Увеличить |
Повесть о медном городе
(ночи 566—578)[492]
Дошло до меня также, что был в древние времена и минувшие
века и годы в Дамаске Сирийском царь из халифов, по имени Абд-альМелик ибн
Мервая. И сидел он однажды, и были у него вельможи его царства из числа царей и
султанов, и начали они рассуждать о преданиях прежде бывших народов и вспомнили
рассказы о господине нашем Сулеймане, сыне Дауда (мир над ними обоими) и о том,
какую даровал ему Аллах великую силу и власть над людьми и джиннами и птицами и
зверями и другими тварями, и сказали они: «Мы слышали от тех, кто был прежде
нас, что Аллах (слава ему и величие!) никому не даровал того, что даровал он
господину нашему Сулейману, и что достиг Сулейман того, чего не достиг никто:
он даже заточал джиннов, маридов и шайтанов в кувшины из меди, которые заливал
о к свинцом и припечатывал своей печатью…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Пятьсот шестьдесят седьмая ночь
Когда же настала пятьсот шестьдесят седьмая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что халиф Абд-аль-Мелик ибн Мервая
беседовал со своими помощниками и вельможами своего царства, и вспоминали они
господина нашего Сулеймана и власть, дарованную ему Аллахом, и сказал кто-то,
что он достиг того, чего не достигал до него никто: он даже заточал маридов и
шайтанов в медные кувшины и заливал их свинцом и припечатывал своей печатью.
И рассказывал Талиб ибн Сахль, что некий человек ехал на
корабле вместе с толпой людей, и спустились они в страны Индии и ехали не
переставая, пока не поднялся против них ветер. И направил их этот ветер к одной
земле из земель Аллаха великого, а было это в темноте ночи. И когда заблистал
день, вышли к ним из пещер в этой земле люди чёрного цвета с обнажённым телом,
подобные зверям и не разумевшие речи. И был у них царь их же породы, и никто из
них не знал по-арабски, кроме их царя. И когда увидели они корабль и тех, кто
был на нем, царь вышел к ним в толпе своих приближённых и приветствовал их и
сказал им: «Добро пожаловать!» – и спросил их, какой они веры, и путники
рассказали ему о себе, и царь молвил: «С вами не будет дурного!» А когда они
спросили их об их вере, каждый из них исповедовал одну из религий, которые были
раньше появления ислама и прежде посольства Мухаммеда (да благословит его Аллах
и да приветствует!), и ехавшие на корабле сказали: «Мы не знаем, что ты
говоришь, и не ведаем ничего о пере».
И сказал им тогда царь: «Не проникал к нам никто из сыновей
Адама прежде вас», – и затем он угостил их мясом птиц и животных и рыбой,
а у них не было другой еды, кроме этой. И потом люди, бывшие на корабле, пошли
гулять по этому городу, и увидели они, что один рыбак опустил сеть в море,
чтобы ловить рыбу, и вытянул её, и вдруг в ней оказался кувшин из земли,
залитый свинцом и запечатанный печатью Сулеймана, сына Дауда (мир с ними
обоими!). И рыбак вынул кувшин и разбил его, и стал выходить оттуда синий дым, который
достиг облаков небесных, и послышался ужасающий голос, говоривший: «Прощение,
прощение, о пророк Аллах!» И превратился этот дым в существо ужасного вида и
устрашающего облика, голова которого доходила до вершины горы, а затем оно
скрылось с глаз. Что же касается до ехавших на корабле, то у них едва не
оторвалось сердце, а чернокожие те и не задумались об этом. И вернулся один
человек к царю и спросил его об этом, и молвил царь: «Знай, что это один из
джиннов, которых Сулейман ибн Дауд, когда гневался на них, заточал в такие
кувшины и заливал их свинцом и бросал в море, и когда рыбак закидывает сеть, он
большею частью вытаскивает такие кувшины, и если их разбить, из них выходит
джин. И является ему мысль, что Сулейман жив, и кается он и говорит: „Прощение,
о пророк Аллаха!“
И подивился повелитель правоверных Абд-аль-Мелик ибн Мерван
подобным речам и воскликнул: «Хвала Аллаху! Дарована Сулейману власть великая!»
А был среди тех, кто присутствовал на этом собрании,
ан-Набига аз-Зубьяни[493],
и сказал он: «Правду говорил Талиб в том, что он рассказал, и указывают на это
слова Первого мудреца:
«А вот Сулейман, когда сказал его бог
ему:
«Восстань и халифом будь и правь ты с
усердием!
