поручила их им».

И вали спустился вниз и увидел еврея, ослятника, магрибинца, красильщика и сына купца и спросил: «О начальники, где те пять невольников, которых мы купили у старухи за тысячу динаров?» – «Здесь нет невольников, – ответили начальники, – и мы видели только этих пятерых, которые взяли старуху и схватили её. Мы все заснули, а старуха ускользнула и вошла в гарем» и потом невольница пришла и спросила: «Те пятеро, которых привела старуха, с вами?» И мы сказали: «Да». И вали воскликнул: «Клянусь Аллахом, это самая большая плутня!» А те пятеро говорили: «Мы узнаем о наших вещах только от тебя!» – «Старуха, ваша спутница, продала вас мне за тысячу динаров», – сказал вали. И пятеро воскликнули: «Это не дозволено Аллахом! Мы – свободные, не продажные, и мы пойдём с тобой к халифу». – «Никто не показал ей дорогу к моему дому, кроме вас, – сказал вали. – Но если так, я вас продам на корабли, каждого за двести динаров».

А пока это все происходило, эмир Хасан Шарр-атТарик вдруг вернулся из поездки и увидел, что его жена раздета. И она рассказала ему, что случилось, и эмир воскликнул: «Нет у меня ответчика, кроме вали!» И он пришёл к вали и сказал: «Как ты позволяешь старухам ходить по городу и обманывать людей и отнимать у них имущество? Это на твоей ответственности, и я узнаю о вещах моей жены только от тебя!»

И потом он спросил тех пятерых: «В чем ваше дело?» И они рассказали ему обо всем, что случилось, и эмир воскликнул; «Вы обижены!» И он обратился к вали и спросил его: «За что ты их держишь в заключении?» И вали ответил: «Никто не показал старухе дороги к моему дому, кроме этих пяти, и она взяла мои деньги, тысячу динаров, и продала их в гарем».

И те пятеро сказали: «О эмир Хасан, ты наш поверенный в этом деле!» А потом вали сказал эмиру Хасану: «Вещи твоей жены за мной, и я отвечаю за старуху, но кто из вас её узнает?» И все сказали: «Мы её узнаем! Пошли с нами десять начальников, и мы схватим её!» И вали дал им десять начальников, и ослятник сказал им: «Следуйте за мной, я узнаю её по голубым глазам!»

И вдруг старуха Далила вышла из переулка, и её схватили и пошли с ней к дому вали; и когда вали её увидел, он спросил её: «Где вещи людей?» – «Я их не брала и не видала», – ответила старуха. И вали сказал тюремщику: «Запри её у себя до завтра». Но тюремщик воскликнул: «Я не возьму её и не запру, так как боюсь, что она устроит плутню и мне придётся отвечать».

И вали сел на коня и, взяв с собой старуху и всех тех людей, выехал с ними на берег Тигра и, призвав факелоносца, велел ему привязать старуху к кресту за волосы. И факелоносец подтянул старуху на блоке и поставил десять человек сторожить её, а вали отправился домой; и наступил мрак, и сон одолел сторожей.

А случилось так, что один бедуин услышал, как ктото говорил своему товарищу: «Слава Аллаху за благополучие! Куда это ты отлучался?» И тот ответил: «В Багдад, и я ел там на обед пирожки с мёдом». И бедуин воскликнул: «Непременно пойду в Багдад и поем пирожков с мёдом» (а он в жизни их не видал и не входил в Багдад). И он сел на коня и поехал, говоря про себя: «Пирожков поесть прекрасно! Клянусь честью арабов, я буду есть только пирожки с мёдом…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Семьсот шестая ночь

 

Когда же настала семьсот шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что бедуин сел на коня и захотел поехать в Багдад и отправился, говоря в душе: „Поесть пирожков прекрасно! Клянусь честью арабов, я буду есть только пирожки с мёдом“.

И он приблизился к кресту Далилы, и та услышала, как он говорит себе эти слова, а бедуин обратился к Далиле и спросил её: «Что такое?» И Далила воскликнула: «Я под твоей защитой, о шейх арабов!» – «Аллах уже защитил тебя, – ответил бедуин. – По какой причине тебя распяли?» – «У меня есть враг – масленник, который жарит пирожки, – отвечала Далила. – Я остановилась, чтобы что-то купить у него, и плюнула, и плевок попал на пирожки, и масленник пожаловался на меня судье, и судья велел меня распять и сказал: „Я постановлю, чтобы вы взяли десять ритлей пирожков с мёдом и заставили её съесть их на кресте. Если она их съест, развяжите её, а если нет, оставьте её распятой“. А душа моя не принимает сладкого». – «Клянусь честью арабов, – воскликнул бедуин, – я приехал с кочевья только для того, чтобы поесть пирожков с мёдом, и я съем их вместо тебя!» – «Эти пирожки съест только тот, кто подвесится на моё место!» – сказала Далила.

И хитрость над бедуином удалась, и он отвязал Далилу, и та привязала его на своё место, после того как сняла с него бывшую на нем одежду, а потом она надела его одежду на себя, повязалась его тюрбаном, села на его коня и поехала к своей дочери. «Что это за наряд?» – спросила Зейнаб. И Далила ответила: «Меня распяли». И она рассказала ей, что случилось у неё с бедуином.

Вот что было с нею. Что же касается сторожей, то когда один из них очнулся, он разбудил своих людей, и они увидели, что день уже взошёл. И один из них поднял глаза и сказал: «Эй, Далила!» И бедуин ответил: «Клянусь Аллахом, мы не станем есть балилы! Принесли вы пирожки с мёдом?» – «Это человек из бедуинов», – сказали другие сторожа. И первый спросил: «О бедуин, где Далила и кто её отвязал?» – «Я отвязал её, – ответил бедуин. – Она не будет есть пирожков насильно, потому что её душа их не принимает».

И сторожа поняли, что бедуин не знает об её обстоятельствах и что она сыграла с ним штуку, и стали спрашивать друг друга: «Убежим мы или останемся, чтобы получить сполна то, что назначил для нас Аллах?»

И вдруг пришёл вали с толпой тех, кого Далила обманула, и вали сказал начальникам: «Поднимайтесь, отвязывайте Далилу!» И бедуин воскликнул: «Мы не станем есть балилы! Принесли вы пирожков с мёдом?» И вали поднял глаза к крестовине и увидал на ней бедуина вместо старухи и спросил начальников: «Что это такое?» – «Пощады, о господин!» – вскричали они. И вали воскликнул: «Расскажите мне, что случилось!» И начальники сказали: «Мы не спали с тобой, когда были на страже, и мы сказали себе: „Далила на кресте!“ – и задремали, а когда очнулись, то увидели этого бедуина распятым. И вот мы перед тобой».

«О люди, это обманщица, и пощада Аллаха вам дана!» – сказал вали. И бедуина развязали, а он уцепился за вали и сказал: «Аллах да поможет против тебя халифу! Я узнаю о моем коне и моей одежде только от тебя!»

И вали расспросил его и бедуин рассказал ему свою историю, и вали удивился и спросил: «Почему ты её отвязал?» – «Я не знал, что она обманщица», – отвечал бедуин. И собравшиеся сказали: «Мы узнаем о наших пещах только от тебя, о вали! Мы передали её тебе, и ты стал за неё ответственным, и мы пойдём с тобой в диван халифа».

А Хасан Шарр-ат-Тарик пришёл в диван и вдруг видит: идут вали, бедуин и те пятеро, и они говорят: «Мы обижены!» – «Кто вас обидел?» – спросил халиф. И каждый из пришедших выступил вперёд и рассказал, что с ним случилось, вплоть до вали, который сказал: «О повелитель правоверных, она меня обманула и продала мне этих пятерых за тысячу динаров, хотя они свободные». – «Все, что у вас пропало, – за мной, – молвил халиф, и приказал вали: – Я обязываю тебя поймать старуху!»

И вали потряс воротником[593] и воскликнул: «Я не возьму на себя этой обязанности, после того как я повесил её на кресте и она сыграла штуку с этим бедуином, так что он её освободил и она повесила его на своё место и взяла его коня и одежду». – «Что же, мне обязать кого-нибудь, кроме тебя?» – спросил халиф. И вали сказал: «Обяжи Ахмеда-ад-Данафа: ему идёт каждый месяц тысяча динаров, и у Ахмеда-ад-Данафа приближённых сорок один человек, и каждый из них имеет в месяц сто динаров». – «О начальник Ахмед!» – сказал халиф). И Ахмед отвечал: «Я перед тобою, о повелитель правоверных!» И тогда халиф молвил: «Я обязываю тебя привести старуху». И Ахмед ответил: «Я ручаюсь, что приведу её!» И затем халиф задержал тех пятерых и бедуина у себя…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Шестьсот седьмая ночь

 

Когда же настала семьсот седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда халиф обязал Ахмеда-адДанафа привести старуху, тот воскликнул: „Я отвечаю за неё, о повелитель правоверных!“

И затем он пришёл со своими приближёнными в казарму, и они стали говорить друг другу: «Как же мы её схватим и сколько в городе старух?»

И один из них, по имени Али-Катф-аль-Джамаль, сказал Ахмеду-ад-Данафу: «О чем это вы советуетесь с Хасаном-Шуманом? Разве Хасан-Шуман – великое дело?» И Хасан воскликнул: «О Али, как это ты унижаешь меня! Клянусь величайшим именем Аллаха, я не буду на этот раз вам товарищем!»

И он вышел сердитый, а Ахмед-ад-Данаф сказал: «О молодцы, каждый начальник пусть возьмёт десять человек и пойдёт в какой-нибудь квартал искать Далилу».

И Али-Катф-аль-Джамаль пошёл с десятью человеками, и всякий начальник сделал то же, и каждый отряд пошёл в какой-нибудь квартал; а прежде чем отправиться и разойтись, они сказали: «Наша встреча будет на такойто улице, в таком-то переулке».

И в городе разнеслась весть, что Ахмед-ад-Данаф обязался схватить Далилу-Хитрицу, и Зейнаб сказала: «О матушка, если ты ловкая, сыграй штуку с Ахмедом-адДанафом и его людьми». – «О дочка, я не боюсь никого, кроме Хасана-Шумана», – сказала Далила. И её дочь воскликнула: «Клянусь жизнью моих кудрей, я заберу для тебя одежду этих сорока и одного!»

И она поднялась и, надев одежду и покрывало, пришла к одному москательщику, у которого была комната г двумя дверями, поздоровалась с ним, дала ему динар и сказала: «Возьми этот динар в подарок за твою комнату и отдай мне её до конца дня». И москательщик дал ей ключи, и Зейнаб пошла и привезла ковры на осле ослятника, и устлала комнату, и положила под каждым портиком скатерть с кушаньем и, вином, и потом стала у двери с открытым лицом.

И вдруг подошёл Али-Катф-аль-Джамаль со своими людьми, и Зейнаб поцеловала ему руку, и Али увидел, что это красивая женщина, и полюбил её и спросил: «Чего ты хочешь?» – «Ты начальник Ахмед-ад-Данаф?» – спросила его Зейнаб. И Али сказал: «Нет, я один из его людей, и меня зовут Али-Катф-аль-Джамаль». – «Куда вы идёте?» – спросила Зейнаб. И Али ответил: «Мы ходим и ищем одну старуху обманщицу, которая взяла чужие вещи, и мы желаем её схватить. А ты кто такая и каково твоё дело?» – «Мой отец был виноторговцем в Мосуле, – ответила Зейнаб. – Он умер и оставил мне большие деньги, и я приехала в этот город, боясь судей. И я спросила людей, кто меня защитит, и мне сказали: „Не защитит тебя никто, кроме Ахмеда-адДанафа“. – „Сегодня ты вступишь под его защиту“, – сказали ей люди Али-Катф-аль-Джамаля. И Зейнаб сказала им: „Пожелайте залечить моё сердце, съев кусочек и выпив глоток воды“.

И когда они согласились, Зейнаб ввела их в дом, и они поели и напились, и она подложила им в пищу банджа и одурманила их и сняла с них их вещи; и то же, что она сделала с ними, она сделала и с остальными.

А Ахмед-ад-Данаф ходил и искал Далилу, но не нашёл её и не увидел ни одного из своих приближённых. И он подошёл к той женщине, и Зейнаб поцеловала ему руку, и он увидел её и полюбил, и она спросила его: «Ты начальник Ахмед-ад-Данаф?» – «Да, а ты кто?» – спросил он. И Зейнаб ответила: «Я чужеземка из Мосула, и мой отец был виноторговцем, и умер, и оставил мне много денег, и я приехала с ними сюда, боясь судей. И я открыла эту винную лавку, и вали обложил меня налогом, и я хочу быть у тебя под защитой. А то, что берет вали, достойнее получать тебе». – «Не давай ему ничего, и добро тебе пожаловать!» – воскликнул Ахмед-ад-Данаф. И Зейнаб сказала ему: «Пожелай залечить моё сердце и поешь моего кушанья». И Ахмед-ад-Данаф вошёл и поел и выпил вина и упал навзничь от опьянения, и Зейнаб одурманила его банджем и забрала его одежду; и она нагрузила это все на коня бедуина и на осла ослятника, и разбудила Али-Катф-аль-Джамаля, и ушла.

