Увеличить |
Рассказ портного (ночи
29—31)
Знай, о царь нашего времени, – вот самое удивительное,
что со мной вчера случилось и произошло. Прежде чем встретить горбатого, я был
в начале дня на пиру у одного из моих друзей, у которого собралось около
двадцати человек из жителей этого города, и среди нас были ремесленники:
портные, плотники, ткачи и другие. И когда взошло солнце, нам подали кушанье,
чтоб мы поели; и вдруг хозяин дома вошёл к нам, и с ним юношачужеземец,
красавец из жителей Багдада, одетый в какие ни на есть хорошие одежды и
прекрасный, но только он был хромой. И он вошёл к нам и приветствовал нас, а мы
поднялись перед ним, и он подошёл, чтобы сесть, но увидел среди нас одного
человека, цирюльника, и отказался сесть и хотел уйти от нас. Но мы схватили
этого юнош», и хозяин дома вцепился в него, и стал заклинать его, и спросил:
«Почему ты вошёл и уходишь?» И юноша отвечал: «Ради Аллаха, господин мой, не
противься мне ни в чем! Причина моего входа в ртом злосчастном цирюльнике, что
сидит здесь». И, услышав эти слова, хозяин долга пришёл в крайнее удивление и
сказал: «Как! этот юноша из Багдада, и его сердце расстроилось из-за этою
цирюльника!» А мы посмотрели на юношу и сказали ему: «Расскажи нам, в чем
причина твоего гнева на этого цирюльника?»
«О собрание, – сказал тогда юноша, – у меня с этим
цирюльником в моем городе Багдаде произошло такое дело: это из-за него я сломал
себе ногу и охромел, и я дал клятву, что больше никогда не буду находиться с
ним в одном и том же месте или жить в городе, где он обитает, – и уехал из
Багдада, и покинул его, и поселился в ртом городе; и сегодняшнюю ночь я проведу
не иначе как в путешествии».
«Заклинаем тебя Аллахом, – сказали мы ему, –
расскажи нам твою историю!»
И юноша начал (а лицо цирюльника пожелтело): «О люди,
знайте, что отец мой был одним из больших купцов Багдада, и Аллах великий не
послал ему детей, кроме меня. И когда я вырос и достиг возраста мужей, мой отец
преставился к милости великого Аллаха и оставил мне деньги, и слуг, и челядь, и
я стал хорошо одеваться и хорошо есть. Но Аллах внушил мне ненависть к
женщинам. И в какой-то из дней я шёл по переулкам Багдада» и мне встретилась на
дороге толпа женщин, и я убежал и спрятался в тупике и присел в конце его на
скамейку. И не просидел я минуты, как вдруг около дома, стоявшего там, где я
был, открылось, и в нем показалась девушка, подобная луне в полнолуние, равной
которой по красоте я не видел, и. она поливала цветы, бывшие на окне. И девушка
повернулась направо и налево и закрыла окно и ушла, и ненависть превратилась в
любовь, и я просидел все время до заката солнца, исчезнув из мира. И вдруг едет
кади нашего города, и впереди него рабы, а сзади слуги; и он сошёл и вошёл в
дом, откуда показалась девушка, – и я понял, что это её отец. Потом я
отправился в своё жилище огорчённый и упал, озабоченный, на постель; и ко мне
вошли мои невольницы и сели вокруг меня, не зная, что со мной, а я не обратил к
ним речи, и они заплакали и опечалились обо мне.
И ко мне вошла одна старуха и увидела меня, и от неё не
укрылось моё состояние. Она села у моего изголовья и ласково заговорила со мной
и сказала: «О дитя моё, скажи мне, что с тобой случилось, и я сделаю все для
того, чтобы свести тебя с возлюбленной». И когда я рассказал ей свою историю,
она сказала: «О дитя моё, это дочь кади Багдада, и она сидит взаперти; то
место, где ты её видел, – её комната, а у её отца большое помещение внизу;
и она сидит одна. Я часто к ним захожу, и ты познаешь единение с нею только
через меня, – подтянись же!»