И тех, кто покорён, ты почти за
покорность их,
А тех, кто отверг тебя, навеки ты
заточи».
И он сажал их в медные кувшины и
бросал в море».
И нашёл повелитель правоверных эти речи прекрасными и
воскликнул: «Клянусь Аллахом, поистине, хочу я увидеть какой-нибудь из этих
кувшинов!» И сказал ему тогда Талиб ибн Сахль: «О повелитель правоверных, ты
можешь это сделать, оставаясь в твоей стране. Пошли к брату твоему
Абд-аль-Азизу ибн Мервану приказ, чтобы он доставил их тебе из страны запада.
Пусть напишет Мусе, чтобы отправился он в страны запада, к той горе, о которой
мы упоминали, и принёс тебе кувшины, которые ты требуешь. Отдалённейший конец
его страны примыкает к этой горе».
И одобрил повелитель правоверных его мнение и сказал: «О
Талиб, ты был прав в том, что говорил, и хочу я, чтобы ты был моим послом к
Мусе ибн Насру с этим делом. Тебе будет белое знамя и какие хочешь богатства и
почёт и прочее, и я тебе преемник для твоей семьи». – «С любовью и
удовольствием, о повелитель правоверных», – ответил Талиб. И халиф молвил:
«Ступай, с благословения Аллаха великого и с помощью его!»
И затем приказал он, чтобы написали письмо его брату
Абд-аль-Азизу, наместнику в Египте, и другое письмо к Мусе, наместнику его в
странах запада, с приказанием, чтобы отправился Муса лично искать Сулеймановы
кувшины и оставил своего сына правителем в стране и чтобы взял он с собой
проводников и расходовал деньги и набрал побольше людей, и пусть не допускает
он в этом промедления и не отговаривается доводами. И халиф запечатал оба
письма и отдал их Талибу ибн Сахлю и велел ему торопиться. И он поставил
знамёна над его головой и дал ему денет и людей, конных и пеших, чтобы были они
ему помощниками в его пути, и приказал назначить на содержание его дома все,
что нужно.
И выступил Талиб, направляясь в Египет…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Пятьсот шестьдесят восьмая ночь
Когда же настала пятьсот шестьдесят восьмая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Халиб ибн Сахль и его товарищи
выступили из Сирии, пересекая страны, и вошли в Египет. И встретил Талиба эмир
Египта и поселил его у себя и оказывал ему величайшее уважение, пока он
пребывал у него, а затем он послал с ним проводника в Верхний Египет, и прибыли
они к эмиру Мусе ибн Насру. И, узнав об Этом, эмир вышел к нему и встретил его
и обрадовался ему, и Талиб подал ему письмо, и Муса взял его и прочёл и понял
его смысл и положил письмо себе на голову и сказал: „Слушаю и повинуюсь
повелителю правоверных“.
И затем мнение их сошлось на том, чтобы призвать вельмож его
царства, и когда они явились, Муса стал их расспрашивать о том, что он увидел в
письме. И вельможи сказали: «О эмир, если ты хочешь, чтобы кто-нибудь провёл
тебя на дорогу к этому месту, то призови шейха Абд-ас-Самада ибн
Абд-аль-Каддуса ас-Самуди; это – человек знающий, и он много путешествовал и
осведомлён о пустынях, степях и морях и их обитателях и диковинах и о землях и
о странах. Призови его к себе, он проведёт тебя к тому, что ты хочешь».
И эмир приказал позвать Абд-ас-Самада, и тот предстал пред
ним, и оказалось, что это – глубокий старец, одряхлевший от смены годов и лет.
И эмир Муса приветствовал его и оказал ему: «О шейх Абд-ас-Самад, владыка наш
повелитель правоверных Абд-аль-Мелик ибн Мервая поюелел нам то-то и то-то, а я
мало осведомлён об этой земле. Мне говорили, что ты знаешь эти страны и дороги.
Есть ли у тебя желание исполнить приказ повелителя
правоверных?» И старец молвил: «Знай, о эмир, что это дорога крутая, далёкая
для отлучки, где мало проторённых путей». И спросил эмир: «Каково туда
расстояние?» – «Расстояние в два года и несколько месяцев туда и столько же
назад, – ответил старец, – и на этой дороге бедствия, ужасы, диковины
и чудеса. А ты – человек, сражающийся с неверными, и страны наши близки от
врага; может быть, христиане выступят в твоё отсутствие, и следует тебе оставить
в царстве кого-нибудь, кто будет им управлять». И Муса ответил: «Хорошо!» И он
оставил своего сына Харуна вместо себя в своём царстве, и привёл к присяге
воинов ему и велел им не прекословить, а, напротив, слушаться сына своего во
всем, что он им прикажет.