И когда Али очнулся, он увидел себя голым и увидал, что Ахмед-ад-Данаф и его люди одурманены. И тогда он разбудил их средством против банджа, и, очнувшись, они увидели себя голыми, и Ахмед-ад-Данаф сказал: «Что это за дело, о молодцы? Мы ходим и ищем старуху, чтобы изловить её, а эта распутница изловила нас. Вот будет радость из-за нас Хасану-Шуману! Но подождём, пока наступит темнота, и пойдём».

А Хасан-Шуман спросил смотрителя казармы: «Где люди?» И когда он его расспрашивал, они вдруг подошли, голые, – и тогда Хасан-Шуман произнёс такие два стиха:

 

«Меж собою люди похожи все при уходе их,

Различье в том, каков приход бывает.

Средь мужей найдёшь ты и знающих и незнающих,

Как средь звёзд найдёшь много тусклых ты и ярких».

 

И, увидев подошедших, он спросил их: «Кто сыграл с вами штуку и оголил вас?» И они ответили: «Мы взялись поймать одну старуху и искали её, а оголил нас но кто иной, как красивая женщина». – «Прекрасно она с вами сделала!» – сказал Хасан. И его спросили: «А разве ты её знаешь, о Хасан?» – «Я знаю её и знаю старуху», – ответил Хасан. И его спросили: «Что ты скажешь у халифа?» – «О Данаф, – сказал ему Шуман, – отряхни перед халифом твой воротник, и тогда халиф спросит: „Кто возьмётся её поймать?“ И если он спросит тебя: „Почему ты её не схватил?“ – скажи ему: „Я её не знаю, но обяжи Хасана-Шумана поймать её“. И если он обяжет меня, я её поймаю».

И они проспали ночь, а утром пришли в диван халифа и поцеловали землю, и халиф спросил: «Где старуха, о начальник Ахмед?» И Ахмед-ад-Данаф потряс воротником. «Почему?» – спросил халиф. И Ахмед ответил: «Я её не знаю, но обяжи Шумана её поймать, – он знает и её и её дочь и говорит, что она устроила эти штуки не из жадности до чужих вещей, но чтобы стала видна её ловкость и ловкость её дочери и чтобы ты назначил ей жалованье её мужа, а её дочери – такое жалованье, какое было у её отца».

И Шуман попросил, чтобы Далилу не убивали, когда он её приведёт. И халиф воскликнул: «Клянусь жизнью моих дедов, если она возвратит людям их вещи, ей будет пощада, и она под заступничеством Шумана!» – «Дай мне для неё платок пощады, о повелитель правоверных», – сказал Шуман. И халиф молвил: «Она под твоим заступничеством», – и дал ему платок пощады.

И Шуман вышел и пошёл к дому Далилы и кликнул её; и ему ответила её дочь Зейнаб, и тогда он спросил: «Где твоя мать?» – «Наверху», – ответила Зейнаб. И Шуман сказал: «Скажи ей, чтобы она принесла вещи людей и пошла со мной к халифу. Я принёс ей платок пощады, и если она не пойдёт добром, пусть упрекает сама себя».

И Далила спустилась и повесила платок себе на шею и отдала Шуману чужие вещи, погрузив их на осла ослятника и на коня бедуина. И Шуман сказал ей: «Остаётся одежда моего старшего и одежда его людей». – «Клянусь величайшим именем, я их не раздевала!» – ответила Далила. И Шуман сказал: «Твоя правда, но это штука твоей дочери Зейнаб, и это услуга, которую она тебе оказала».

И он пошёл, а старуха с ним, в диван халифа, и Хасан выступил вперёд и показал халифу вещи и подвёл к нему Далилу; и когда халиф увидел её, он приказал её кинуть на коврик крови. «Я под твоей защитой, о Шуман!» – крикнула Далила. И Шуман поднялся и поцеловал халифу руку и сказал: «Прощение, ты дал ей пощаду!» – «Она под защитой твоего великодушия, – сказал халиф. – Подойди сюда, старуха, как твоё имя?» – «Моё имя Далила», – отвечала она. И халиф сказал: «Поистине, ты хитрюга и хитрица!» И её прозвали Далила-Хитрица. «Зачем ты устроила эти плутни и утомила наши сердца?» – спросил потом халиф. И она ответила: «Я сделала эти плутни не от жадности до чужих вещей, но я услышала о плутнях Ахмеда-ад-Данафа, которые он устроил в Багдаде, и о плутнях Хасана-Шумана и сказала себе: „Я тоже сделаю так, как они!“ И я уже возвратила людям их вещи».

И тут поднялся ослятник и сказал: «Закон Аллаха между мною и ею! Ей недостаточно было взять моего осла, и она напустила на меня цирюльника-магрибинца, который вырвал мне зубы и прижёг мне виски два раза…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Семьсот восьмая ночь

 

Когда же настала семьсот восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что ослятник поднялся и сказал: „Закон Аллаха между мною и ею! Ей недостаточно было взять моего осла, и она напустила на меня цирюльника-магрибинца, который вырвал мне зубы и прижёг виски два раза“.

И халиф приказал дать ослятнику сто динаров и красильщику сто динаров и сказал: «Иди открой свою красильню!» И они пожелали халифу блага и ушли, а бедуин взял свои вещи и своего коня и сказал: «Запретно мне входить в Багдад и есть пирожки с мёдом!»

И всякий, кому что-либо принадлежало, получил своё, и все разошлись, и тогда халиф молвил: «Пожелай от меня чего-нибудь, о Далила!» И Далила сказала: «Мой отец заведовал у тебя письмами, я воспитывала почтовых голубей, а мой муж был начальником в Багдаде, и я хочу получать жалованье моего мужа, а моя дочь хочет иметь жалованье своего отца». И халиф назначил им то, что они пожелали; а потом Далила сказала: «Я хочу от тебя, чтобы я была привратницей хана».

А халиф устроил хан с тремя домами, чтобы там жили купцы, и к хану было приставлено сорок рабов и горок собак, – халиф привёз их от правителя Сулеймании, когда он отставил его, и сделал для собак ошейники. А в хане был раб-повар, который стряпал еду для рабов и кормил собак мясом. «О Далила, – сказал халиф, – я запишу тебя надсмотрщицей хана, и если оттуда что-нибудь пропадёт, с тебя будут взыскивать». – «Хорошо, – сказала Далила, – но только посели мою дочь в помещении, которое над воротами хана. В этом помещении есть площадка, а голубей хорошо воспитывать только на просторе».

И халиф приказал так сделать, и дочь её перенесла все свои вещи в помещение над воротами хана, а Далила приняла сорок птиц, которые носили письма; что же касается Зейнаб, то она повесила у себя в помещении те сорок одежд и одежду Ахмеда-ад-Данафа.

А Далилу халиф сделал начальницей над сорока рабами и наказал им её слушаться. И она устроила себе место, чтобы жить за воротами хана, и стала каждый день ходить в диван – может быть, халифу понадобится послать письмо в какую-нибудь страну, – и не уходила из дивана до конца дня; и те сорок рабов стояли и охраняли хан, а когда наступала ночь, Далила спускала собак, чтобы они сторожили хан ночью.

Вот что случилось с Далилой-Хптрицей в Багдаде.

Что же касается до Али-аз-Зейбака каирского, то это был ловкач, который жил в Каире в то время, когда начальник дивана был человек по имени Садах египетский, у которого было сорок приближённых. И приближённые Салаха египетского устраивали ловушки ловкачу Али и думали, что он попадётся, и они искали его, и оказывалось, что он убегал, как убегает ртуть, и поэтому его прозвали «Каирская ртуть».

И вот однажды, в один из дней, ловкач Али сидел в казарме среди своих приближённых, и сердце его сжималось, и стеснялась у него грудь. И начальник казармы увидел, что он сидит с нахмуренным лицом, и сказал: «Что с тобой, о старший? Если у тебя стеснилась грудь, пройдись разок по Каиру: твоя забота рассеется, когда ты пройдёшься по его рынкам». И Али поднялся и вышел пройтись по Каиру, но его грусть и забота ещё увеличились.

И он проходил мимо винной лавки и сказал себе: «Войду и напьюсь!» И он вошёл и увидел семь рядов людей. «О виноторговец, – сказал он, – я буду сидеть только один». И виноторговец посадил его в комнате одного и принёс ему вино, и Али пил, пока не исчез из мира.

А потом он вышел из винной лавки и пошёл по Каиру, и до тех пор ходил по его площадям, пока не дошёл до Красной улицы, и дорога перед ним становилась свободной от людей, так как его боялись. И Али обернулся и увидел водоноса, который поил людей из кувшина и кричал на дороге: «О Аллах-заменяющий! Нет напитка, кроме как из изюма, нет сближения, кроме как с любимым, и не сидит на почётном месте никто, кроме разумного!» – «Подойди напои меня!» – сказал Али. И водонос посмотрел на него и подал ему кувшин; и Али взглянул в кувшин и встряхнул его и вылил на землю. «Ты не будешь пить?» – спросил его водопое. И Али ответил: «Напои меня!» И водонос снова наполнил кувшин, и Али взял его и встряхнул и вылил па землю, и в третий раз сделал то же самое. И водонос сказал: «Если ты не будешь пить, я пойду». – «Напои меня!» – сказал Али. И водонос наполнил кувшин и подал его Али, и тот взял его и выпил. И потом он дал водоносу динар, и вдруг водонос посмотрел на него и счёл его ничтожным и сказал: «Награди тебя Аллах, награди тебя Аллах, о юноша! Маленькие люди для иных – большие люди…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Семьсот девятая ночь

 

Когда же настала семьсот девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда ловкач Али дал водоносу динар, водонос посмотрел на него и счёл его ничтожным и сказал: „Награди тебя Аллах, награди тебя Аллах! Маленькие люди у иных – большие люди!“

И ловкач Али подошёл к водоносу и схватил его за платье и вытащил драгоценный кинжал, как тот, о котором были сказаны такие два стиха:

 

Ударь же твёрдым кинжалом ты, не бойся же

Никого ты в мире, – лишь гнев творца нам страшен.

В стороне держись от позорных качеств и век не будь

Ты без качеств тех, что присущи благородным.

 

«О старец, – сказал Али, – поговори со мной разумно! Цена за твой бурдюк, если он и дорог, дойдёт всего до двух дирхемов, а в три кувшина, которые я вылил на землю, войдёт с ритль воды». – «Да», – ответил водонос. И Али сказал: «А я дал тебе золотой динар, почему же ты меня унижаешь? Разве ты видел кого-нибудь доблестнее и благороднее меня?» – «Я видел человека доблестнее и благороднее тебя; пока женщины будут рожать, не найдётся на свете другого, столь доблестного и благородного», – ответил водонос. «Кого ты видел доблестнее и благороднее меня?» – спросил Али. И водонос сказал: «Знай, что со мной был удивительный случай. Мой отец был старостой продавцов воды глотками в Каире, и он умер и оставил мне пять верблюдов и мула, и лавку, и дом; но бедному ведь никогда не довольно, а когда ему довольно – он умирает. И я сказал себе: „Поеду в Хиджаз!“ – и набрал караван верблюдов; и я до тех пор занимал деньги, пока не оказалось за мной пятьсот динаров. И все это пропало у меня во время хаджжа. И я сказал себе: „Если я вернусь в Каир, люди посадят меня в тюрьму из-за моих денег“. И я отправился с сирийским караваном и доехал до Халеба, а из Халеба я отправился в Багдад. И я спросил, где староста багдадских водоносов, и мне указали его; и я вошёл к нему и прочитал ему „Фатиху“, и он спросил меня о моем положении, и я рассказал ему обо всем, что со мной случилось.

И он отвёл мне лавку и дал бурдюк и принадлежности, и я пошёл через ворота Аллаха и стал ходить по городу. И я дал одному человеку кувшин, чтобы напиться, и он сказал мне: «Я ничего не ел, и мне нечего запивать; меня сегодня пригласил скупой и принёс и поставил передо мной два кувшина, и я сказал ему: „О сын гнусного, разве ты меня чем-нибудь накормил, что даёшь мне запивать?“ Уходи же, водонос, и подожди, пока я чего-нибудь не поем, и потом напои меня».

И я подошёл к другому, и он сказал мне: «Аллах тебя наделит!» И я был в таком положении до времени полудня, и никто ничего мне не дал.

И я сказал про себя: «О, если бы я не приходил в Багдад!» И вдруг я увидел людей, которые быстро бежали, и последовал за ними и увидел великолепное шествие, где люди тянулись по двое, и все они были в ермолках и чалмах, в бурнусах и войлочных куртках и были закованы в сталь.

