Увеличить |
Рассказ о четвёртом
путешествии
Знайте, о братья мои, что, вернувшись в город Багдад, я
встретился с друзьями, родными и любимыми и жил в величайшем, какое бывает,
наслаждении, веселье и отдохновении. Я забыл обо всем, что со мной было из-за
великой прибыли, и погрузился в игры, забавы и беседы с любимыми друзьями, и
жил я сладостнейшей жизнью.
И злая моя душа подсказала мне, чтобы отправился я
путешествовать в чужие страны, и захотелось мне свести дружбу с разными людьми
и продавать и наживать деньги.
И я решился на это дело и купил прекрасных товаров,
подходящих для моря, и, связав много тюков, больше, чем обычно, выехал из
города Багдада в город Басру.
Я сложил мои тюки на корабль и присоединился к нескольким
знатным людям Басры, и мы отправились в путь. И корабль ехал с нами, с
благословения Аллаха великого, по ревущему морю, где бились волны, и
путешествие было для нас хорошо, и ехали мы таким образом дни и ночи, переезжая
от острова к острову и из моря в море. Но в один из дней напали на нас ветры,
дувшие с разных сторон, и капитан бросил корабельные якоря и остановил корабль
посреди моря, боясь, что он потонет в пучине.
И когда мы были в таком положении и взывали к Аллаху
великому и умоляли его, вдруг напал на нас порывистый и сильный ветер, который
порвал паруса и разодрал их на куски, и потонули люди со всеми тюками и теми
товарами и имуществом, которое у них было; и я тоже стал тонуть вместе с
утопавшими и проплыл по морю полдня и уже отказался от самого себя, но Аллах
великий приготовил для меня кусочек деревянной доски из корабельных досок, и я
сел на неё вместе с несколькими купцами…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Пятьсот пятьдесят первая ночь
Когда же настала пятьсот пятьдесят первая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда корабль утонул, Синдбад-мореход
выплыл на деревянной доске вместе с несколькими купцами. «И мы прижались друг к
другу, – говорил он, – и плыли, сидя на этой доске и отталкиваясь в
море ногами, и волны и ветер помогали нам.
И мы провели таким образом день и ночь, а когда настал
следующий день, поднялся против нас на заре ветер, и море забушевало, и
волнение и ветер усилились, и вода выбросила нас на какой-то остров; и мы были
точно мёртвые от сильной бессонницы, утомления, холода, голода, страха и жажды.
Мы стали ходить по этому острову и увидели на нем множество
растений и поели их немного, чтобы задержать дух в теле и напитаться. И мы
провели ночь на краю острова, а когда настало утро и засияло светом и
заблистало, мы поднялись и стали ходить по острову направо и налево, и
показалась вдали какая-то постройка.
И мы пошли к постройке, которую увидели издали, и шли до тех
пор, пока не остановились у ворот; и когда мы там стояли, вдруг вышла к нам из
ворот толпа голых людей, и они не стали с нами разговаривать, а схватили нас и
отвели к своему царю. И тот приказал нам сесть, и мы сели, и нам принесли
кушанье, которого мы не знали и в жизни не видели ему подобного. И душа моя не
привяла этого кушанья, и я съел его немного, в отличие от моих
товарищей, – и то, что я съел мало этого кушанья, было милостью от Аллаха
великого, из-за которой я дожил до сих пор.
И когда мои товарищи начали есть это кушанье, их разум
пошатнулся, и они стали есть точно одержимые, и их внешний вид изменился; а
после этого им принесли кокосового масла и напоили их им и намазали, и когда
мои товарищи выпили этого масла, у них перевернулись глаза на лице, и они стали
есть это кушанье не так, как ели обычно. И я не знал, что думать об их деле, и
начал горевать о них, и овладела мною великая забота, так как я очень боялся
для себя зла от этих голых.
И я всмотрелся в них, и оказалось, что это маги, а царь их
города – гуль, и всех, кто приходит к ним в город, кого они видят и встречают в
долине или на дороге, они приводят к своему царю, кормят этим кушаньем и мажут
этим маслом, и брюхо у них расширяется, чтобы они могли есть много. И они
лишаются ума, и разум их слепнет, и становятся они подобны слабоумным, а маги
заставляют их есть ещё больше этого кушанья и масла, чтобы они разжирели и
потолстели, и потом их режут и кормят ими царя; что же касается приближённых
царя, то они едят человеческое мясо, не жаря его и не варя.