И, услышав её речь, я открыл свою душу. И мои родные
обрадовались в этот день, и наутро я был здоров. И старуха отправилась и
вернулась с изменившимся лицом к сказала: «О дитя моё, не спрашивай, что мне
было от неё! Когда я сказала ей об этом, она ответила мне: „Если ты,
злосчастная старуха, не бросишь таких речей, я, поистине, сделаю с тобою то,
что ты заслуживаешь!“ Но я непременно вернусь к ней в другой раз». И когда я
услышал это, моя болезнь ещё усилилась.
А через несколько дней старуха пришла и сказала: «О дитя
моё, я хочу от тебя подарка!» И когда я услышал от неё это, душа вернулась ко
мне, и я воскликнул: «Тебе будет всякое благо!» А она сказала: «Вчера я пришла
к девушке, и, увидев, что у меня разбито сердце и глаза мои плачут, она сказала
мне: „Тётушка, что это у тебя, я вижу, стеснена грудь?“ И когда она сказала мне
это, я заплакала и ответила: „О госпожа, я пришла к тебе от юноши, который тебя
любит, и он из-за тебя близок к смерти“. И она спросила (а сердце её
смягчилось): „Откуда этот юноша, о котором ты упомянула?“ И я ответила: „Это
мой сын, плод моего сердца; он увидел тебя в окне несколько дней назад, когда ты
поливала цветы, и, взглянув в твоё лицо, обезумел от любви к тебе; и когда я
сказала ему в первый раз, что случилось у меня с тобою, его болезнь усилилась,
и он не покидает подушек. Он не иначе как умрёт, несомненно“. И она воскликнула
(л лицо её пожелтело): „И все это из-за меня?“ И я отвечала: „Да, клянусь
Аллахом! Чего же ты хочешь?“ – „Пойди передай ему от меня привет и скажи, что
со мной происходит во много раз больше того, что с ним, – сказала
она. – Как будет пятница, пусть он придёт к дому перед молитвой, и когда
он придёт, я спущусь, открою ему ворота и проведу его к себе, и мы немного
побудем вместе с ним; и он вернётся раньше, чем мой отец приедет с молитвы“.
И когда я услышал слова старухи, мучения, которые я
испытывал, прекратились и моё сердце успокоилось. Я дал ей одежды, которые были
на мне, и она ушла, сказавши: «Успокой своё сердце»; а я молвил: «Во мне не
осталось никакого страдания». И мои родные и друзья обрадовались моему
выздоровлению.
И так продолжалось до пятницы. И вот старуха вошла ко мне и
спросила о моем состоянии, и я сообщил ей, что нахожусь в добром здоровье, а
затем я надела свои одежды и умастился и стал ожидать, когда люди пойдут на
молитву, чтобы отправиться к девушке. И старуха сказала мне: «Время у тебя ещё
есть, и если бы ты пошёл в баню и снял свои волосы, в особенности поело сильной
болезни, это было бы хорошо». И я ответил ей: «Это правильно, но я обрею
голову, а после схожу в баню».
И потом я послал за цирюльником, чтобы обрить себе голову, и
сказал слуге: «Пойди на рынок и приведи мне цирюльника, который был бы разумен
и не болтлив, чтобы у меня не треснула голова от его разговоров»; и слуга пошёл
и привёл этого зловредного старца. И, войдя, он приветствовал меня, и я ответил
на его приветствие, И он сказал мне: «Я вижу, ты отощал телом»; а я отвечал: «Я
был болен». И тогда он воскликнул: «Да удалит от тебя Аллах заботу, горе, беду
и печали!»
«Да примет Аллах твою молитву!» – сказал я: и цирюльник
воскликнул: «Радуйся, господин мой, здоровье пришло к тебе! Ты хочешь укоротить
волосы или пустить кровь? Дошло со слов ибн Аббаса – да будет доволен им
Аллах! – что пророк говорил: „Кто подрежет волосок в пятницу, от того
будет отвращено семьдесят болезней“; и с его же слов передают, что он говорил:
„Кто в пятницу поставят себе пиявки, тот в безопасности от потери зрения и
множества болезней“.