И я спросил кого-то: «Чья это свита?» И спрошенный сказал мне: «Свита начальника Ахмеда-ад-Данафа». – «Какая у него должность?» – спросил я. И мне сказали: «Он начальник дивана и начальник в Багдаде и надзирает за сушей. Ему полагается с халифа каждый месяц тысяча динаров, и каждому из его приближённых – сто динаров. А Хасану-Шуману тоже полагается тысяча динаров, и сейчас они отправляются из дивана в свою казарму». И вдруг Ахмед-ад-Данаф увидел меня и сказал: «Подойди напои меня!» И я наполнил кувшин и дал ему, и он встряхнул его и вылил, и второй, и третий раз тоже, и на четвёртый он отхлебнул глоток, как ты, и спросил: «О водонос, откуда ты?» И я ответил: «Из Каира». – «Да приветствует Аллах Каир и его жителей! – сказал Ахмедад-Данаф. – А по какой причине ты пришёл в этот город?» И я рассказал ему свою историю и дал ему понять, что я задолжал и бегу от долгов и нужды; и Ахмед-адДанаф воскликнул: «Добро тебе пожаловать!» И потом он дал мне пять динаров и сказал своим приближённым: «Стремитесь к лику Аллаха и окажите ему милость!» И каждый из них дал мне динар, и Ахмед-ад-Данаф сказал мне: «О старец, пока ты останешься в Багдаде, тебе будет с нас столько же, всякий раз как ты дашь нам напиться».

И я начал ходить к ним, и стало добро притекать ко мне от людей, и через несколько дней я подсчитал то, что я от них нажил, и денег оказалось тысяча динаров. И я сказал себе: «Теперь для тебя правильнее уйти в родную страну». И я пошёл в казарму и поцеловал Ахмеду руки, и он спросил: «Что ты хочешь?» – «Я намерен уехать, – сказал я и произнёс такие два стиха:

 

В чужой земле пришельца пребывание

Сравню с постройкой я дворцов из ветра.

Разносит ветер то, что он построил,

И вот уходить решился пришелец обратно.

 

Караван отправляется в Каир, и я хочу пойти к моей семье», – сказал я ему. И он дал мне мула и сто динаров и сказал: «Мы хотим послать с тобой поручение, о шейх. Знаешь ли ты жителей Каира?» – «Да», – сказал я ему…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Семьсот десятая ночь

 

Когда же настала семьсот десятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что водонос говорил: „И Ахмед-ад-Данаф дал мне мула и сто динаров и сказал: „Мы желаем послать с тобой поручение. Знаешь ли ты жителей Каира?“ – „Да“, – сказал я ему. И он сказал: „Возьми это письмо и доставь его Али-Зейбаку каирскому и скажи ему: «Твой старший желает тебе мира, и он теперь у халифа“. И я взял у него письмо и ехал, пока не прибыл в Каир; и меня увидели заимодавцы, и я им отдал то, что было за мной, а потом я сделался водоносом, и я не доставил письмо, так как я не знаю казармы Али-Зейбака каирского“.

И тогда Али сказал водоносу: «О старец, успокой свою душу и прохлади глаза! Я и есть Али-Зейбак каирский, первый из молодцов начальника Ахмеда-ад-Данафа. Давай письмо!»

И водопое подал ему письмо; и когда Али развернул его и прочитал, он увидел там такие два стиха: «К тебе пишу я, о краса красавцев, На том листке, что полетит по ветру.

Умей летать я, я б взлетел от страсти, Но как лететь, подрезаны коль крылья? – А после того: – Привет от начальника Ахмеда-ад-Данафа старшему из его детей – Али-Зейбаку каирскому. Мы осведомляем тебя о том, что я донимал Салаха-ад-дина египетского и играл с ним штуки, пока не похоронил его заживо, и повинуются мне его молодцы, среди которых находится Али-Катф-аль-Джамаль. Я сделался начальником Багдада в диване халифа, и мне предписано смотреть за сушей; и если ты блюдёшь договор, который заключён между нами, приходи ко мне. Может быть, ты сыграешь в Багдаде штуку, которая приблизит тебя к службе халифу, и он назначит тебе жалованье и оклад и выстроит тебе казарму. Вот в чем моя цель. И мир с тобой!»

И когда Али прочитал письмо, он поцеловал его и положил себе на голову и дал водоносу десять динаров в подарок за благую весть, а затем он отправился в казарму и вошёл к своим молодцам и осведомил их, в чем дело, и сказал: «Поручаю вас друг другу!» И потом он снял то, что на нем было, и надел плащ и тарбуш и взял футляр, в котором был дротик из дерева для копий длиной в двадцать четыре локтя, части которого вдвигались друг в друга. И начальник сказал ему: «Как же ты уезжаешь, когда казна пуста?» – «Когда я приеду в Сирию, я пришлю вам столько, что вам хватит», – сказал Али и ушёл своей дорогой.

И он нагнал отъезжавший караван и увидел там начальника купцов и с ним сорок купцов, и купцы погрузили свои тюки, а тюки начальника купцов лежали на земле. И Али увидел, что предводитель каравана – человек из Сирии, и он говорил погонщикам мулов: «Пусть кто-нибудь из вас мне поможет»; но они только бранили его и ругали.

И Али сказал про себя: «Мне будет хорошо путешествовать только с этим предводителем!»

А Али был безбородый, красивый, и он подошёл к предводителю и поздоровался с ним, и предводитель приветствовал его и спросил: «Что ты хочешь?» И Али ответил: «О дядюшка, я увидел, что ты один, а груза у тебя на сорок мулов. Почему же ты не привёл людей, чтобы помочь тебе?» – «О дитя, – отвечал предводитель, – я нанял двух молодцов и одел их и положил каждому за пазуху по двести динаров, и они помогали мне до монастыря, а потом они убежали». – «А куда вы идёте?» – спросил Али. И предводитель ответил: «В Халеб». И тогда Али сказал: «Я тебе помогу».

И они погрузили тюки, и поехали, и начальник купцов сел на мула и тоже поехал, и сирийский предводитель каравана обрадовался приходу Али и полюбил его.

И подошла ночь, и люди сделали привал, поели и попили, а когда настало время сна, Али лёг на землю и представился спящим. И предводитель лёг близко от него, и тогда Али встал со своего места и сел у входа в шатёр купца; и предводитель повернулся и хотел взять Али в объятия, но не нашёл его, и тогда он сказал про себя: «Может быть, он кому-нибудь обещал, и тот взял его; но я – достойнее, и в другую ночь я его запру».

Что же касается Али, то он просидел у входа в шатёр купца, пока не приблизилась заря, и тогда он пришёл и лёг подле предводителя; а когда тот проснулся, он увидел Али и сказал про себя: «Если я его спрошу: „Где ты был?“ – он оставит меня и уйдёт».

И Али до тех пор обманывал его, пока они не приблизились к одной пещере; а в этой пещере была берлога, где жил сокрушающий лев; и каждый раз, как там проходил караван, путники кидали между собой жребий, и всякого, кому он выпадал, бросали льву.

И кинули жребий, и он пал не на кого иного, как на начальника купцов; и вдруг лев преградил им дорогу, высматривая того, кого он возьмёт из каравана.

И начальник купцов впал в великую скорбь и сказал предводителю каравана: «Аллах да обманет твоё счастье и твоё путешествие! Но я завещаю тебе после моей смерти отдать тюки моим детям». – «Какова причина этой истории?» – спросил ловкач Али. И ему рассказали, в чем дело, и он воскликнул: «И чего вы бежите от степной кошки? Я обязуюсь перед вами убить её».

И предводитель пошёл к купцу и рассказал ему об этом, и купец сказал: «Если он его убьёт, я дам ему тысячу динаров». И остальные купцы сказали; «Мы тоже дадим ему денег».

И тогда Али снял плащ, под ним оказались стальные доспехи, и он вынул стальной меч, и вышел ко льву один, и закричал на него.

И лев бросился на Али, и Али каирский ударил льва мечом между глаз и разрубил его пополам, а предводитель и купцы смотрели на него. И Али сказал предводителю: «Не бойся, о дядюшка!» И предводитель воскликнул: «О дитя моё, я стал твоим слугой!» А купец поднялся и обнял Али и поцеловал его меж глаз и дал ему тысячу динаров, и каждый из купцов дал ему двадцать динаров, и Али сложил все деньги у купца.

И они проспали ночь, а утром уже направились к Багдаду, и достигли они Берлоги львов и Долины собак, и вдруг оказался в ней один бедуин, непокорный и преграждающий дорогу, с которым был отряд из его племени.

И он напал на путников, и люди разбежались перед ним, и купец воскликнул: «Пропали мои деньги!» И вдруг приблизился Али, одетый в шкуру, увешанный колокольчиками, и он вынул свой дротик и приладил его колена одно к другому, а потом он выкрал одного из коней бедуина и сел на него верхом и сказал бедуину: «Выходи против меня с копьём!» И он встряхнул колокольчиками, и конь бедуина шарахнулся от колокольчиков, а Али ударил по дротику бедуина и сломал его и, ударив бедуина по шее, скинул ему голову.

И люди бедуина увидели это и сгрудились против Али. И Али воскликнул: «Аллах велик!» И он напал на них и разбил их, и они обратились в бегство.

А потом Али поднял голову бедуина на копьё, и купцы оказали ему милости, и они ехали, пока не достигли Багдада. И ловкач Али потребовал от купца свои деньги, и купец отдал их ему, и Али вручил их предводителю каравана и сказал ему: «Когда ты поедешь в Каир, спроси, где моя казарма, и отдай деньги начальнику казармы».

И Али проспал ночь, а утром вошёл в город и прошёл по нему, спрашивая, где казарма Ахмеда-ад-Данафа, по никто её не показал.

И Али шёл, пока не дошёл до Площади Потрясения, и увидел играющих детей, среди которых был один мальчик по имени Ахмед-аль-Лакит, и сказал себе: «Не получить о них вестей иначе, как от их детей!»

И Али осмотрелся и увидел торговца сладостями и купил у него сладкого, а потом он кликнул детей; и вдруг Ахмед-аль-Лакит прогнал от него других детей, а сам подошёл и спросил Али: «Чего ты хочешь?» И Али ответил: «У меня был ребёнок, и он умер, и я увидел во оно, что он просит сладкого, и вот я купил сладкого и хочу дать каждому мальчику по куску». И он дал кусок Ахмеду-аль-Лакиту, и тот посмотрел на сладкое и увидел приставший к нему динар и сказал Али: «Уходи, нет во мне мерзости, – спроси про меня людей». И Али сказал ему: «О дитя моё, только ловкач даёт плату и только ловкач берет плату. Я кружил по городу и искал казарму Ахмеда-ад-Данафа, по никто мне её не указал. Этот динар – тебе плата, если ты мне укажешь казарму Ахмеда-ад-Данафа». – «Я побегу впереди тебя, – сказал тогда Ахмед, – а ты побежишь сзади меня, и когда я подойду к казарме, я подцеплю ногой камешек и брошу его в ворота, и ты узнаешь их».

И мальчик побежал, и Али бежал за ним, пока он не взял ногой камень и не бросил им в ворота казармы, и тогда Али узнал их…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Семьсот одиннадцатая ночь

 

Когда же настала семьсот одиннадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Ахмед-аль-Лакит побежал перед ловкачом Али и показал ему казарму и Али узнал её, он схватил мальчика и хотел вырвать у него динар, но не смог. И тогда он сказал ему: „Иди, ты заслужил награду, так как ты мальчик острый, с полным разумом и храбрый. Если захочет Аллах, когда я стану начальником у халифа, я сделаю тебя одним из моих молодцов“.

И мальчик ушёл, а что касается Али-Зейбака каирского, то он подошёл к казарме и постучал в ворота, и Ахмед-ад-Данаф сказал: «О надсмотрщик, открой ворота, это стук Али-Зейбака каирского». И надсмотрщик открыл ворота, и Али вошёл к Ахмеду-ад-Данафу, и тот приветствовал его и встретил объятиями, и его сорок человек тоже поздоровались с Али; а потом Ахмед-ад-Данаф одел его в роскошную одежду и сказал: «Когда халиф сделал меня у себя начальником, он одел моих молодцов, и я оставил для тебя эту одежду». И затем они посадили Али на почётное место и принесли еду и поели, и принесли напитки и выпили, и пили до утра, и потом Ахмедад-Данаф сказал Али-Зейбаку каирскому: «Берегись ходить по Багдаду, а, напротив, оставайся сидеть в этой казарме». – «Почему? – спросил Али. – Разве я пришёл, чтобы запереться? Я пришёл только для того, чтобы гулять». – «О дитя моё, – сказал Ахмед-ад-Данаф, – не думай, что Багдад подобен Каиру. Это – Багдад, местопребывание халифа, и в нем много ловкачей, и ловкость растёт в нем, как овощи растут на земле».

И Али оставался в казарме три дня, и потом Ахмедад-Данаф сказал Али каирскому: «Я хочу приблизить тебя к халифу, чтобы он назначил тебе жалованье». – «Когда придёт время», – ответил Али. И Ахмед оставил его.

