Увеличить |
Повесть о
Тадж-аль-Мулуке (ночи 107—136)
Был в минувшие время город позади гор Испаханских[173], называемый Зелёным
городом, и был там царь по имени Сулейман-шах. И был он щедр, благодетелен и
справедлив, прямодушен, достоин и милостив. И путники отовсюду шли к нему, и
слава о нем распространилась во всех концах и странах света. И он провёл,
царствуя, долгое время, в спокойствии и величии, но только не имел потомства и
жён. И был у него везирь, близкий к нему по свойствам в отношении щедрости и
даров, и случилось так, что в один день среди дней он послал за своим везирем и
призвал его пред лицо своё и сказал: «О везирь, поистине стеснилась моя грудь и
истомилось терпение и ослабела моя стойкость, так как я без жены и ребёнка, и
не таков путь царей, правящих над людьми – и эмиром и бедняком, – ибо они
радуются, оставив детей, и умножается ими число их и сила. Сказал
пророк, – да благословит его Аллах и да приветствует: „Женитесь,
плодитесь, размножайтесь: я буду хвалиться вами перед пародами в день
воскресенья“. Каково же твоё мнение, о везирь? Посоветуй мне какой-нибудь
разумный способ».
И когда везирь услышал эти слова, из глаз его полились,
струясь, слезы, и он воскликнул: «Далеко от меня, о царь времени, чтобы
заговорил я о том, что присуще всемилостивому! Или ты хочешь, чтобы я вошёл в
огонь из-за гнева владыки всесильного? Купи невольницу». – «Знай, о
везирь, – отвечал ему царь, – что когда царь купит невольницу, не
зная её родами по ведая её племени – неизвестно ему, низкого ли она
происхождения, чтобы ему отстранить её, или она из почтённой среды и может
стать его наложницей. А когда он придёт к обладанию ею, она может понести от
пего, и окажется дитя лицемером, притеснителем и кровопроливцем. И невольница
будет подобна болотистой земле: если посадить на ней растение, оно скверно
вырастет и плохо укрепится. И такое дитя подвергнется гневу своего владыки, не
делая того, что он повелевает и не сторонясь того, что он запрещает. И не буду
я никогда этому причиной, купив невольницу, а желаю, чтобы ты посватал мне
девушку из царских дочерей, род которой был бы известен и красота прославлена.
Если ты укажешь мне знатную родом и благочестивую девушку, дочь мусульманских
владык, я к ней посватаюсь и женюсь на ней в присутствии свидетелей, чтобы
досталось мне благоволение господа рабов». «Поистине, Аллах исполнил твою нужду
и привёл тебя к желаемому, – отвечал везирь. – Знай, о царь, –
сказал он, – до меня дошло, что у царя Зар-шаха, владыки Белой земли, есть
дочь превосходной красоты, описать которую бессильны слова и речи. И не найти
ей подобия в наше время, так как она совершенна до пределов – со стройным
станом, насурьмлёнными глазами, длинными полосами, тонкими боками и тяжёлыми
бёдрами, и, приближаясь, она искушает, а отворачиваясь, – убивает. И она
захватывает сердце и око, как сказал о ней поэт:
О стройная! Стан её ветвь ивы смутит
всегда.
Ни солнце, ни серп лупы не сходны с
лицом её.
Слюна её – словно мёд, что смешан с
пьянящим был
Вином, и в устах её жемчужин нанизан
ряд.
И станом стройна она, как гурия
райская,
Прекрасно лицо её, и темны глаза её.
И сколько убитых есть, погибших в
тоске по ной!
Кто любит её, тех путь опасен и
страха поли.
Живу я – она мне смерть – назвать не
хочу её![174] —
Умру без неё, так жизнь не будет
щедра ко мне».
И, окончив описание этой девушки, везирь сказал царю
Сулейман-шаху: «По-моему, о царь, тебе следует послать к отцу её посланца,
понятливого, сведущего в делах и испытанного превратностями судьбы, чтобы он
уговорил со отца выдать её за тебя замуж, ибо ей нет соперниц и в дальних
землях, ни в ближних, и подлинно достанется тебе её красивое лицо и будет
доволен тобою великий господь. Дошло ведь, что пророк – да благословит его
Аллах и да приветствует! – сказал: „Нет монашества в исламе“.