«Оставь эти разговоры, встань сейчас же, обрей мне голову, я
человек слабый!» – сказал я; и цирюльник встал и, протянув руку, вынул платок и
развернул его, – у вдруг в нем оказалась астролябия с семью дисками,
выложенными серебром. И цирюльник взял её и, выйдя на середину дома, поднял
голову к лучам солнца и некоторое время смотрел, а потом сказал: «Знай, что от
начала сегодняшнего дня, то есть дня пятницы – пятницы десятого сафара, года
шестьсот шестьдесят третьего от переселения пророка (наилучшие молитвы и привет
над ним!) и семь тысяч триста двадцатого от времени Александра, – прошло
восемь градусов и шесть минут, а в восхождении в сегодняшний день, согласно
правилам науки счисления, Марс, и случилось так, что ему противостоит Меркурий,
а это указывает на то, что брить сейчас волосы хорошо, и служит мне указанием,
что ты желаешь встретиться с одним человеком, и это будет благоприятно, но
после случатся разговоры и вещи, о которых я тебе не скажу».
«Клянусь Аллахом, – воскликнул я, – ты надоел мне
и сделал мне нехорошее предсказание, а я призвал тебя лишь затем, чтобы побрить
мне голову! Пошевеливайся же, выбрей мне голову и не затягивай со мной
разговоров!» – «Клянусь Аллахом, – отвечал цирюльник, – если бы ты
знал, что с тобой случится, ты бы ничего сегодня не делал. Советую тебе
поступать так, как я тебе скажу, ибо я говорю на основании расчёта по звёздам».
И я сказал: «Клянусь Аллахом, я не видел цирюльника, умелого
в науке о звёздах, кроме тебя, но я знаю и ведаю, что ты говоришь много
пустяков. Я позвал тебя лишь для того, чтобы привести в порядок мою голову, а
ты пришёл ко мне с этими скверными речами». – «Хочешь ли ты, чтобы я
прибавил тебе ещё? – спросил цирюльник. – Аллах послал тебе
цирюльника-звездочёта, сведущего в белой магии, в грамматике, синтаксисе,
риторике, красноречии, логике, астрономии, геометрии, правоведении, преданиях и
толкованиях Корана, и я читал книги и вытвердил их, принимался за дела и
постигал их, выучил науки и познал их, изучил ремесла и усвоил их и занимался
всеми вещами и брался за них. Твой отец любил меня за мою малую болтливость, и
поэтому служить тебе моя обязанность; но я не болтлив, и не такой, как ты
говоришь, и зовусь поэтому молчаливым, степенным. Тебе бы следовало восхвалить
Аллаха и не прекословить мне, – я тебе искренний советчик, благосклонный к
тебе, и я хотел бы быть у тебя в услужении целый год и чтобы ты воздал мне
должное, и я не желаю от тебя платы за это».
И, услышав это от него, я воскликнул: «Ты убьёшь меня
сегодня, несомненно…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Ночь, дополняющая до тридцати
Когда же настала ночь, дополняющая до тридцати, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша сказал цирюльнику: „Ты убьёшь меня
в сегодняшний день!“ И цирюльник ответил: «О господин мой, я тот, кого люди
называют Молчальником за малую болтливость в отличие от моих шести братьев, ибо
моего старшего брата зовут аль-Бакбук, второго – аль-Хаддар, третьего – Факик,
имя четвёртого – аль-Куз-аль-Асвани, пятого – аль-Фашшар, и шестого – Шакашик,
а седьмого зовут ас-Самит[61], –
и это я».
И когда цирюльник продлил свои речи, – говорил
юноша, – я почувствовал, что у меня лопается жёлчный пузырь, и сказал
слуге: «Дай ему четверть динара, и пусть он уйдёт от меня, ради лика Аллаха! Не
нужно мне брить голову!» Но цирюльник, услышав, что я сказал слуге, воскликнул:
«Что это за слова, о господин! Клянусь Аллахом, я не возьму от тебя платы, пока
не услужу тебе, и служить тебе я непременно должен! Я обязан тебе прислуживать
и исполнять то, что тебе нужно, и я не подумаю взять с тебя деньги. Если ты не
знаешь мне цены, то я знаю тебе цену, и твой отец, да помилует его Аллах
великий, оказал нам милости, ибо он был великодушен. Клянусь Аллахом, твой отец
послал за мной однажды, в день, подобный этому благословенному дню, и я вошёл к
нему (а у него было собрание друзей), и он сказал мне:
«Отвори мне кровь!» И я взял астролябию и определил ему
высоту и нашёл, что положение звёзд для него неблагоприятно и что пустить кровь
при этом тяжело, и осведомил его об этом; и он последовал моим словам и
подождал, а я произнёс во хвалу ему:
Пришёл к господину я, чтоб кровь
отворить ему.
