Увеличить |
Сказка о
Камар-аз-Замане и жене ювелира (ночи 963—978)
Рассказывают также, о счастливый царь, что был в древние
времена один купец, по имени Абд-ар-Рахман. И наделил его Аллах дочерью и сыном,
и дочь он назвал Каукаб-ас-Сабах из-за её красоты и прелести, а сына он назвал
Камар-аз-Заман из-за его великой красоты. И когда он увидел, какой одарил их
Аллах красотой, прелестью, блеском и соразмерностью, он побоялся для них зла от
глаз смотрящих и языков завистников, и козней коварных, и ухищрений
развратников и скрывал их от людей в одном доме четырнадцать лет, так что никто
их не видел, кроме их родителей и невольницы, которая им служила.
А их отец читал Коран, как ниспослал его Аллах, и мать их тоже
читала Коран. И мать стала обучать свою дочь, а отец обучал сына, пока дети не
запомнили Коран и не научились письму, счёту, наукам и вежеству от отца и
матери, так что не нуждались в учителе.
И когда мальчик достиг возраста мужей, жена купца сказала:
«До каких пор ты будешь скрывать твоего сына Камар-аз-Замана от людей? Что он –
девочка или мальчик?» – «Мальчик», – ответил ей купец. И она молвила: «Раз
он мальчик, почему ты не возьмёшь его с собой на рынок и не посадишь его в
лавке, чтобы он знал людей, и люди знали его, и им стало бы известно, что он
твой сын. Научи его покупать и продавать, может быть, с тобой что-нибудь
случится, и люди будут знать, что он твой сын, когда он наложит руку на твоё
наследство. Если же ты умрёшь теперь и он скажет людям: „Я сын купца
Абд-ар-Рахмана“, – ему не поверят и скажут: „Мы тебя не видели и не знаем,
что у него есть сын“. И твоё имущество возьмут власти, а твой сын будет лишён
всего. И дочку я тоже хочу показать людям, – может быть, ктонибудь, ей
равный, посватается к ней, и мы выдадим её замуж и порадуемся на неё». –
«Это от страха людского глаза», – сказал купец…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот шестьдесят четвёртая ночь
Когда же настала девятьсот шестьдесят четвёртая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда жена купца сказала ему
эти слова, он ответил ей: «Это от страха людского глаза, так как я люблю моих
детей, а любящий сильно ревнив, и отличился тот, кто сказал:
Ревную тебя к себе самому, и к взорам
Моим, и к тебе, и к бегу часов, и к
месту.
Когда б тебя вложил я в мои очи,
Вовек мне близость бы не надоела.
И если б каждый день мы были вместе,
До воскресенья дня, – мне было б
мало».
И жена его сказала ему: «Положись на Аллаха! Не будет беды с
тем, кого хранит Аллах! Возьми его с собой сегодня в лавку». И она одела
мальчика в платье из роскошнейших одежд, и он стал искушением для взирающих и
огорчением для сердец влюблённых. И отец взял его с собой и отправился с ним на
рынок. И всякий, кто видел мальчика, пленялся им, и подходил к нему, и целовал
ему руку, и приветствовал его. А его отец ругал людей за то, что они шли за ним
следом, чтобы поглядеть на его сына. И некоторые люди говорили: «Это» солнце
взошло и засияло на рынке». А другие говорили: «Место восхода луны – в такой-то
стороне». Другие же говорили: «Появился серп луны праздника над рабами Аллаха»[670]. И все они намекали на
мальчика словами и желали ему блага, и его отца охватил стыд из-за слов людей,
но он не мог никому из них запретить говорить и стал ругать мать
Камар-аз-Замана и проклинать её, так как это она была причиной выхода мальчика.
И отец Камар-аз-Замана обернулся и увидел, что люди толпятся
за ним и перед ним, когда он идёт. И наконец они дошли до лавки, и
Абд-ар-Рахман отпер лавку, и сел, и посадил перед собой своего сына. И,
посмотрев на людей, он увидел, что они запрудили дорогу, и всякий, кто проходил
мимо, вперёд или назад, останавливался перед лавкой, и смотрел на это красивое
лицо, и не мог от него оторваться. И все люди, мужчины и женщины, были согласны
в этом и произносили слова сказавшего:
«Ты создал красоты, чтоб нас
испытать,
И нам ты сказал: «О рабы, меня
бойтесь!»
Прекрасен ты сам и прекрасное любишь
—
Твоим ли рабам да в меня не
влюбиться?»
И когда купец Абд-ар-Рахман увидел, что люди толпятся вокруг
его сына, и мужчины и женщины стоят рядами, уставившись на мальчика, он
смутился до крайности и впал в недоумение, не зная, что делать. И не успел он
опомниться, как подошёл к нему, со стороны рынка, дервиш из странников, на
котором было облачение праведных рабов Аллаха, и приблизился к мальчику и начал
произносить стихи и проливать обильные слезы. И, увидев, что Камар-аз-Заман
сидит, подобный ветви ивы, растущей на куче шафрана, он пролил слезы из глаз и
произнёс такие два стиха:
«Увидел я трость на куче камня.
Как месяц она, когда он блещет.
«Как имя?» – спросил. Он молвил:
«Лу-лу».
Я крикнул: «Мне! Мне!» Он молвил:
«Нет! Нет!»[671]
И затем дервиш стал не спеша подходить, поглаживая рукой
свои седины. И толпа расступилась из почтения к нему, и когда он увидел
мальчика, его ум и взор были ошеломлены, и к нему подошли слова сказавшего:
И вот красавец этот где то раз стоял,
В лице его светился месяц праздника,
И вдруг к нему почтённый подошёл
старик —
Походкою неспешной он нарочно шёл,
На нем следы виднелись строгой жизни.
Прошёл ночей и дней он испытанья,
запретное узнал и то, что можно.
И женщин и мужчин любил он страстно,
И тонким сделался, как зубочистка
Костями стал он, что покрыты кожей.
В искусстве этом был он истым персом,
И старец юношей ему казался,
В любви же к женщинам он был узритом,
Но в отраслях обеих был он сведущ.
И Зейнаб или Зейд – не различал он.
Любил красавиц он, любил их страстно,
Рыдал в кочевье, плакал над следами,
Сочтёшь его, охваченного страстью,
Ты веткой, что качается от ветра.
Ведь твёрдость свойственна одним лишь
скалам.
В искусстве страсти опытен был
старец,
Внимателен и зорок в этом деле.
И трудное и лёгкое прошёл он,
С оленем и с газелью обнимался.
Любя седых и безбородых равно.
И дервиш подошёл к мальчику и подал ему стебель базилика. И
отец мальчика положил руку в карман и, вынув несколько дирхемов, сказал:
«Возьми свою долю, о дервиш, и уходи своей дорогой».
И дервиш взял у него дирхемы, и сел на скамью в лавке, перед
мальчиком, и начал смотреть на него и плакать, испуская непрерывные вздохи, и
слезы его были точно полноводные ручьи, и люди смотрели на него и порицали его,
и одни говорили: «Все дервиши развратники». А другие говорили: «У этого дервиша
от любви к мальчику в сердце пожар».
Что же касается до его отца, то, когда он увидел эти
обстоятельства, он встал и сказал: «Выходи, о дитя моё, мы запрём лавку и уйдём
домой. Не подобает нам в сегодняшний день покупать и продавать. Аллах великий
пусть воздаст твоей матери за то, что она с нами сделала. Это она была причиной
всего этого. О дервиш, – сказал он потом, – выходи, я запру лавку».
И дервиш вышел, и купец запер лавку, и взял своего сына, и
пошёл. И дервиш следовал за ним, вместе с людьми, пока они не дошли до дому, и
мальчик вошёл в дом, и купец обернулся к дервишу и спросил его: «Что ты хочешь,
о дервиш, и почему это, я вижу, ты плачешь?» – «О господин, – сказал
дервиш, – я хочу быть „твоим гостем сегодня вечером. Ведь гость – гость
великого Аллаха“. – „Добро пожаловать гостю Аллаха, – сказал
купец, – входи, о дервиш…“
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот шестьдесят пятая ночь
Когда же настала девятьсот шестьдесят пятая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда дервиш сказал купцу, отцу
Камар-аз-Замана: „Я гость Аллаха“, купец ответил ему: „Добро пожаловать гостю
Аллаха! Входи, о дервиш“. А про себя купец сказал: „Если этот дервиш влюбился в
мальчика и потребует от него мерзости, я обязательно убью его сегодня ночью и
скрою его могилу, а если в нем нет разврата, то пусть гость съест свою долю“.
И потом он ввёл дервиша и Камар-аз-Замана в одну комнату и
сказал потихоньку Камар-аз-Заману: «О дитя моё, садись рядом с дервишем и
подразни его и поиграй с ним, после того как я от вас выйду. И если он
потребует от тебя дурного, я буду смотреть на вас из окна, которое выходит в
эту комнату, и спущусь к нему и убью его».
И когда дервиш остался с мальчиком один в комнате и тот сел
рядом с дервишем, дервиш стал смотреть на него, и вздыхать, и плакать. И когда
мальчик заговаривал с ним, он отвечал ему мягко, а сам дрожал и оглядывался на
мальчика, вздыхая и плача. И пришло время ужина, и дервиш стал есть, и глаза
его были устремлены на мальчика и не переставали плакать. И когда прошла
четверть ночи, и кончилась беседа, и пришло время спать, отец мальчика сказал:
«О дитя моё, постарайся сам служить твоему дяде дервишу и не перечь
ему», – и хотел выйти. Но дервиш сказал ему: «О господин мой, возьми
своего сына с собой или спи с нами». – «Нет, – сказал купец, –
вот мой сын – он будет спать с тобой. Может быть, твоя душа чего-нибудь
захочет, и тогда мой сын исполнит твою нужду и будет тебе служить».
И он вышел, и оставил их, и сел в другой комнате, где было
окно, выходившее в комнату тех двоих, и вот что было с купцом.
Что же касается мальчика, то он подошёл к дервишу и стал его
распалять и предлагать ему себя. И дервиш рассердился и сказал: «Что это такое
за слова, о дитя моё! Прибегаю к Аллаху от сатаны, битого камнями! О боже мой,
это осуждается и неугодно тебе! Удались от меня, о дитя моё!» И дервиш поднялся
со своего места и сел далеко от мальчика, но тот последовал за ним, и бросился
ему на грудь и сказал: «Почему, о дервиш, ты лишаешь себя услады близости со
мной, когда моё сердце тебя любит?» И гнев дервиша усилился, и он воскликнул:
«Если ты не отступишься от меня, я позову твоего отца и расскажу ему о твоём
деле». – «Мой отец, – сказал мальчик, – знает, что я такой, и
невозможно, чтобы он помешал мне. Залечи же моё сердце! Почему ты от меня отказываешься?
Разве я тебе не нравлюсь?» – «Клянусь Аллахом, о дитя моё, – сказал
дервиш, – я не сделаю этого, даже если буду изранен острыми мечами!»
И он произнёс слова поэта:
«Моё сердце прекрасных любит, и
женщин
И мужчин, и не буду я в этом медлить.
Нет, и в полдень увижу их и под утро,
Сыном Лота, иль блудником я не буду».
И он заплакал и сказал мальчику: «Встань, открой мне дверь,
и я уйду своей дорогой. Не буду я больше спать в этом месте!» И он поднялся на
ноги, но мальчик уцепился за него и стал говорить: «Посмотри, как сияет моё
лицо, как красны мои щеки и мягки мои члены и нежны мои губы».
И потом он обнажил ногу, приводящую в смущение вино и
кравчего, и посмотрел на дервиша взором, обессиливающим волшебников и колдунов,
и был он редкостно красив и мягок в своей изнеженности, как сказал о нем кто-то
из сказавших:
Мне не забыть, как он поднялся,
обнажив
Нарочно ногу, блестящую, как жемчуг.
Не дивитесь же, что настал уж день
воскресенья —
В день воскресенья обнажатся ноги[672].
И потом юноша показал ему свою грудь и сказал: «Посмотри на
мои соски оеони прекраснее сосков девушки, а моя слюна слаще растительного
сахара. Брось благочестие и воздержание и избавь рас от богомольности и
набожности! Воспользуйся моей близостью и насладись моей красотой. Не бойся
ничего совершенно – ты в безопасности от дурного. Оставь равнодушие – скверное
это свойство?»
И он стал ему показывать и открывать то, что было скрыто из
его прелестей, и ослаблять поводья его ума своими движениями, а дервиш
отворачивал лицо и говорил: «Прибегаю к Аллаху! Стыдись, о дитя моё! Это дело
запретное, и я не сделаю его даже во сне!» И мальчик стал настаивать, и дервиш
вырвался от него и, обратившись к кыбле, начал молиться; и мальчик, увидев, что
он молится, оставил его. И дервиш совершил молитву в два раката и произнёс
возглас приветствия, и тогда мальчик хотел подойти к нему, но дервиш начал
молиться второй раз и совершил молитву в два раката, и сделал это в третий раз,
и в четвёртый, и в пятый. И мальчик сказал ему: «Что это за молитва! Разве ты
хочешь взлететь к облакам? Ты погубил нам веселье, простояв всю ночь в
михрабе».
И затем мальчик бросился к дервишу и начал целовать его меж
глаз, и дервиш сказал ему: «О дитя моё, прогони от себя шайтана и соблюдай
повиновение всемилостивому!» Но мальчик воскликнул: «Если ты не сделаешь того,
что я хочу, я позову отца и скажу ему: дервиш хочет со мной сделать
мерзость, – и он войдёт к тебе и побьёт тебя так, что сломает кости под
твоим мясом».
А отец его при всем этом смотрел глазами и слушал ушами, и
он уверился в том, что в дервише нет разврата, и сказал себе: «Если бы этот
дервиш был развращён, он бы не стал терпеть всей этой тяготы».
А мальчик все пробовал соблазнять дервиша, и всякий раз, как
тот хотел начать молитву, прерывал её, так что дервиш рассердился на мальчика
до крайности и стал с ним груб и побил его. И мальчик заплакал, и его отец
вошёл к нему, и вытер ему слезы, и, успокоив его, сказал дервишу: «О, брат мой,
раз ты такой, чего же ты плакал и горевал, когда увидел моего сына? Есть ли для
этого какая-нибудь причина?» – «Да», – сказал дервиш. И купец молвил:
«Когда я увидел, что ты плачешь при виде мальчика, я подумал о тебе дурное и
велел мальчику так делать, чтобы испытать тебя, и задумал, если я увижу, что ты
требуешь от него мерзости, войти к тебе и убить тебя. Но когда я увидел, как ты
поступил, я узнал, что ты до крайности праведен. Но, ради Аллаха, расскажи мне
о причине твоего плача».
И дервиш вздохнул и сказал: «О господин мой, не береди
успокоившиеся раны». И купец воскликнул: «Обязательно расскажи мне!»
И тогда дервиш молвил: «Знай, что я дервиш, блуждающий по
землям и странам, чтобы извлечь назидание из творений создателя ночи и дня. И
случилось мне войти в город Басру в день пятницы, на заре дня…»
И Шахразаду застало утро, и она прекратила дозволенные речи.