И воины выслушали его слова и послушались его, а был его сын
Харун человеком великой ярости, доблестным вождём и неустрашимым храбрецом.
И шейх Абд-ас-Самад объяснил эмиру, что до того места, где
находится то, что нужно повелителю правоверных, четыре месяца пути, и
расположено оно на берегу моря, и там везде есть водопои, которые примыкают
друг к другу, и есть там трава и ручьи. «Аллах облегчит нам это по благости
своей, о наместник повелителя правоверных», – сказал он. И эмир Муса
спросил его: «Известно ли тебе, что кто-нибудь из царей вступил на эту землю
раньше нас?» – «Да, о повелитель правоверных, – отвечал шейх, – эта
земля принадлежала царю Искандарии, Дарану-румийцу».
И затем они отправились, и шли до тех пор, пока не достигли
одного дворца, и шейх оказал: «Пойдём к этому дворцу, в котором назидание для
всех, кто поучается». И эмир Муса подошёл ко дворцу вместе с шейхом
Абд-асСамадом и особо приближёнными своими спутниками, и они достигли ворот
дворца и увидели, что ворота открыты. А у ворот были высокие колонны и ступени,
две из которых были особенно широкие, и были они из разноцветного мрамора,
подобного которому не видано, а потолки и стены были разрисованы золотом,
серебром и драгоценным сплавом. И на воротах была доска, на которой было что-то
написано по-гречески, и шейх Абд-ас-Самад спросил: «Прочитать ли мне это, о
эмир?» – «Подойди и прочитай, да благословит тебя Аллах! Нам досталось добро в
Этом путешествии только по твоей благости!» – ответил эмир Муса. И шейх
прочитал надпись, и вдруг это оказались такие стихи:
«…И люди те – что после деяний их
Оплаканы и власть свою бросили.
А вот дворец – последнюю даст он
весть
О тех царях, что все в земле собраны.
Сгубила их, их разлучив, злая смерть,
Во прахе все погибло, что собрано.
И кажется, что кладь они скинули
Для отдыха, но быстро вновь
двинулись».
И заплакал эмир Муса, так что его покрыло беспамятством, и
воскликнул: «Нет бога, кроме Аллаха, живого, сущего без прекращения!» – а затем
он вошёл во дворец и растерялся, увидя, как он прекрасен и хорошо выстроен. И
он взглянул на бывшие там изображения и картины и вдруг увидел на других дверях
написанные стихи. «Подойди, о шейх, и прочитай их», – сказал эмир Муса, и
шейх подошёл и прочитал, и стихи были такие:
«Как много их обитало под сводам
В былые века и годы, и все ушло!
Взгляни же ты, что с другими содеяли
Превратности, когда беды сразили их.
Делили все, что собрали себе они,
Но, радости все покинув, ушли они.
Как были они одеты и ели как!
А ныне их поедает в могиле червь».
И заплакал эмир Муса горьким плачем, и пожелтел мир перед
глазами его, и он воскликнул: «Поистине, мы созданы ради великого дела!» И они
осмотрели дворец и увидели, что он свободен от обитателей и лишён людей я
жителей, и дворы его были пустынны, и помещения его безлюдны, а посреди него
стояла высокая постройка с куполом, уходящим ввысь, вокруг которой было
четыреста могил. И подошёл эмир Муса к этим могилам и увидел среди них могилу,
построенную из мрамора, на котором были вырезаны такие стихи:
«Как часто я медлил, как часто метался,
Как много я разных людей перевидал!
Как много я съел и как много я выпил,
Как много я слышал певиц в моей
жизни!
Как много запретов, как много
приказов
Я дал, и как много дворцов
неприступных
Подверг я осаде, потом обыскал,
И много певиц я оттуда похитил.
По только, глупец, я предел перешёл,
Пытаясь добиться того, что не вечно.
Сочтись же, о муж, ты с душою своей
Пред тем, как испить тебе гибели
чашу!
Ведь скоро засыплют могильной землёй
Тебя, и навеки лишишься ты жизни».