И в один из дней Али сидел в казарме, и сжалось у него сердце, и стеснилась его грудь, и он сказал себе: «Пойди пройдись по Багдаду, чтобы твоя грудь расправилась».

И он вышел и стал ходить из переулка в переулок и увидел посреди рынка лавку, и вошёл туда, и пообедал, и вышел, чтобы вымыть руки, – и вдруг он увидел сорок рабов со стальными мечами и в войлочных куртках, и они ехали по двое, и сзади всех была Далила-Хитрица, которая ехала на муле, и у неё на голове был покрытый золотом шлем со стальным шаром, и была у неё кольчуга и прочее, что подходит к этому.

А Далила ехала из дивана, возвращаясь в хан, и, заметив Али-Зейбака каирского, она всмотрелась в него и увидела, что он похож на Ахмеда-ад-Данафа длиной и шириной, и на нем плащ и бурнус, и у него стальной шлем и прочее в этом роде, и храбрость блещет на нем, свидетельствуя за него, а не против него.

И Далила поехала в хан и свиделась там со своей дочерью Зейнаб и принесла доску с песком, и когда она рассыпала песок, вышло, что имя этому человеку Али каирский и что его счастье превосходит её счастье и счастье её дочери Зейнаб.

«О матушка, что тебе явилось, когда ты гадала на этой доске?» – спросила её Зейнаб. И Далила сказала: «Я видела сегодня юношу, который похож на Ахмеда-адДанафа, и боюсь, что он услышит, что ты раздела Ахмеда-ад-Данафа и его молодцов, и придёт в хан и сыграет с нами штуку, чтобы отомстить за своего старшего, и отомстит за его сорок приближённых. И я думаю, что он живёт в казарме Ахмеда-ад-Данафа». – «Что это такое? – сказала её дочь Зейнаб. – Мне кажется, что ты все о нем обдумала».

И затем она надела самое роскошное из бывших у неё платьев и вышла пройтись по городу; и когда люди её увидали, они стали в неё влюбляться, а она обещала, и клялась, и слушала, и повергала людей. И так она ходила с рынка на рынок, пока не увидела Али каирского, который подходил к ней, и тогда она толкнула его плечом, и обернулась, и воскликнула: «Да продлит Аллах жизнь людей разума! Как прекрасен твой образ!» – «Чья ты?» – спросил Али. И Зейнаб ответила: «Такого же щёголя, как ты». – «Ты замужняя или незамужняя?» – спросил Али. «Замужняя», – ответила Зейнаб. И Али спросил: «У меня или у тебя?» – «Я дочь купца, – сказала Зейнаб, – и мой муж тоже купец, и я в жизни никуда не выходила раньше сегодняшнего дня. Дело в том, что я состряпала кушанье и решила поесть, но не нашла в себе к этому охоты. А когда я увидела тебя, любовь к тебе запала мне в сердце. Возможно ли, чтобы ты пожелал залечить моё сердце и съел у меня кусочек?» – «Кто приглашает, тому должно внять», – сказал Али. И Зейнаб пошла, и он следовал за нею из переулка в переулок, а потом он сказал себе, идя за ней: «Что ты делаешь? Ты – чужеземец, а в преданиях сказано: „Кто совершит блуд на чужбине, того сделает Аллах обманувшимся“. Но отстрани её от себя мягко».

«Возьми этот динар, и пусть это будет в другое время», – сказал он. И Зейнаб воскликнула: «Клянусь величайшим именем Аллаха, невозможно, чтобы ты не пошёл со мной сейчас домой, и я тебе удружу!»

И Али следовал за нею, пока она не пришла к воротам дома с высокими сводами, и засов на воротах был задвинут. «Открой этот засов!» – сказала Зейнаб. И Али спросил: «А где ключ?» – «Пропал», – ответила Зейнаб; и Али сказал: «Всякий, кто открыл засов без ключа, есть преступник, и судье надлежит проучить его, и я не знаю, чем бы открыть его без ключа».

И Зейнаб приподняла с лица изар, и Али посмотрел на неё взглядом, оставившим в нем тысячу вздохов, а затем она накинула изар на засов и произнесла над ним имена матери Мусы, и открыла его без ключа, и пошла, и Али последовал за нею и увидел мечи и оружие из стали.

И Зейнаб сняла изар и села рядом с Али, и тот сказал про себя: «Возьми сполна то, что определил тебе Аллах!» И затем он склонился к ней, чтобы взять поцелуй с её щеки, но она приложила к щеке руку и сказала: «Нет удовольствия иначе, как ночью!»

И она принесла скатерть с кушаньем и вином, и оба поели и выпили, а потом Зейнаб вышла и, наполнив кувшин водой из колодца, полила её Али на руки, и тот вымыл их. И когда это было так, Зейнаб вдруг ударила себя по груди и воскликнула: «У моего мужа был перстень с яхонтом, заложенный за пятьсот динаров, и я надела его, и он оказался широк, и я сузила его воском, и когда я опускала ведро, перстень упал в колодец. Ты обернись к двери, а я разденусь и спущусь в колодец, чтобы достать его». – «Стыдно мне, чтобы ты спускалась, когда есть я, – сказал Али. – Никто не спустится, кроме меня».

И он снял с себя одежду и привязался к верёвке, и Зейнаб спустила его в колодец. А там было много воды, и Зейнаб сказала ему: «Верёвки не хватает, но ты отвяжись и спускайся». И Али отвязался и спустился в воду и погрузился в неё на несколько сажен, но не достал до дна колодца, а что касается Зейнаб, то она надела изар, взяла одежду Али и пошла к своей матери…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Семьсот двенадцатая ночь

 

Когда же настала семьсот двенадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Али каирский спустился в колодец, Зейнаб надела изар, взяла его одежду и пошла к своей матери и сказала ей: „Я раздела Али каирского и бросила его в колодец эмира Хасана, хозяина дома, и не бывать, чтобы он освободился“.

Что же касается эмира Хасана, хозяина дома, то он в это время отсутствовал и был в диване, и, придя, он увидел, что его дом открыт, и сказал конюху: «Почему ты не задвинул засов?» – «О господин, я задвинул его своей рукой», – ответил конюх. И тогда эмир воскликнул: «Клянусь жизнью моей головы, в мой дом вошёл вор!»

И эмир Хасан вошёл и осмотрелся в доме и не увидел никого, и тогда он сказал конюху: «Наполни кувшин, я совершу омовение». И конюх взял ведро и опустил его и потянул – и почувствовал, что оно тяжёлое, и тогда он заглянул в колодец и увидел, что в ведре что-то сидит. И он снова бросил ведро в колодец, говоря: «О господин, ко мне вылез ифрит из колодца!» И эмир Хасан сказал ему: «Пойди приведи четырех факихов, которые почитают над ним Коран, чтобы он ушёл».

И когда конюх привёл факихов, эмир Хасан сказал им: «Встаньте вокруг этого колодца и почитайте над ифритом». А потом пришли раб и конюх и опустили ведро, и Али каирский уцепился за него и спрятался в ведре, и, выждав, пока его подтянут к ним близко, он выпрыгнул из ведра и сел между факихами. И те начали бить друг друга по щекам и кричать: «Ифрит, ифрит!» Но эмир Хасан увидал, что это юноша из людей, и спросил его: «Ты вор?» – «Нет», – отвечал Али. И эмир спросил: «Почему ты спустился в колодец?» – «Я спал и осквернился, – отвечал Али, – и я вышел, чтобы помыться в реке Тигре, и нырнул, и вода затянула меня под землю, так что я вышел из этого колодца». – «Говори правду», – сказал эмир Хасан. И Али рассказал ему обо всем, что случилось, и тогда эмир вывел его из дома в старой одежде.

И Али пошёл в казарму Ахмеда-ад-Данафа и рассказал о том, что ему выпало, и Ахмед сказал: «Разве я не говорил тебе, что в Багдаде есть женщины, которые играют штуки с мужчинами?» – «Ради величайшего имени, – сказал Али-Катф-аль-Джамаль, – расскажи, как это ты – глава молодцов в Каире – и тебя раздевает женщина?» И Али стало тяжело, и он начал раскаиваться; и Ахмед-ад-Данаф одел его в другую одежду; а потом Хасан-Шуман спросил его: «А ты знаешь эту женщину?» – «Нет», – отвечал Али. И Хасан сказал: «Это Зейнаб, дочь Далилы-Хитрицы, привратницы хана халифа. Разве ты попался в её сети, о Али?» – «Да», – ответил Али. И Хасан сказал: «О Али, она забрала одежду твоего старшего и одежду всех его молодцов». – «Это позор для вас», – сказал Али. И Хасан спросил: «А что ты хочешь?» – «Я хочу на ней жениться», – сказал Али. «Не бывать этому! Утешь без неё свою душу!» – воскликнул Хасан. Но Али спросил: «А как мне схитрить, чтобы на ней жениться?» – «Добро тебе пожаловать! Если ты будешь пить из моей руки и пойдёшь под моим знаменем, я приведу тебя к тому, чего ты от неё хочешь», – сказал Шуман. «Хорошо», – ответил Али. И Хасан сказал: «О Али, сними с себя одежду!» И Али снял с себя одежду, и Хасан взял котёл и вскипятил в нем что-то вроде смолы и намазал ею Али, и тот стал подобен чёрному рабу. И он намазал ему губы и щеки, и насурьмил ему глаза красной сурьмой, и одел его в одежду слуги, а потом принёс скатерть с кебабом и вином и сказал: «В хане есть чёрный раб-повар, на которого ты стал похож, и ему нужны на рынке только мясо и зелень. Пойди к нему и осторожно заговори словами рабов, и поздоровайся, и скажи: „Давно я не встречался с тобою за бузой!“ И он скажет тебе; „Я занят, и у меня на шее сорок рабов, которым я стряпаю на стол к обеду и на стол к ужину, и я кормлю собак, и готовлю скатерть для Далилы и скатерть для её дочери Зейнаб“. А ты скажи ему: „Пойдём поедим кебаба и выпьем бузы“, – и приходи с ним в казарму и напои его, а затем спроси его, что он стряпает, из скольких блюд, и спроси про еду для собак, и про ключ от кухни, и про ключ от погреба, и он тебе расскажет, – пьяный ведь расскажет обо всем, что он скрывает в трезвом состоянии; и потом одурмань его банджем, надень его одежду, заткни за пояс ножи, возьми корзину для зелени, пойди на рынок и купи мяса и зелени. Потом пойди на кухню и в погреб и состряпай варево, а затем разлей его; возьми кушанье и пойди с ним к Далиле в хан и положи в кушанье банджа, чтобы одурманить собак, и рабов, и Далилу, и её дочь Зейнаб; а после того войди в дом и принеси оттуда все одежды. А если хочешь жениться на Зейнаб, принеси с собой сорок птиц, которые носят письма».

И Али вышел, и увидел раба-повара, и поздоровался с ним и сказал: «Давно мы не встречались с тобой за бузой». И повар ответил: «Я занят стряпнёй для рабов и для собак». И Али взял его и напоил и спросил про кушанье – из скольких оно блюд. И повар ответил: «Каждый день пять блюд на обед и пять блюд на ужин, а вчера они потребовали от меня шестое блюдо – рис с мёдом, и седьмое блюдо – варево из гранатных зёрнышек». – «А что это за трапеза, которую ты готовишь?» – спросил Али. И повар сказал: «Я ношу трапезу Зейнаб, а потом ношу трапезу Далиле и кормлю ужином рабов, а затем я даю вечерний корм собакам, и каждой из них я даю мяса вдоволь, а самое меньшее, что им нужно – ритль».

И судьба заставила Али забыть спросить про ключи, и он снял с раба одежду и надел её сам и, взяв корзину, пошёл на рынок и забрал мяса и зелени…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Семьсот тринадцатая ночь

 

Когда же настала семьсот тринадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Али-Зейбак каирский, одурманив банджем раба-повара, взял ножи и засунул их за пояс, а потом он захватил корзину для зелени и пошёл на рынок и купил мяса и зелени; и затем он вернулся и вошёл в ворота хана и увидел Далилу, которая сидела, всматриваясь во входящего и в выходящего, и увидал, что сорок рабов вооружены. И Али укрепил своё сердце; и когда Далила увидела его, она его узнала и воскликнула: „Ступай обратно, о начальник воров! Или ты будешь устраивать со мной штуки в хане?“

И Али каирский, в образе негра, обернулся к Далиле и сказал ей: «Что ты говоришь, о привратница?» И Далила воскликнула: «Что ты сотворил с рабом-поваром и что ты с ним сделал? Ты его убил или одурманил банджем?»