Девятьсот шестьдесят шестая ночь
Когда же настала девятьсот шестьдесят шестая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что дервиш говорил купцу: „Знай,
что я дервиш странствующий, и случилось мне войти в город Басру в день пятницы,
на заре дня. И я увидел, что лавки отперты, и в них всякие товары, снедь и
напитки, но они пусты, и нет в них мужчины, женщины, девочки или мальчика, и
нет на площадях и рынках ни собак, ни кошек, и не слышно там шума и не видно человека,
и удивился, и сказал: «Посмотреть бы, куда девались люди этого города с их
кошками и собаками и что сделал с ними Аллах“.
А я был голоден и взял горячего хлеба из пекарни хлебопёка,
и, войдя в лавку масленика, намазал хлеб топлёным маслом и мёдом, и поел. А
потом я вошёл в лавку с напитками и попил, чего хотел. И я увидел, что кофейня
открыта, и вошёл туда, и увидел кофейники на огне, полные кофе, но и там никого
не было. И я напился вдоволь и сказал: «Поистине, это удивительная вещь!
Похоже, что к жителям этого города пришла смерть, и они все сейчас умерли, или
они испугались чего-нибудь, что их постигло, и вбежали и не могли запереть
своих лавок».
И когда я размышлял об этом деле, вдруг послышались звуки
музыки, и я испугался, и сидел некоторое время, спрятавшись, и смотрел через
отверстия и щели. И я увидел невольниц, подобных луне, которые шли по рынку
пара за парой, без покрывал, а наоборот, с открытыми лицами, и было их сорок
пар – восемьдесят невольниц. И я увидел девушку, ехавшую на коне, который не
мог передвигать ноги – так много было на нем и на девушке золота, и серебра, и
драгоценных камней. И эта девушка была с открытым лицом, без покрывала, и она
была украшена самыми роскошными украшениями и одета в роскошнейшие одежды. На
шее у неё были бусы из драгоценных камней, а на груди золотые ожерелья, и на её
руках были запястья, сияющие, как звезды, а на ногах – золотые браслеты,
украшенные дорогими металлами. И невольницы окружали её, а перед нею шла
девушка, перевязанная великолепным мечом с изумрудной рукояткой и золотыми
подвесками, украшенными драгоценностями.
И когда эта девушка достигла той части улицы, что была
против меня, она натянула узду коня и сказала: «О девушки, я услышала какой-то
шум внутри этой лавки. Обыщите её, чтобы в ней не сидел кто-нибудь спрятанный,
кто хочет посмотреть на нас, когда мы с открытыми лицами».
И невольницы обыскали лавку, стоявшую перед кофейной, где я
спрятался, и я испугался и увидел, что невольницы вывели какого-то человека и
сказали девушке: «О госпожа, мы увидели там человека, и вот он перед тобой». И
девушка сказала невольнице, у которой был меч: «Скинь ему голову». И невольница
подошла к этому человеку, и отрубила ему голову, и оставила его валяться на
земле, и они ушли. И я испугался, увидев это обстоятельство, но любовь к
девушке привязалась к моему сердцу.
А через некоторое время появились люди, и всякий, у кого
была лавка, вошёл в неё. И люди стали ходить по рынкам и собрались вокруг
убитого, смотря на него. И я потихоньку вышел из своего укрытия, и никто меня
не заметил, и любовь к девушке овладела моим сердцем. И я стал потихоньку
распытывать, кто она, но никто не рассказал мне про неё. И после этого я вышел
из Басры, и в сердце моем из-за любви к девушке была печаль. И когда я увидел
этого твоего сына, я увидел, что он больше всех людей похож на ту девушку, и он
взволновал во мне огонь любви и разжёг в моем сердце пламя страсти. И вот
причина моего плача». И потом дервиш заплакал сильным плачем, больше которого
нет, и сказал: «О господин мой, ради Аллаха, открой мне дверь, чтобы я ушёл
своей дорогой». И купец открыл ему дверь, и он ушёл.
Вот что было с ним. Что же касается Камар-аз-Замана, то,
когда он услышал слова дервиша, ему ум заняла любовь к этой девушке, и овладела
им страсть, и взволновалась в нем любовь и увлечение. И когда наступило утро,
он сказал своему отцу: «Все дети купцов путешествуют по странам, чтобы достичь
желаемого, и нет среди них никого, кому бы отец не собрал товаров и кто бы не
отправился с ними путешествовать и не получил бы прибыли. Почему, о батюшка, ты
не соберёшь мне товаров, чтобы я поехал путешествовать и посмотрел, каково моё
счастье?» – «О дитя моё, – ответил ему отец, – у купцов мало денег, и
они посылают своих детей в путешествие ради прибыли и дохода, чтобы добыть мирские
блага. Что же касается меня, то у меня много денег, и нет во мне жадности, так
как же я отправлю тебя на чужбину? Я не могу расстаться с тобою ни на минуту,
тем более что ты бесподобен по красоте, прелести и совершенству, и я боюсь за
тебя». – «О батюшка, – сказал Камар-азЗаман, – невозможно, чтобы
ты не собрал мне товаров и я бы не поехал с ними в путешествие – иначе я обману
тебя и убегу хотя бы без денег и без товаров. И если ты хочешь успокоить моё
сердце, то собери мне товаров, и я попутешествую и посмотрю на чужие страны.
И когда отец мальчика увидел, что тот привязался и мысли о
путешествии, он рассказал об этом своей жене и сказал ей: «Твой сын хочет,
чтобы я собрал ему товаров, и он отправился бы с ними в чужие страны, на
чужбину, хотя на чужбине – горе». И жена ответила ему: «Какой тебе будет от
этого вред? Таков обычай детей купцов, и все они похваляются путешествиями и
прибылью». – «Большинство купцов, – молвил её муж, – бедняки, и
они ищут преумножения денег, а что до меня, то у меня денег много». –
«Увеличение добра не вредит, – отвечала его жена, – и если ты не
согласишься на это, я соберу ему товаров из своих денег». – «Я боюсь для
него чужбины, – сказал купец, – так как чужбина – Злая горесть». И
жена его возразила: «Нет беды на чужбине, если там есть прибыль, а иначе наш
сын уйдёт, и мы будет его искать, и не найдём, и опозоримся перед людьми».
И купец внял словам жены и собрал своему сыну товаров на
девяносто тысяч динаров. И мать дала сыну кошель, в котором было сорок
драгоценных камней, и наименьшая цена каждого из них была пятьсот динаров.
«О дитя моё, – сказала она, – береги эти
драгоценные камни, – они помогут тебе». И Камар-аз-Заман взял все это и
поехал в Басру…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот шестьдесят седьмая ночь
Когда же настала девятьсот шестьдесят седьмая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Камар-аз-Заман взял все это и
поехал в Басру. Драгоценные камни он положил в кожаный пояс и обвязал его
вокруг стана. И он ехал до тех пор, пока между ним и Басрой не остался один
переход. И напали на него кочевники, и раздели его, и убили его людей и слуг. И
Камар-азЗаман лёг между убитыми и вымазал себя кровью, и кочевники подумали,
что он убит, и оставили его, и никто к нему не приблизился. И они взяли его
деньги и ушли. И когда кочевники ушли своей дорогой, Камар-аз-Заман поднялся
среди убитых и пошёл, и он не владел ничем, кроме драгоценных камней, которые
были у него в поясе.
И Камар-аз-Заман шёл до тех пор, пока не вошёл в Басру. И
случилось, что день его прихода была пятница, и город был пуст, как рассказывал
дервиш.
И Камар-аз-Заман увидел, что рынки пусты и лавки отперты, но
полны товаров. И он поел, и попил, и стал все рассматривать. И когда это было
так, он вдруг услышал, что играет музыка, и спрятался в одной лавке, и пришли
девушки. Камар-аз-Заман посмотрел на них, и вдруг увидел женщину, ехавшую на
коне, и его охватила любовь и страсть, и овладело им такое увлечение и любовное
безумие, что он еле устоял на ногах.
А через некоторое время появились люди, и рынки наполнились.
И Камар-аз-Заман направился на рынок к одному торговцу драгоценными камнями. Он
вынул один из тех сорока камней, который стоил тысячу динаров, и продал его
этому человеку, и вернулся в своё помещение и провёл там ночь. А когда
наступило утро, он переменил одежду и сходил в баню и вышел, подобный полной
луне. И он продал четыре камня за четыре тысячи динаров, и стал гулять по
улицам Басры, одетый в самую роскошную одежду, и отправился на рынок.
И увидел он на рынке одного цирюльника, и, подойдя к нему,
побрил у него голову, и завязал с ним дружбу, и сказал: «О батюшка, я из чужих
стран, вчера я вошёл в этот город, и увидел, что он пуст, и нет в нем никого –
ни человека, ни джинна. И я увидел девушек, и среди них молодую женщину,
ехавшую на коне, со свитой».
И он рассказал цирюльнику о том, что видел, и цирюльник
сказал:
«О дитя моё, рассказывал ли ты ещё кому-нибудь об этом?» –
«Нет», – отвечал Камар-аз-Заман. И цирюльник сказал: «О дитя моё, берегись
говорить такие слова кому-нибудь, кроме меня, – люди не скрывают слов и
тайн, а ты – маленький мальчик, и я боюсь, что твои слова станут переходить от
одних к другим и достигнут тех, о ком они сказаны, и тебя убьют. Знай, о дитя
моё, что то, что ты видел, не видел никто, и это неизвестно никому вне этого
города, а что касается жителей Басры, то они умирают от этой горести. Каждую
пятницу, на рассвете дня, они запирают собак и кошек и не дают им ходить по
рынку. И все жители города входят в мечети и запирают за собой двери, и никто
не может пройти по рынку и выглянуть из окна. И ни один человек не знает, в чем
причина этой беды. Но сегодня ночью, о дитя моё, я спрошу мою жену о причине
этого – она повитуха и вхожа в дом знатных и знает, что происходит в городе, –
и, если захочет Аллах великий, ты придёшь ко мне завтра, и я тебе расскажу, что
она мне скажет».
И Камар-аз-Заман вынул пригоршню золота и сказал: «О
батюшка, возьми это золото и отдай своей жене – она стала моей матерью». И
потом он вынул вторую пригоршню и сказал: «Возьми это себе». И цирюльник
молвил: «О дитя моё, посиди на месте, а я пойду к моей жене и спрошу её и
вернусь к тебе с правдивым рассказом».
И он оставил его в лавке, и пошёл к своей жене, и рассказал
ей об этом юноше, и сказал: «Я хочу, чтобы ты рассказала мне истину о делах
этого города, а я расскажу тому юноше-купцу – он очень хочет знать, почему люди
и животные не допускаются на рынок по утрам в день пятницы. Я думаю, что он
влюблён, а он щедр и великодушен, и когда мы ему расскажем, нам достанется от
него великое благо».
И жена цирюльника отвечала: «Ступай приведи его и скажи:
„Иди поговори с твоей матерью – моей женой! Она передаёт тебе привет и говорит:
«Нужда исполнена!“
И цирюльник пошёл на рынок и увидел, что Камар-азЗаман сидит
и ждёт его. Он рассказал ему обо всем и сказал: «О дитя моё, пойдём к твоей
матери – моей жене. Она говорит тебе, что нужда исполнена».
И потом он взял его и шёл с ним, пока не вошёл к своей жене.
И она сказала юноше: «Добро пожаловать!» И усадила его, и Камар-аз-Заман вынул
сто динаров, и отдал их ей, и сказал: «О матушка, расскажи мне про эту женщину,
кто она такая». – «О дитя моё, – ответила жена цирюльника, –
знай, что к султану Басры прибыл драгоценный камень от царя Индии, и он захотел
его просверлить. Он позвал всех ювелиров и сказал им: „Я хочу, чтобы вы
просверлили мне этот камень. Тому, кто его просверлит, я позволю пожелать от
меня, и что бы он ни пожелал, я ему дам, а если он сломает камень – я скину с
него голову“. И ювелиры испугались и сказали: „О царь времени, драгоценный
камень быстро погибает, и редко случается, чтобы кто-нибудь просверлил его и не
разбил. Не обременяй же нас тем, что нам не под силу. Наши руки не могут
просверлить этого камня, но наш шейх опытнее нас“. – „А кто ваш шейх?“ –
спросил царь. И ему сказали: „Мастер Убейд, он опытнее нас в этом ремесле. У
него много денег и хорошее звание. Пошли за ним, приведи его к себе и прикажи
ему просверлить тебе этот камень“.
И царь послал за Убейдом и велел ему просверлить камень,
заключив с ним упомянутое условие. И Убейд взял камень и просверлил его так,
как хотелось царю. И царь сказал: «Пожелай от меня, о мастер». Но Убейд молвил:
«О царь времени, дай мне отсрочку до завтра». А причиной этого было то, что он
хотел посоветоваться со своей женой, которой была та самая женщина, что ты
видел в пышном шествии. И он любил её сильной любовью, и от великой своей любви
к ней ничего не делал, не посоветовавшись с нею, и поэтому просил дать ему
отсрочку, пока он не посоветуется.
И когда Убейд пришёл к своей жене, он сказал: «Я просверлил
царю драгоценный камень, и он обещал мне исполнить любое моё желание, и я
отсрочил его назвать ему, пока не посоветуюсь с тобой. Чего же ты хочешь, чтобы
я пожелал?» И жена его сказала: «У нас денег столько, что их не пожрут огни.
Если ты меня любишь, пожелай от царя вот что. Пусть на улицах Басры кричат,
чтобы жители города входили в мечети в день пятницы, за два часа до молитвы, и
чтобы не оставалось в городе ни большого, ни малого, который бы не был в мечети
или в доме, и пусть их запирают за воротами мечетей и домов, но лавки в городе
оставляют открытыми, а я с моими невольницами буду проезжать по городу, и пусть
никто не смотрит на меня из окна или из-за оконной решётки. И всякого, на кого
я наткнусь, я убью».
И ювелир пошёл к царю и пожелал от него это желание, и царь
даровал ему то, что он пожелал, и велел кричать среди жителей Басры…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот шестьдесят восьмая ночь
Когда же настала девятьсот шестьдесят восьмая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царь даровал ювелиру то,
что он пожелал, люди сказали: „Мы боимся для товаров вреда от кошек и собак“. И
царь велел запирать их на время, пока люди не выйдут после соборной молитвы. И
эта женщина стала выезжать каждую пятницу на улицы Басры, за два часа до
молитвы. И никто не мог пройти по рынку и выглянуть из окна или из оконной
решётки. И вот в чем причина всего этого. Я осведомила тебя о девушке, но
желаешь ли ты, о дитя моё, узнать о её деле, или ты желаешь сблизиться с нею?»
– «О матушка, – сказал Камар-аз-Заман, – я хочу с ней
сблизиться». – «Расскажи мне, что у тебя есть из роскошных
сокровищ», – сказала жена цирюльника. И Камар-аз-Заман молвил: «У меня
есть дорогие камни четырех видов: одни – ценой в пятьсот динаров каждый, другие
– по семьсот динаров, третьи – по восемьсот динаров и четвёртые – по тысяче
динаров». – «А согласна ли твоя душа отдать четыре из них?» – спросила
жена цирюльника. «Моя душа согласна отдать все», – ответил Камар-аз-Заман.