И заплакал эмир Муса и те, что были с ним, а затем он
подошёл к постройке, и оказалось, что у неё восемь дверей из сандалового дерева
с золотыми гвоздями, и они усыпаны серебряными звёздами и украшены благородными
металлами и разными драгоценными камнями, и на первых дверях написаны такие
стихи:
«Вое то, что оставил я, не щедростью
отдано,
Но рок и судьбы закон людьми
управляет.
Ведь долго я радость знал и долго
блаженствовал,
Храня заповедное, как лев
кровожадный.
Покоя не ведал я и зёрнышка не давал
Из жадности, хоть бы был в огонь я
повергнут,
Пока не сразил меня предопределённый
рок —
Его ниспослал мне бог, творец и
создатель.
И если уж суждена кончина мне скорая,
Не в силах я отразить её изобильем.
Нет пользы от воинов, которых я
набирал,
Ни друг, ни соседи мне тогда не
помогут.
Всю жизнь утомлён я был, путём своим
шествуя,
Под сенью погибели, и в лёгком и в
трудном.
К другому перед зарёй вернётся она
опять,
Носильщик когда придёт к тебе и
могильщик.
В деть смотра увидишь ты Аллаха
наедине,
Под ношей твоих грехов, злодейств и
проступков,
Так пусть не обманет жизнь тебя с её
роскошью —
Смотря, что вершит она с семьёй и
соседом».
И когда услышал эмир Муса эти стихи, он заплакал горьким
плачем, так что его покрыло беспамятством, а очнувшись, он вошёл под купол и
увидел там длинную могилу, ужасающую на вид, а на ней доску из китайского
железа. И шейх Абд-ас-Самад подошёл к этой доске и стал читать, и вдруг видит,
на ней написано: «Во имя Аллаха, вечного, бесконечного, не имеющего конца! Во
имя Аллаха, который не рождает и не рождён, и не равен ему никто! Во имя
Аллаха, обладателя величия и власти!
Во имя живого, который не умирает!..»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Пятьсот шестьдесят девятая ночь
Когда же настала пятьсот шестьдесят девятая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что шейх Абд-ас-Самад прочёл то, о чем мы
упомянули, и увидел, что после этого на доске написано: „А после славословия: о
достигший этих мест, поучайся, видя превратности времени и удары случайностей,
и не дай себя обмануть жизни с её роскошью, ложью, клеветой, обманом и
украшениями; она льстива, коварна, и обманчива, и все, что есть в ней, взято
взаймы. Она отбирает занятое у занимающего, и подобна она пучкам видений
спящего и грёзам грезящего, и точно марево она в равнине, которое сочтёт
жаждущий за воду. Украшает её шайтан для человека до смерти его. Вот каковы
свойства земной жизни; не доверяй же ей и не питай к ней склонности: она
обманывает того, кто на неё опирается и в делах своих на неё полагается. Не
попадайся в силки её и по цепляйся за подол её. Я обладал четырьмя тысячами
рыжих коней и дворцом и женился на тысяче девушек из дочерей царских,
полногрудых дев, подобных луне, и осталась мне тысяча сыновей, подобных хмурым
львам, и прожил я жизни тысячу лет, нежась умом и сердцем, и собрал деньги,
добыть которые бессильны цари земные, и думал я, что счастье продлится без
конца, но не успел я очнуться, как низошла к нам Разлучительница наслаждений и
Разрушительница собраний, опустошающая жилище и разрушающая населённые дома,
уничтожающая больших и малых, детей, сыновей и матерей. И жили мы в этом дворце
спокойно, пока не постиг нас приговор господа миров, господа небес и господа
земель, и поразил нас вопль явной истины, и стало умирать из нас каждый день
двое, пока не погибло нас великое множество. И когда увидел я, что смерть вошла
в дома наши и поселилась у нас и утопила нас в море гибели, я призвал писца и
велел ему написать эти стихи и назидания и увещания и вывел их, с циркулем, на
этих воротах, досках и могилах. А было у меня войско в тысячу тысяч поводьев и
крепких людей с копьями и кольчугами, железными мечами и сильными руками, и
приказал я им надеть ниспадающие кольчуги, и повязать режущие мечи, и
прикрепить ужасающие копья, и сесть на горячих коней, и когда поразил нас
приговор господа миров, господа земель и небес, я сказал им: „О люди, воины и
солдаты, можете ли вы отразить то, что снизошло ко мне от царя покоряющего?“ И
не было у воинов и солдат для этого силы, и сказали они: „Как будем мы
сражаться с тем, кого не заграждает заграждающий, с обладателем ворот, у
которых нет привратника?“ И молвил я: „Принесите мне деньги!“ (а было их тысяча
колодцев, в каждом колодце по тысяче кинтаров червонного золота, и были там
разные жемчуга и драгоценности и столько же белого серебра и сокровищ, собрать
которые бессильны цари земли). И сделали это, и когда деньги принесли ко мне, я
спросил: „Можете ли вы спасти меня всеми этими деньгами и купить мне на них
один день, который я проживу?“ И не могли они этого и подчинились судьбе и
предопределению, и я был терпелив, ради Аллаха, к приговору и испытанию, пока
не взял Аллах моей души и не поселил меня в гробнице. А если ты опросишь о моем
имени, то я – Куш, сын Шеддада, сына Ада-старшего“.