И тут пришла к царю полная радость, и грудь его расширилась
и расправилась, и прекратилась его забота и горе, и он обратился к везирю и
сказал: «Знай, о везирь, что никто не отправится для этого дела, кроме тебя,
из-за совершенства твоего ума и твоей благовоспитанности. Пойди же в твоё
жилище, закончи твои дела и соберись завтра, чтобы посватать за меня эту
девушку, которой ты занял мой ум. И не возвращайся ко мне иначе, как с нею!» И
везирь отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»
А затем везирь отправился в своё жилище и приказал принести
подарки, подходящие для царей: дорогие камни, пенные сокровища и другое из
того, что легко на вес, по тяжко по цене, и арабских копиий, и давидовы
кольчуги[175], и сундуки с богатствами,
описать которые бессильны слова.
И их нагрузили на мулов и верблюдов, и везирь поехал, а с
ним сто белых рабов и сто чёрных рабов и сотня рабынь, и развернулись над его
головой знамёна и стяги. А царь повелел ему приехать обратно через малый срок
времени. И после отъезда везиря царь Сулейман-шах был как на огневых
сковородках, захваченный любовью к царевне и ночью и днём.
А везирь днём и ночью свивал под собою землю, в степях и
пустынях, пока между ним и тем городом, куда он направился, не остался один
лишь день. И тогда он остановился на берегу реки и, призвав одного из своих
приближённых, велел ему отправиться скорее к царю Захр-шаху и уведомить царя о
его приезде.
И приближённый ответил: «Слушаю и повинуюсь!» И поспешно
отправился в тот город, и, когда он прибыл туда, случилось так, что во время
его прибытия царь Захр-шах сидел в одном из мест для прогулок перед воротами
города. И царь увидел гонца входящим и понял, что это чужеземец. Он приказал
привести его пред лицо своё, И, явившись, посланец рассказал ему о прибытия
везиря величайшего царя Сулейман-шаха, владыки зеленой земли и гор Испаханских.
И царь Захр-шах обрадовался и сказал посланному: «Добро пожаловать!» И взял его
и отправился во дворец. «Где ты покинул везиря?» – спросил он его, и гонец
сказал: «Я покинул везиря в начале дня на берегу такой-то реки, и завтра он
прибудет к тебе, – да продлит Аллах тебе навсегда свою милость и да помилует
твоих родителей!» И царь Захршах приказал одному из своих везирей взять большую
часть его приближённых, царедворцев, наместников и вельмож царства и выйти с
ними навстречу прибывшему, в знак уважения к царю Сулейман-шаху, так как приказ
его исполнялся по всей земле.
Вот что было с царём Захр-шахом. Что же касается везиря, то
он оставался на месте до полуночи, а потом тронулся, направляясь к городу, и,
когда заблистало утро и засияло солнце над холмами и равнинами, он не успел
опомниться, как везирь царя Захр-шаха, его царедворцы, вельможи правления и
избранные сановники царства явились к нему и встретились с ним на расстоянии
нескольких фарсахов от города. И везирь убедился, что его нужда будет
исполнена, и приветствовал тех, кто встретил его, а они непрестанно шли впереди
него, пока не прибыли ко дворцу царя и не дошли, предшествуя ему, до седьмого
прохода, – а это было место, куда не въезжал верховой, так как оно было
близко от царя. И везирь спешился и шествовал на ногах, пока не дошёл до высокого
портика, а на возвышении под этим портиком было мраморное ложе, украшенное
жемчугом и драгоценными камнями, и стояло оно на четырех ножках из слоновых
клыков. И на ложе этом была атласная зелёная подушка, обшитая червонным
золотом, а над ложем возвышался шатёр, расшитый жемчугом и драгоценными
камнями, и царь Захр-шах сидел на этом ложе, и вельможи стояли перед ним.