Но вижу, пора не та, чтоб телу
здоровым быть.
И сел я беседовать о всяких
диковинах,
И знанья свои перед ним я мудро
развёртывал.
По сердцу ему пришлось внимать мне, и
молвил он:
«Ты знанья прошёл предел, о россыпь
премудрости!»
И я отвечал: «Когда б не ты, о
владыка всех,
Излил на меня познанья, не был бы
мудрым я.
Владеешь ты щедростью, и даром, и
милостью,
О кладезь познания, рассудка и
кротости!»
И твой отец пришёл в восторг и кликнул слугу и сказал ему:
«Дай ему сто три динара и одежду!» – и отдал мне все это; а когда пришёл
похвальный час, я отворил ему кровь. И он не прекословил мне и поблагодарил
меня, и собравшиеся, которые присутствовали, поблагодарили меня. И после
кровопускания я не мог молчать и спросил его: «Ради Аллаха, господин мой, чем
вызваны твои слова: „Дай ему сто три динара“?» И он ответил: «Динар за
звездочетство, динар за беседу и динар за кровопускание, а сто динаров и одежду
– за твою похвалу мне».
«Да помилует Аллах моего отца, который знал подобного тебе!»
– воскликнул я; и этот цирюльник рассмеялся и сказал: «Нет бога, кроме Аллаха,
Мухаммед – посол Аллаха! Слава тому, кто изменяет, по сам не изменяется! Я
считал тебя разумным, но ты заговариваешься от болезни. Сказал Аллах в своей
великой книге: „Подавляющие гнев и прощающие людям“, – и ты во всяком
случае прощён. Я не ведаю причины твоей поспешности, и ты знаешь, что твой отец
и дед ничего не делали без моего совета. Ведь сказано: советчик достоин
доверия, и не обманывается тот, кто советуется; а одна поговорка говорит: у
кого нет старшего, тот сам не старший. Порт сказал:
Когда соберёшься, что нужно, свершить, Советуйся с мудрым и
слушай его. Ты не найдёшь никого, более сведущего в делах, чем я, и я стою на
ногах, прислуживая тебе, и ты мне не наскучил, – так как же это я наскучил
тебе? Но я буду терпелив с тобою ради тех милостей, которые оказал мне твой
отец».
«Клянусь Аллахом, о ослиный хвост, ты затянул свои разговоры
и продолжил надо мной свою речь! Я хочу, чтобы ты обрил мне голову и ушёл от
меня!» – воскликнул я. И тогда цирюльник смочил мне голову и сказал: «Я
понимаю, что тебя охватила из-за меня скука, но я не виню тебя, так как твой ум
слаб и ты ребёнок, и ещё вчера я сажал тебя на плечо и носил в школу». –
«О брат мой, заклинаю тебя Аллахом, потерпи и помолчи, пока моё дело будет
сделано, и иди своей дорогой!» – воскликнул я и разорвал на себе одежды. И,
увидев, что я это сделал, цирюльник взял бритву и начал её точить, и точил её,
пока мой ум едва не покинул меня, а потом он подошёл и обрил часть моей головы,
после чего поднял руку и сказал: «О господин, поспешность – от дьявола, а
медлительность – от милосердия! – И он произнёс:
Помедли и не спеши к тому, чего хочешь ты, И к людям будь
милостив, чтоб милость к себе найти, Над всякою десницею десница всевышнего, И
всякий элодей всегда злодеем испытан был».
«О господин мой, – сказал он потом, – я не думаю,
чтобы ты знал моё высокое положение: моя рука упадёт на головы царей, эмиров,
везирей, мудрецов и достойных, ибо мне сказал поэт:
Ремесла – что нити камней дорогих,
А этот цирюльник – что жемчуг средь
них»
Вознёсся над мудрыми он высоко
И держит под дланями главы царей».