«Какой раб-повар? Разве здесь есть раб-повар, кроме меня?» – спросил Али. «Ты лжёшь, ты – Ализейбак каирский!» – воскликнула старуха. И Али сказал ей на языке рабов: «О привратница, каирцы – белые или чёрные? Я больше не буду служить». – «Что с тобой, о сын нашего дяди?» – спросили его рабы. И Далила сказала: «Это не сын вашего дяди, это Али-Зейбак каирский, и похоже, что он одурманил сына вашего дяди и убил его». – «Это сын нашего дяди, Сад-Аллах, повар», – сказали рабы. И Далила воскликнула; «Это не сын вашего дяди, это Али каирский, и он выкрасил себе кожу!»

«Кто такой Али? Я Сад-Аллах», – сказал Али. «У меня есть мазь для испытания!» – воскликнула Далила; и она принесла какую-то мазь и намазала ею руку Али и стала её тереть, но чернота не сошла. И рабы сказали: «Позволь ему пойти готовить нам обед!» – «Если это сын вашего дяди, он будет знать, чего вы требовали от него вчера вечером и сколько он стряпает блюд каждый день», – сказала Далила. И его спросили про блюда и про то, чего требовали вчера вечером, и Али сказал: «Чечевица, рис, суп, тушёное мясо и питьё из розовой воды, и шестое блюдо – рис с мёдом, и седьмое блюдо – гранатные зёрнышки, а на ужин то же самое». – «Он сказал правду!» – воскликнули рабы. И Далила молвила: «Войдите с ним, и если он узнает кухню и погреб – он сын вашего дяди, а если нет – убейте его».

А повар воспитал кошку, и всякий раз, как он подходил, кошка становилась у дверей кухни, а потом, когда повар входил, вскакивала ему на плечо. И когда Али вошёл и кошка увидела его, она вскочила ему на плечо, и Али сбросил её, и она побежала перед ним в кухню, и Али заметил, что она остановилась перед дверью кухни. И Али взял ключи и увидел один ключ, на котором были остатки перьев, и узнал, что это ключ от кухни, – и тогда он отпер кухню и положил зелень и вышел. И кошка побежала перед ним и направилась к дверям погреба, и Али догадался, что это погреб, и взял ключи. Он увидел один ключ, на котором были следы жира, и понял, что это ключ от погреба, и отпер его.

«О Далила, – сказали рабы, – если бы это был чужой, он бы не знал, где кухня и где погреб, и не узнал бы ключей. Это сын нашего дяди Сад-Аллах». – «Он узнал помещение из-за кошки и отличил ключи один от другого по внешности, но это дело со мной не пройдёт!» – воскликнула Далила. А Али вошёл на кухню и состряпал кушанья и отнёс трапезу Зейнаб и увидал свои одежды у нёс в комнате.

А потом он поставил трапезу Далиле и дал пообедать рабам и накормил собак, и во время ужина он сделал то же.

А ворота отпирались и запирались только по солнцу: утром и вечером. И Али вышел и закричал: «О жильцы, рабы не спят и сторожат, и мы спустили собак, и всякий, кто войдёт, пусть бранит одного себя».

И Али задержал вечерний корм собак и положил в него яду и потом дал его им; и когда собаки съели его, они околели. И Али одурманил банджем всех рабов, и Далилу, и её дочь Зейнаб, а потом он поднялся, забрал одежду и почтовых голубей, и отпер хан, и вышел, и пришёл в казарму.

И Хасан-Шуман увидел его и спросил: «Что ты сделал?» И Али рассказал ему обо всем, что было; и Шуман похвалил его. А потом Али снял с себя одежду, и Шуман вскипятил одну траву и вымыл ею Али – и он стал белым, как был.

И Али пошёл к рабу и одел его в его одежду и разбудил его после банджа, и раб поднялся, и пошёл к зеленщику, и забрал зелень, и вернулся в хан.

Вот что было с Али-Зейбаком каирским. Что же касается Далилы-Хитрицы, то у неё поселился один купец в числе жильцов, и он вышел из своей комнаты, когда заблистала заря, и увидел, что ворота хана открыты, рабы одурманены, а собаки мёртвые. И он вошёл к Далиле и увидел, что она тоже одурманена, и на шее у неё бумажка, а возле её головы он нашёл губку с противоядием от банджа. И тогда он приложил губку к ноздрям Далилы, и та очнулась и, очнувшись, сказала: «Где я?» И купец сказал: «Я вышел и увидел, что ворота хана отперты, и увидел, что ты одурманена, и рабы тоже, а что до собак, то я увидел их мёртвыми».

И Далила взяла бумажку и увидела на ней надпись: «Сделал это дело не кто иной, как Али каирский», и дала рабам и Зейнаб, своей дочери, понюхать противоядие от банджа и воскликнула: «Не говорила ли я вам, что это Али каирский?» А потом она сказала рабам: «Скрывайте это дело!» И сказала своей дочери: «Сколько раз я тебе говорила, что Али не оставит мести, и он сделал это дело за то, что ты с ним устроила! Он бы мог сделать с тобой и ещё кое-что, кроме этого, но ограничился этим, чтобы сохранить милость халифа и желая любви между нами».

И потом Далила сняла одежду молодцов и надела одежду женщин и, повязав платок себе на шею, отправилась в казарму Ахмеда-ад-Данафа. А когда Али пришёл в казарму с одеждами и почтовыми голубями, Шуман поднялся и дал надсмотрщику цену сорока голубей, и тот купил их и сварил и разделил между людьми.

И вдруг Далила постучала в ворота, и Ахмед-ад-Данаф сказал: «Это стук Далилы; открой ей, о надсмотрщик!» И надсмотрщик открыл Далиле, и она вошла…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Семьсот четырнадцатая ночь

 

Когда же настала семьсот четырнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда надсмотрщик открыл Далиле ворота казармы, она вошла, и Шуман спросил её: „Что привело тебя сюда, о злосчастная старуха? Ты заодно с твоим братом, Зурейком-рыбником!“ – „О начальник, – сказала старуха, – право против меня, и вот моя шея перед тобою. Но тот молодец, который устроил со мной эту штуку, кто он из вас?“

«Это первый из моих молодцов», – сказал Ахмед-ад-Данаф». И Далила молвила: «Ты – ходатай Аллаха перед ним, чтобы он принёс мне голубей для писем и все другое, и считай это милостью мне». – «Аллах да встретит тебя воздаянием, о Али! Зачем ты сварил этих голубей?» – воскликнул Шуман. И Али ответил: «Я не знал, что это голуби для писем». – «О надсмотрщик, – сказал Ахмед, – подай их нам!» И надсмотрщик подал голубей, и Далила взяла кусочек голубя и пожевала его и сказала: «Это не мясо птиц для писем. Я кормлю их зёрнышками мускуса, и их мясо делается как мускус». – «Если ты хочешь получить почтовых голубей, исполни желание Али каирского», – сказал Шуман. «А какое у него желание?» – спросила Далила. И Шуман сказал: «Чтобы ты женила его на твоей дочери Зейнаб». – «Я властна над нею только добром», – сказала Далила. И Хасан сказал Али каирскому: «Отдай ей голубей!» И тот отдал их Далиле.

И Далила взяла их и обрадовалась, и Шуман сказал ей: «Ты непременно должна нам дать ответ удовлетворительный». – «Если он хочет на ней жениться, – сказала Далила, – то та штука, которую он устроил, ещё не ловкость. Ловкость лишь в том, чтобы он посватался к ней у её дяди, начальника Зурейка. Это её опекун, и он кричит: „Эй, вот ритль рыбы за пару джедидов!“[594] Он повесил у себя в лавке кошель и положил в него золота на две тысячи».

И когда люди услышали, что Далила говорит это, они вскочили и сказали: «Что это за слова, о распутница! Ты просто хочешь лишить нас нашего брата Али каирского!»

Далила ушла от них в хан и сказала своей дочери Зейнаб: «Тебя сватает у меня Али каирский». И Зейнаб обрадовалась, так как она полюбила его за то, что он от неё воздержался, и спросила свою мать, что произошло; и та сказала ей: «Я поставила ему условие, чтобы он посватался за тебя у твоего дяди, и ввергла его в погибель».

Что же касается Али каирского, то он обратился к своим товарищам и спросил: «Что это за Зурейк и кто он такой будет?» И ему сказали: «Он начальник молодцов земли иракской и может чуть что просверлить гору, схватить звезду и снять сурьму с глаз, и нет ему в таких делах равного. Но он раскаялся в этом и открыл лавку рыбника, и скопил рыбной торговлей две тысячи динаров, и положил их в кошель, к которому привязал шёлковый шнурок, а на шнурок он навешал мелких колокольчиков и погремушек и привязал шнурок к колышку за дверью лавки, так что соединил его с мешком. И всякий раз, как Зурейк открывает лавку, он вешает кошель и кричит: „Эй, где вы, ловкачи Каира, молодцы Ирака и искусники стран персидских! Зурейк-рыбак повесил кошель на своей лавке, и если тот, кто притязает на хитрость, возьмёт кошель, он ему достанется!“ И приходят молодцы, люди жадные, и хотят взять кошель, но не могут, так как Зурейк кладёт себе под ноги свинцовые лепёшки, когда жарит и зажигает огонь, и если приходит жадный, чтобы его отвлечь и взять кошель, он бросает в него свинцовой лепёшкой и губит его или убивает. И если ты пойдёшь против него, о Ал», ты будешь как тот, что бьёт себя по щекам на похоронах, а сам не знает, кто умер. Нет у тебя силы бороться с ним, и он тебе страшен. Не нужно тебе жениться на Зейнаб – кто что-нибудь оставит, и без этого проживёт ».

«Это позор, о люди, – сказал Али, – и мне непременно нужно забрать кошель. Но подайте мне женскую одежду».

И ему принесли женскую одежду, и он надел её, и выкрасил руки хенной и опустил покрывало, а потом он зарезал барашка, собрал кровь, вынул кишки, вычистил их и связал снизу, и наполнил кровью и привязал себе па бедра, а поверх них надел штаны и башмаки.

И он сделал себе груди из птичьих зобов и наполнил их молоком, и повязал на живот немного материи, а между животом и материей он положил хлопка и повязал сверху салфетку, всю прокрахмаленную, и всякий, кто видел его, говорил: «Как прекрасна эта задница!»

И вдруг подошёл ослятник, и Али дал ему динар, и ослятник посадил его и поехал с ним в сторону лавки Зурейка-рыбника, и Али увидел, что кошель повешен и из него виднеется золото.

А Зурейка жарил рыбу, и Али сказал: «О ослятник, что это за запах?» – «Запах рыбы Зурейка», – ответил ослятник. И Али сказал: «Я женщина беременная, и этот запах мне вредит. Принеси мне от него кусочек рыбы». И ослятник сказал Зурейку: «Ты уже стал обдавать своим запахом беременных женщин! Со мной жена эмира Хасана Шарр-ат-Тарика, и она почувствовала этот запах, а она беременна; дай ей кусок рыбы – плод пошевелился у неё в животе. О покровитель, избавь нас от этого дня!»

Зурейк взял кусок рыбы и хотел его изжарить, но огонь потух, и Зурейк вошёл, чтобы зажечь огонь. А Али сидел на осле, и о я опёрся на кишки и прорвал их, и кровь потекла у него между ногами, а Али закричал: «Ах, мой бок, моя спина!»

И ослятник обернулся и увидел, что льётся кровь, и спросил: «Что с тобой, о госпожа?» И Али в облике женщины ответил: «Я выкинула плод». И Зурейк выглянул и увидел кровь и убежал в лавку, испугавшись. И ослятник сказал ему: «Аллах да смутит твою жизнь, о Зурейк! Эта женщина выкинула плод, и ты ничего не можешь сделать против её мужа. Зачем ты обдал её твоим запахом? Я говорю тебе: дай ей кусок рыбы, а ты не хочешь».

И потом ослятник взял осла и ушёл своей дорогой, а когда Зурейк убежал в лавку, Али каирский протянул руку к мешку, по едва он достал до него, золото, бывшее в нем, забренчало, и зазвенели колокольчики, и погремушки, и кольца. И Зурейк воскликнул: «Проявился твой обман, о мерзавец! Ты строишь мне штуки, будучи в образе женщины! На, возьми то, что пришло к тебе!» И он бросил в него свинцовой лепёшкой. Но удар пропал напрасно и угодил в другого, и люди напали на Зурейка и стали ему говорить: «Ты торговец или боец? Если ты торговец, сними мешок и избавь людей от твоего зла». – «Во имя Аллаха! Слушаюсь!» – сказал Зурейк.

А что до Али, то он пришёл в казарму, и Шуман спросил его: «Что же ты сделал?» И Али рассказал ему обо всем, что с ним произошло, а потом он снял женскую одежду и сказал: «О Шуман, принеси мне одежду конюха». И Шуман принёс ему одежду, и Али взял её и надел, а потом он взял блюдо и пять дирхемов и отправился к Зурейку-рыбняку. «Что ты потребуешь, о господин?» – спросил Зурейк; и Али показал ему дирхемы в руке, и Зурейк хотел дать ему рыбы, которая лежала на стойке, но Али сказал ему: «Я возьму только горячей рыбы».