И когда везирь вошёл к нему и оказался пред лицом его, он
укрепил свою душу и освободил свой язык, проявив красноречие везирей и
заговорив словами велеречивых…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Сто восьмая ночь
Когда же настала сто восьмая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что когда везирь царя
Сулейман-шаха вошёл к дарю Захр-шаху, он укрепил свою душу, освободил свой язык
и проявил красноречие везирей и заговорил словами велеречивых и указал на царя
тонким указанием, произнеся такие стихи:
«Он явился к нам, изгибая нежно в
одеждах стан,
И росой щедрот омочил он плод и
сорвавших плод.
Он чарует пас, и бессильны чары и
ладанки
Против взглядов глаз, нам колдующих
волшебством своим.
Не корите же – ты скажи
хулящим, – поистине,
Во всю жизнь мою я любви к нему не
могу забыть,
И душа моя, обманув меня, лишь ему
верна,
И ночной покой тяготится мною, любя
его,
Только ты, о сердце, со мной теперь
из сочувствия, —
Пребывай же с ним и оставь меня в
одиночестве.
Ничего ушам неохота слышать теперь
моим;
Лишь хвалам Захр-шаху стремлюсь
внимать я со всех сторон.
Этот царь таков, что когда всю жизнь
ты истратил бы
За один лишь взгляд на лицо его, ты
богат бы был,
А когда б решил помолиться ты за царя
того,
Ты увидел бы, что с тобою все
говорят: «Аминь!»
Обитатели всех земель его!
Правоверными
Не сочту я тех, кто покинет их, в
край другой стремясь».
Когда везирь окончил эти нанизанные стихи, царь Захр-шах
приблизил его к себе и оказал ему крайнее уважение. Он посадил его с собою
рядом, улыбнулся ему в лицо и почтил его ласковыми речами, и они просидели так
до утренней поры, и потом подали трапезу в этом же портике, и они ели, пока не
насытились, а затем трапезу убрали, и все, кто был в этом покое, вышли и
остались только приближённые. И когда везирь увидел, что покой опустел, он
поднялся на ноги и восхвалил царя и поцеловал землю меж его рук, а потом
сказал: «О великий царь и грозный господин, я направился к тебе и явился ради
дела, которое даст тебе мир, добро и счастье. Я пришёл к тебе как посланный и
сват и хочу получить твою дочь, знатную родом и племенем, для царя
Сулейманшаха, справедливого, прямодушного, милостивого и благодетеля, владыки
этой земли и гор Испаханских. Он прислал тебе многочисленные дары и дорогие
редкости и желает стать твоим зятем. А ты, стремишься ли ты также к этому?»
И он умолк, ожидая ответа. И когда царь Захр-шах услышал эти
слова, он поднялся на ноги и облобызал чинно землю, и присутствующие удивились
смирению паря перед послом, и ошеломлён был их разум. А потом царь восхвалил
высокого и милостивого, и сказал, продолжая стоять: «О великий везирь и
благородный господин, послушай, что я скажу. Мы – царя Сулейман-шаха подданные,
и породниться с ним для нас почётно, и мы жаждем этого. Моя дочь – служанка из
служанок его, и величайшее желание моё, чтобы стал он моей поддержкой в нужде и
опорой». И потом он призвал судей и свидетелей, и они засвидетельствовали, что
царь Сулейман-шах уполномочил своего везиря заключить брак. И царь Захр-шах
Заключил договор своей дочери, предовольный.
А потом судьи утвердили брачный договор и пожелали супругам
успеха и удачи, и тогда везирь поднялся и велел принести доставленные им
подарки и дорогие редкости и дары и поднёс все это царю Захр-шаху, а после того
царь принялся снаряжать свою дочь, оказывая везирю уважение, и собрал на свои
пиры и великих и низких.
И он устраивал торжества два месяца, не упустив ни чего, что
радует сердце и око. И когда все нужное для невесты было полностью готово, царь
приказал выставки шатры.
Их разбили вне города и сложили материи в сундуки и
приготовили румийских невольниц и прислужниц-турчанок, а царь отослал вместе с
невестой ценные сокровища и дорогие камни. И, кроме того, он сделал ей носилки
из червонного золота, вышитые жемчугом и драгоценностями, и назначил для одних
этих носилок двадцать мулов, чтобы их везти. И стали эти носилки подобны
горнице среди горниц, и владелица их была точно гурия из прекрасных гурий, а
купол над ними напоминал светлицу из райских светлиц. И сокровища и богатства
увязали, и они были нагружены на мулов и верблюдов. И царь Захршах проехал с
отъезжающими расстояние в три фарсаха, а потом он простился с везирем и с теми,
кто был с ним, и вернулся в родной город, радостный и спокойный. А везирь
поехал с царской дочерью и непрестанно проезжал остановки и пустыни…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Сто девятая ночь
Когда же настала сто девятая ночь, она сказала: «Дошло до
меня, о счастливый царь, что везирь отправился с дочерью царя и поехал,
непрестанно проезжая остановки и пустыни и ускоряя ход и ночью и днём, пока
между ним и его страною не осталось три дня пути. И тогда он послал человека,
чтобы известить царя Сулейман-шаха о прибытии невесты. И гонец поспешно поехал
и, прибывши к царю, сообщил ему, что невеста прибыла. И царь обрадовался и
наградил посланца и велел войскам выходить в великолепном шествии навстречу
невесте и тем, кто с нею, в знак уважения, и чтобы они были в лучших одеяниях и
развернули бы над головам знамёна.
И войска исполнили его приказание. И глашатай закричал,
чтобы в городе не оставалось ни девушки-затворницы, ни почитаемой госпожи, ни
разбитой старухи, которая бы не вышла встречать невесту. И они все вышли
навстречу ей, и знатные среди них старались ей услужить. Они сговорились
отвести её к ночи в царский дворец, а вельможи царства решили украсить дорогу и
стояли, пока невеста не проследовала мимо, в предшествии евнухов, и невольницы
шли перед нею. И одета она была в платье, которое дал ей отец. Когда она
приблизилась, войска окружили её, справа и слева, и носилки с нею двигались до
тех пор, пока не достигли дворца. И никого не осталось, кто бы не вышел посмотреть
на неё, и начали бить в барабаны, играть копьями и трубить и трубы. И вокруг
веял аромат благовоний, и трепетали знамёна, и кони неслись вперегонку, пока
шествие не прибыло к воротам дворца.
И слуги поднесли носилки к потайной двери, и местность осветилась
блеском царевны, и во все стороны засияли драгоценности, украшавшие её. А когда
подошла ночь, евнухи открыли вход в палатку и встали вокруг входа, а потом
пришла невеста, и она, среди рабынь, была как месяц среди звёзд, или
бесподобная жемчужина между нанизанным жемчугом.
И она вошла внутрь шатра, где ей поставили мраморное ложе,
украшенное жемчугом и драгоценными камнями, и села на это ложе, и тогда вошёл к
ней царь (а Аллах заронил в его сердце любовь к девушке) и уничтожил её
девственность, и прошло тогда его волнение и угнетённость.
И он пробыл подле неё около месяца, и она понесла от него в
первую же ночь, а когда месяц окончился, царь вышел и сел на престол своего
царства и справедливо судил своих подданных, пока не исполнились её месяцы.
А в конце последней ночи девятого месяца, на заре, пришли к
ней потуги, и она села на кресло разрешения. И Аллах облегчил ей роды, и она
родила мальчика, на котором блестели признаки счастья. И когда царь услышал о
сыне, он обрадовался великой радостью и подарил возвестившему об этом большие
деньги и, счастливый, отправился к мальчику и поцеловал его меж глаз, радуясь
его чудной красоте. И на нем оправдались слова поэта:
Крепостям величия послал Аллах в этом
юноше
Льва сурового, и звезду послал
небесам властей.
Его видеть рад и престол царя, и
копья зубец,
И толпа людей, и войска в рядах, и
лань быстрая.
Не сажай его на грудь женщины – ведь
поистине
Он найдёт потом спину лошади более
лёгкою.
Отлучи его от груди её – он найдёт
потом
Кровь врагов своих самым сладостным
из напитков всех.
И затем няньки взяли этого младенца, обрезали ему пуповину,
насурьмили ему глаза и назвали его Тадж-альМулук-Харан[176]. И был он вскормлен сосцом изнеженности и
воспитан в лоне счастья.
И дни беспрестанно бежали, и годы шли, пока не стало ему
семь лет, и тогда царь Сулейман-шах призвал учёных и мудрецов и повелел им
обучать своего сына чистописанию, мудрости и вежеству. И они провели за этим
несколько лет, пока мальчик не научился тому, что было нужно. И когда он узнал
все, что требовал царь, тот взял его от законоведов и учителей и привёл ему
наставника, чтобы тот научил его ездить на коне. И наставник обучал его этому,
пока ему не стало четырнадцать лет. И когда юноша выезжал за каким-нибудь
делом, все, кто его видели, были очарованы…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Сто десятая ночь
Когда же настала сто десятая ночь, она сказала: «Дошло до
меня, о счастливый царь, что Тадж-аль-Мулук-Харан, сын царя Сулейман-шаха, стал
искусен в езде на коне и превзошёл людей своего времени крайней прелестью, и он
был так прекрасен, что когда он выезжал по какому-нибудь делу, все, кто его
видели, очаровывались им. И о нем слагали стихи и благородные люди позорились,
влюбляясь в него, такою он отличался сияющей красотой, и сказал о нем поэт:
Обнялись мы с ним, и упился я его
запахом:
Он – младая ветвь, что напоена ветром
веющим.
Точно пьяный он, что вина не выпил, а
только лишь
От пьянящей влаги слюны его охмелел
он вдруг.
Оказалась прелесть, вся полностью, им
пленённою,
И поэтому все сердца пленил этот
юноша.
Я клянусь Аллахом, забвение не придёт
на ум,
Пока жизни цепь тяготит меня, да и
позже нет.
Если жив я буду-то буду жив, лишь
любя его,
А умру – так смерть от любви
придёт, – как прекрасна смерть!
А когда ему стало восемнадцать лет, зелёный пушок пополз по
родинке на его румяной щеке и украсило её родимое пятно, подобное точке амбры,
и юноша похищал умы и взгляды, как сказал о нем поэт:
Он преемником по красе своей стал
Иосифу
И влюблённых всех устрашает он,
появившиеся.
О, постой со мной и взгляни, –
быть может, увидишь ты
На щеке его халифата знак – знамя
чёрное[177].
Или, как сказал другой:
Не увидят очи прекраснее твои
зрелища,
Среди всех вещей, что увидеть могут
люди,
Чем то пятнышко, ещё юное, на щеке
его
Разрумяненной, ниже глаз его столь
чёрных.
Или, как сказал другой:
Дивлюсь я на роднику – огню она
молится.
Как маг, во щеки не жжёт, в неверье
упорная.
Ещё удивительней посланник в глазах
его,
Что знаменья подтвердит, хоть, право,
волшебник он.
Но вовсе не свежим пухом блещет щека
его,
А жёлчью из лопнувших с тоски по нем
печеней.
Или, как сказал другой:
Я дивлюсь вопросам людей разумных, в
какой земле
Вода жизни пьётся и где течёт поток
её.
Её вижу я: на устах газели
изнеженной,
Чьи так сладки губы и свеж пушок, на
них выросший.
И дивлюся я, если б встретил Муса на
месте том,
Этих струй поток он не вытерпел бы
наверное.
И когда он сделался таким и достиг возраста мужей, его
красота ещё увеличилась. А затем у Тадж-аль-МулукаХарана появились любимцы и
друзья, и всякий, кто стремился к нему приблизиться, надеялся, что юноша станет
султаном после смерти отца, а он будет у него эмиром.
Тадж-аль-Мулук привязался к охоте и ловле и не прекращал её
ни на один час. И его отец Сулейман-шах запрещал ему это, боясь бедствий
пустыни и диких зверей, но юноша не слушался его. И случилось, что он сказал
своим слугам: «Возьмите корму на десять дней», – и они последовали его
приказанию.
|