И она молвила: «О дитя моё, я тебя не прогоняю, но поднимайся и вынь один
камень ценой в пятьсот динаров. Спроси, где лавка мастера Убейда, шейха
ювелиров, и пойди к нему – ты увидишь, что он сидит в своей лавке, одетый в
роскошные одежды, и у него работают мастера. Пожелай ему мира, сядь возле
лавки, вынь камень и скажи: „О мастер, возьми этот камень и оправь его для меня
золотом в перстень, но не делай его большим, а сделай величиной с мискаль, не
больше, и сработай его как следует“. А потом дай ему двадцать динаров, и дай
каждому из работников по динару, и посиди у него немного, и поговори с ним.
Когда подойдёт к тебе нищий, дай ему динар и проявляй щедрость, чтобы ювелира
охватила любовь к тебе. А потом пойди к себе и проспи ночь, а наутро возьми с
собой сто динаров и отдай их твоему отцу – он бедный». – «Пусть будет
так», – сказал Камар-аз-Заман.
И, выйдя от неё, он пошёл на постоялый двор и взял камень
ценой в пятьсот динаров, а потом направился на рынок драгоценных камней и спросил,
где лавка мастера Убейда, шейха ювелиров. И ему показали его лавку, и, подойдя
к ней, Камар-аз-Заман увидел, что шейх ювелиров – человек почтённый, и на нем
роскошная одежда, и у него работают четыре мастера.
«Мир с вами», – сказал ему Камар-аз-Заман. И Убейд
возвратил ему приветствие, и сказал: «Добро пожаловать!» – и посадил его. И
Камар-аз-Заман сел и, вынув камень, сказал: «О, мастер, я хочу, чтобы ты
оправил мне этот камень золотом в перстень, но сделай его величиной в мискаль,
не больше, и оправь его хорошей оправой».
И он вынул двадцать динаров и сказал: «Возьми это за
шлифовку, а плата за работу останется за мной». И он дал каждому мастеру по
динару, и мастера полюбили его, и мастер Убейд тоже его полюбил. И
Камар-аз-Заман сидел и беседовал с ним, и всякому нищему он давал динар, и все
удивлялись его щедрости.
А у мастера Убейда были в доме инструменты, – такие же,
что и в лавке. И у него был обычай, когда он хотел сделать что-нибудь
диковинное, работать дома, чтобы мастера не научились его диковинной работе. А
та женщина, его жена, сидела перед ним, и когда она была перед ювелиром и он
смотрел на неё, он мог делать всякие диковинные вещи, которые годились только
для царей.
И он сидел и делал этот перстень у себя дома с удивительным
искусством. И когда его жена увидела камень, она сказала: «Что ты хочешь
сделать с этим камнем?» – «Я хочу оправить его золотом в перстень, –
сказал ювелир. – Ему цена пятьсот динаров». – «Для кого?» – спросила
она. «Для одного юноши-купца, прекрасного обликом, – ответил Убейд. –
Его глаза ранят, и его щеки горят огнём, у него рот, как печать Сулеймана,
щеки, как анемоны, и губы красные, как коралл, а шея у него, как шея газели, и
он белый, напоённый румянцем, изящный, тонкий и щедрый, и он сделал то-то и
то-то».
И ювелир так описывал жене красоту и прелесть
Камар-аз-Замана, так описывал ей его щедрость и совершенства, и столько говорил
ей об его красотах и благородном нраве, что влюбил её в него (а нет большего
сводника, чем тот, кто описывает своей жене человека и говорит об его красоте и
прелести и крайней щедрости на деньги).
И когда жену ювелира переполнила страсть, она сказала: «А
есть в нем какие-нибудь из моих красот». И ювелир ответил: «Все твои красоты.
Они все в нем, и он сходен с тобой по облику, и, может быть, его возраст таков
же, как твой возраст. И если бы я не боялся не уважить тебя, я бы сказал, что
он лучше тебя в тысячу раз». И жена ювелира промолчала, но в её сердце запылал
огонь любви к юноше. А ювелир не переставал разговаривать с нею, перечисляя его
красоты, пока не кончил делать перстень. И потом он подал его своей жене, и та
надела его, и он пришёлся по размеру её пальца. И тогда она сказала: «О
господин мой, моё сердце полюбило этот перстень, и хочу, чтобы он был мой, я не
сниму его с пальца». – «Потерпи, – сказал ей ювелир. – Его
владелец щедр, и я постараюсь купить у него этот перстень. Если он мне продаст,
я принесу его тебе. А если у него есть другой камень, я куплю его для тебя и
оправлю как этот…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот шестьдесят девятая ночь
Когда же настала девятьсот шестьдесят девятая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что ювелир сказал своей жене:
„Потерпи – его владелец щедр, и я постараюсь купить этот перстень у него, и
если он мне его продаст, принесу его тебе. А если у него есть другой камень, я
куплю его и оправлю для тебя, как этот“.
Вот что было с ювелиром и его женой. Что же касается
Камар-аз-Замана, то он переночевал у себя, а наутро взял сто динаров и, придя к
старухе, жене цирюльника, сказал ей: «Возьми эти сто динаров». И она молвила:
«Отдай их твоему отцу». И когда Камар-аз-Заман отдал деньги цирюльнику, она
спросила: «Сделал ли ты, как я тебе сказала?» – «Да», – отвечал юноша. И
она молвила: «Вставай теперь и отправляйся к шейху ювелиров. Когда он даст тебе
перстень, надень его на конец пальца, потом быстро сними и скажи: „О мастер, ты
ошибся – перстень вышел узкий!“ И он спросит тебя: „О купец, сломать ли мне его
и сделать пошире“. И ты скажи: „Не нужно его ломать и делать второй раз. Возьми
его и отдай невольнице из твоих невольниц“. А потом вынь другой камень, цена
которого будет семьсот динаров, и скажи: „Возьми этот камень и оправь его для
меня, он лучше, чем тот“. И дай ему тридцать динаров, а каждому мастеру дай по
два динара и скажи ювелиру: „Эти динары – за чеканку, а плата за работу
остаётся за мной“. И потом возвратись в своё жилище и переночуй там, а утром
приходи и принеси с собой двести динаров, и я довершу для тебя остальную
хитрость».
И Камар-аз-Заман отправился к ювелиру, и тот приветствовал
его и посадил возле лавки. И Камар-аз-Заман спросил его: «Исполнил ли ты
заказ».
«Да», – ответил ювелир и подал ему перстень. И
Камар-аз-Заман взял его и надел на конец пальца, а затем быстро снял и сказал:
«Ошибся, о мастер!» И он бросил ему перстень и воскликнул: «Он тесен для моего
пальца!» И ювелир спросил: «О купец, расширить мне его?» – «Нет, – отвечал
Камараз-Заман, – но возьми его в подарок и надень его комунибудь из своих
невольниц. Цена ему пустяковая, так как он стоит пятьсот динаров, и не нужно
его оправлять второй раз».
И затем он вынул другой камень, ценой в семьсот динаров, и
сказал: «Оправь этот». И дал ювелиру тридцать динаров, а каждому мастеру дал
два динара, и ювелир сказал: «О господин, когда мы оправим перстень, мы возьмём
за него плату». Но Камар-аз-Заман молвил: «Это за чеканку, а плата остаётся».
И он оставил ювелира и ушёл, и ювелир оторопел от великой
щедрости Камар-аз-Замана, и мастера тоже. А потом ювелир отправился к своей
жене и сказал ей: «О такая-то, мои глаза не видели никого щедрее этого юноши, а
ты – твоё счастье хорошее, так как он отдал мне перстень даром и сказал: „Отдай
его комунибудь из твоих невольниц“. И он рассказал жене всю историю и затем
сказал: „Я думаю, этот юноша не из сыновей купцов – он из сыновей царей или
султанов“.
И всякий раз, как ювелир хвалил Камар-аз-Замана, в его жене
усиливалась любовь к нему, и страсть, и увлечение. И она надела перстень, а
ювелир сделал Камар-азЗаману второй, немного шире, чем первый. И когда он
кончил работу, его жена надела этот перстень и держала на пальце дальше первого
и сказала: «О господин мой, посмотри, как красивы эти два перстня на моем
пальце. Я хочу, чтобы оба перстня были мои». – «Потерпи, оесказал
ювелир, – может быть, я куплю для тебя и второй». И затем он проспал ночь,
а утром взял перстень и отправился в лавку.
Вот то, что было с ним. Что же касается Камар-аз-Замана, то
он пошёл утром к старухе, жене цирюльника, и дал ей двести динаров. И старуха
сказала: «Отправляйся к ювелиру, и когда он отдаст тебе перстень, надень его на
палец, но затем быстро сними его и скажи: „Ты ошибся, о мастер, перстень вышел
широкий. Когда мастеру, такому, как ты, приносит работу подобный мне, тот
должен снять мерку. Если бы ты снял мерку с моего пальца, ты не ошибся“. А
потом вынь другой камень, цена которому тысяча динаров, и скажи ювелиру:
„Возьми этот и оправь его, а тот перстень отдай невольнице из своих невольниц“.
И дай ему сорок динаров, а каждому мастеру дай по три динара и скажи: „Это за
чеканку, а что до платы за работу, то она остаётся за мной“. И посмотри, что он
скажет. А потом приходи и принеси с собой триста динаров – отдай их твоему
отцу, чтобы он помогал ими себе в жизни, он ведь человек бедный по
состоянию». – «Слушаю и повинуюсь!» – отвечал Камар-аз-Заман.
И потом он отправился к ювелиру, и тот сказал ему: «Добро
пожаловать!» И посадил его, и дал ему перстень. И Камар-аз-Заман надел перстень
на палец, и быстро снял его, я сказал: «Надлежит такому мастеру, как ты, когда
приносит ему подобный мне работу, снимать мерку. Если бы ты снял мерку с моего
пальца, ты бы не ошибся. Но возьми перстень и отдай кому-нибудь из своих
невольниц».
И затем он вынул камень ценой в тысячу динаров и сказал:
«Возьми этот камень и оправь его для меня в перстень по мерке моего пальца». И
ювелир воскликнул: «Ты прав, и истина с тобой!» И он снял мерку, и
Камар-аз-Заман вынул сорок динаров и сказал ему: «Возьми это за чеканку, а
плата за работу останется за мной». – «О господин, – сказал ювелир, –
сколько раз мы брали с тебя плату! Твои милости к нам велики!» И Камар-аз-Заман
ответил: «Не беда!» И он побеседовал с ним некоторое время, и всякий раз, как
мимо проходил нищий, он подавал ему динар, а потом он оставил ювелира и ушёл.
Вот то, что было с ним. Что же касается ювелира, то он
отправился домой и сказал своей жене: «Как щедр этот юноша-купец! Я не видел
никого щедрее и красивее и нежнее речами». И он стал говорить своей жене о
красотах и щедрости Камар-аз-Замана, далеко заходя в похвалах ему. И жена его
сказала: «О необходительный! Если ты знаешь в нем эти качества и он дал тебе
два драгоценных перстня, тебе следует его пригласив и сделать ему угощение и
подружиться с ним. Когда он увидит от тебя дружбу и придёт в наше жилище, ты,
может быть, получишь от него большее благо. А если ты не согласен сделать ему
угощение, то пригласи его, и я сделаю ему угощение от себя». – «Разве ты
считаешь, что я скупой, что говоришь такие слова?» – воскликнул ювелир. И жена
его сказала: «Ты не скупой, но необходительный. Пригласи его сегодня вечером и
не приходи без него, а если он будет отказываться, заклинай его разводом и
настаивай». – «На голове и на глазах!» – сказал ювелир. И потом он оправил
перстень и лёг спать, а наутро, в третий день, отправился в лавку и сел там.
Вот что было с ним. Что же касается Камар-аз-Замана, то он
взял триста динаров, отправился к старухе и отдал их её мужу. И она сказала
ему: «Может быть, ювелир тебя пригласит сегодня, и если он тебя пригласит и ты
будешь у него ночевать, то, что бы с тобой ни случилось, расскажи мне утром и
принеси с собой четыреста динаров и отдай их твоему отцу». И Камар-аз-Заман
сказал: «Слушаю и повинуюсь!» (а всякий раз, как у него кончались деньги, он
продавал часть камней) – и отправился к ювелиру, и тот поднялся к нему, и
заключил его в объятия, и пожелал ему мира, и завязал с ним дружбу. И он вынул
перстень, и Камар-аз-Заман увидел, что перстень – по его мерке, и сказал: «Да
благословит тебя Аллах, о господин из мастеров! Оправа подходит, но камень не
такой, как я хочу…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Ночь, дополняющая до девятисот семидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до девятисот семидесяти,
она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Камар-аз-Заман сказал ювелиру:
„Оправа подходит, но камень не такой, как я хочу, у меня есть лучшие. Возьми
этот и отдай его кому-нибудь из своих невольниц“.
И он вынул другой камень и сто динаров и сказал: «Возьми
твою плату и не взыщи с нас, – мы тебя утомили». И ювелир сказал ему: «О
купец, то, из-за чего мы утомлялись, ты нам отдал, и ты пожаловал нам многое. К
моему сердцу привязалась любовь к тебе, и я не могу с тобой расстаться.
Заклинаю тебя Аллахом, будь моим гостем сегодня вечером и залечи моё
сердце». – «Это недурно, – сказал Камар-аз-Заман, – но я
обязательно должен отправиться в хан, чтобы предупредить моих слуг и сказать
им, что я не ночую в хане, чтобы они меня не ждали». – «А ты стоишь в
каком хане?» – спросил ювелир. И Камар-аз-Заман сказал: «В таком-то хане». И
ювелир воскликнул: «Я к тебе туда приду!» – «Это недурно», – сказал
Камар-аз-Заман. И ювелир отправился в этот хан перед закатом, боясь гнева своей
жены, если он придёт домой без гостя, и взял Камар-аз-Замана и привёл его к
себе в дом. И они сели в комнате, которой нет подобной, а женщина увидела
Камар-аз-Замана, когда он входил в дом, и пленилась им. И Камар-аз-Заман с
ювелиром разговаривали, пока не принесли ужин, и они поели и попили, а потом им
принесли кофе и напитки. И ювелир не переставал развлекать Камар-аз-Замана
беседой до ночной молитвы. И они совершили обязательную молитву, и потом вошла
к ним невольница, неся две чашки с питьём, и когда они выпили, их одолел сон, и
они заснули. И тогда пришла та женщина и, увидев, что они спят, стала смотреть
в лицо Камар-аз-Замана, и его красота ошеломила ей ум. И она воскликнула: «Как
может спать тот, кто любит красавиц!»
И потом она повернула его навзничь и села ему на грудь, и от
сильной ярости в страсти к нему она осыпала его щеки градом поцелуев, так что
они оставили след на его щеках, и усилился румянец Камар-аз-Замана, и его щеки
заблестели. И женщина припала к его губам и стала их сосать, и она до тех пор
сосала ему губы, пока кровь не выступила у неё на губах. И при всем этом огонь
в ней не погасал, и её жажда не утолялась. И она не переставала его целовать, и
обнимать, сплетать ноги с ногами, пока не засияло чело утра и не заблистала
сияющая заря, и потом она положила в карман Камар-аз-Замана четыре бабки[673], и оставила его, и ушла.