И Зурейк положил рыбу на сковородку и хотел её изжарить, но огонь потух, и Зурейк пошёл, чтобы зажечь его, и тогда Али каирский протянул руку, желая взять кошель, и коснулся его кончика, и погремушки, кольца и колокольчики забренчали, и Зурейк воскликнул: «Твоя штука со мной не удалась, хоть ты и пришёл в образе конюха. Я узнал тебя по тому, как ты держал в руке деньги и блюдо…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Семьсот пятнадцатая ночь

 

Когда же настала семьсот пятнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Али каирский протянул руку, чтобы взять кошель, колокольчики и кольца забренчали, и Зурейк сказал ему: „Твоя штука со мной не удалась, хоть ты и пришёл в образе конюха. Я узнал тебя по тому, как ты держал в руке деньги и блюдо“.

И он бросил в него свинцовой лепёшкой, но Али-каирец увернулся от неё, и она попала прямо в сковороду, полную горячего масла. И сковорода разбилась, и масло полилось с неё на плечо кади, когда он проходил мимо, и все попало ему за пазуху и достигло его срамоты. И кади закричал: «О, моя срамота! Как это скверно, о несчастный! Кто сделал со мной такое дело?» И люди сказали ему: «О владыка наш, это маленький мальчик бросил камень, и он попал в сковороду, и то, что отразил Аллах, было бы ужаснее».

И потом они осмотрели и увидели, что это свинцовая лепёшка и что бросил её не кто иной, как Зурейк-рыбник, и напали на него и сказали: «Это не дозволено Аллахом, о Зурейк! Сними мешок! Так будет для тебя лучше!»

«Если захочет Аллах, я сниму его», – сказал Зурейк.

Что же касается Али каирского, то он пошёл в казарму и вошёл к людям, и те спросили его: «Где мешок?» И Али рассказал им обо всем, что с ним случилось. И они сказали: «Ты погубил уж две трети его ловкости».

И Али снял то, что на нем было, и надел одежду купца и вышел и увидел змеелова, у которого был мешок со змеями и сумка, где лежали его принадлежности.

«О змеелов, – сказал ему Али, – я хочу, чтобы ты позабавил моих детей и получил награду», – а потом он привёл его в казарму и накормил и одурманил банджем и оделся в его одежду и пошёл к Зурейку-рыбнику.

И он подошёл к нему и стал дудеть в дудку, и Зурейк сказал ему: «Аллах тебя наделит!» И вдруг Али вынул змей и бросил их перед ним. А Зурейк боялся змей, и он убежал от них в лавку, и тогда Али взял змей и положил их в мешок и протянул руку к кошелю, но когда он достал до его кончика, кольца, звонки и погремушки забренчали, и Зурейк воскликнул: «Ты все ещё строишь мне штуки и даже сделался змееловом!» И он бросил в Али свинцовой лепёшкой. А тут проходил один военный, за которым шёл его конюх, и лепёшка попала конюху в голову и повалила его. И военный спросил: «Кто повалил его?» И люди сказали: «Это камень упал с крыши». И военный ушёл, а люди осмотрелись и увидели свинцовую лепёшку и напали на Зурейка, говоря ему: «Сними мешок!» И Зурейк сказал им: «Если захочет Аллах, я сниму его сегодня вечером».

И Али до тех пор играл с ним штуки, пока не устроил семь плутней, но так и не взял мешка. И он вернул змеелову его одежду и принадлежности и дал ему награду, а потом возвратился к лавке Зурейка и услышал, как тот говорил: «Если я оставлю кошель на ночь в лавке, ловкач просверлит стену и возьмёт его. Я лучше заберу кошель с собой домой».

Зурейк поднялся и вышел из лавки и, сняв мешок, положил его за пазуху, и Али следовал за ним, пока не приблизился к его дому.

И Зурейк увидел, что у его соседа свадьба, и сказал про себя: «Пойду домой, отдам жене кошель и оденусь, а потом вернусь на свадьбу». И он пошёл, а Али последовал за ним.

А Зурейк был женат на чёрной рабыне из отпущенниц везиря Джафара, и ему достался от неё сын, которого он назвал Абд-Аллах, и он обещал жене, что на деньги из того мешка он справит обрезание мальчика и женит его и истратит их на его свадьбу.

И Зурейк вошёл к своей жене с нахмуренным лицом, и она спросила его: «В чем причина твоей хмурости?» И Зурейк ответил: «Испытал меня владыка наш ловкачом, который устроил со мной семь плутней, чтобы взять кошель, но не смог его взять». – «Подай сюда, я его припрячу для свадьбы мальчика», – сказала жена Зурейку. И тот дал ей кошель, а что касается Али каирского, то он спрятался в одном месте и мог все это слышать и видеть.

И Зурейк поднялся и снял то, что на нем было, надел другую одежду и сказал своей жене: «Береги кошель, о Умм Абд-Аллах, а я пойду на свадьбу». – «Поспи немножко», – сказала ему жена. И Зурейк лёг, и тогда Али поднялся и прошёл на концах пальцев, и взял кошель, и отправился к тому дому, где была свадьба, и остановился и стал смотреть.

А Зурейк увидел во сне, что кошель схватила птица, и проснулся, испуганный, и сказал Умм Абд-Аллах: «Встань, посмотри, где кошель!» И женщина поднялась посмотреть и не нашла его. И она стала бить себя по лицу и воскликнула: «О, как черно твоё счастье, Умм АбдАллах! Ловкач взял кошель!»

И Зурейк вскричал: «Клянусь Аллахом, его взял только ловкач Али, и никто другой не взял мешка! Я непременно его принесу!» – «Если ты не принесёшь мешка, – сказала ему жена, – я запру перед тобой ворота и оставлю тебя ночевать на улице!»

И Зурейк подошёл к дому, где была свадьба, и увидел» что ловкач Али смотрит, и сказал про себя: «Вот кто взял кошель! Но он живёт в казарме Ахмеда-ад-Данафа».

И Зурейк пришёл раньше Али к казарме и поднялся на крышу и спустился вниз в казарму и увидел, что люди спят. И вдруг подошёл Али и постучал в ворота, и Зурейк спросил: «Кто у ворот?» – «Али каирский», – ответил Али. И Зурейк спросил: «Ты принёс кошель?»

И Али подумал, что это Шуман, и сказал: «Я его принёс, отопри ворота!» И Зурейк ответил: «Мне нельзя тебе отпереть, пока я его не увижу, потому что мы с твоим старшим побились об заклад». – «Протяни руку», – сказал Али, и Зурейк протянул руку через боковое отверстие в воротах, и Али дал ему мешок, и Зурейк взял его и вышел через то место, куда вошёл, и отправился на свадьбу.

Что же касается Али, то он продолжал стоять у ворот, по никто ему не отпирал. И тогда он стукнул в ворота устрашающим стуком, и люди очнулись и сказали: «Это стук Али каирского». И надсмотрщик отпер ему ворота и спросил: «Ты принёс мешок?» И Али воскликнул: «Довольно шуток, Шуман! Разве я не подал тебе мешок через боковое отверстие в воротах? И ты мне ещё сказал: „Клянусь, что не отопру тебе ворота, пока ты не покажешь мне мешка!“ – „Клянусь Аллахом, я его не брал, и это Зурейк взял его у тебя!“ – сказал ему Шуман. И Али воскликнул: „Я непременно его принесу!“ И потом Али каирский вышел и пошёл на свадьбу и услыхал, как шут говорит: „Подарок, о Абу-Абд-Аллах! Исход будет счастливым для твоего сына!“ И тогда Али воскликнул: „Я обладатель счастья!“ – и пошёл к дому Зурейка и влез на крышу дома и спустился внутрь и увидел, что невольница, жена Зурейка, спит. И он одурманил её банджем и оделся в её одежду и, взяв ребёнка на руки, стал ходить и искать, и увидел корзину с печеньем от праздника, которое осталось по скупости Зурейка.

А Зурейк подошёл к дому и постучал в ворота, и ловкач Али откликнулся, притворяясь, будто он невольница, и спросил: «Кто у ворот?» – «Абу-Абд-Аллах», – ответил Зурейк. И Али сказал: «Я поклялась, что не отопру тебе ворот, пока ты не принесёшь мешка». – «Я принёс его», – сказал Зурейк. А Али крикнул: «Подай его, раньше чем я отопру ворота». – «Спусти корзину и прими в неё мешок», – сказал Зурейк. И Али спустил корзину, и Зурейк положил в неё мешок, а потом ловкач взял его и одурманил ребёнка банджем и разбудил невольницу.

И он вышел через то же место, куда вошёл, и отправился в казарму и, войдя к людям, показал им мешок и ребёнка, который был с ним, и люди похвалили его, и он отдал им печенье, и они его съели.

«О Шуман, – сказал Али, – этот ребёнок – сын Зурейка, спрячь его у себя». И Шуман взял ребёнка и спрятал его, а потом он принёс барана и зарезал его и отдал его надсмотрщику, а тот изжарил барана целиком и завернул его в саван и придал ему вид мертвеца.

Что же касается Зурейка, то он все стоял у ворот, а потом он стукнул в ворота устрашающим стуком, и невольница спросила его: «Принёс ты мешок?» – «А разве ты не взяла его в корзину, которую спустила?» – спросил Зурейк, и невольница ответила: «Я не спускала корзины, не видала мешка и не брала его!» – «Клянусь Аллахом, ловкач Али опередил меня и взял его!» – воскликнул Зурейк, и он посмотрел в доме и увидел, что печенье пропало и ребёнок исчез.

И Зурейк закричал: «Увы, мой ребёнок!» А невольница стала бить себя в грудь и воскликнула: «Я пойду с тобой к везирю. Никто не убил моего ребёнка, кроме ловкача, который устраивает с тобой штуки, и это случилось из-за тебя!» – «Я ручаюсь, что принесу его!» – воскликнул Зурейк.

И потом Зурейк вышел, обвязав себе шею платком, и пошёл в казарму Ахмеда-ад-Данафа и постучал в ворота; и надсмотрщик отпер ему, и он вошёл к людям. «Что привело тебя?» – спросил Шуман. И Зурейк сказал: «Вы – ходатаи перед Али каирским, чтобы он отдал мне моего ребёнка, и тогда я уступлю ему тот мешок с золотом». – «Аллах да встретит тебя, о Али, воздаянием! – воскликнул Шуман. – Почему ты не сказал мне, что это его сын?» – «Что с ним случилось?» – спросил Зурейк. «Мы кормили его изюмом, и он подавился и умер. Вот он», – сказал Шуман. И Зурейк воскликнул: «Увы, мой ребёнок! Что я скажу его матери?» И он поднялся и развернул саван, и увидел, что в нем баранья туша, и воскликнул: «Ты взволновал меня, о Али!» Потом ему отдали его сына, и Ахмед-ад-Данаф сказал: «Ты повесил мешок, чтобы всякий, кто ловкач, взял его, и если ловкач его возьмёт, он станет его собственностью, – и вот он стал собственностью Али каирского». – «Я дарю ему мешок», – сказал Зурейк. И Али-Зейбак каирский сказал ему: «Прими его ради твоей племянницы Зейнаб». – «Я принял его», – ответил Зурейк. И ему сказали: «Мы сватаем её за Али каирского».

«Я властен над нею только добром», – сказал Зурейк. И потом он взял своего сына и забрал мешок, и Шуман спросил его: «Принимаешь ли ты от нас сватовство?» – «Я приму его от того, кто может добыть её приданое», – сказал Зурейк. «А каково её приданое?» – спросил Шуман. И Зурейк сказал: «Она поклялась, что никто не сядет ей на грудь, кроме того, кто принесёт ей одежду Камар, дочери Азры еврея, и венец, и кушак, и золотые башмачки, и остальные её вещи…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Семьсот шестнадцатая ночь

 

Когда же настала семьсот шестнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Зурейк сказал Шуману: „Зейнаб поклялась, что никто не сядет ей на грудь, кроме того, кто принесёт ей одежду Камар, дочери Азры еврея, и венец, и кушак, и золотые башмачки“. И Али каирский воскликнул: „Если я не принесу ей одежду сегодня вечером, нет у меня права на сватовство!“ сыграешь с ней штуку».

«О Али, ты умрёшь, если сказал Шуман. И Али спросил его: „А что этому за причина?“ И ему сказали: „Азра – еврей-колдун и злокозненный обманщик, который заставляет служить себе джиннов, и у него есть дворец вне города, в стенах которого один кирпич золотой, а другой серебряный, и этот дворец виден людям, пока Азра там сидит, а когда он из него выходит, дворец скрывается. Азре досталась дочь по имени Камар, и он принёс ей ту одежду из сокровищницы, и он кладёт одежду на золотое блюдо и открывает окна дворца и кричит: „Где ловкачи Египта, молодцы из Ирака и искусники персов? Всякому, кто возьмёт эту одежду, она будет принадлежать!“ И пытались играть с ним штуки все молодцы, но не могли взять эту одежду, и он заколдовал их и обратил в обезьян и ослов“.