И я воскликнул: «Оставь то, что тебя не касается, ты стеснил
мою грудь и обеспокоил моё сердце!» А цирюльник спросил: «Мне кажется, ты
торопишься?» – «Да, да, да!» – крикнул я; и тогда он сказал: «Дай себе время:
поспешность – от сатаны, и она порождает раскаяние и разочарование. Сказал
кто-то – приветствие и молитва над ним! – лучшее из дел то, в котором
проявлена медлительность! А мне, клянусь Аллахом, твоё дело внушает сомнение. Я
желал бы, чтобы ты мне сообщил, на что ты вознамерился: я боюсь, что случится
нечто другое. Ведь до времени молитвы осталось три часа. Я не хочу быть в
сомнении насчёт этого, – добавил он, – но желаю знать время наверное,
ибо, когда мечут слова в неведомое, – это позор, в особенности для
подобного мне, так как среди людей объявилась и распространилась слава о моих
достоинствах, и мне не должно говорить наугад, как говорят обычно звездочёты».
И он бросил бритву и, взяв астролябию, пошёл под солнце и
долгое время стоял, а потом возвратился и сказал мне: «До времени молитвы
осталось три часа – ни больше, ни меньше».
«Ради Аллаха, замолчи, – воскликнул я, – ты
пронзил мою печень!» И цирюльник взял бритву и стал точить её, как и в первый
раз, и обрил мне часть головы и сказал: «Я озабочен твоей поспешностью, и если
бы ты сообщил мне о её причине, это было бы лучше для тебя: ты ведь знаешь, что
твой отец и дед ничего не делали, не посоветовавшись со мною». И я понял, что
мне от него нет спасения, и сказал себе: «Пришло время молитвы, а я хочу пойти
к девушке раньше, чем народ выйдет с молитвы. Если за держусь на минуту – не
знаю, каким путём войти к ней!»
«Сократись и оставь эти разговоры и болтовню, – сказал
я, – я хочу пойти на пир к одному из моих друзей». И цирюльник, услышав
упоминание о пире, воскликнул: «Этот день – день благословенный для меня! Вчера
я пригласил несколько моих приятелей и забыл позаботиться и приготовить им
что-нибудь поесть, а сейчас я подумал об этом. О, позор мне перед ними!»
«Не заботься об этом деле, раз ты узнал, что я сегодня на
пиру, – сказал я. – Все, что есть в моем доме из кушаний и напитков,
будет тебе, если ты закончишь моё дело и поспешишь обрить мне голову».
«Да воздаст тебе Аллах благом! Опиши мне, что у тебя есть
для моих гостей, чтобы я знал это», – сказал цирюльник; и я ответил: «У
меня пять родов кушанья, десять подрумяненных кур и жареный ягнёнок». –
«Принеси это, чтобы мне посмотреть!» – воскликнул цирюльник; и я велел принести
все это. И, увидев кушанья, он сказал мне: «Остаются напитки!» – «У меня есть», –
отвечал я; и цирюльник воскликнул: «Принеси их!» И я принёс их, и он сказал:
«Ты достоин Аллаха! Как благородна твоя душа! Но остаются ещё курения и
благовония». И я дал ему свёрток, где был алоэ и мускус, стоящие пятьдесят
динаров.
А времени стало мало, и моя грудь стеснилась, и я сказал
ему: «Возьми это и обрей мне всю голову, и заклинаю тебя жизнью
Мухаммеда, – да благословит его Аллах и да приветствует!» Но цирюльник
воскликнул: «Клянусь Аллахом, я не возьму этого, пока не увижу всего, что там есть!»
И я приказал слуге развернуть свёрток, и цирюльник выронил из рук астролябию и,
сел на Землю, стал рассматривать благовония, куренья и алоэ, бывшие в свёртке,
пока у меня не стеснилась грудь. А потом он подошёл, взял бритву и, обрив
небольшую часть моей головы, произнёс:
«Ребёнок растёт таким, каким был его
отец;
От корня, поистине, вздымается
дерево.