А после этого она послала свою невольницу с чем-то вроде
нюхательного табака, и невольница вложила его им в ноздри, но они чихнули и
пришли в себя, и невольница сказала им: «Знайте, господа мои, что молитва
обязательна. Поднимайтесь же на утреннюю молитву!»
И она принесла им таз и кувшин, и Камар-аз-Заман сказал: «О
мастер, время пришло, и мы перешли предел сна». И ювелир сказал купцу: «О друг
мой, сон в этой комнате тяжёлый. Всякий раз, как я в ней сплю, со мной
случается такое дело». – «Твоя правда», – сказал Камар-азЗаман. И
потом он принялся за омовенье, и когда вода коснулась его лица, у него начали
гореть щеки и губы. «Чудеса! – молвил он. – Если воздух в комнате был
тяжёлый и мы погрузились в сон, то почему у меня горят щеки и губы. О
мастер, – сказал он потом, – щеки и губы у меня горят». И ювелир
ответил: «Я думаю, что это от укусов комаров». – «Чудеса! – сказал
Камар-аз-Заман. – А с тобой случается в этой комнате подобное?» –
«Нет, – ответил ювелир, – но когда у меня бывает гость, такой, как
ты, он утром жалуется на укусы комаров, и это бывает только, если гость, как
ты, безбородый, а если он бородатый, то комары к нему не слетаются, и от
комаров спасает меня только моя борода. Комары как будто не любят людей с
бородами». – «Твоя правда», – сказал Камар-аз-Заман. А потом невольница
принесла им завтрак, и они поели и вышли.
И Камар-аз-Заман отправился к старухе, и, увидав что, она
сказала: «Я вижу следы счастья у тебя на лице. Расскажи мне, что ты
видел». – «Я ничего не видел, – сказал Камар-аз-Заман, – я
только поужинал с хозяином дома в комнате, и мы совершили вечернюю молитву, а
потом легли спать и проснулись только утром». И старуха засмеялась и сказала:
«Что это за следы у тебя на щеках и губах?» – «Комары в той комнате сделали со
мной такие дела», – сказал Камар-аз-Заман. И старуха сказала: «Твоя
правда! А случилось ли с хозяином дома то же самое, что случилось с тобой?» –
«Нет, – сказал Камар-аз-Заман, – но он мне рассказывал, что комары в
этой комнате не вредят людям с бородой и летают только над безбородыми, и
всякий раз, как у него бывает гость безбородый, он жалуется утром на укусы
комара, а если он бородатый, с ним ничего такого не случается». – «Твоя
правда, – отвечала старуха. – А заметил ли ты что-нибудь, кроме
этого?» – «Я нашёл у себя в кармане четыре бабки», – сказал
Камар-аз-Заман. «Покажи их мне», – попросила старуха. И Камар-аз-Заман дал
ей бабки, и она взяла их и сказала смеясь: «Это твоя возлюбленная положила их
тебе в карман». – «Как так?» – удивился Камар-аз-Заман. И старуха сказала:
«Она говорит тебе знаками: „Если бы ты был влюблён, ты не спал бы, ибо тот, кто
любит, не спит, а ты ещё маленький, и тебе подходит играть в бабки. Что же
побудило тебя Влюбляться в красавиц?“ И она пришла к тебе ночью, и увидела, что
ты спишь, и изранила тебе щеки поцелуями, и положила тебе этот знак. Но только
ей не будет достаточно этого – напротив, она обязательно пришлёт к тебе своего
мужа, и он пригласит тебя сегодня вечером, и когда ты пойдёшь с ним, не засыпай
скоро. Захвати с собой пятьсот динаров и иди, а мне расскажи о том, что
случится, и я доведу для тебя эту хитрость до конца». И Камар-аз-Заман сказал:
«Слушаю и повинуюсь!» И пошёл в хан.
Вот то, что было с ним. Что же касается жены ювелира, то она
спросила своего мужа: «Ушёл гость?» И он сказал: «Да, но только, о такая-то,
комары беспокоили его сегодня ночью, и они искололи ему щеки и губы, и мне было
перед ним стыдно». – «И такой уж обычай у комаров в нашей комнате, они
любят только безбородых, – ответила его жена. – Но пригласи его на
следующий вечер».
И ювелир отправился к Камар-аз-Заману в хан, где он жил, и
пригласил его, и привёл в ту комнату, и они поели, и попили, и совершили
вечернюю молитву.
И тогда вошла невольница и дала каждому из них чашку…»
И Шахразаду застигло утро, я она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот семьдесят первая ночь
Когда же настала девятьсот семьдесят первая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что невольница вошла к ним и дала
каждому из них чашку, и они выпили и заснули. И тогда пришла молодая женщина и
сказала Камар-аз-Заману: „О негодяй, как ты спишь и утверждаешь, что ты
влюблённый, ведь влюблённые не спят“. И она села ему на грудь и не переставала
осыпать его поцелуями, и кусать, и сосать ему губы, и играть с ним до утра. А
потом она положила ему в карман нож. Под утро она послала свою невольницу, и та
разбудила обоях, и щеки Камар-аз-Замана словно пылали огнём от сильного
румянца, и губы у него были как коралл из-за сосанья и поцелуев.
И ювелир спросил его: «Может быть, тебя беспокоили комары?»
И Камар-аз-Заман отвечал: «Нет». Теперь, узнав в чем загадка, он перестал
жаловаться, – а посмотрев у себя в кармане, он нашёл нож, – и
промолчал. И Камар-азЗаман позавтракал, и выпил кофе, и вышел от ювелира, и
отправился в хан. И, взяв пятьсот динаров, пошёл к старухе, и рассказал ей о
том, что видел, и сказал: «Я заснул против воли и утром не увидел ничего, кроме
ножа у себя в кармане». – «Да защитит тебя от неё Аллах в следующую
ночь! – воскликнула старуха. – Она говорит тебе: „Если ты заснёшь ещё
раз, я тебя зарежу!“ Ты будешь приглашён к ним на следующую ночь, и если ты
заснёшь, она тебя зарежет». – «А что же мне делать?» – спросил
Камар-аз-Заман. И старуха сказала: «Расскажи мне, что ты ешь и пьёшь перед
сном». И Камар-аз-Заман сказал: «Мы ужинаем, как обычно ужинают, а потом, после
ужина к нам приходит невольница и подаёт каждому из нас чашку. И когда я
выпиваю свою чашку, я засыпаю и просыпаюсь только утром». – «Беда в этой
чашке, – сказала старуха. – Возьми её у невольницы, но не пей, пока
её не выпьет хозяин и не заснёт. Когда невольница даст тебе чашку, скажи ей:
„Дай мне напиться воды“. И она уйдёт, чтобы принести тебе кувшин, а ты вылей из
чашки за подушку и представься спящим. А когда невольница вернётся с кувшином,
она подумает, что ты заснул, после того как выпил чашку, и уйдёт от тебя, и
через некоторое время тебе все станет ясно. Но берегись ослушаться моего
приказания». – «Слушаю и повинуюсь!» – ответил Камараз-Заман и отправился
в хан.
Вот то, что было с ним. Что же касается жены ювелира, то она
сказала своему мужу: «Гостя угощают три вечера. Пригласи же в третий раз». И
ювелир отправился к Камараз-Заману, и пригласил его, и привёл опять в ту
комнату. И когда они поужинали и совершили вечернюю молитву, вдруг вошла та
невольница и дала каждому из них чашку. И хозяин выпил и заснул, а что касается
Камар-аз-Замана, то он не выпил, и невольница сказала ему: «Разве ты не будешь
пить, о господин?» И он сказал ей: «Я чувствую жажду, подай кувшин». И
невольница ушла, чтобы принести кувшин, и Камар-аз-Заман опрокинул чашку за
подушку и лёг. И когда невольница возвратилась, она увидела, что он спит, и
рассказала об этом своей госпоже. «Когда он выпил чашку, он заснул», –
сказала она. И молодая женщина подумала: «Смерть для него лучше, чем жизнь».
И потом она взяла острый нож и вошла к нему, говоря: «Вот уж
третий раз, как ты не замечаешь знака, о дурень! Теперь я распорю тебе живот».
И Камар-аз-Заман, увидев, что она подходит к нему с ножом в руке, открыл глаза
и поднялся, смеясь, и женщина сказала ему: «Ты понял этот знак не по своей
догадливости, а по указанию хитрого. Расскажи мне, откуда у тебя это знание?» –
«От одной старухи, и у меня с ней случилось то-то и то-то», – отвечал
Камар-аз-Заман и рассказал ей в чем дело.
И женщина молвила: «Завтра уйди от нас и пойди к старухе и
спроси её: „Остались ли у тебя ещё хитрости, сверх этого?“ Если она тебе
скажет: „Есть“, скажи ей: „Старайся, чтобы я получил доступ к ней открыто“. А
если она скажет: „Нет у меня больше ничего, это последнее“, – выкинь её из
головы. А завтра вечером к тебе придёт мой муж и пригласит тебя; приходи с ним
и расскажи мне все, и я буду знать остальной план». – «Это
недурно», – сказал Камар-аз-Заман.
И он провёл с ней остаток ночи, прижимаясь и обнимаясь, и
они употребляли, в согласии, буквы понижения, сближая связь со связующим, а муж
её был точно тенвин, отброшенный при сочетании[674]. И они делали это до утра, и потом женщина
сказала: «Мне не хватит с тобой ни ночи, пи дня, ни месяца, ни года, и я хочу
провести с тобой остаток жизни. Но потерпи, пока я не сделаю с моим мужем
хитростей, которые смутят разных людей, и мы достигаем таким образом нашей
цели. Я зароню в него сомнение, так что он разведётся со мной, и я выйду за
тебя замуж и поеду с тобой в твою страну. И я перенесу к тебе все его деньги и
сокровища и ухитрюсь разрушить его жилище и стереть его следы. Но только ты
слушайся моих слов и повинуйся мне в том, что я тебе скажу, и не будь
непослушен». – «Слушаю и повинуюсь! – сказал Камараз-Заман. –
Нет во мне непослушания».
И женщина молвила: «Ступай в хан, и если мой муж придёт и
пригласит тебя, скажи ему: „О брат мой, сын Адама тягостен, когда учащаются его
посещения, они надоедают и щедрому и скупому. Как это я хожу к тебе каждый
вечер, и мы с тобой спим в одной комнате, – ведь если ты не сердишься на
меня, то, может быть, твоя жена на меня сердита, так как я не пускаю тебя к
ней. Если ты желаешь общения со мной, то найми мне дом, рядом с твоим домом, и
иногда ты будешь бодрствовать со мной до часа сна, и иногда я стану
бодрствовать с тобой до часа сна, и потом я буду уходить в своё жилище, а ты
пойдёшь в гарем. Это лучше, чем каждую ночь не пускать тебя в гарем“. И после
этого он придёт ко мне и спросит у меня совета, и я ему посоветую выселить
нашего соседа. Дом, в котором он живёт, – наш дом, и этот сосед живёт по
найму. И когда ты придёшь в этот дом, Аллах облегчит нам остальное. Ступай
теперь и сделай так, как я тебе велела», – сказала она потом. И
Камар-аз-Заман ответил: «Слушаю и повинуюсь!» И жена ювелира ушла, а он
представился спящим. И через некоторое время пришла невольница и разбудила
обоих, и ювелир, очнувшись, спросил: «О купец, может быть, комары беспокоили
тебя?» – «Нет», – сказал Камар-аз-Заман. И ювелир молвил: «Должно быть, ты
к ним привык».
И затем они позавтракали, и выпили кофе, и ушли по своим
делам, и Камар-аз-Заман отправился к старухе и рассказал ей о том, что
случилось…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот семьдесят вторая ночь
Когда же настала девятьсот семьдесят вторая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Камар-аз-Заман, отправившись к
старухе, рассказал ей о том, что случилось, и сказал: „Она говорила мне то-то и
то-то, а я говорил ей то-то и то-то. Есть ли у тебя что-нибудь больше, чем этот
план, чтобы привести меня к сближению с ней открыто?“ – „О дитя моё, –
сказала старуха, – мой план дошёл досюда, и здесь истощились мои
хитрости“.
И Камар-аз-Заман оставил её и отправился в хан. И наступило
утро, а под вечер ювелир отправился к Камар-азЗаману и пригласил его, и Камар-аз-Заман
сказал: «Мне невозможно идти с тобой». – «Почему это, – спросил
ювелир, – я полюбил тебя и не могу больше с тобой расстаться? Заклинаю
тебя Аллахом, пойдём со мной». – «Если ты хочешь долго быть со мной вместе
и продлить дружбу между мной и тобой, найми мне дом рядом с твоим домом, –
сказал Камар-аз-Заман, – и если захочешь, ты будешь бодрствовать у меня, и
я буду бодрствовать у тебя, и перед сном каждый из нас уйдёт в свой дом и будет
спать у себя». – «У меня есть дом рядом с моим домом, – сказал
ювелир, – и он моя собственность. Пойдём ко мне сегодня вечером, а завтра
я освобожу его для тебя».
И Камар-аз-Заман пошёл, и они поужинали и совершили вечернюю
молитву, и муж женщины выпил чашку, где было снадобье, и заснул, а в чашке
Камар-аз-Замана не было примеси, и он выпил её и не заснул. И жена ювелира
пришла к нему и просидела, беседуя с ним, до утра, и её муж валялся, точно
мёртвый, а потом он очнулся, как обычно, от сна и послал за своим жильцом и
сказал ему: «О человек, освободи мне мой дом – он мне понадобился». – «На
голове и на глазах!» – ответил жилец, освободил дом, и Камар-аз-Заман поселился
в нем и перенёс в него все свои пожитки. И в этот вечер ювелир провёл время у
Камар-аз-Замана, а потом он ушёл домой.
На следующий день его жена послала за искусным строителем и,
призвав его, соблазнила его деньгами, и он сделал ей из её дома подземный ход,
который вёл в дом Камар-аз-Замана, и устроил опускную дверь под землёй. И не
успел Камар-аз-Заман опомниться, как женщина вошла к нему, неся с собой два
мешка денег. «Откуда ты пришла?» – спросил он. И она показала ему подземный ход
и сказала: «Возьми эти два мешка его денег», – и села. И она забавлялась и
играла с ним до утра, а потом сказала: «Подожди, я схожу к нему и разбужу его,
чтобы он ушёл в свою лавку, а потом приду к тебе». И Камар-аз-Заман сел и стал
её ждать. А она пошла к своему мужу и разбудила его, и он встал, омылся,
помолился и ушёл в лавку. И после его ухода она взяла четыре мешка, и пришла к
Камар-аз-Заману подземным ходом, и сказала: «Возьми эти деньги». И посидела у
него, а затем каждый из них ушёл своей дорогой, и женщина пошла к себе домой, а
Камараз-Заман отправился на рынок. И когда, ко времени заката, он вернулся к
себе домой, он увидел у себя десять мешков, и драгоценные камни, и другие вещи.
А потом ювелир пришёл к Камар-аз-Заману, в его дом, и увёл его к себе, в ту
комнату, и они вместе провели вечер. И невольница, по обычаю, вошла к ним и
дала им напиться, и её господин заснул, а с Камар-аз-Заманом ничего не
случилось, так как его чашка была безвредная, без примеси.
И женщина пришла к нему и сидела, играя с ним, а невольница
носила вещи в дом Камар-аз-Замана через подземный ход, и они были в таком
положении до утра. А затем невольница разбудила своего господина и напоила обоих
кофе, и каждый из них ушёл своей дорогой.
И на третий день женщина показала Камар-аз-Заману нож,
принадлежащий её мужу (а он был его работы и был сделан его рукой, и ювелир
истратил на него пятьсот динаров, так что нельзя было найти ему равного по
красоте работы, и люди так часто просили у ювелира этот нож, что он положил его
в сундук, и его душа не соглашалась продать его никому), и сказала
Камар-аз-Заману: «Возьми этот нож, положи его за пояс и пойди к моему мужу.
Сядь с ним рядом, вынь нож из-за пояса и скажи: „О мастер, взгляни на этот
нож, – я купил его сегодня. Расскажи мне, проиграл я на нем или выиграл“.
И мой муж узнает нож, но ему будет стыдно сказать тебе: „Это мой нож!“ И если
он тебя спросит, где ты его купил и за сколько ты его получил, скажи ему: „Я
увидел двух левантинцев, которые дрались, и один из них спросил другого: „Где
ты был?“ И тот сказал: „Я был у моей подружки; всякий раз, как я с ней
встречаюсь, она даёт мне денег, а сегодня она мне сказала: „Сейчас у меня руки
коротки для денег, но возьми этот нож – это нож моего мужа“. И я взял у неё нож
и хочу его продать“. И нож мне понравился, и когда я услышал, что он говорит
это, я спросил его: „Ты продашь его мне?“ И он сказал: „Покупай“. И я взял у
него нож за триста динаров. Узнать бы, дёшево это или дорого!“ И посмотри, что
он тебе скажет. А потом поговори с ним немного и уйди от него и приходи скорей
ко мне – ты увидишь, что я сижу у входа в подземный ход и жду тебя, – И
отдай мне нож».
«Слушаю и повинуюсь!» – сказал Камар-аз-Заман, и потом он
взял нож, и, положив его за пояс, пошёл в лавку ювелира, и приветствовал его. И
ювелир сказал ему: «Добро пожаловать!» И посадил его, и он увидел у него за
поясом нож, и удивился, и сказал про себя: «Это мой нож, но кто же передал его
этому купцу?» И он стал размышлять и говорил про себя: «Узнать бы, мой это нож
или похожий на него!» И вдруг Камар-аз-Заман вынул нож и сказал: «О мастер,
возьми этот нож, взгляни на него». И когда ювелир взял нож у него из рук, он
узнал его, как нельзя лучше, но постыдился сказать: «Это мой нож…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот семьдесят третья ночь
Когда же настала девятьсот семьдесят третья ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что ювелир, взяв нож у Камар-азЗамана,
узнал его, но постыдился сказать: „Это мой нож“. И спросил: „Где ты его купил?“
И Камар-аз-Заман рассказал ему то, что его научила рассказать женщина, и ювелир
сказал: „Такой нож за эти деньги – дешёв, так как он стоит пятьсот динаров“. И
огонь загорелся у него в сердце, и руки его запутались и не могли делать его
работу. И Камар-аз-Заман стал с ним разговаривать, но ювелир был погружён в
море размышлений, и всякий раз, как юноша говорил ему пятьдесят слов, он
отвечал одно слово, и сердце его было в мучении, а тело его было в волнении, и
ум его смутился, и он стал таким, как сказал поэт:
Не знаю я, что сказать, когда говорят
со мной, —
Они говорят и видят – мысль моя
далеко.
И в море я погружён раздумья
бездонное,
Мужчины от женщины не в силах я отличить.
И Камар-аз-Заман увидел, что состояние ювелира переменилось,
и сказал ему: «Ты, может быть, сейчас занят». И поднялся, и быстро отправился
домой, и он увидел, что женщина стоит у входа в подземный ход и ждёт его. И,
увидев его, она спросила: «Сделал ты так, как я тебе велела?» И Камар-аз-Заман
сказал: «Да». – «Что он тебе говорил?» – спросила она. И Камар-аз-Заман
ответил: «Он сказал, что за такую цену нож дешёв, потому что он стоит пятьсот
динаров, но его состояние изменилось, и я ушёл от него и не знаю, что с ним
было после этого». – «Дай нож, – сказала она, – тебе от него
ничего не будет». И взяла нож, и положила его на место, и села.
Вот то, что было с ней. Что же касается ювелира, то после
ухода от него Камар-аз-Замана в его сердце запылал огонь, и увеличилось его
беспокойство, и он сказал про себя: «Непременно схожу и проверю, где нож, и
обрежу со мнение уверенностью».
И он пошёл, и пришёл домой, и вошёл к своей жене, пыхтя,
точно дракон, и жена его спросила: «Что с тобой, о господин мой?» – «Где мой
нож?» – воскликнул ювелир. И жена его ответила: «В сундуке». А затем она стала
бить себя рукой в грудь и сказала: «О моя забота! Может быть, ты с кем-нибудь
поссорился и пришёл искать нож, чтобы ударить его им». – «Подай нож,
покажи мне его!» – сказал ювелир. И жена его воскликнула: «Раньше поклянись
мне, что ты никого им не ударишь!» И ювелир поклялся ей, и она открыла сундук и
вынула нож, и её муж принялся его вертеть, говоря: «Поистине, это вещь удиви
тельная!» И затем он сказал ей: «Возьми его и положи на место». И жена его
молвила: «Расскажи мне, в чем причина этого». И ювелир сказал: «Я увидел у
нашего друга нож такой же, как этот». И рассказал ей всю историю. А потом он
сказал: «Но когда я увидел нож в сундуке, я обрезал сомнение уверенностью». –
«Ты, может быть, по думал обо мне дурное и решил, что я – подруга этого
левантинца и отдала ему нож?» – сказала она. И ювелир молвил: «Да, я усомнился
в этом деле, но когда я увидел нож, сомнение ушло из моего сердца». – «О
человек, – сказала его жена, – не осталось в тебе добра». И ювелир
принялся извиняться перед ней и наконец умилостивил её, и потом он вышел и
пошёл в свою лавку.
А на следующий день женщина дала Камар-аз-Заману часы своего
мужа (а он сделал их своей рукой, и ни у кого не было им подобных) и сказала
ему: «Пойди к нему в лавку, сядь подле него и скажи: „Того, кого я видел вчера,
я видел и сегодня, и у него в руках были часы. И он сказал мне: „Не купишь ли
эти часы?“ И я спросил: „Откуда у тебя эти часы?“ И он сказал: „Я был у моей
подружки, и она мне их дала“. И я купил их за пятьдесят восемь динаров. Скажи
мне, дёшевы они за эту цену или дороги“. И посмотри, что он тебе скажет. А
когда ты уйдёшь от него, приходи скорей ко мне и отдай мне часы».
И Камар-аз-Заман пошёл к ювелиру и сделал так, как сказала
ему женщина, и ювелир, увидев часы, сказал: «Они стоят семьсот динаров». И в
него вошло подозрение.
А юноша оставил его и, придя к женщине, отдал ей часы, и
вдруг её муж вошёл, пыхтя, и спросил: «Где мои часы?» – «Вот они здесь», –
сказала она. И ювелир воскликнул: «Подай их сюда!» И когда женщина принесла ему
часы, он вскричал: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха высокого, великого!» –
«О человек, – сказала она, – ты не без новостей! Расскажи мне, какие
у тебя новости». – «Что я скажу! – воскликнул ювелир. – Я не
знаю, что думать в этих обстоятельствах!»
И затем он произнёс такие стихи:
«Всемилостивым клянусь, смущён я,
сомнения нет,
Печали, не знаю, как меня окружили
вдруг!
Я буду терпеть, пока узнает терпение,
Что вытерпеть горшее, чем мирра, я в
силах был.
Ничто ведь не горько так, как мирра,
но вытерпеть
Могу более жгучее, чем угли горячие.
А в том, что хочу я, власть не мне
ведь принадлежит,
И тем, кто имеет власть, приказано
мне терпеть».
«О женщина, – сказал он потом, – я видел у купца,
нашего друга, сначала мой нож (а я узнал его потому, что его работа –
изобретение моего ума, и подобного ему не найти), и он рассказал мне вещи,
огорчающие сердце. И я пришёл сюда и увидел нож здесь. А второй раз я увидел у
него часы, и работа их – тоже изобретение моего ума, и не найдётся подобных им
в Басре. И наш друг опять рассказал мне вещи, огорчающие сердце, и я смутился в
уме и не понимаю больше, что происходит». – «По твоим словам
выходит, – сказала женщина, – что я – подруга этого купца и его милая
и отдаю ему твои вещи, и ты допустил, что я тебя обманываю, и пришёл меня
спросить.
И если бы ты не увидел ножа и часов у меня, ты бы уверился в
моем обмане. Но только, о человек, раз ты предположил обо мне такие
предположения, я не буду есть с тобой одну пищу и пить одну воду после этого,
так как ты мне отвратителен отвращением запрещающим».
И ювелир принялся её уговаривать, и наконец умилостивил её,
и вышел, и стал раскаиваться в том, что обратился к ним с такими словами, и
потом он пошёл в лавку и сел там…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот семьдесят четвёртая ночь
Когда же настала девятьсот семьдесят четвёртая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что ювелир, выйдя от своей жены,
стал раскаиваться в этих словах, и потом он ушёл в лавку и сидел в лавке с
Камар-аз-Заманом, и его охватило сильное волнение и задумчивость, больше
которой нет, и он и верил и не верил. А под вечер он пришёл домой один и не
привёл с собой Камар-аз-Замана. Женщина спросила его: „Где купец?“ – „У
себя“, – сказал он. И женщина молвила: „Разве остыла твоя дружба с ним?“ –
„Клянусь Аллахом, – ответил ювелир, – он стал мне противен после
тото, что из-за него случилось“. И жена его сказала ему: „Пойди приведи его
ради меня“.
И ювелир поднялся, и пришёл в дом Камар-аз-Замана, и увидел
свои вещи, разложенные там, и узнал их, и огонь загорелся в его сердце, и он
начал вздыхать.
«Почему это ты, я вижу, задумчив?» – спросил его
Камар-аз-Заман. И ювелир постыдился сказать ему: «Мои вещи у тебя, кто к тебе
их принёс?» Он только сказал: «Меня охватило беспокойство, но пойдём ко мне
домой, мы там развлечёмся». – «Оставь меня в моем доме, – сказал
Камар-аз-Заман, – я не пойду к тебе».
И ювелир стал заклинать его и увёл его к себе, а потом они
поужинали и бодрствовали весь вечер. И Камар-аз-Заман разговаривал с ювелиром,
но тот был погружён в море дум, и когда юноша-купец говорил сто слов, ювелир
отвечал ему одним словом. И невольница вошла к ним, по обычаю, с двумя чашками,
и когда они выпили, купец заснул, а юноша не заснул, так как в его чашке не
было примеси. И женщина вошла к Камар-аз-Заману и сказала ему: «Как ты находишь
этого рогатого, который опьянел в своей простоте и не знает козней женщин. Я
обязательно его обману, чтобы он со мной развёлся. Завтра я приму облик
невольницы и пойду за тобой в лавку, и ты ему скажешь: „О мастер, я зашёл
сегодня в хан торговцев пленными и увидел эту невольницу и купил её за тысячу
динаров. Посмотри её для меня, дешёвая она за эту цену или дорогая“. И потом
открой ему моё лицо и грудь и дай ему посмотреть на меня, а затем возьми меня и
вернись со мной в твоё жилище, и я пройду домой через подземный ход и посмотрю,
чем у нас с ним кончится дело».
И они провели ночь в радости, веселье и застольной беседе, и
играли, веселились и наслаждались до утра. А после этого женщина ушла в своё
помещение и прислала невольницу, и та разбудила своего господина и
Камараз-Замана, и они поднялись, и, совершив утреннюю молитву, позавтракали, и
выпили кофе, и ювелир пошёл к себе в лавку, а Камар-аз-Заман отправился домой.
И вдруг женщина вышла к нему из подземного хода в облике
невольницы (а она раньше была невольницей), и Камар-аз-Заман отправился в лавку
ювелира, а женщина пошла за ним, и он шёл, а она шла сзади, пока он не привёл
её к лавке ювелира. И он пожелал её мужу мира, и сел, и сказал: «О мастер, я
ходил сегодня в хан торговцев пленными, чтобы поглядеть, и увидел эту
невольницу в руках посредника. Она мне понравилась, и я её купил за тысячу
динаров. Я хочу, чтобы ты взглянул на неё и посмотрел, дешева она за эту цену
или нет». И он открыл лицо женщины, и ювелир увидел, что это его жена (а она
оделась в свои самые роскошные одежды и украсилась наилучшими украшениями, и
насурьмила глаза, и выкрасила концы пальцев, так же, как украшалась перед ним в
его доме), и узнал её наилучшим образом по лицу, одежде и украшениям, так как
он делал их своей рукой. И он увидел на её пальце перстни, которые недавно
сделал для Камар-аз-Замана. И для него стало со всех сторон ясно, что это его
жена. «Как твоё имя, о невольница?» – спросил он. И она отвечала: «Халима». (А
имя его жены было тоже Халима, и она назвала ему это самое имя.) И ювелир
удивился этому и спросил Камар-аз-Замана: «За сколько ты её купил?» – «За
тысячу динаров», – сказал Камар-аз-Заман. И ювелир молвил: «Ты получил её
даром, так как тысяча динаров это меньше, чем стоимость её перстней, и её
одежда и украшения достались тебе даром». – «Да обрадует тебя Аллах
благом, – сказал Камараз-Заман. – Раз она тебе понравилась, я отведу
её к себе домой». – «Делай как хочешь», – сказал ювелир. И
Камар-аз-Заман взял её и пошёл домой, и она прошла через подземный ход и села в
своём доме.
Вот что было с ней. Что же касается ювелира, то в его сердце
загорелся огонь, и он сказал про себя: «Пойду посмотрю, где моя жена. Если она
дома, значит, эта невольница на неё похожа (славен тот, на кого нет похожего!),
а если моей жены нет дома, значит, это она, без сомнения».
И он вышел и бежал, пока не вошёл в дом, и увидел, что его
жена сидит в той самой одежде и украшениях, в которых он её видел в лавке, и
тогда он ударил рукой об руку и воскликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у
Аллаха высокого, великого!»
«О человек, – сказала его жена, – случилась с
тобой бесноватость или что с тобой такое? Не таковы твои привычки! С тобой
обязательно должно быть какое-нибудь дело». – «Если ты хочешь, чтобы я
тебе рассказал, – ответил ювелир, – то не огорчайся». –
«Говори», – сказала женщина. И ювелир молвил: «Торговец, наш друг, купил
невольницу, стан которой подобен твоему стану, и её рост такой же, как твой
рост, и имя её такое же, как твоё имя, и одежда такая же, как твоя одежда. Она
похожа на тебя во всех своих качествах, и на пальцах у неё перстни, подобные
твоим перстням, и её украшения такие же, как твои украшения. Когда он показал
мне её, я подумал, что это ты, и теперь я в смущении. О, если бы мы не видели
этого купца и не дружили с ним, и он бы не приходил из своей страны, и мы бы
его не знали! Он замутил мою жизнь после ясности и стал причиной суровости после
верности и ввёл сомнение в моё сердце». – «Посмотри мне в лицо, –
сказала его жена. – Может быть, это я была с ним, и купец – мой друг, и я
переоделась в одежду невольницы и сговорилась с ним, что он покажет меня тебе,
чтобы обмануть тебя?» – «Что это за слова? – сказал ювелир. – Я не
думаю, что ты можешь делать такие вещи!»
А этот ювелир был несведущ в кознях женщин и в том, что они
делают с мужчинами, и не знал таких слов поэта:
Мечтой о красавицах встревожено
сердце,
Хоть юность вдали и час седин наступает.
Мне тяжко от Лейлы, хотя близость с
ней далека,
И беды и горести стоят между нами.
А если вы спросите о жёнах, то,
истинно,
Я в женских делах премудр и опытен
буду.
И если седа голова у мужа иль мало
средств,
Не будет тогда ему в любви их удела.
И слов другого:
Не слушайся женщин – вот покорность
прекрасная!
Несчастлив тот юноша, что жёнам узду
вручил:
Мешают они ему в достоинствах высшим
стать,
Хотя бы стремился он к науке лет
тысячу.
И слов другого:
О женщины, – дьяволы, для нас
сотворённые!
К Аллаху прибегну я от дьявола
козней.
Кто страстью был к ним испытан, ею
кто был сражён,
Сгубил рассудительность и в жизни и в
вере».
И жена его сказала ему: «Я буду сидеть дома, а ты пойди к
нему сейчас и постучи в ворота и ухитрись быстро войти к нему. И если ты
войдёшь и увидишь, что невольница у него, значит, эта невольница похожа на меня
(славен тот, на кого нет похожего!), если же ты не увидишь у него невольницы,
значит я – та невольница, которую ты с ним видел, и твоя дурная мысль обо мне
подтвердится». – «Ты права», – сказал ювелир и оставил её и вышел. А
она встала и, спустившись в подземный ход, села у Камар-азЗамана, и рассказала
ему об этом, и сказала: «Отопри скорей ворота и покажи меня ему».
И когда они разговаривали, вдруг постучали в ворота, и
Камар-аз-Заман спросил: «Кто у ворот?» И ювелир ответил: «Я, твой друг. Ты мне
показывал на рынке невольницу, и я порадовался за тебя, но моя радость не была
полной. Открой же ворота и покажи её мне». – «В этом нет дурного», –
сказал Камар-аз-Заман и отпер ворота. И ювелир увидел, что его жена сидит у
Камар-аз-Замана. И она поднялась и поцеловала ему и Камар-аз-Заману руку, и
ювелир посмотрел на неё и поговорил немного с юношей, и он увидел, что
невольница ничем не отличается от его жены.
«Аллах творит что хочет», – сказал он и вышел, и
увеличилось в его сердце беспокойство, и он вернулся к себе домой и увидел, что
его жена сидит дома, так как она прибежала раньше его через подземный ход…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот семьдесят пятая ночь
Когда же настала девятьсот семьдесят пятая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что женщина пришла раньше своего
мужа через подземный ход, когда он вышел из ворот, и села у себя в доме. И
когда её муж вошёл к ней, она спросила его: „Что ты видел?“ – „Я видел её у её
господина, и она похожа на тебя“, – сказал ювелир. И женщина молвила:
„Отправляйся к себе в лавку, и довольно тебе подозревать. Ты больше не будешь
подозревать меня?“ – „Не буду, – сказал ювелир. – Не взыщи с меня за
то, что от меня было“. – „Да простит тебе Аллах!“ – сказала его жена, и
затем ювелир повернул её направо и налево и ушёл к себе в лавку. А его жена
прошла по подземному ходу к Камар-аз-Заману, неся с собой четыре мешка, и
сказала ему: «Собирайся к поспешному отъезду и приготовься грузить деньги
безотлагательно, пока я сделаю для тебя какие у меня есть хитрости ».
И Камар-аз-Заман вышел, и купил мулов, и погрузил тюки, и
приготовил носилки, а потом он купил невольников и евнухов и вывел их всех из
города. И когда все было готово, он пришёл к женщине, и сказал: «Я закончил
свои дела». – «И я тоже, – сказала она. – Я перенесла остатки
его денег и все его сокровища к тебе и не оставила ему ни малого, ни многого,
чем бы он мог пользоваться, и все это от любви к тебе, возлюбленный моего
сердца. Я выкуплю тебя тысячу раз моим мужем. Но тебе следует пойти к нему и
попрощаться с ним и сказать: „Я хочу уехать через три дня и пришёл к тебе
проститься. Сосчитай, сколько приходится с меня, чтобы я отдал тебе за дом, и
ты освободишь меня от ответственности“. И посмотри, что он скажет, и вернись ко
мне, и расскажи – я уже обессилела, хитря с ним и стараясь его рассердить,
чтобы он со мной развёлся, но вижу только, что он за меня цепляется. Нам не
осталось ничего другого как отправиться в твою страну». – «О, как
прекрасно, если оправдаются грёзы!» – сказал Камар-аз-Заман.
И затем он пошёл в лавку ювелира и, сев подле него, сказал:
«О мастер, я уезжаю через три дня и пришёл только с тобой проститься. Я хочу, чтобы
ты сосчитал, сколько приходится тебе с меня за дом, – я отдам тебе плату,
и ты освободишь меня от ответственности». – «Что это за слова? –
сказал ювелир. – Твоя милость лежит на мне, и, клянусь Аллахом, я ничего
не возьму с тебя в уплату за дом, и сошли на нас благословение. Но твой отъезд
заставит нас тосковать по тебе, и если бы это не было для меня запретно, я бы,
право, тебе воспрепятствовал и не пустил бы тебя к твоей семье и родным».
И затем он простился с ним, и оба заплакали сильным плачем,
сильнее которого нет, и ювелир тотчас же запер лавку и сказал про себя: «Мне
следует проводить моего друга». И всякий раз как Камар-аз-Заман шёл, чтобы
сделать какое-нибудь дело, ювелир шёл за ним. И, входя в дом Камар-аз-Замана,
он видел там невольницу, которая стояла перед ними и прислуживала им, а
возвратившись домой, он видел свою жену сидящей у себя. И ювелир не переставал
видеть её в своём доме, когда входил в него, и видеть её в доме
Камар-аз-Замана, когда входил туда, в течение трех дней.
А потом Халима сказала Камар-аз-Заману: «Я перенесла уже
все, что у него есть из сокровищ, денег и ковров, и у него осталась только
невольница, которая приносила вам питьё, я не могу с ней расстаться, так как
она близка мне и дорога и хранит мои тайны, я хочу её побить и рассердиться на
неё. И когда мой муж придёт, я ему скажу: „Я больше не согласна иметь эту
невольницу и не буду жить с ней в одном доме. Возьми её и продай“. И он возьмёт
невольницу, чтобы продать её, и купи её ты, чтобы мы её взяли с собой». И
Камар-аз-Заман сказал: «Это недурно».
И затем жена ювелира побила невольницу, и когда её муж вошёл
к ней, он увидел, что невольница плачет, и спросил её о причине плача, и она
сказала: «Моя госпожа побила меня».
И ювелир пошёл к жене и спросил: «Что сделала эта проклятая
невольница, что ты её побила?» И его жена сказала: «О человек, я скажу тебе
одно слово – я не могу больше видеть эту невольницу! Возьми её и продай или
разведись со мной». – «Я её продам и не стану перечить твоему
приказанию», – сказал ювелир. И затем он взял невольницу с собой, когда
уходил в лавку, и прошёл с ней мимо Камар-аз-Замана, а его жена, после его
ухода с невольницей, быстро побежала по подземному ходу к Камараз-Заману, и он
посадил её в носилки, прежде чем старик ювелир дошёл до него. И когда он к нему
пришёл, Камараз-Заман увидел у него невольницу и спросил: «Кто это такая?» И
ювелир сказал: «Это моя невольница, которая поила нас напитком. Она ослушалась
своей госпожи, и та рассердилась на неё и велела мне её продать». – «Раз
госпожа её ненавидит, ей нельзя больше у неё жить, – сказал
Камар-аз-Заман. – Но продай её мне, чтобы я чувствовал в ней твой запах, и
я сделаю её служанкой для моей невольницы Халимы». – «Это недурно, –
сказал ювелир, – возьми её». – «За сколько?» – спросил Камар-аз-Заман.
И ювелир ответил: «Я не возьму с тебя ничего, так как ты оказал нам милость».
И Камар-аз-Заман принял от него невольницу и сказал женщине:
«Поцелуй руку твоему господину». И она показалась ювелиру из носилок, и
поцеловала его руку, и затем села в носилки, а ювелир смотрел на неё. И
Камар-аз-Заман сказал ему: «Поручаю тебя Аллаху, о мастер Убейд, освободи меня
от ответственности!» И ювелир молвил: «Да освободит тебя Аллах от
ответственности и да доставит тебя благополучно к твоей семье!» И он простился
с юношей и отправился в свою лавку, плача, и ему было тяжело расстаться с
Камар-аз-Заманом, так как это был его друг, а друг имеет права. Но все-таки он
был рад, что рассеются подозрения, которые охватили его из-за дел его жены, так
как Камар-аз-Заман уехал, и не оправдалось то, что он подумал о своей жене.
Вот что было с ними. Что же касается Камар-аз-Замана, то
женщина сказала ему: «Если ты хочешь безопасности, то поезжай с нами не по
обычной дороге…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот семьдесят шестая ночь
Когда же настала девятьсот семьдесят шестая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Камар-аз-Заман выехал,
женщина сказала ему: „Если ты хочешь безопасности, поезжай с нами не по обычной
дороге“. И Камар-азЗаман отвечал: „Слушаю и повинуюсь!“ И затем он поехал по
дороге иной, чем та, по которой ходили обычно люди, и до тех пор ехал из страны
в страну, пока не достиг границ Египта. И тогда он написал письмо и послал его
отцу со скороходом.
А его отец, купец Абд-ар-Рахман, сидел на рынке среди
купцов, и в сердце его, из-за разлуки с сыном, было пламя огня, ибо с того
времени, как Камар-аз-Заман уехал, к нему не приходило от него вестей. И когда
это было так, вдруг подошёл скороход и спросил: «О господа, имя кого среди вас
купец Абд-ар-Рахман?» И его спросили: «А чего ты от него хочешь?» И скороход
сказал: «У меня письмо от его сына Камар-аз-Замана, и я расстался с ним в
аль-Арише"[675].
И Абд-ар-Рахман обрадовался и возвеселился, и купцы
обрадовались за него и поздравили его с благополучием. А потом он взял письмо и
прочитал его и увидел в нем: «От Камар-аз-Замана купцу Абд-ар-Рахману. После
пожелания мира тебе и всем купцам скажу: если вы спросите про нас, то, Аллаху
хвала и благодарение, мы продали, купили и нажили, и затем мы прибыли во
здравии, безопасности и благополучии».
И тогда купец открыл ворота радости, и устроил пиры, и
умножил угощения и приглашения, и велел принести музыкальные инструменты, и
совершил от радости разные чудеса. И когда его сын достиг ас-Салихии, ему
навстречу вышел его отец, и все купцы его встретили. И его отец обнял его, и
прижал к своей груди, и так заплакал, что лишился чувств, а очнувшись, он
сказал: «Благословен этот день, о дитя моё, раз свёл нас с тобой наблюдающий,
властный».
И затем он произнёс слова поэта:
«И близость любимых – в ней полная
радость,
Коль ходит меж нами заздравная чаша.
Приют и уют и с ним вместе простор.
Сиянью времён и луне среди лун!»
И затем он пролил, от сильной радости, слезы из глаз и произнёс
такие два стиха:
«Месяц времён[676] нам сияет ярко, покровы сняв,
Он сияет так, возвратившись к нам
после странствий всех.
Его волосы нам напомнят цветом
отъезда ночь,
Но ведь солнца свет над застёжками
сияет нам».
И потом купцы подошли к Камар-аз-Заману и приветствовали
его, и они увидели с ним много тюков, и евнухов, и носилки с широкой оградой, и
взяли его, и привели домой. И когда жена ювелира вышла из носилок, отец
Камар-аз-Замана увидел, что она искушение для тех, кто видит. И для неё открыли
высокий дворец, подобный сокровищу, с которого сняты талисманы. И когда мать
Камараз-Замана увидела её, она пленилась ею и подумала, что это царица из жён
царей, и обрадовалась ей, и стала её расспрашивать. И Халима сказала: «Я жена
твоего сына». И мать Камар-аз-Замана сказала: «Раз он на тебе женился, нам
следует устроить тебе великолепную свадьбу, чтобы порадоваться на тебя и на
сына».
Вот что было с нею. Что же касается купца Абд-арРахмана, то,
после того как люди разошлись и все ушли своей дорогой, он встретился с сыном и
сказал: «О дитя моё, что это будет у тебя за невольница и за сколько ты её
купил?» – «О батюшка, – ответил Камар-аз-Заман, – Это не невольница,
это та женщина, что была причиной моего отъезда из дома». – «А как так?» –
спросил его отец. И юноша сказал: «Это та, кого описывал нам дервиш в ту ночь,
когда он у нас ночевал. Мои мечты привязались к ней с того времени, и я захотел
уехать только из-за неё. И по дороге меня раздели, и кочевники взяли мои
деньги, и я вошёл в Басру один, и со мной случилось то-то и то-то».
И он стал рассказывать своему отцу все дело с начала до
конца. И когда он кончил свой рассказ, Абд-ар-Рахман сказал: «О дитя моё, и
после всего этого разве ты на ней женился?» – «Нет, – сказал
Камар-аз-Заман, – но я обещал ей жениться». – «А ты хочешь жениться
на ней?» – спросил Абд-ар-Рахман. И юноша ответил: «Если ты мне прикажешь, я
это сделаю, а если нет, я на ней не женюсь». – «Если ты на ней
женишься, – сказал ему отец, – я буду свободен от ответа за тебя в
дольней и последней жизни и разгневаюсь на тебя сильным гневом. Как ты на ней
женишься, когда она сделала такие дела со своим мужем? Раз она сделала их со
своим мужем ради тебя, она сделает и с тобой то же ради другого – она
обманщица, а обманщице нет доверия. Если ты меня не послушаешься, я буду на
тебя гневен, а если ты услышишь мои слова, я поищу тебе девушку лучше её,
чистую, непорочную, и женю тебя на ней, хотя бы мне пришлось истратить все мои
деньги. И я устрою тебе свадьбу, подобно которой не бывало, и буду похваляться
тобой и ею. И если люди скажут: „Такой-то женился на дочери такого-то“ – это
лучше, чем когда они скажут: „Он женился на невольнице без рода и племени“.
И отец уговаривал сына не жениться и приводил изречения,
рассказы, стихи, притчи и назидания. И Камар-азЗаман сказал: «О батюшка, если
дело обстоит так, то нет у меня привязанностей к женитьбе на ней».
И когда Камар-аз-Заман произнёс эти слова, его отец
поцеловал его меж глаз и сказал: «Ты действительно мой сын! Клянусь твоей
жизнью, о дитя моё, я обязательно женю тебя на девушке, которой нет равной».
И затем купец Абд-ар-Рахман посадил жену Убейда, ювелира, и
её невольницу в высокий дом, и запер их, и приставил к ним чёрную рабыню,
которая приносила им пищу и питьё, и сказал Халиме: «Ты и твоя невольница останетесь
заключёнными в этом доме, пока я не присмотрю кого-нибудь, кто вас купит, и не
продам вас ему, а если ты ослушаешься, я убью тебя вместе с твоей
невольницей, – ты обманщица, и нет в тебе добра». – «Делай то, что
желаешь, – сказала женщина, – я заслуживаю всего, что ты со мной
сделаешь». И купец запер их, и поручил их своим женщинам, и сказал: «Пусть не
входит к ним и не говорит с ними никто, кроме чёрной рабыни, которая даёт им
еду и питьё через окно».
И жена ювелира со своей невольницей сидела и плакала,
раскаиваясь в том, что она сделала со своим мужем.
Вот то, что было с ней. Что же касается купца Абд-арРахмана,
то он послал свах, чтобы они высватали девушку, родовитую и почтённую, для его
сына, и они все время искали, и всякий раз, как видели девушку, они узнавали о
другой, лучше её. И наконец они вошли в дом шейхааль-ислама[677], и увидели его дочь, которой не было равной
в Египте (а она была красива, прелестна, стройна и соразмерна и была лучше жены
Убейда, ювелира, в тысячу раз). И рассказали о ней Абд-ар-Рахману. И он
отправился вместе с вельможами к её отцу, и к девушке посватались, и написали
запись, и устроили великолепную свадьбу.
А затем Абд ар-Рахман затеял пиры и пригласил в первый день
факояхов, я они устроили рождество[678] честное,
а на второй день он пригласил всех купцов, и стали бить в барабаны и свистеть
во флейты, и он украсил улицу и квартал светильниками, и каждый день приходили
всевозможные игроки и играли во всякие игры. И Абд-ар-Рахман ежедневно
устраивал угощения для людей одного разряда, так что пригласил и учёных, и
эмиров, и знаменосцев, и судей. И свадьба продолжалась непрерывно сорок дней, и
всякий день купец сидел и встречал людей, а его сын сидел с ним рядом и смотрел
на людей, которые ели за трапезой, и была эта свадьба, которой нет равной.
А в последний день он пригласил бедняков и нищих, близких и
иноземных, и они приходили толпами и ели, и купец сидел, и его сын сидел рядом
с ним.
И когда это было так, вдруг шейх Убейд, муж той женщины,
вошёл среди бедняков, голый и усталый, и на лице его были следы путешествия. И
Камар-аз-Заман, увидев Убейда, узнал его и сказал своему отцу: «Посмотри, о
батюшка, на этого бедного человека, который вошёл в дверь». И Абд-ар-Рахман
посмотрел на него и увидел, что он в поношенной одежде и на нем обрывки халата,
стоящего два дирхема, и лицо у него жёлтое, и он покрыт пылью, и подобен
отбившемуся паломнику, и стонет, как нуждающийся больной, и ходит шатаясь, и
качается при ходьбе направо и налево, и оправдались на нем слова поэта:
Унизит бедность юношу, знай, всегда,
Как солнца свет желтеет в вечерний
час.
Проходит он в народе украдкою,
А коль один – льёт слезы обильные.
Как нет его, помянут не будет он,
А коль придёт, так доли уж нет ему.
Клянусь Аллахом, муж среди родичей,
Коль бедностью испытан он – всем
чужой.
И слова другого:
Идёт бедняк, и все ему
противитсязапирает
Мир перед ним ворота всегда свои.
Ты видишь – ненавистен он, хоть не
грешит,
Вражду он видит, но причин не видит
ей.
Ведь даже псы, богатого завидят лишь,
Хвостом виляют, знаки ему делая,
А бедного, несчастного увидевши,
Начинают лаять и скалят зубы яростно.
А как прекрасны слова поэта:
Коль знает счастье юноша и славу,
Его хранят все беды друг от друга.
Не обещав, идёт к нему любимый,
Как блюдолиз, и робок соглядатай…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот семьдесят седьмая ночь
Когда же настала девятьсот семьдесят седьмая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что купец Абд-ар-Рахман, когда его
сын сказал ему: „Посмотри на этого бедного человека“, – спросил: „О, дитя
моё, кто это?“ И Камар-аз-Заман молвил: „Это мастер Убейд – ювелир, муж
женщины, запертой у нас“. – „Это тот, про которого ты мне рассказывал?“ –
спросил Абд-ар-Рахман. И Камар-аз-Заман сказал: „Да, и я отлично узнал его“.
А причиной прихода ювелира было вот что. Простившись с
Камар-аз-Заманом, он отправился в свою лавку, и пришла к нему небольшая работа,
и он взял её и работал остаток дня. А к вечеру он запер лавку и пошёл домой и
приложил руку к двери, и она открылась, и ювелир вошёл и не увидел ни своей
жены, ни невольницы. И он увидел, что дом в самом плохом состоянии и к нему
приложимы слова сказавшего:
И был он пчелиным ульем, будучи населён, Но пчелы ушли, и
вот он больше не улей.
И кажется нам теперь, что не было в нем жильцов, Иль, может
быть, унесла жильцов его гибель.
И когда ювелир увидел, что дом пуст, он обернулся направо и
налево и затем стал кружить по дому, как бесноватый, но не нашёл никого. И он
открыл дверь в свою кладовую и не нашёл в ней ничего – ни денег, ни сокровищ. И
тогда он очнулся от опьянения, и пришёл в себя после бесчувствия, и понял, что
это его жена оборачивала против него хитрости и обманула его. И ювелир заплакал
из-за того, что случилось, но скрыл своё дело, чтобы не злорадствовал над ним
никто из его врагов и не огорчился никто из его друзей. И он знал, что если
откроет эту тайну, то постигнет его лишь позор и упрёки от людей.
И он сказал себе: «О такой-то, скрывай постигшее тебя
умопомрачение и беду, и следует тебе поступать так, как сказал сказавший:
И если для тайны мужа грудь стала тесною, То грудь тех, кому
открыл он тайну, ещё тесней».
И затем он запер свой дом, и отправился в лавку, и оставил
смотреть за ней работника из своих работников, и сказал ему: «Юноша-купец, мой
друг, пригласил меня поехать с ним в Египет для развлечения и поклялся, что не
уедет, пока не возьмёт меня вместе с моей женой. А ты, о дитя моё, – мой
поверенный в этой лавке, и если спросит тебя про меня царь, скажи ему: „Он
отправился со своей женой к священному храму Аллаха“.
И затем он продал некоторые свои вещи, и купил верблюдов,
мулов и невольников, и купил себе рабыню, и, посадив её в носилки, выехал из
Басры через десять дней. И его друзья простились с ним, и он поехал, и люди
думали, что он взял свою жену и отправился в паломничество, и все обрадовались,
так как Аллах спас их от заточения в мечетях и в домах каждую пятницу. И
некоторые люди стали говорить: «Пусть Аллах не вернёт его в Басру в другой раз,
чтобы нас не запирали в мечетях и в домах каждую пятницу, так как это
обстоятельство доставило людям Басры великое горе». А некоторые говорили:
«Думаю, что он не вернётся из путешествия по причине проклятий жителей Басры».
А ещё некоторые говорили: «Если он вернётся, то вернётся в униженном положении».
И жители Басры обрадовались его отъезду великой радостью,
после того как были в великой горести, и даже их кошки и собаки повеселели. И
когда пришёл день пятницы, глашатай закричал в городе, по обычаю, чтобы все
пошли в мечети за два часа до пятничной молитвы или спрятались в домах вместе с
кошками и собаками. И грудь жителей Басры стеснилась, и они все собрались, и
пошли в диван, и, став перед царём, сказали: «О царь времени, ювелир взял свою
жену и поехал в паломничество к священному храму Аллаха, так что исчезла та
причина, из-за которой нас запирали. Для чего же запирать нас теперь?» И царь
молвил: «Как же этот обманщик уехал и не осведомил меня! Но когда он вернётся
из путешествия, будет одно лишь благо! Ступайте в ваши лавки, продавайте и
покупайте, – кончилось для вас это положение».
Вот что было с царём и жителями Басры. Что же касается
мастера Убейда, ювелира, то он проехал десять переходов, и с ним случилось то
же, что случилось с Камараз-Заманом перед въездом в Басру: на него вашим
багдадские кочевники и раздели его я взяли то, что с нем было. И он притворился
мёртвым, пока не освободился. А когда кочевники ушла, он встал и пошёл голый,
пока не вошёл в какое-то селение. И Аллах смягчил к нему людей блага и они
прикрыли его срамоту куском рваной одежды, и ювелир оросил и кормился этим,
переходя из города в город, пока не достиг Каира-Охраняемого.
И его сжигал голод, и он ходил по рынку и просил. И человек
из жителей Каира сказал ему: «О нищий, ступай в дом, где свадьба, ешь и пей –
там сегодня стол для бедняков и чужеземцев». – «Я не знаю дороги в дом,
где свадьба», – сказал ювелир. И человек молвил: «Иди за мной следом, я
тебе его покажу», И ювелир следовал за этим человеком, пока тот не дошёл до
дома, и тогда он сказал: «Вот он, дом, где свадьба. Входи и не бойся, у ворот
радости нет преграды».
И когда ювелир вошёл, Камар-аз-Заман увидел его и узнал и
сказал о нем своему отцу. И купец Абд-ар-Рахман сказал своему сыну: «О дитя
моё, оставь его сейчас, может быть, он голодный. Дай ему есть, пока он не
насытится и не успокоится его страх, а потом мы его позовём».
И они подождали, пока ювелир не наелся вдоволь и не вымыл
руки я не выпил кофе и напиток с сахаром, смешанный с мускусом и амброй, и
тогда он хотел выйти, а отец Камар-аз-Замана послал за ним, и посланный сказал
ему: «Иди сюда, о чужеземец, поговори с купцом Абд-ар-Рахманом». – «Что
это за купец?» – спросил ювелир. И посланный сказал: «Устроитель свадьбы». И
ювелир вернулся назад, думая, что купец даст ему подарок. Но, подойдя к купцу,
он увидел своего друга Камар-аз-Замана и исчез из мира от стыда перед ним. И
Камар-аз-Заман встал перед ним на нота, я заключил его в объятия, и
приветствовал его, и оба заплакали сильным плачем, и затем Камар-азЗаман
посадил его рядом с собой, я отец его сказал: «О необходительный, не так
встречают друзей! Пошли его сначала в баню и пришли ему одежду, для него
подходящую, а после этого сядь с ним в побеседуй». И Камар-аз-Заман крикнул
нескольких слуг, и приказал им отвести ювелира в баню, и послал ему платье из избранных
одежд, стоящее тысячу динаров или больше этого. И ювелиру вымыли тело и одели
его в это платье, и он стад подобен начальнику купцов.
А присутствующие спрашивали Камар-аз-Замана, когда Убейд
ушёл в баню, и говорили: «Кто это и откуда ты его знаешь». И Камар-аз-Заман
отвечал: «Это мой друг. Он поселил меня в своём доме, и я обязан ему милостями
несчётными. Он оказал мне великое уважение, в он из людей счастья и господства,
а по ремеслу он ювелир, которому нет равного. Царь Басры любит его большой любовью.
Он занимает у него великое место, и его слово исполняется».
И Камар-аз-Заман начал усердствовать, восхваляя его, и
говорил: «Он сделал мне то-то и то-то, и мне стыдно перед ним, и я не знаю, как
воздать ему за уважение, которое он мне оказал». И он до тех пор расхваливал
ювелира, пока его сан не стал великим для присутствующих и он не сделался
почтённым в их глазах. И люди сказали: «Мы все сделаем то, что ему следует, и
окажем ему уважение, но мы хотим знать, какова причина его прихода в Каир, и
почему он ушёл из своей страны, и что сделал с ним Аллах, так что он оказался в
таком положении».
И Камар-аз-Заман молвил: «О люди, не удивляйтесь. Сын Адама
живёт под предопределением и судьбой, и пока он в этом мире, он не в
безопасности от бедствий. Прав был тот, кто сказал такие стихи:
Судьба людей всегда терзает, так не
будь
Ты из тех, кому кружит голову
должность знатная.
Избегай ошибок, и горестей сторонись
всегда,
И знай, что року свойственно губить
людей.
Как часто счастью конец от малых бед Ведь всех вещей
превратностям причина есть» знайте, что я тоже вошёл в Басру ещё в худшем
состоянии, чем он, испытывая более сильные мучения, так как этот человек вошёл
в Каир со срамотой, прикрытой тряпкой, а что до меня, то я вошёл в его страну с
обнажённой срамотой – рука сзади и рука спереди, и помог мне только Аллах и
этот драгоценный человек. А причиной этого было то, что кочевники оголили меня
и взяли моих верблюдов, мулов и тюки и убили моих слуг и людей. И я лёг среди
убитых, и подумали, что я мёртвый, и ушли, и прошли мимо меня. И после этого я
встал и шёл голый, пока не вошёл в Басру. И этот человек встретил меня, и одел,
и поселил в своём доме, и подкрепил деньгами, и все, что я привёз с
собой, – только от блага Аллаха и его блага. А когда я уехал, он дал мне
всего много, и я вернулся в свою страну с залеченным сердцем и оставил его,
когда он был в величии и счастье. Может быть, с ним случилась после этого
превратность из превратностей времени, которая заставила его расстаться с
близкими и родиной, и произошло с ним на дороге то же, что произошло со мной, и
нет в этом удивительного. Но мне теперь следует воздать ему за благородные
поступки, которые он со мной совершил, и поступить по слову сказавшего:
О ждущий от времени благого,
Ты знаешь ли, что свершает время?
Коль хочешь – свершай дела благие —
Как судит муж, так судим он будет.
И когда они вели эти и подобные разговоры, вдруг подошёл к
ним мастер Убейд, похожий на начальника купцов, и все поднялись на ноги, и
приветствовали его, и посадили на почётное место. И Камар-аз-Заман сказал
мастеру: «О друг мой, твой день благословен и счастлив! Не рассказывай мне
ничего из того, что случилось со мною прежде тебя! Если кочевники тебя раздели
и взяли у тебя деньги, то ведь деньги – выкуп за тело. Не огорчайся же.
Я вступил в твою страну голый, и ты одел меня и оказал мне
уважение, и я обязан тебе многими милостями и вознагражу тебя…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Девятьсот семьдесят восьмая ночь
Когда же настала девятьсот семьдесят восьмая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый ночь царь, что Камар-аз-Заман говорил
мастеру Убейду, ювелиру: „Я вошёл в твою страну голый, и ты одел меня. Я обязан
тебе многими милостями и вознагражу тебя. Я сделаю с тобой то, что ты сделал со
мною, – нет, больше этого, – успокой свою душу и прохлади глаза“.
И Камар-аз-Заман принялся его успокаивать и не давал ему
говорить, чтобы он не вспомнил свою жену и то, что она с ним сделала, и до тех
пор наставлял его назиданиями, притчами, стихами, остроумными словами,
рассказами и историями и развлекал его, пока ювелир не заметил, что
Камар-аз-Заман указывает ему на сохранение тайны. И тогда он скрыл то, что
чувствовал, и отвлёкся рассказами и редкими историями, которые слышал, и
произнёс слова поэта:
«На лбу судьбы есть строка – коль ты
б на неё взглянул,
Заплакал бы кровью ты от смысла её
тотчас.
Всегда коль приветствует судьба рукой
правою,
То левою заставляет пить чашу
гибели».
А потом Камар-аз-Заман и его отец, купец Абд-ар-Рахман,
взяли ювелира и ввели его в гарем и уединились с ним. И купец Абд-ар-Рахман
сказал: «Мы мешали тебе говорить только потому, что боялись позора для тебя и
для нас, но теперь мы одни. Расскажи же мне, что случилось у тебя с твоей женой
и с моим сыном».
И ювелир рассказал ему всю историю, с начала до конца. И
когда он окончил свой рассказ, Абд-ар-Рахман спросил его: «Грех из-за твоей
жены или из-за моего сына?» – «Клянусь Аллахом, – ответил ювелир, –
на твоём сыне нет греха, так как у мужчин есть охота до женщин, и женщинам следует
не даваться мужчинам. Позор – на моей жене, которая меня обманула и сделала со
мной эти дела…»
И купец поднялся и, уединившись со своим сыном, сказал ему:
«О дитя моё, мы испытали его жену и узнали, что она обманщица. Теперь я хочу
испытать его самого и узнать, обладает ли он честью и благородством, или он
сводник собственной жены». – «А как так?» – спросил Камар-аз-Заман. И его
отец ответил: «Я хочу побудить его примириться с женой, и если он согласится на
примирение и простит её, я ударю его мечом и убью, а после этого я убью её
вместе с её невольницей, так как нет блага в том, чтобы жили сводник и
прелюбодейка. А если он почувствует к ней неприязнь, то я его женю на твоей
сестре и дам ему больше тех денег, которые ты у него взял».
А затем он вернулся к ювелиру и сказал ему: «О мастер,
общение с женщинами требует долготерпения, и тот, кто их любит, должен иметь
просторную грудь, так как женщины сварливы с мужчинами и обижают их, ибо они
превозносятся над ними красотой и прелестью и считают себя великими, а мужчин
ничтожными, в особенности если они видят от своих мужей любовь – тогда они
отвечают на неё высокомерием, чванством и дурными делами со всех сторон. И если
муж сердится всякий раз, как видит от своей жены то, что ему неприятно, не
будет у него с ней дружбы, и подходит к женщинам только тот, у кого широкий ум
и кто много вынесет. Если же человек ничего не терпит от своей жены и не
встречает её обиды прошением, не будет ему в общении с ней успеха. Ведь сказано
о женщинах: „Если бы были они на небе, право, склонились бы перед ними шеи
мужчин“. Кто может и прощает, награда тому у Аллаха. А эта женщина – твоя жена
и подруга, и её общение с тобой длится долго, и надлежит тебе её простить. Это
один из признаков успеха в дружбе. Женщинам недостаёт ума и веры. И если твоя
жена поступила дурно, то ведь она раскаялась и, если захочет Аллах, она не
вернётся к тому, что делала раньше. По-моему, тебе следует помириться с нею, и
я верну тебе больше денег, чем у тебя было. Если ты останешься со мной – добро
пожаловать и тебе и ей, и будет вам только то, что вас радует; если же ты
пожелаешь отправиться в свою страну, я дам тебе то, что тебя удовлетворит. Вот
носилки готовы, посади туда свою жену и её невольницу и отправляйся в твою
страну – между мужем и женой случается многое, и надлежит тебе облегчить дело и
не идти по пути затруднения».
«О господин, – спросил ювелир, – а где моя жена?»
И Абд-ар-Рахман сказал: «Вот она в этом доме. Поднимись к ней и поступай с ней
хорошо, ради меня, и не огорчай её. Когда мой сын привёз её и захотел на ней
жениться, я не допустил его к ней и посадил её в этот дом и запер, и в душе я
сказал: „Может быть, её муж придёт, и я передам её ему, так как она прекрасна
обликом, и такую, что подобна ей, невозможно мужу покинуть“. И то, что я
предполагал, произошло. Хвала же Аллаху великому за твою встречу с женой. Что
же касается моего сына, то я просватал ему девушку и женил его на другой, и эти
пиры и угощения – из-за его свадьбы, и сегодня вечером я ввёл его к жене. Вот
ключ от дома, в котором твоя жена. Возьми его, открой дверь и войди к твоей
жене и невольнице. Веселись с нею, и к вам будет приходить еда и питьё, и не
выходи от неё, пока ты ею не насытишься».
«Да воздаст тебе Аллах за меня всяким благом, о
господин», – сказал ювелир.
И затем Убейд взял ключ и пошёл, радостный, и купец подумал,
что эти речи понравились ему и что он с ними согласился. И купец взял меч и
пошёл сзади ювелира, тай что тот его не видел, и остановился, смотря, что будет
между ним и его женой.
Вот что было с купцом Абд-ар-Рахманом. Что же касается
ювелира, то он вошёл к своей жене и увидел, что она плачет сильным плачем из-за
того, что Камар-аз-Заман женился на другой, и увидел, что невольница говорит
ей; «Сколько я тебе советовала, о госпожа, и говорила: „От этого юноши не
достанется тебе добра, оставь общение с ним“. Но ты не слушала моих слов и
ограбила все деньги твоего мужа и отдала их ему, а потом ты оставила твоё место
и привязалась своей любовью к нему и приехала с ним в эту страну. Но и после
этого он выбросил тебя из ума, и женился на другой, и сделал концом твоей
привязанности к нему заточение».
И жена ювелира сказала: «Замолчи, о проклятая! Если он даже
и женился на другой, я обязательно приду ему когда-нибудь на ум. Я не забуду о
ночных беседах с ним и во всяком положении буду утешаться словами сказавшего:
Господа мои, приходит ли на мысль вам
тот,
В чьих мыслях не проходит, кроме вас,
никто?
Далеко будет пусть от вас забвение
О том, кто, думая о вас, себя забыл!
Он обязательно вспомнит общение со мной и мою дружбу и
спросит обо мне, и я не откажусь от его любви и не отойду от страсти к нему,
хотя бы я умерла в тюрьме, – он ведь мой возлюбленный и лекарь. Я жажду,
чтобы он вернулся ко мне и предался со мною веселью».
И когда её муж услышал, что она говорит такие слова, он
вошёл к ней и сказал: «О обманщица, ты жаждешь его так же, как Иблис жаждал
рая. В тебе были все пороки, а я этого и не ведал! Если бы я знал, что в тебе
есть хоть один порок из этих пороков, я бы не держал тебя у себя ни одного
часа. Но раз я убедился насчёт тебя в этом, мне надлежит тебя убить, хотя бы
меня убили за тебя, о обманщица!»
И затем он схватил её обеими руками и произнёс такие два
стиха:
«Вы сгубили, красавицы, верность
дружбы
Клеветою и прав моих не хранили.
Сколь привязан любовью к вам был я
прежде —
После горя привязанность мне
противна».
Потом он схватил её за горло и сломал его. И невольница
закричала: «Увы, моя госпожа!» И ювелир сказал ей: «О распутница, весь позор от
тебя, так как ты знала, что в ней есть это свойство, и не рассказала мне». И
затем он схватил невольницу и задушил её.
И все это происходило, а купец держал меч в руке и стоял за
дверью, слыша ухом и видя глазами. А потом, когда Убейд, ювелир, задушил жену в
доме купца, в нем умножились страхи, и он устрашился исхода этого дела и сказал
про себя: «Когда купец узнает, что я их убил в его доме, он обязательно меня
убьёт. Но я прошу Аллаха, чтобы он взял мой дух в вере». И он смутился в своём
деле и не знал, как поступить.
И когда это было так, вдруг купец Абд-ар-Рахман вошёл к нему
и сказал: «С тобой не будет беды! Ты заслуживаешь безопасности. Посмотри на
этот меч у меня в руке: я задумал убить тебя, если ты помиришься с ней и
простишь её, и убить невольницу. Но раз ты совершил эти поступки, то простор
тебе и опять простор, и не будет тебе иного воздаянья, кроме того, что я женю
тебя на моей дочери, сестре Камар-аз-Замана».
И затем он взял его, и вышел с ним, и велел привести
обмывальщицу, и распространился слух, что Камар-аз-Заман, сын купца
Абд-ар-Рахмана, привёз с собой двух невольниц из Басры, и они умерли. И люди
стали соболезновать ему и говорили: «Да живёт твоя голова и да возместит тебе
Аллах!» А потом женщин вымыли и завернули в саван и закопали, и никто не знал
истины в этом деле.
Вот что было с Убейдом, ювелиром, и его женой и невольницей.
Что же касается купца Абд-ар-Рахмана, то он призвал Шейх-аль-ислама и всех
вельмож и сказал: «Шейх-аль-ислам, напиши запись моей дочери Каукабас-Сабах с
мастером Убейдом, ювелиром, а приданое за неё уже пришло ко мне, полностью и до
конца».
И шейх-аль-ислам написал запись, и купец напоил всех
напитками, и свадьбу сделали общей и отнесли дочь шейх-аль-ислама, жену
Камар-аз-Замана, и его сестру Каукаб-ас-Сабах, жену мастера Убейда, ювелира, в
одних носилках в одну и ту же ночь, а вечером привели Камараз-Замана и мастера
Убейда вместе. И Камар-аз-Замана ввели к дочери шейх-аль-ислама, а мастера
Убейда ввели к дочери купца Абд-ар-Рахмана. И когда он вошёл к ней, он увидел,
что она лучше его жены и прекраснее её в тысячу раз. И затем он уничтожил её
девственность, а наутро пошёл с Камар-аз-Заманом в баню.
И он провёл у них некоторое время в радости и веселье, а
затем затосковал по своей стране. И, войдя к купцу Абд-ар-Рахману, сказал ему:
«О дядюшка, я стосковался по своей стране, и у меня есть в ней владения и
поместья. Я оставил там одного из моих работников за себя поверенным, и у меня
на уме поехать в мою страну, чтобы продать мои владения, а потом я вернусь к
тебе. Позволишь ли ты мне отправиться в мою страну?» – «О дитя моё, –
сказал ему купец, – я тебе уже позволил, и нет на тебе упрёка за эти слова
– ведь любовь к родине принадлежит к вере, и кому нет блага в своей стране,
тому нет блага и в чужой стране. Но, может быть, если ты поедешь без твоей жены
и войдёшь в твою страну, тебе станет приятно там жить, и ты будешь колебаться
между возвращением к жене и пребыванием в твоей стране. Правильное мнение
будет, чтобы ты взял свою жену с собой, а потом, если захочешь вернуться к нам,
возвращайся вместе с женой, и добро пожаловать тебе и ей. Мы ведь люди, не
знающие развода, женщина у нас не выходит замуж дважды, и мы не порываем с
человеком попусту». – «О дядюшка, – сказал ювелир, – я боюсь,
что твоя дочь не согласится уехать со мной в мою страну». – «О дитя
моё, – сказал купец, – у нас нет жён, которые прекословят своим
мужьям, и мы не знаем жены, что сердится на мужа». – «Да благословит Аллах
вас и ваших жён!» – сказал ювелир. А затем он вошёл к своей жене и сказал ей:
«Я хочу поехать в мою страну. Что ты скажешь?» – «Мой отец, – ответила
она, – властвовал надо мной, пока я была невинна, а когда я вышла замуж,
вся власть перешла в руки моего мужа, и я не буду ему перечить». – «Да
благословит Аллах тебя и твоего отца и да помилует Аллах утробу, которая тебя носила,
и хребет, который тебя породил», – сказал ювелир.
И после этого он оборвал привязи и начал собираться в путь.
Его тесть дал ему всего много, и они простились друг с другом, и затем ювелир
взял свою жену, и поехал, и ехал до тех пор, пока не вступил в Басру. И вышли
ему навстречу близкие и друзья (а они думали, что он был в аль-Хиджазе), И
некоторые люди радовались его прибытию, а другие были огорчены его возвращением
в Басру, и люди говорили друг другу: «Он станет нас стеснять каждую пятницу, по
обычаю, и мы будем заперты в мечетях и домах, и он запрет даже наших кошек и
собак».
Вот что было с ним. Что же касается царя Басры, то, узнав о
прибытии ювелира, он разгневался на него и, послав за ним, призвал его к себе,
и начал его бранить, и сказал: «Как это ты уезжаешь и не осведомляешь меня о
своём отъезде? Разве я бы не смог дать тебе что-нибудь в помощь для
паломничества к священному храму Аллаха?» И ювелир сказал ему: «Прощение, о
господин! Клянусь Аллахом, я не совершил паломничества, но со мной случилось
то-то и то-то».
И он рассказал ему, что случилось у него с его женой и с
купцом Абд-ар-Рахманом каирским и как тот женил его на своей дочери, и наконец
сказал: «И вот я привёз её в Басру». И тогда царь воскликнул: «Клянусь Аллахом,
если бы я не боялся Аллаха великого, я бы, право, убил тебя и женился на этой
родовитой женщине после тебя, хотя бы пришлось истратить на неё сокровищницы
денег, так как она годится только для царей. Но Аллах сделал её твоим уделом и
благословил тебя с нею. Заботься же о ней получше».
И затем царь оказал ювелиру милость, и тот ушёл от него и
прожил со своей женой пять лет, а после этого он преставился к милости великого
Аллаха. И царь посватался к его жене, но она не согласилась и сказала: «О царь,
я не видела в моем племени женщины, которая вышла бы замуж после смерти своего
мужа, и я не выйду замуж ни за кого после мужа и не выйду за тебя, хотя бы ты
меня убил». И царь послал спросить се: «Хочешь ли ты отправиться в твою
страну?» И она ответила: «Если ты сделаешь благо, будешь вознаграждён». И царь
собрал ей все деньги ювелира и прибавил от себя сообразно своему сану. И затем
он послал с ней везиря из своих везирей, известного благом и праведностью, и
послал с ним пятьсот всадников. И этот везирь ехал с ней, пока не доставил её к
отцу, и она жила, не выходя замуж, пока не умерла и не умерли они все.
И если эта женщина не согласилась сменить своего мужа после
его смерти на султана, – как сравнить её с той, что сменила его при жизни
на юношу неизвестного корня и рода, в особенности раз это было в разврате, а не
путём установленного брака? Если кто думает, что все женщины одинаковы, то для
болезни его бесноватости нет лекарства. Да будет же слава тому, кому
принадлежит видимое и невидимое царство, он – живой, который не умирает.
|