«Я непременно возьму её, и Зейнаб, дочь ДалилыХитрицы, будет в ней показываться!» – воскликнул Али. И затем он отправился к лавке еврея и увидел, что он сердитый и грубый и что перед ним весы и разновески, и золото, и серебро, и ящички, а подле него он увидел мула.

И еврей поднялся и запер лавку и сложил золото и серебро в два кошелька, и кошельки он положил в мешок, а мешок взвалил на мула и сел и поехал, и ехал до тех пор, пока не выехал за город; и Али каирский шёл сзади него, а он не знал этого.

И потом еврей вынул землю из мешка, бывшего у него за пазухой, и поколдовал над нею и развеял её в воздухе, и ловкач Али увидел дворец, которому нет равного, а затем мул с евреем стали подниматься по лестнице, и вдруг оказалось, что этот мул – дух, которого еврей заставляет себе служить.

И он снял с мула мешок, и мул ушёл и скрылся, а еврей остался сидеть во дворце, и Али смотрел, что он делает. И еврей принёс золотую трость и повесил на неё золотое блюдо на золотых цепочках и положил одежду на блюдо, и Али увидел её из-за дверей.

И еврей закричал: «Где ловкачи Египта, молодцы из Ирака и искусники персов? Кто возьмёт эту одежду своей ловкостью, тому она будет принадлежать!» А после того он поколдовал, и легла перед ним скатерть с кушаньями.

И еврей поел, а потом скатерть исчезла сама собой, и Азра поколдовал ещё раз, и легла перед ним скатерть с вином, и он стал пить. И Али сказал себе: «Ты сумеешь взять эту одежду, только пока он напивается!» И Али подошёл к еврею сзади и вытащил свой стальной меч и взял его в руку, и еврей обернулся и поколдовал и сказал руке Али: «Остановись с мечом!» И его рука остановилась с мечом в воздухе. И Али протянул левую руку, и она тоже остановилась в воздухе, и его правая нога тоже, и он остался стоять на одной ноге; а потом еврей снял с него чары, и Али каирский снова стал таким же, как раньше.

И еврей погадал на доске с песком, и вышло, что имя этого человека – Али-Зейбак каирский, и Азра обратился к нему и сказал: «Пойди сюда! Кто ты и каково твоё дело?» – «Я Али каирский, молодец Ахмеда-ад-Данафа, – ответил Али. – Я посватался к Зейнаб, дочери ДалилыХитрицы, и они назначили ей с меня в приданое одежду твоей дочери. Отдай мне её, если хочешь спастись, и стань мусульманином». «После твоей смерти! – сказал еврей, – Много людей строили со мной штуки, чтобы взять эту одежду, но не смогли её у меня взять. Если ты примешь добрый совет, спасайся сам. Они потребовали от тебя эту одежду, только чтобы погубить тебя, и если бы я не увидел, что твоё счастье превосходит моё счастье, я бы, наверное, скинул тебе голову».

И Али обрадовался, что еврей увидел, что счастье Али превосходит его счастье, и сказал: «Я непременно должен взять одежду, и ты станешь мусульманином». – «Таково твоё желание, и это неизбежно?» – спросил еврей. И Али ответил: «Да!» И тогда еврей взял чашку и наполнил её водой и поколдовал над ней и сказал: «Выйди из образа человеческого и прими облик осла!»

И он обрызгал Али этой водой, и Али сделался ослом с копытами и длинными ушами и стал реветь, как осел. А потом еврей провёл вокруг Али круг, который стал для него стеной, а сам пил до утра, а утром он сказал Али: «Я поеду на тебе и дам мулу отдохнуть».

И еврей положил одежду, блюдо, трость и цепочки в шкафчик и вышел и поколдовал над ослом, и Али последовал за ним, и еврей положил на спину Али мешок и сел на него, а дворец скрылся с глаз.

И Али шёл, и еврей ехал на нем, пока не слез около своей лавки, и тогда он опорожнил кошелёк с золотом и кошелёк с серебром и высыпал деньги в ящички, которые стояли перед ним, а Али был привязан в образе осла, и он слышал и понимал, но не мог говорить.

И вдруг подошёл сын одного купца, которого обидело время, и он не нашёл для себя ремесла легче ремесла водоноса, и тогда он взял браслеты своей жены и пришёл к еврею и сказал ему: «Дай мне такую цену за эти браслеты, чтобы я мог купить осла». – «Что ты будешь на нем возить?» – спросил еврей. И сын купца сказал: «О мастер, я наполню бурдюк водой из реки и буду кормиться тем, что выручу». – «Возьми у меня этого осла», – сказал еврей. И сын купца продал ему браслеты и на часть их цены купил осла, и еврей вернул ему остальное, и сын купца пошёл с Али каирским, который был заколдован в образе осла, к себе домой.

И Али сказал про себя: «Когда ослятник положит на тебя доску и бурдюк и сделает на тебе десять поездок, он лишит тебя здоровья, и ты умрёшь».

Жена водоноса подошла, чтобы положить Али корму, и вдруг он ударил её головой так, что она опрокинулась та спину, и прыгнул на неё и, ударив её ртом по голове, опустил то, что оставил ему отец. И женщина закричала, и прибежали к ней соседи и побили Али и стащили его с её груди.

И тут её муж, который хотел сделаться водоносом, пришёл домой, и его жена сказала ему: «Либо ты со мной разведёшься, либо вернёшь осла его владельцу». – «Что случилось?» – спросил водонос. И жена его сказала: «Это сатана в образе осла. Он прыгнул на меня, и если бы соседи не стащили его с моей груди, он бы, наверное, сделал со мной дурное». И её муж взял Али и пошёл к еврею, и когда тот спросил его: «Почему ты привёл осла обратно?», водонос ответил: «Он сделал с моей женой дурное дело».

И еврей отдал водоносу его деньги, и тот ушёл. А что касается еврея, то он обратился к Али и сказал ему: «Значит, ты входишь в ворота козней, о злосчастный, так что он даже вернул мне тебя…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Семьсот семнадцатая ночь

 

Когда же настала семьсот семнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что еврей, когда водонос вернул ему осла, отдал ему его деньги и, обратившись к Али каирскому, сказал:

«Значит, ты входишь в ворота козней, о злосчастный, так что он даже вернул мне тебя? Но раз тебе не угодно быть ослом, я тебя сделаю забавой для больших и малых!»

И он взял осла и сел на него и выехал за город и, вынув из-за пазухи пепел, поколдовал над ним и развеял его в воздухе, и вдруг появился дворец.

И еврей вошёл во дворец и, сняв мешок со спины осла, вынул оба кошелька с деньгами и вынул трость и повесил на неё блюдо с одеждой, а потом закричал, как кричал каждый день: «Где молодцы из всех стран? Кто может взять эту одежду?»

И он поколдовал, как раньше, и встала перед ним трапеза, и он поел и поколдовал, и появилось перед ним вино, и он напился. И потом он вынул чашку с водой и поколдовал над ней, и брызнул ею на осла, и сказал ему: «Обратись из этого облика в твой прежний облик!» И Али снова стал человеком, как прежде. «О Али, – сказал ему еврей, – прими добрый совет и избавься от моего зла! Нет тебе нужды жениться на Зейнаб и добиваться одежды моей дочери. Она достанется тебе не легко, и оставить жадность для тебя будет лучше. А если пет, я заколдую тебя и превращу в медведя или обезьяну или отдам во власть духу, который закинет тебя за гору Каф». – «О Азра, – сказал Ади, – я обязался взять одежду, и взять её – неизбежно, и ты примешь ислам, а не то я тебя убью». – «О Али, – сказал еврей, – ты как орех: если он не разобьётся, его не съесть». И он взял чашку с водой и поколдовал над ней и обрызгал водой Али и сказал: «Будь в образе медведя!» И Али тотчас же превратился в медведя, и еврей надел ему ошейник и связал ему рот и вбил для него железный кол, и стал есть и бросал ему кое-какие куски и выливал ему остатки из чашки.

А когда наступило утро, еврей встал и взял блюдо и одежду и поколдовал над медведем, и тот пошёл за ним в лавку, и еврей сел в лавке и высыпал золото и серебро в ящик и привязал в лавке цепь, которая была у медведя на шее, и Али слышал и разумел, но не мог говорить.

И вдруг пришёл к еврею в лавку один купец и спросил: «О мастер, не продашь ли ты мне этого медведя? У меня есть жена, дочь моего дяди, и ей прописали поесть медвежьего мяса и намазаться его жиром».

И еврей обрадовался и сказал про себя: «Продам его, чтобы купец его зарезал, и мы от него избавились!» А Али про себя воскликнул: «Клянусь Аллахом, этот человек хочет меня зарезать, и освобождение – от Аллаха».

«Он будет тебе от меня подарком», – сказал еврей. И купец взял медведя и прошёл с ним мимо мясника и сказал ему: «Возьми свои принадлежности и ступай со мной!» И мясник взял ножи и последовал за ним.

И потом мясник подошёл к Али и привязал его и начал точить ножи и хотел его зарезать. И когда Али каирский увидел, что мясник к нему направился, он побежал от него и полетел между небом и землёй и летел до тех пор, пока не опустился во дворце у еврея.

А причиной этого было то, что еврей отправился во дворец после того, как отдал купцу медведя, и его дочь стала его спрашивать, и он рассказал ей обо всем, что произошло, и тогда она сказала: «Призови духа и спроси его про Али каирского: он ли это, или другой человек устраивает штуки?» И еврей поколдовал и призвал духа и спросил его: «Это Али каирский или другой человек устраивает штуки?» И дух похитил Али и принёс его и сказал: «Вот Али каирский, он самый. Мясник связал его и наточил нож и хотел начать его резать, но я схватил его, когда он был перед ним, и принёс».

И еврей взял чашку с водой и поколдовал над нею и обрызгал из чашки Али и сказал: «Вернись к твоему человеческому образу!» И Али снова стал таким, каким был раньше.

И увидела Камар, дочь еврея, что это красивый юноша, и любовь к нему запала ей в сердце, а любовь к ней запала ему в сердце, и Камар спросила его: «О злосчастный, зачем ты ищешь моей одежды и мой отец делает с тобой такие дела?» – «Я обязался взять её для Зейнабмошенницы, чтобы на ней жениться», – ответил Али. И Камар сказала: «Другие тоже играли с моим отцом штуки, чтобы захватить мою одежду, но не могли овладеть ею. Оставь жадность», – сказала она потом. И Али молвил: «Мне неизбежно взять эту одежду, и твой отец примет ислам, а не то я его убью». – «Посмотри, дочка, на этого злосчастного, как он ищет своей гибели!» – воскликнул отец Камар. И потом он сказал: «Я превращу тебя в собаку!» И он взял чашку с надписями, в которой была вода, и поколдовал над нею и обрызгал водой Али и сказал: «Будь в образе собаки!» И Али стал собакой, а еврей со своей дочерью пили до утра.

А потом он поднялся и, взяв одежду и блюдо, сел на мула и поколдовал над собакой, и та последовала за ним, и другие собаки стали на неё лаять.

И еврей прошёл мимо лавки старьёвщика, и старьёвщик вышел и прогнал от Али собак, и Али лёг перед ним, а еврей осмотрелся и не нашёл его. И старьёвщик поднялся и вышел из лавки и пошёл домой, и пёс последовал за ним; и когда старьёвщик вошёл в свой дом, дочь старьёвщика посмотрела и увидела собаку и закрыла себе лицо, говоря: «О батюшка, ты приводишь чужого мужчину и вводишь его к нам». – «О дочка, это собака», – сказал старьёвщик. И его дочь молвила: «Это Али каирский, которого заколдовал еврей». И старьёвщик обернулся к Али и спросил его: «Ты Али каирский?» И Али сделал ему знак головой: да! Тогда отец девушки спросил её: «Почему еврей заколдовал его?» И она сказала: «Из-за одежды его дочери Камар, и я могу его освободить». – «Если в этом благо, то теперь время для него!» – воскликнул старьёвщик. И его дочь сказала: «Если он на мне женится, я его освобожу». И Али сказал ей головой: да. И тогда она взяла чашку с надписями и поколдовала над нею, и вдруг раздался великий крик, и чашка упала у неё из рук. И девушка обернулась и увидела, что это кричала невольница её отца, и та сказала ей: «О госпожа моя, разве таков был уговор между мною и тобою? Никто не научил тебя этому искусству, кроме меня, и ты со мной сговорилась, что ничего не будешь делать, не посоветовавшись со мною, и что тот, кто женится на тебе, женится на мне, и будет ночь тебе и ночь – мне». – «Да», – сказала девушка. И когда старьёвщик услышал от невольницы такие слова, он спросил свою дочь: «А кто научил эту невольницу?» – «О батюшка, – ответила его дочь, – она научила меня: спроси её, кто её научил».