И, увидев подобное дело, я почувствовал великую скорбь о
самом себе и о моих товарищах, а разум у них был так ошеломлён, что они не
понимали, что с ними делают.
И их отдали одному человеку, и тот брал их каждый день и
выводил пастись на острове, как скотину; что же до меня, то от сильного страха
и голода я стал слаб и болезнен телом, и мясо высохло у меня на костях; и маги,
увидев, что я в таком положении, оставили меня и забыли, и никто из них не
вспомнил обо мне, и я не приходил им на ум.
И однажды я ухитрился и вышел из этого места и пошёл по
острову, удалившись оттуда, где я был раньше. И я увидел пастуха, который сидел
на чем-то высоком посреди моря, и всмотрелся в него – и вдруг вижу: это тот
человек, которому отдали моих товарищей, чтобы он их пас, и с ним было много
таких, как они.
И, увидев меня, этот человек понял, что Я владею своим умом,
и меня не постигло ничто из того, что постигло моих товарищей, и сделал мне
издали знак и сказал: «Возвращайся назад и иди по дороге, которая будет от тебя
справа. Ты выйдешь на султанскую дорогу». И я повернул назад, как этот человек
показал мне, и, увидев справа от себя дорогу, пошёл по ней и шёл не переставая
и я то бежал от страха, то шёл не торопясь. И я отдохнул и шёл таким образом,
пока не скрылся с глаз того человека, который указал мне дорогу, и я перестал
его видеть, и он не видел меня, и солнце скрылось, и наступила тьма, и я сел
отдохнуть и хотел заснуть, но сон не пришёл ко мне в эту ночь от сильного
страха, голода и утомления, а когда наступила полночь, я поднялся и пошёл по
острову, и шёл до тех пор, пока не взошёл день.
И наступило утро и засияло светом и заблистало, и взошло
солнце над холмами и долинами; а я устал и чувствовал голод и жажду. И стал я
есть траву я растения, и ел, пока не насытился и не задержал дух в теле, а
после этого я поднялся и пошёл по острову, и шёл таким образом весь день и
ночь; и всякий раз, когда я начинал чувствовать голод, я ел растения.
И я бродил семь дней с ночами, а на заре восьмого дня я
посмотрел и увидел что-то издали. И я пошёл к тому, что увидел, и шёл до тех
пор, пока не дошёл до этого после заката солнца; и тогда я всмотрелся в то, что
увидел, стоя вдали (а сердце моё было испугано тем, что я испытал в первый и во
второй раз), и вдруг оказалось, что это толпа людей, которые собирают зёрнышки
перца; и я приблизился, и, увидев меня, они поспешили ко мне и обступили меня
со всех сторон и спросили: «Кто ты и откуда ты пришёл?» – «Знайте, о люди, что
я человек бедный», – ответил я. И я рассказал им обо всех ужасах и
бедствиях, которые были и случились со мной, и о том, что я испытал…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Пятьсот пятьдесят вторая ночь
Когда же настала пятьсот пятьдесят вторая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбадмореход увидал толпу людей,
которые собирали на острове перец, и они спросили его, что с ним, и он
рассказал им обо всем, что с ним случилось и какие он испытал бедствия. И они
сказали: „Клянёмся Аллахом, это дело диковинное! Но как ты спасся от чёрных и
как ты прошёл мимо них на этом острове? Их много, и они едят людей, и никто от
них не спасается, и ни один человек не может мимо них пройти“. И я рассказал им
о том, что у меня случилось с чёрными и как они взяли моих товарищей и
накормили их тем кушаньем, а я не ел его, и меня поздравили со спасением и
подивились тому, что со мной случилось.
И эти люди посадили меня подле себя, а окончив своё дело,
принесли мне немного хорошего кушанья, и я поел его (а я был голоден) и
отдохнул у них некоторое время; а после этого меня взяли и посадили в лодку и
перевезли на их острова, к их жилищам.
И меня представили их царю, и я пожелал ему мира, и он
сказал мне: «Добро пожаловать!» – и проявил ко мне уважение и спросил, что со
мной было. И я рассказал ему о бывших со мной делах и обо всем, что со мной
случилось и произошло с того дня, как я вышел из города Багдада, до того
времени, как я прибыл к царю. И царь этих людей до крайности удивился моему
рассказу и тому, что со мной произошло, так же как и те, кто присутствовал в
его зале; а потом он велел мне сесть подле себя, и я сел, и он приказал
принести еду, и её принесли, и я съел столько, сколько было достаточно, и вымыл
руки и поблагодарил Аллаха великого за милость и прославил его и воздал ему
хвалу. А затем я вышел от царя и стал гулять по городу, и я увидел, что он
благоустроен и в нем много жителей и богатств, и там немало кушаний, рынков и
товаров и продающих, и покупающих; и обрадовался я, что достиг этого города, и
душа моя отдохнула. И я привык к этим людям и стал пользоваться у них и у царя
уважением и почётом большим, чем жители его царства и вельможи его города.
И увидел я, что все люди, и малые и великие, ездят на
чистокровных конях без сёдел, и удивился этому и спросил царя: «Почему, о
владыка мой, ты не ездишь на седле?
Седло даёт отдых всаднику и укрепляет его силу». – «А
что такое седло? – спросил царь. – Эго вещь, которую мы в жизни не
видали и никогда на ней не ездили». – «Не разрешишь ли ты мне сделать для
тебя седло? Ты будешь на нем ездить и увидишь, как это приятно», – сказал
я. И царь ответил мне: «Сделай!» И тогда я сказал:
«Вели принести мне немного дерева». И царь приказал принести
все, что я потребую, и я позвал ловкого плотника и стал сидеть с ним и учить
его, как изготовляются седла и как их делают.
И я взял шерсти и расчесал её и сделал из неё войлок, а потом
я принёс кожу, обтянул ею седло и придал ей блеск, и после этого приладил к
седлу ремни и привязал к нему подпруги.
А затем я призвал кузнеца и описал ему, как выглядит стремя,
и кузнец выковал большие стремена, и я отполировал их и вылудил оловом и подвязал
к ним шёлковую бахрому. И после этого я поднялся, привёл коня из лучших царских
коней и, привязав к нему это седло, подвесил стремена и взнуздал коня уздой и
привёл его к царю.
И седло понравилось царю и пришлось ему по сердцу, и он
поблагодарил меня и сел на седло, и его охватила из-за этого великая радость, и
он дал мне много денег за мою работу. И когда везирь царя увидал, что я сделал
это седло, он потребовал от меня ещё одно такое же; и я сделал ему такое же
седло, и все вельможи правления и обладатели должностей стали требовать от меня
сёдел, и я делал их им.
Я научил плотника делать седла и стремена и продавал их
вельможам и господам, и скопил я таким образом большие деньги, и моё место у
этих людей стало великим; и они полюбили меня сильной любовью; и занял я
высокое положение у царя и его приближённых, и вельмож города, и знатных людей
царства.
И в какой-то день я сидел у царя, пребывая в крайней радости
и величии; и когда я сидел, царь вдруг сказал мне: «Знай, о такой-то, что ты
стал у нас почитаемым и уважаемым и сделался одним из нас, и мы не можем с
тобой расстаться и не в состоянии перенести твоего ухода из нашего города. Я
хочу от тебя одной вещи, в которой ты меня послушаешь и не отвергнешь моих
слов». – «А чего ты хочешь от меня, о царь? – спросил я. – Я не
отвергну твоих слов, так как ты оказал мне благодеяние и милость и добро, и,
слава Аллаху, я стал одним из твоих слуг». – «Я хочу, – сказал
царь, – дать тебе прекрасную, красивую и прелестную жену, обладательницу
богатства и красоты. Ты поселишься у нас навсегда, и я дам тебе жилище у себя,
в моем дворце. Не прекословь же мне и не отвергай моего слова».
Услышав слова царя, я застыдился и промолчал и не дал ему
ответа от великого смущения; и царь спросил меня: «Почему ты мне не отвечаешь,
о дитя моё?» – «О господин, – отвечал я, – приказание принадлежит
тебе, о царь времени!»
И царь в тот же час и минуту послал привести судью и
свидетелей и тотчас женил меня на женщине, благородной саном и высокой родом, с
большими деньгами и богатствами, великой по происхождению, редкостно красивой и
прекрасной, владелице поместий, имуществ и имений…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Пятьсот пятьдесят третья ночь
Когда же настала пятьсот пятьдесят третья ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что царь женил Синдбада-морехода и заключил
его брачный договор с одной великой женщиной.
«А потом, – говорил Синдбад, – он дал мне большой
прекрасный отдельный дом и подарил мне слуг и челядь и установил мне жалованье
и выдачи; и стал я жить в великом покое, веселье и радости и забыл о всех
тяготах, затруднениях и бедах, которые мне достались. „Когда я поеду в свою
страну, то возьму жену с собой, – подумал я. – Все, что суждено
человеку, непременно случится, и никто не знает, что с ним произойдёт“.
И я полюбил жену, и она полюбила меня великой любовью, и
между нами наступило согласие, и мы пребывали в сладостнейшей жизни и в
приятнейшем существовании. И мы прожили так некоторое время, и Аллах великий
лишил жены моего соседа, который был мне другом, и я вошёл к нему, чтобы
утешить его в его потере и увидел, что он в наихудшем состоянии, озабочен и
утомлён сердцем и умом. И я стал ему соболезновать и утешать его и сказал ему:
«Не печалься о твоей жене! Аллах великий даст тебе взамен благо и жену лучшую,
чем она, и будет жизнь твоя долгой, если захочет Аллах великий». И сосед мой
заплакал сильным плачем и сказал мне: «О друг мой, как я женюсь на другой
женщине и как Аллах даст мне лучшую, чем она, когда моей жизни остался один день?»
– «О брат мой, – ответил я ему, – вернись к разуму и не возвещай
самому себе о смерти: ты ведь хорош, здрав и благополучен». – «О друг
мой, – воскликнул сосед, – клянусь твоей жизнью, сегодня ты потеряешь
меня и в жизни меня не увидишь!» – «А как это?» – спросил я. И сосед ответил:
«Сегодня будут хоронить мою жену, и меня похоронят вместе с ней в могиле. В
нашей стране есть такой обычай: если умирает женщина, её мужа хоронят с ней
заживо, а если умирает мужчина, с ним хоронят заживо его жену, чтобы ни один из
них не наслаждался жизнью после своего супруга». – «Клянусь
Аллахом, – воскликнул я, – это очень скверный обычай, и никто не
может его вынести!»
И когда мы веди этот разговор, вдруг пришло большинство
жителей города, и они стали утешать моего друга в потере жены и его собственной
жизни и начали обряжать мёртвую, следуя своему обычаю. Они принесли ящик и
понесли в нем женщину (а её муж был с ними), и вышли за город, и пришли в некую
местность возле горы, у моря; и тогда они подошли к одному месту и подняли
большой камень, и из-под камня показалась каменная крышка вроде закраины
колодца, и они бросили женщину в отверстие, – и оказалось, что это большой
колодец под горой. А потом они принесли её мужа, и, привязав ему под грудь
верёвку из пальмового лыка, спустили его в этот колодец и спустили к нему
большой кувшин с пресной водой и семь хлебных лепёшек. И когда его опустили, он
отвязал от себя верёвку, и верёвку вытащили и закрыли отверстие колодца тем же
большим камнем, как прежде, и все ушли своей дорогой, оставив моего друга подле
его жены в колодце.
И я сказал про себя: «Клянусь Аллахом, эта смерть тяжелей,
чем первая смерть!» А потом я пошёл к их царю и сказал: «О господин, как это вы
хороните живого вместе с мёртвым в вашей стране?» И царь ответил: «Знай, что
таков обычай в наших странах: когда умирает мужчина, мы хороним вместе с ним
жену, а когда умирает женщина, мы хороним с ней её мужа заживо, чтобы не
разлучать их при жизни и после смерти; и этот обычай идёт от наших
дедов». – «О царь времени, – спросил я, – а если у чужеземца,
как я, умирает жена, вы тоже поступаете с ним так, как поступили с тем
человеком?» – «Да, – отвечал царь, – мы хороним его вместе с ней и
поступаем с ним так, как ты видел».
И когда я услышал от него эти слова, у меня лопнул жёлчный
пузырь от сильной печали и огорчения о самом себе, и мой ум смутился, и я стал
бояться, что моя жена умрёт раньше меня и меня похоронят с нею при жизни. Но
затем я стал утешать себя и сказал: «Может быть, я умру раньше нёс, никто ведь
не отличит опережающего от настигающего».
И я стал развлекаться какими-то делами. Но после этого
прошёл лишь малый срок, и моя жена заболела и, прожив немного дней, умерла, и
большинство жителей – пришло утешать меня и утешать родных моей жены в потере
её, и царь пришёл утешать меня, следуя обычаю. А затем они привели обмывальщицу
и обмыли женщину и одели её в наилучшие, какие у неё были, одежды, украшения,
ожерелья, драгоценные камни и металлы, а одев мою жену, её положили в ящик и
понесли, и пошли с ней к той горе, и подняли камень с отверстия колодца, и
бросили в него мёртвую. А потом ко мне подошли все мои друзья и родственники
жены и стали со мной прощаться, а я кричал, стоя между ними: «Я чужеземец, и
нет у меня силы выносить ваши обычаи!» Но они не слушали моих слов и не
обращали внимания на мои речи.
И они схватили меня и насильно связали и привязали со мной
семь хлебных лепёшек и кувшин пресной воды, как полагалось по обычаю, и
спустили меня в этот колодец, и вдруг оказалось, что это огромная пещера под
горой. «Отвяжи от себя верёвки!» – сказали мне они; но я не согласился
отвязаться, и они бросили ко мне верёвки, а затем прикрыли отверстие колодца
тем большим камнем, который был на нем, и ушли своей дорогой…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Пятьсот пятьдесят четвёртая ночь
Когда же настала пятьсот пятьдесят четвёртая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Синдбада-морехода
опустили в пещеру вместе с его женой, которая умерла, вход в пещеру закрыли и
все ушли своей дорогой.
«А что до меня, – говорил Синдбад, – то я увидел в
этой пещере много мёртвых, издававших зловонный и противный запах, и стал
упрекать себя за то, что я сделал, и воскликнул: „Клянусь Аллахом, я заслуживаю
всего того, что со мной случается и что мне выпадает!“ И я перестал отличать
ночь ото дня и стал питаться немногим, начиная есть только тогда, когда голод
едва не разрывал меня, и не пил, раньше чем жажда становилась очень сильной,
боясь, что у меня кончатся пища и вода. „Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха,
высокого, великого! – воскликнул я. – Что заставило меня, на беду
мне, жениться в этом городе! Едва я скажу: вот я вышел из беды, как сейчас же
попадаю в беду ещё большую. Клянусь Аллахом, такая смерть – смерть плохая! О,
если бы я потонул в море или умер в горах – это было бы лучше такой скверной
смерти!“
И я пребывал в таком состоянии, упрекая себя, и спал на
костях мертвецов, взывая о помощи к Аллаху великому и желая себе смерти, но я
не находил её, так мне было тяжело.
И я жил таким образом, пока голод не сжёг моего сердца и
меня не спалила жажда и тогда я присел и, найдя ощупью хлеб, поел его немного и
запил небольшим количеством воды. А после этого я поднялся на ноги и стал
ходить по этой пещере и увидел, что она обширна, с пустыми пространствами, и на
земле её много мертвецов и костей, тлеющих с древних времён. И я устроил себе
местечко на краю пещеры, далеко от свежих мертвецов, и стал там спать, и моя
пища уменьшилась, и у меня осталось её очень немного, а я ел раз в день или
реже и один раз пил, боясь, что у меня кончатся вода и пища, прежде чем я умру.
И я продолжал жить таким образом. И вот в один из дней я
сидел, и когда я сидел и раздумывал, что я буду делать, когда у меня кончится
пища и вода, вдруг камень сдвинули с места, и из отверстия ко мне проник свет.
«Посмотреть бы, в чем дело!» – воскликнул я, и вдруг увидел, что у верхушки
колодца стоят люди и они опускают мёртвого мужчину и живую женщину, которая
плачет и кричит о самой себе, и с нею опускают много пищи и воды. И я стал
смотреть на эту женщину, а она меня не видела, и люди закрыли отверстие колодца
камнем и ушли своей дорогой.
И я встал и, взяв в руку берцовую кость мёртвого мужчины,
подошёл к женщине и ударил её костью по середине головы, и она упала на землю без
памяти, и тогда я ударил её второй раз и третий, и она умерла. И я взял» её
хлеб и то, что с ней было, и увидел, что на ней много украшений, одежд и
ожерелий из драгоценных камней и металлов. А взяв воду и пищу, бывшую у
женщины, я сел в том месте, которое себе устроил в углу пещеры, чтобы там
спать, и стал есть эту пищу понемногу, чтобы прокормить себя и не извести пищу
быстро и не умереть с голоду и жажды.
И я оставался в этой пещере некоторое время, и всякий раз,
как кого-нибудь хоронили, я убивал того, кого хоронили с ним заживо, и брал его
пищу и питьё и питался этим.
И вот однажды я спал и пробудился от сна и услышал, что
кто-то возится в углу пещеры. «Что это такое может быть?» – спросил я себя, и я
встал и пошёл по направлению шума, захватив берцовую кость мёртвого мужчины; и
когда шумевший почуял меня, он убежал и умчался, и оказалось, что это дикий
зверь. И я шёл за ним до середины пещеры, и передо мной появился свет,
светивший из маленькой щели, точно звезда, и он то появлялся, то скрывался.
И, увидев свет, я направился к тому месту и, подходя к нему,
видел сквозь него свет, который все расширялся. И я убедился тогда, что это
пролом в пещере, выходивший наружу, и сказал про себя: «Этому должна быть
причина. Либо это другое отверстие, такое же, как то, через которое меня
опустили, либо в этом месте пролом». И я подумал про себя некоторое время и
пошёл по направлению к свету; и вдруг оказалось что это брешь в хребте юры,
которую проломили дикие звери. И они входили через неё в это место и ели мёртвых,
пока не насытятся, а потом выходили через эту брешь.
И когда я увидел это, дух мой успокоился, тревога моей души
улеглась, и сердце отдохнуло, и я уверился, что буду жив после смерти, и
чувствовал себя, как во сне. И я трудился до тех пор, пока не вышел через этот
пролом; и я увидел себя на берегу солёного моря, на вершине большой горы,
которая отделяла море от острова и города, и никто не мог до неё добраться.
И я прославил Аллаха великого и возблагодарил его, и
обрадовался великой радостью, и сердце моё возвеселилось, а потом я вернулся
через брешь в пещеру и перенёс всю бывшую там пищу и воду, которую я накопил. Я
взял одежды мёртвых и надел на себя кое-какие из них на те, которые были на
мне, и взял из того, что было на мёртвых, – много разных ожерелий,
драгоценных камней, жемчужных цепочек и украшений из серебра и золота,
отделанных разными металлами и редкостями. Я завязал в свою одежду платья
мертвецов и вынес через брешь на гору и стоял у моря; и каждый день я спускался
в пещеру и осматривал её, и у всякого, кого хоронили, я отбирал пищу и воду и
убивал его, все равно был ли это мужчина, или женщина; а потом я выходил через
брешь и садился на берегу моря, ожидая, что Аллах великий поможет мне и пошлёт
корабль, который пройдёт мимо меня. И я выносил из этой пещеры все украшения,
которые видел, и завязывал их в одежду мертвецов, и провёл так некоторое
время…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Пятьсот пятьдесят пятая ночь
Когда же настала пятьсот пятьдесят пятая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбад-мореход выносил из пещеры все
то, что он находил там из украшений и прочего, и он просидел на берегу моря
некоторое время.
«И вот однажды я сидел на берегу моря, – говорил
Синдбад, – и раздумывал о своём деле, и вдруг вижу – плывёт корабль
посреди ревущего моря, где бьются волны.
И я взял в руку белую одежду из одежд мёртвых и, привязав её
к палке, побежал на берег моря и стал делать этой одеждой знаки путникам, пока
они не бросили взгляда и не увидали меня, когда я стоял на вершине горы. И они
подплыли ко мне и услышали мой голос и послали ко мне лодку, в которой была
толпа людей, ехавших на корабле; и, приблизившись ко мне, они спросит. «Кто ты
и почему сидишь на этом месте? Как ты достиг этой горы, когда мы в жизни не
видали, чтобы кто-нибудь подходил к ней?» – «Я купец, – отвечал я
им. – Корабль, на котором я ехал, потонул, но я выплыл на доске, и со мной
были мои вещи, и Аллах облегчил мне выход в этом месте с вещами благодаря моим
стараниям и ловкости, после великого утомления». И они взяли меня с собой в
лодку и погрузили все то, что я взял из пещеры и завязал в одежды и саваны, и
отправились со мной и подняли меня на корабль к капитану вместе со всеми моими
вещами. «О человек, – спросил меня капитан, – как ты пробрался к
этому месту, когда это большая гора, за которой стоит большой город, а я всю
жизнь плавлю по этому морю и проплываю мимо этой горы, но не вижу на ней
никого, кроме зверей и птиц». – «Я купец, – отвечал я, – и был
на большом корабле, который разбился, и все мои вещи – эти материи и одежды –
стали тонуть, но я положил их на большую доску из корабельных досок, и моя
судьба и счастье помогли мне подняться на эту гору, и я стал ожидать, пока
кто-нибудь проедет и возьмёт меня с собой».
И я не рассказал этим людям, что со мной случилось в городе
и пещере, боясь, что с ними на корабле окажется кто-нибудь из этого города.
Затем я предложил хозяину корабля многое из моего имущества и сказал ему: «О
господин, ты виновник моего спасения с этой горы, возьми же это от меня за ту
милость, которую ты оказал мне». Но капитан не принял от меня этого и сказал:
«Мы ни от кого ничего не берём. Когда мы видим потерпевшего кораблекрушение на
берегу моря или на острове, мы берём его к себе и кормим и поим и, сети он
нагой, одеваем его, а когда мы приходим в безопасную гавань, мы даём ему
что-нибудь от себя в подарок и оказываем ему милость и благодеяние ради лика
Аллаха великого».
И тогда я пожелал ему долгой жизни, и мы ехали от острова к
острову и из моря в море, и я надеялся спастись и радовался моему благополучию,
но всякий раз, как я думал о пребывании моем в пещере вместе с женой, разум
покидал меня. И мы благополучно достигли, по могуществу Аллаха, города Басры, и
я вышел в город и оставался там немного дней, а после этого я прибыл в город
Багдад и пришёл в свой квартал, и вошёл к себе в дом, и встретил родных и
друзей и спросил их, что было с ними, и они обрадовались моему спасению и
поздравили меня. И я сложил все веши, которые у меня были, в кладовые и стал
раздавать милостыню, и дарить, и одевать сирот и вдов, и жил в крайнем веселье
и радости, и вернулся к прежней дружбе и товариществу и общению с друзьями, к
забавам и ликованию.
Вот самое удивительное, что было со мной в четвёртое
путешествие. Но поужинай у меня, о брат мой, и возьми себе обычное, а завтра ты
придёшь ко мне, и я расскажу тебе, что со мной было и произошло в пятое
путешествие, оно более удивительно и диковинно, чем предыдущие».
И затем Синдбад приказал выдать носильщику сто мискалей золотом
и велел расставлять столы; и все поужинали и ушли своей дорогой, удивляясь до
крайней степени ведь каждый рассказ был страшней, чем предыдущий.
А Синдбад носильщик отправился в своё жилище и провёл ночь
до крайности весело и радостно, а когда настало утро и засияло светом и
заблистало, Синдбад сухопутный поднялся и, совершив утреннюю молитву, пошёл и
пришёл в дом Синдбада морехода. Он пожелал ему доброго утра, и Синдбад-мореход
отвечал: «Добро пожаловать!» – и велел ему сесть возле себя.
И когда пришли остальные его товарищи, они поели и попили, и
насладились, и повеселились, и пошла между ними беседа. И Синдбад мореход
сказал…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
печи.
Пятьсот пятьдесят шестая ночь
Когда же настала пятьсот пятьдесят шестая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбад-мореход начал речь о том, что с
ним случилось и что ему выпало в пятое путешествие.
|