Клянусь Аллахом, о дитя моё, – сказал он, – не
знаю, благодарить ли тебя, или благодарить твоего отца, так как весь мой
сегодняшний пир – это часть твоей милости и благодеяния. Но у меня нет никого,
кто бы этого заслуживал, – у меня почтённые господа вроде Зваута –
баневладельца, Салия – зерноторговца, Салита – торговца бобами, Суайда –
верблюжатника, Сувейда – носильщика, Абу-Мукариша – банщика, Касима – сторожа и
Карима конюха, Пкриши – зеленщика, Хумейда – мусорщика; и среди них нет
человека надоедливого, буйного, болтливого или тягостного, и у каждого из них
есть пляска, которую он пляшет, и стихи, которые он говорит. Но лучше в них то,
что они, как твой слуга и невольник, не Знают многоречивости и болтливости.
Владелец бани – тот поёт под бубён нечто волшебное и пляшет и распевает: «Я
пойду, о матушка, наполню мой кувшин!» Зерноторговец показывает уменье ещё
лучшее: и пляшет и поёт: «О плакальщица, владычица моя, ты ничего не упустила!»
– и у всех отнимает душу, – так над ним смеются. А мусорщик так поёт, что
останавливает птиц: «Новость у моей жены – точно в большом сундуке», и он
красавец и весельчак, и о его красоте я сказал:
«За мусорщика я жизнь отдам из любви
к нему.
Сколь нежен чертами он и гибок, как
ветка!
Однажды его судьба послала, и молвил
я
(А страсть то росла во мне, то снова
спадала):
«Разжёг в моем сердце ты огонь!» И
ответил он:
«Не диво, что мусорщик вдруг стал
кочегаром».
И каждый из них в совершенстве развлекает ум весёлым и
смешным. Но рассказ – не то, что лицезрение, – добавил он, – и если
ты предпочтёшь явиться к нам, это будет любезнее и нам и тебе. Откажись от
того, чтобы идти к твоим друзьям, к которым ты собрался; на тебе ещё видны
болезни, и, может быть, ты пойдёшь к людям болтливым, которые говорят о том,
что их не касается, или среди них окажется болтун, и у тебя заболит горло».
«Это будет когда-нибудь в другой день, – ответил я к
засмеялся от гневного сердца. – Сделай моё дело, и я пойду, хранимый
Аллахом всевышним, а ты отправляйся к своим друзьям: они ожидают твоего
прихода».
«О господин, – сказал цирюльник, – я хочу только
свести тебя с этими прекрасными людьми, сынами родовитых, в числе которых нет
болтунов и многоречивых. С тех пор как я вырос, я совершенно не могу дружить с
чем, кто спрашивает о том, что его не касается, и веду дружбу лишь с теми, кто,
как я, немногословен. Если бы ты сдружился с ними и хоть один раз увидал их, ты
бы оставил всех своих друзей». – «Да завершит Аллах благодаря и твою
радость! Я непременно приду к ним в какой-нибудь день», – сказал я. И
цирюльник воскликнул: «Я хотел бы, чтобы это было в сегодняшний день! Если ты
решил отправиться со мною к моим друзьям, дай мне снести к ним то, что ты мне
пожаловал, а если ты непременно должен идти сегодня к твоим приятелям, я отнесу
эти щедроты, которыми ты меня почтил, и оставлю их у моих друзей, – пусть
едят и пьют и не ждут меня, – а затем я вернусь к тебе и пойду с тобою к
твоим друзьям. Между мной и моими приятелями нет стеснения, которое помешало бы
мне их оставить; я быстро вернусь к тебе и пойду с тобою, куда бы ты ни
отправился». – «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого,
великого! – воскликнул я. – Иди к твоим друзьям и веселись с ними и
дай мне пойти к моим приятелям и побыть у них сегодня: они меня ждут». –
«Я не дам тебе пойти одному», – отвечал цирюльник. И я сказал: «Туда, куда
я иду, никто не может пойти, кроме меня». Но цирюльник воскликнул: «Я думаю, ты
условился с какой-нибудь женщиной, иначе ты бы взял меня с собою. Я имею на это
больше права, чем все люди, и я помогу тебе в том, что ты хочешь; я боюсь, что
ты пойдёшь к чужой женщине и твоя душа пропадёт. В этом городе, Багдаде, никто
ничего такого не может делать, в особенности в такой день, как сегодня, п наш
вали в Багдаде – человек строгий, почтённый».
«Горе тебе, скверный старик, убирайся! С какими словами ты
ко мне обращаешься!» – воскликнул я. И цирюльник сказал: «О глупец, ты думаешь:
как ему не стыдно! – и таишься от меня, но я это понял и удостоверился в
этом, и я хочу только помочь тебе сегодня сам.
И я испугался, что мои родные и соседи услышат слога
цирюльника, и долго молчал. А нас настиг час молитвы, и пришло время проповеди;
и цирюльник кончил брить мне голову, и я сказал ему: «Пойди к твоим друзьям с
этими кушаньями и напитками; я подожду, пока ты вернёшься, и ты пойдёшь со
мною».
И я не переставал подмазывать этого проклятого и обманывать
его, надеясь, что он, может быть, уйдёт от меня, но он сказал: «Ты меня обманываешь
и пойдёшь один и ввергнешься в беду, от которой тебе нет спасения. Аллахом
заклинаю тебя, не уходи же, пока я не вернусь, и я пойду с тобой и узнаю, как
исполнится твоё дело». – «Хорошо, не заставляй меня ждать», сказал я; и
этот проклятый взял кушанья, напитки и прочее, что я дал ему, и ушёл от меня, и
отдал припасы носильщику, чтобы тот отнёс их в его дом, а сам спрятался в
каком-то переулке. А я тотчас же встал (а муэдзины уже пропели приветствие
пророку) и надел свои одежды и вышел один, и пришёл в тот переулок и встал
возле дома, в котором я увидал девушку, и оказалось, что та старуха стоит и
ждёт меня. И я поднялся с нею в покой, где была девушка, и вошёл туда, и вдруг
вижу: владелец дома возвратился к своё жилище с молитвы и вошёл в дом и запер
ворот. И я взглянул из окна вниз и увидел, что этот цирюльник – проклятье
Аллаха над ним! – сидит у ворот. «Откуда этот черт узнал про меня?» –
подумал я; и в эту минуту, из-за того что Аллах хотел сорвать с меня покров
своей защиты, случилось, что одна из невольниц хозяина дома совершила какое-то
упущение, и он стал её бить, и она закричала, и его раб вошёл, чтобы выручить
её, но хозяин побил его, и он тоже закричал. И проклятый цирюльник решил, что
хозяин дома бьёт меня, и закричал, и разорвал на себе одежду, и посыпал себе
голову землёю, и стал вопить и взывать о помощи. А люди стояли вокруг него, и
он говорил: «Убили моего господина в доме кади!»
Потом он пошёл, крича, к моему дому, а люди шли за ним
следом и оповестили моих родных и слуг; и не успел я опомниться, как они уже
подошли в разорванной одежде, распустив волосы и крича: «Увы, наш господин!» А
этот цирюльник идёт впереди них, в разорванной одежде, и кричит, а народ
следует за ним. И мои родные все кричали, а он кричал среди шедших первыми, и они
вопили: «Увы, убитый! Увы, убитый!» – и направлялись к тому дому, в котором был
я.
И хозяин дома услышал шум и крик у ворот и сказал кому-то из
слуг: «Посмотри, что случилось». И слуга вышел и вернулся к своему господину и
сказал: «Господин, у ворот больше десяти тысяч человек, и мужчин и женщин, и
они кричат: „Увы, убитый!“ – и показывают на наш дом». И когда кади услышал
это, дело показалось ему значительным, и он разгневался и, поднявшись, вышел и
открыл ворота. И он увидел большею толпу и оторопел и спросил: «О люди, в чем
дело?» И мои слуги закричали ему: «О проклятый, о собака, о кабан, ты убил
нашего господина!» И кади спросил: «О люди, а что сделал ваш господин, чтобы
мне убить его?..»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Тридцать первая ночь
Когда же настала тридцать первая ночь, она сказала: «Дошло
до меня, о счастливый царь, что кади спросил: „Что сделал ваш господин, чтобы
мне убить его? Вот мой дом перед вами“.
И цирюльник сказал ему: «Ты сейчас бил его плетьми, и я слышал
его вопли». – «Но что же он сделал, чтобы мне убить его, и кто его ввёл в
мой дом, и куда, и откуда?» – спросил кади. И цирюльник воскликнул: «Не будь
скверным старцем! Я знаю эту историю и все обстоятельства. Твоя дочь любит его,
и он любит её, и когда ты узнал, что он вошёл в твой дом, ты приказал твоим
слугам, – и они его побили. Клянусь Аллахом, или нас с тобою рассудит
только халиф, или выведи к нам нашего господина, чтобы его родные взяли его
раньше, чем я войду и выведу его от вас и ты будешь пристыжен».
И кади ответил (а он говорил словно взнузданный, и его
окутал стыд перед людьми): «Если ты говоришь правду, входи сам и выведи его».
И цирюльник одним прыжком вошёл в дом; и, увидев, что он
вошёл, я стал искать пути к выходу и бегству, но не нашёл его раньше, чем
увидел в той комнате, где я находился, большой сундук. И я влез туда и закрыл
над собой крышку и задержал дыхание. А цирюльник вошёл в комнату и, едва войдя
туда, снова стал меня искать и принялся соображать, в каком я месте, и, повернувшись
направо и налево, подошёл к сундуку, где я был, и понёс его на голове, – и
все моё мужество исчезло. Цирюльник торопливо пошёл; и поняв, что он не оставит
меня, я открыл сундук и выбросился на землю и сломал себе ногу. И ворога
распахнулись, и я увидел у ворот толпу.
А у меня в рукаве было много золота, которое я приготовил
для дня, подобного этому, и для такого дела, как это, – и я стал сыпать
это золото людям, чтобы они отвлеклись им. И люди стали хватать золото и
занялись ими, а я побежал по переулкам Багдада направо и налево, и этот
проклятый цирюльник бежал за мной, и куда бы я ни входил, цирюльник входил за
мною следом и говорил: «Они хотели огорчить меня, сделав зло моему господину!
Слава Аллаху, который помог мне и освободил моего господин? из их рук! Твоя
неосмотрительность все время огорчала меня; если бы Аллах не послал меня тебе,
ты бы не спасся от беды, в какую попал, и тебя бы ввергли в бедствие, от
которого ты никогда бы не спасся. Сколько же ты хочешь, чтобы я для тебя жил и
выручал тебя? Клянусь Аллахом, ты погубил меня своею неосмотрительностью, а ты
ещё хотел идти один! Но мы не взыщем с тебя за твою глупость, ибо ты малоумен и
тороплив».
«Мало тебе того, что случилось, – ты ещё бегаешь за
мною и говоришь мне такие слова на рынках!» – воскликнул я, и душа едва не
покинула меня из-за сильного гнева на цирюльника. И я вошёл в хан, находившиеся
посреди рынка, и попросил защиты у хозяина, и он не пустил ко мне цирюльника. Я
сел в одной из комнат и говорил себе: «Я уже не могу расстаться с этим
проклятым цирюльником, и он будет со мною и днём и ночью, а у меня нет духу
видеть его лицо!»
И я тотчас же послал за свидетелями и написал завещание
своим родным, и разделил свои деньги, и назначил за этим наблюдающего, и
приказал ему продать дом и земли, и дал ему указания о больших и о малых
родичах, и выехал, и с того времени я странствую, чтобы освободиться от этого
сводника. Я приехал и поселился в вашем городе и прожил здесь некоторое время,
и вы пригласили меня, и вот я пришёл к вам и увидел у вас этого проклятого
сводника на почётном месте. Как же может быть хорошо моему сердцу пребывать с
вами, когда он сделал со мною такие дела и моя нога из-за него сломана?»
И после этого юноша отказался есть; и, услышав его историю,
мы спросили цирюльника: «Правда ли то, что говорит про тебя этот юноша?» И он
отвечал: «Клянусь Аллахом, я сделал это с ним вследствие моего знания, разума и
мужества, и если бы не я, он бы, наверно, погиб. Причина его спасения – только
во мне, и хорошо ещё, что пострадала его нога, но не пострадала его душа. Будь
я многоречив, я бы не сделал ему добра, но вот я расскажу вам историю,
случившуюся со мною, и вы поверите, что я мало говорю и нет во мне болтливости
в отличие от моих шести братьев.
|