И старьёвщик спросил невольницу, и она сказала ему: «Знай, о господин мой, что, когда я была у еврея Азры, я подслушивала, как он произносил заклинания, а когда он уходил в лавку, я открывала книги и читала их, так что узнала науку о духах. И в один из дней еврей напился и позвал меня на ложе, и я отказалась и сказала: „Я не дам тебе этого сделать, пока ты не примешь ислам“. И он отказался, и я сказала ему: „На рынок султана!“ И он продал меня тебе, и я пришла к тебе в дом и научила мою госпожу и поставила ей условие, что она не будет ничего такого делать, не посоветовавшись со мной, и что тот, кто женится на ней, женится и на мне, и будет ночь мне и ночь ей».

И невольница взяла чашку с водой и поколдовала над ней, и обрызгала из неё пса и сказала ему: «Возвратись к твоему человеческому образу!» И Али снова стал человеком, как был. И старьёвщик пожелал ему мира и спросил, почему его заколдовали, и Али рассказал ему обо всем, что ему выпало…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Семьсот восемнадцатая ночь

 

Когда же настала семьсот восемнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старьёвщик пожелал Али каирскому мира и спросил его, почему его заколдовали и что ему выпало, и Али рассказал ему все, что случилось.

«Достаточно тебе будет моей дочери и невольницы?» – спросил его старьёвщик. И Али ответил: «Неизбежно взять Зейнаб». И вдруг кто-то постучал в дверь. «Кто у дверей?» – спросила невольница. И Камар, дочь еврея, спросила: «У вас ли Али каирский?» И дочь старьёвщика спросила её: «О дочь еврея, если Али каирский у нас, что ты с ним сделаешь? Спустись, о невольница, открой ей дверь».

И невольница открыла ей ворота, и Камар вошла и увидела Али, и когда Али увидел её, он воскликнул: «Что привело тебя, о дочь пса?» И Камар сказала: «Я свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммед – посол Аллаха». И она приняла ислам и спросила Али: «Мужчины ли, по вере ислама, дают приданое женщинам, или женщины дают приданое мужчинам?» И Али ответил ей: «Мужчины дают приданое женщинам». И тогда она сказала: «А я пришла, чтобы дать тебе за себя в приданое одежду, трость, и цепочки, и голову моего отца – твоего врага и врага Аллаха».

И она бросила перед ним голову своего отца и воскликнула: «Вот голова моего отца – твоего врага и врага Аллаха!»

А причиною убийства ею своего отца было то, что, когда еврей превратил Али в пса, она увидела во сне говорящего, который говорил ей: «Прими ислам!» И она приняла ислам, а проснувшись, предложила ислам своему отцу, но тот отказался; и когда он отказался принять ислам, Камар одурманила его банджем и убила.

И Али взял вещи и сказал старьёвщику: «Завтра мы встретимся у халифа, чтобы я женился на твоей дочери и на невольнице». И он вышел, радуясь, и направился в казарму, неся с собой вещи. И вдруг он увидел продавца сладостями, который бил рукой об руку и восклицал: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Труд людей стал беззаконием и идёт только на подделку. Прошу тебя, ради Аллаха, попробуй этих гадостей!» И Али взял у него кусочек и съел его, и вдруг в нем оказался бандж. И торговец одурманил Али, и взял у него одежду, трость и цепочки, и положил их в сундук со сластями, и пошёл. И вдруг один кади закричал ему и сказал: «Подойди, эй торговец!» И торговец остановился и поставил подставку, на которой стоял поднос, и спросил: «Что ты потребуешь?» – «Халвы и конфет, – сказал кади, и потом он взял немного халвы в руку и сказал: – эта халва и конфеты с примесью».

И кади вынул из-за пазухи кусок халвы и сказал торговцу: «Посмотри, как прекрасно она приготовлена! Поешь её и сделай такую же!» Торговец взял халву и съел её, и вдруг в ней оказался бандж, и кади одурманил торговца и взял подставку, и сундук, и одежду, и другое.

И он положил торговца внутрь подставки, и понёс все это, и отправился в казарму, где жил Ахмед-ад-Данаф.

А этот кади был Хасан-Шуман, и причиной всего этого было вот что. Когда Али обязался взять одежду и вышел её искать, никто не услышал про него вестей, и Ахмед-ад-Данаф сказал: «О молодцы, выходите, ищите вашего брата Али каирского!»

И они вышли и стали искать его в городе; и ХасанШуман тоже вышел в облике кади, и встретил того торговца сладостями и узнал, что это Ахмед-аль-Лакит.

И он одурманил его банджем и взял его вместе с одеждой и пошёл с ним в казарму, а что касается тех сорока, то они ходили, ища Али, по улицам города.

Али-Катф-аль-Джамаль отделился от своих товарищей и увидел толпу и направился к столпившимся людям и заметил среди них Али каирского, который был одурманен банджем. И Али-Катф-аль-Джамаль разбудил Али каирского после банджа, и Али, очнувшись, увидел, что около него собрались люди.

«Приди в себя», – сказал Али-Катф-аль-Джамаль. И Али спросил: «Где я?» И Али-Катф-аль-Джамаль и его люди ответили: «Мы увидели тебя одурманенным и не знаем, кто тебя одурманил?» – «Меня одурманил один торговец сластями и взял вещи. Но куда он ушёл?» – спросил Али. И ему ответили: «Мы никого не видали, но пойдём с нами в казарму».

И они отправились в казарму и вошли и увидели Ахмеда-ад-Данафа, и тот приветствовал их и спросил: «О Али, принёс ты одежду?» – «Я нёс и её и другое и нёс голову еврея, – ответил Али, – но меня встретил торговец сластями и одурманил и взял у меня все это». И он рассказал Ахмеду обо всем, что случилось, и сказал: «Если бы я увидел этого торговца, я бы отплатил ему». И вдруг Хасан-Шуман вышел из одной комнаты и спросил: «Принёс ли ты вещи, о Али?» – «Я нёс их и нёс голову еврея, но меня встретил торговец сладостями и одурманил меня и взял одежду и другое, и я не знаю, куда он ушёл. Если бы я знал, где он, я бы ему насолил, – ответил Али. – Не знаешь ли ты, куда ушёл этот торговец?» – «Я знаю, где он», – ответил Хасан, и затем он поднялся и открыл дверь в комнату, и Али увидел в ней торговца, одурманенного банджем.

И Али разбудил его после банджа, и он открыл глаза и увидел перед собой Али каирского, Ахмеда-ад-Данафа и сорок его приближённых и обмер и спросил: «Где я и кто схватил меня?» – «Это я тебя схватил», – сказал Шуман. И Али воскликнул: «О злокозненный, ты делаешь такие дела!» – и хотел зарезать торговца.

И Хасан-Шуман сказал ему: «Не поднимай руку, он стал твоим свойственником». И Али спросил: «Моим свойственником? Откуда?» И Хасан сказал ему: «Это Ахмедаль-Лакит, сын сестры Зейнаб». – «Почему же ты сделал все это, о Лакит?» – спросил его Али. И мальчик сказал: «Мне так приказала моя бабка Далила-Хитрица, и случилось это только потому, что Зурбейк-рыбник встретился с моей бабкой Далилой-Хитрицей и сказал ей: „Али каирский – ловкач редкой ловкости, и он неизбежно убьёт еврея и принесёт одежду“. И тогда она позвала меня и спросила: „О Ахмед, знаешь ли ты Али каирского?“ И я ответил: „Я его знаю и привёл его к казарме Ахмеда-адДанафа“. И тогда она сказала мне: „Пойди расставь ему твои сети, и если он принёс вещи, сыграй с ним штуку и отбери у него вещи“. И я пошёл ходить по улицам города и увидел торговца сластями и дал ему десять динаров и взял у него его одежду, сласти и принадлежности, и случилось то, что случилось».

И тогда Али каирский сказал Ахмеду-аль-Лакиту: «Пойди к твоей бабке и к Зурейку-рыбнику и осведоми их о том, что я принёс вещи и голову еврея, и скажи им: „Завтра встречайте его в диване халифа и берите у него приданое Зейнаб!“

И Ахмед-ад-Данаф обрадовался этому и воскликнул: «Не обмануло меня твоё воспитание, о Али!»

А когда наступило утро, Али каирский взял одежду, блюдо, трость, и золотые цепочки, и голову Азры еврея на дротике и отправился в диван со своим дядей и его молодцами, и они поцеловали землю меж рук халифа…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Семьсот девятнадцатая ночь

 

Когда же настала семьсот девятнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Али каирский пошёл в диван вместе со своим дядей Ахмедом-ад-Данафом и его молодцами, они поцеловали землю меж рук халифа, и халиф посмотрел и увидел красивого юношу, доблестней которого не было среди мужей.

И он спросил про него людей, и Ахмед-ад-Данаф сказал ему: «О повелитель правоверных, это Али-Зейбак каирский, глава молодцов Египта, и он первый среди моих молодцов». И когда халиф увидел его, он его полюбил, так как увидел, что меж глаз у него блещет доблесть, свидетельствуя за него, а не против него.

И Али поднялся и бросил голову еврея перед халифом и сказал: «Твой враг таков, как этот, о повелитель правоверных!» – «Чья это голова?» – спросил халиф. И Али ответил: «Голова Азры еврея»; и халиф спросил: «А кто убил его?»

И Али каирский рассказал ему обо всем, что с ним случилось, от начала до конца, и халиф сказал: «Я не думаю, чтобы ты убил его, так как он был колдун». – «О повелитель правоверных, дал мне власть мой господь убить его», – сказал Али.

И Халиф послал вали во дворец еврея, и тот увидел еврея без головы. И его положили в ящик и принесли к халифу, и тот велел его сжечь; и вдруг Камар, дочь еврея, пришла и поцеловала халифу руки и осведомила его, что она дочь Азры еврея и стала мусульманкой.

И она снова приняла ислам перед халифом и сказала ему: «Ты мой ходатай перед ловкачом Али-Зейбаком каирским, чтобы он женился на мне».

И она уполномочила халифа заключить её брак с Али, и халиф подарил Али каирскому дворец еврея со всем, что в нем было, и сказал ему: «Пожелай чего-нибудь от теня!» – «Я желаю, – сказал Али, – чтобы я мог стоять на твоём ковре и есть с твоего стола». И халиф спросил его: «О Али, есть у тебя молодцы?» – «У меня сорок молодцов, но они в Каире», – ответил Али. И халиф сказал: «Пошли за ними, чтобы они пришли из Каира. О Али, – спросил потом халиф, – а есть у тебя казарма?» И Али ответил: «Нет». И тогда Хасан-Шуман сказал: «Я дарю ему мою казарму с тем, что в ней есть, о повелитель правоверных!» – «Твоя казарма будет тебе, о Хасан», – сказал халиф и велел, чтобы казначей дал строителю десять тысяч динаров, и тот построил для Али казарму с четырьмя портиками и сорока комнатами для молодцов. «О Али, – спросил потом халиф, – осталась ли у тебя какая-нибудь просьба, которую мы прикажем для тебя исполнить?» Али ответил: «О царь времени, чтобы ты был ходатаем перед Далилой-Хитрицей и она выдала бы за меня свою дочь Зейнаб и взяла одежду дочери еврея и её вещи за Зейнаб в приданое».

И Далила приняла ходатайство халифа и взяла блюдо, одежду, и трость, и золотые цепочки, и написала договор Зейнаб с Али, и написали также договор с ним дочь старьёвщика, и невольница, и Камар, дочь еврея.

И халиф назначил Али жалованье и велел давать ему трапезу к обеду и трапезу к ужину, и довольствие, и кормовые, и наградные. И Али каирский начал приготовления к свадьбе, и прошёл срок в тридцать дней, а потом Али каирский послал своим молодцам в Каир письмо, в котором упомянул, какое ему досталось у халифа уважение, и он говорил в письме: «Вы неизбежно должны явиться, чтобы застать свадьбу, так как я женюсь на четырех девушках».

И через небольшое время его сорок молодцов явились и застали свадьбу, и Али поселил их в казарме и оказал им величайшее уважение, а затем он представил их халифу, и халиф наградил их. И служанки стали показывать Али каирскому Зейнаб в той прекрасной одежде, и он вошёл к ней и нашёл её жемчужиной несверленой и кобылицей, другими не объезженной, а после неё он вошёл к трём другим девушкам и увидел, что они совершенны по красоте и прелести.

А потом случилось, что Али каирский бодрствовал у халифа в какую-то ночь, и халиф сказал ему: «Я имею желание, о Али, чтобы ты рассказал мне обо всем, что с тобой случилось, с начала до конца». И Али рассказал ему обо всем, что случилось у него с Далилой-Хитрицей, Зейнаб-мошенницей и Зурбйком-рыбником. И халиф приказал это записать и положить в казну царства. И записали все, что произошло с Али, и положили запись в числе рассказов о народе лучшего из людей. И затем все они жили в приятнейшей и сладостнейшей жизни, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, а Аллах (велик он и славен!) лучше знает истину.

 


  1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150
 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180
 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 

Все списки лучших





Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика