Увеличить |
Рассказ цирюльника о
самом себе (ночь 31)
Я был в Багдаде во времена аль-Мустапсира биллаха, сына
аль-Мустади биллаха, и он, халиф, был в то время в Багдаде. А он любил бедняков
и нуждающихся и сиживал с учёными и праведниками. И однажды ему случилось
разгневаться на десятерых преступников, и он велел правителю Багдада привести
их к себе в день праздника (а это были воры, грабящие на дорогах). И правитель
города выехал и схватил их и сел с ними в лодку; и я увидел их и подумал: «Люди
собрались не иначе как для пира, и они, я думаю, проводят день в этой лодке за
едой и питьём. Никто не разделит их трапезы, если не я!» И я поднялся, о
собрание, по великому мужеству и степенности моего ума и, сойдя в лодку,
присоединился к ним, и они переехали и высадились на другой стороне. И явились
стражники и солдаты правителя с цепями и накинули их на шеи воров, и мне на шею
тоже набросили цепь, – и не от мужества ли моего это случилось, о
собрание, и моей малой разговорчивости, из-за которой я промолчал и не пожелал
говорить? И нас взяли за цепи и поставили перед аль-Мустансиром биллахом,
повелителем правоверных, и он велел снести головы десяти человекам. И палач
подошёл к нам, посадив нас сначала перед собою на ковре крови, и обнажил меч и
начал сбивать голову одному за другим, пока не скинул голову десятерым, а я
остался. И халиф посмотрел и спросил палача: «Почему ты снёс голову девяти?» И
палач воскликнул: «Аллах спаси! Что бы ты велел сбить голову десяти, а я
обезглавил бы девять!» Но халиф сказал: «Я думаю, ты снёс голову только девяти,
а вот этот, что перед тобой, – это десятый».
«Клянусь твоей милостью, – ответил палач, – их
десять!»
И их пересчитали, – говорил цирюльник, – и вдруг
их оказалось десять. И халиф посмотрел на меня и спросил: «Что побудило тебя
молчать в подобное время? Как ты оказался с приговорёнными и какова причина
этого? Ты старец великий, но ума у тебя мало». И, услышав речи повелителя
правоверных, я сказал ему: «Знай, о повелитель правоверных, что я –
старец-молчальник, и у меня мудрости много, а что до степенности моего ума,
моего хорошего разумения и малой разговорчивости, то им нет предела; а по
ремеслу я цирюльник. И вчерашний день, ранним утром, я увидел этих десятерых,
которые направлялись к лодке, и смешался с ними и сошёл с ними в лодку, думая,
что они устроили пир; и не прошло минуты, как появились стражники и наложили им
на шею цепи, и мне на шею тоже наложили цепь, и от большого мужества я
промолчал и не заговорил, – и это не что иное, гак мужество. И нас повели
и поставили перед тобой, и ты приказал сбить голову десяти; и я остался перед
палачом, но не осведомил вас о себе, – и это не что иное, как великое
мужество, из-за которого я хотел разделить с ними смерть. Но со мной всю жизнь
так бывает: я делаю людям хорошее, а они платят мне самой ужасной отплатой».
И когда халиф услыхал мои слова и понял, что я очень
мужествен и неразговорчив, а не болтлив, как утверждает этот юноша, которого я
спас от ужасов, – он так рассмеялся, что упал навзничь, и потом сказал
мне: «О Молчальник, а твои шесть братьев так же, как и ты, мудры, учены и не
болтливы?» – «Пусть бы они не жили и не существовали, если они подобны
мне! – отвечал я. – Ты обидел меня, о повелитель правоверных, и не
должно тебе сравнивать моих братьев со мною, так как из-за своей болтливости и
малого мужества каждый из них ста! калекой: один кривой, другой слепой, третий
расслабленный, у четвёртого отрезаны уши и ноздри, у пятого отрезаны губы, а
шестой – горбун. Не думай, повелитель правоверных, что я болтлив; мне
необходимо все изложить тебе, и у меня больше, чем у них всех, мужества. И с
каждым из них случилась история, из-за которой он сделался калекой, и я
расскажу их все тебе.
Рассказ о первом брате
цирюльника (ночь 31)
Знай, о повелитель правоверных, что первый из них (а это
горбун) был по ремеслу портным в Багдаде, и он шил в лавке, которую нанял у
одного богатого человека. А этот человек жил над лавкой, и внизу ею дома была
мельница. И однажды мой горбатый брат сидел в лавке и пил, и он поднял голову и
увидал в окне дома женщину, подобную восходящей луне, которая смотрела на
людей. И когда мой брат увидел её, любовь к ней привязалась к его сердцу, и
весь этот день он все смотрел на неё и прекратил шитьё до вечерней поры. Когда
же настал следующий день, он открыл свою лавку в утреннюю пору и сел шить, и,
вдевая иголку, он всякий раз смотрел в окно. И он опять увидел ту женщину, и
его любовь к ней и увлечение ею увеличились. Когда же наступил третий день, он
сел на своё место и смотрел на неё, и женщина увидела его и поняла, что он стал
пленником любви к ней. Она засмеялась ему в лицо, и он засмеялся ей в лицо, а
затем она скрылась от него и послала к нему свою невольницу и с нею узел с
красной шёлковой материей.
И невольница пришла к нему и сказала: «Моя госпожа велит
передать тебе привет и говорит: „Скрои нам рукою милости рубашку из этой
материи и сшей её хорошо!“
И он отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» Потом он скроил ей
одежду и кончил шить её в тот же день, а когда настал следующий день,
невольница спозаранку пришла к нему и сказала: «Моя госпожа приветствует тебя и
спрашивает, как ты провёл вчерашнюю ночь? Она не вкусила сна, так её сердце
было занято тобою». И затем она положила перед ним кусок жёлтого атласа и
сказала:
«Моя госпожа говорит тебе, чтобы ты скроил ей из этого куска
две пары шальвар и сшил их в сегодняшний день».
И мой брат отвечал: «Слушаю и повинуюсь! Передай ей много
приветов и скажи ей: „Твой раб послушен твоему повелению, приказывай же ему,
что хочешь“.
И он принялся кроить и старательно шил шальвары, а через
некоторое время она показалась ему из окна и приветствовала его знаками, то
закрывая глаза, то улыбаясь ему в лицо; и он подумал, что добьётся её. А потом
она от него скрылась, и невольница пришла к нему, и он отдал ей обе пары
шальвар, и она взяла их и ушла; и когда настала ночь, он кинулся на постель и
провёл ночь до утра, ворочаясь. А утром он встал и сел на своё место, и
невольница пришла к нему и сказала: «Мой господин зовёт тебя». И, услышав это,
он почувствовал великий страх, а невольница, заметив, что он испуган, сказала:
«С тобой не будет беды, а только одно добро! Моя госпожа сделала так, что ты
познакомишься с моим господином». И этот человек очень обрадовался и пошёл с
невольницей и, войдя к её господину, мужу госпожи, поцеловал перед ним землю, и
тот ответил на его приветствие и дал ему много тканей и сказал: «Скрои мне и
сшей из этого рубашки». И мой брат отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» – и кроил до
тех пор, пока не скроил до вечера двадцать рубашек; и он весь день не
попробовал кушанья. И хозяин спросил его: «Какая будет за это плата?» А он
отвечал: «Двадцать дирхемов». И тогда муж женщины крикнул невольнице: «Подай
двадцать дирхемов!» И мой брат ничего не сказал. А женщина сделала ему знак,
означавший: не бери от него ничего! И мой брат воскликнул: «Клянусь Аллахом, я
ничего не возьму от тебя!» – и, взяв шитьё, вышел вон. А мой брат нуждался в
каждом фельсе[62],
и он провёл три дня, съедая и выпивая лишь немного, – так он старался шить
эти рубашки. И невольница пришла и спросила: «Что ты сделал?» И он отвечала
«Готовы!» – и взял одежду, и принёс её к ним, и отдал мужу женщины, и тотчас же
ушёл. А женщина осведомила своего мужа о состоянии моего брата (а мой брат не
знал этого), и они с мужем сговорились воспользоваться моим братом для шитья
даром и посмеяться над ним. И едва настало утро, он пришёл в лавку, и
невольница явилась к нему и сказала: «Поговори с моим господином!» И он
отправился с нею, а когда он пришёл к мужу женщины, тот сказал: «Я хочу, чтобы
ты скроил мне пять фарджий!» И мой брат скроил их и, взяв работу с собою, ушёл.
Потом он сшил эти фарджий и принёс их мужу женщины, и тот одобрил его шитьё и
приказал подать кошель с дирхемами; и мой брат протянул уже руку, но женщина
сделала из-за спины своего мужа знак: не бери ничего! Мой брат сказал этому
человеку: «Не торопись, господин, времени довольно!» – и вышел от него и был
униженнее осла, так как против него соединилось пять вещей: любовь, разорение,
голод, нагота и усталоесть, а он только терпел. И когда мой брат сделал для них
все дела, они потом схитрили и женили его на своей невольнице, а в ту ночь,
когда он хотел войти к ней, ему сказали: «Переночуй до завтра на мельнице,
будет хорошо!»
Мой брат подумал, что это правда так, и провёл ночь на
мельнице один, а муж женщины пошёл и подговорил против него мельника, чтобы он
заставил его вертеть на мельнице жёрнов.
И мельник вошёл к моему брату в полночь и стал говорить:
«Этот бык бездельничает и больше не вертит жёрнов ночью, а пшеницы у нас
много». И он спустился в мельницу и, наполнив насып пшеницей, подошёл к моему
брату с верёвкою в руке и привязал его за шею и крикнул: «Живо, верти жёрнов,
ты умеешь только есть, гадить и отливать!» – и взял бич и стал бить моего
брата, а тот плакал и кричал, но не нашёл для себя помощника и перемалывал
пшеницу почти до утра.
И тогда пришёл хозяин дома и, увидев моего брата привязанным
к палке, ушёл, и невольница пришла к нему рано утром и сказала: «Мне тяжело то,
что с тобой случилось; мы с моей госпожой несём на себе твою заботу». Но у
моего брата не было языка, чтобы ответить, из-за сильных побоев и усталости.
После этого мой брат отправился в своё жилище; и вдруг
приходит к нему тот писец, что написал его брачную запись, и приветствует его и
говорит: «Да продлит Аллах твою жизнь! Таково бывает лицо наслаждений, нежности
и объятий от вечера до утра!» – «Да не приветствует Аллах лжеца! –
воскликнул мой брат. – О, тысячу раз рогатый, клянусь Аллахом, я пришёл
лишь для того, чтобы молоть до утра вместо быка!»
«Расскажи мне твою историю», – сказал писец; и моя брат
рассказал, что с ним было, и писец сказал: «Твоя звезда не согласуется с её
звездой, но если хочешь, я переменю тебе эту запись». – «Посмотри, не
осталось ли у тебя другой хитрости!» – ответил мой брат и оставил писца и ушёл
на своё место, ожидая, не принесёт ли ктонибудь работы ему на пропитание. Но
вдруг приходит к нему невольница и говорит: «Поговори с моей госпожой!» –
«Ступай, о дочь дозволенного, пет у меня дел с твоей госпожой!» – сказал мой
брат; и невольница пошла и сообщила об этом своей госпоже. И не успел мой брат
опомниться, как та уже выглянула из окна и, плача, воскликнула: «Почему, мой
любимый, у нас нет с тобой больше дел?»
Но он не ответил ей, и она стала ему клясться, что все, что
случилось с ним на мельнице, произошло не по её воле и что она в этом деле не
виновата; и когда мой брат взглянул на её красоту и прелесть и услышал её
сладкие речи, то, что с ним было, покинуло его, и он принял её извинения и
обрадовался, что видит её. И он поздоровался и поговорил с нею и просидел
некоторое время за шитьём, а после этого невольница пришла к нему и сказала:
«Моя госпожа тебя приветствует и говорит тебе, что её муле сказал, что он
сегодня ночует у своих друзей, и когда он туда уйдёт, или будешь у нас и
проспишь с моей госпожой сладостную ночь до утра».
А муж женщины сказал ей: «Что сделать, чтобы отвратить его
от тебя?» И она ответила: «Дай я придумаю для него другую хитрость и ославлю
его в этом городе».
(А мой брат ничего не знал о кознях женщин.) И когда
наступил вечер, невольница пришла к нему и, взяв моего брата, воротилась с ним,
и там женщина, увидав моего брата, воскликнула: «Клянусь Аллахом, господин мой,
я очень стосковалась по тебе!» – «Ради Аллаха, скорее поцелуй, прежде всего!» –
сказал мой брат. И едва он закончил эти слова, как явился муж женщины из
соседней комнаты и крикнул моему брату: «Клянусь Аллахом, я расстанусь с тобой
только у начальника охраны!» И мой брат стал умолять его, а он его не слушал,
но повёл его к вали, и вали приказал побить его бичами и, посадив на верблюда,
возить его по городу. И люди кричали о нем: «Вот воздаяние тому, кто врывается
в чужой гарем!» И его выгнали из города, и он вышел и не знал, куда
направиться; и я испугался и догнал его и обязался содержать его, и привёл его
назад и позволил ему жить у меня до сей поры».
И халиф рассмеялся от моих речей и сказал: «Отлично, о
Молчальник, о немногоречивый!» – и велел выдать мне награду, чтобы я ушёл. Но я
воскликнул: «Я ничего не приму от тебя, раньше чем не расскажу, что случилось с
остальными моими братьями, но не думай, что я много разговариваю.
|