И на этой дороге были написаны ещё такие стихи:
«Коль вспомните меня через много лет
вы,
Превратности когда друг друга сменят,
То я – Шеддада сын, людей владыка,
И всей земли со всякою страною.
Послушны мне врагов отряды мощные,
И Шам, и Миср, вплоть до земли Аднана[494]
Я был велик, царей их унижал я,
И жители земли меня боялись.
Племена я видел и войск отряды в
руках моих,
И страх внушал я городам и людям.
И, садясь верхом, я видеть мог, что
солдат моих
На спинах конских тысяча есть тысяч.
Я владел деньгами, числа которых
счесть нельзя,
Копил я их на случай перемены,
И мне думалось, будто выкуплю всем
богатством я
Мой дух и жизни срок назначу новый.
Все отверг господь, и свою лишь волю
исполнил он,
И теперь один я, лишён друзей и
братьев,
И пришла ко мне смерть разлучница и
снесла меня
Из дома славы в лоно униженья.
Я увидел все, что свершил я раньше, и
вот теперь
Я – залог за это и сам всему
виновник.
Береги себя, когда будешь ты на краю
могил,
Пути превратностей остерегайся».
И заплакал эмир Муса, и его покрыло беспамятством, когда
увидел он, как погибали эти люди. И ходили потом они по дворцу и рассматривали
ею залы и места прогулок, и вдруг увидели они столик на четырех ножках из
мрамора, на котором было написано: «Ели за этим столом тысяча царей одноглазых
и тысяча царей с здоровыми глазами, и все они покинули сей мир и поселились в
могилах и гробницах». И записал эмир Муса все это и вышел, не взяв с собой из
дворца ничего, кроме этого столика.
И воины двинулись, а шейх Абд-ас-Самад шёл впереди их и
указывал ям дорогу, и прошёл весь этот день, и второй, и третий и вдруг
оказались они у высокого холма. И посмотрели они на него и увидели на нем
всадника из меди, и на конце его копья было широкое сверкающее острие, которое
едва не похищало взора, и было на нем написано: «О тот, кто прибыл ко мне, если
ты не знаешь дороги, ведущей к медному городу, потри руку этого всадника: он
повернётся и остановится. В какую сторону он обратится, в ту и иди, и пусть не
будет на тебе страха и стеснения. Эта дорога приведёт тебя к медному городу…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Ночь, дополняющая до пятисот семидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до пятисот семидесяти,
она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда эмир Муса потёр руку
дудника, он повернулся, точно похищающая молния, и обратился не в ту сторону, в
которую они шли. И они повернули в эту сторону и пошли, и оказалось, что там
настоящая дорога. И они пошли по ней и шли весь день и всю ночь, и пришли
далёкие страны. И однажды они шли и вдруг увидели столб из чёрного камня и в
нем существо, которое погрузилось в землю до подмышек, и было у него два
больших крыла и четыре руки два из них – как руки людей, а две – как лапы льва,
с когтями. И на голове у него были волосы, как конский хвост, и было у него два
глаза, подобные углям, и третий глаз, на лбу, как глаз барса, и в даём сверкали
огненные искры, и было это существо чёрное и длинное, и оно кричало: „Слава
господу моему, который судил мае это великое испытание и болезненную пытку до
дня воскресения!“
И когда люди увидали его, их разум улетел, и они оторопели
при виде облика этого существа и повернулись, обратившись в бегство, и тогда
эмир Муса оказал шейху Абд-ас-Самаду: «Что это такое?» – «Я не знаю, что
это», – ответил шейх. И эмир сказал ему: «Подойди к нему ближе и
расследуй, в чем с ним дело. Может быть, он объяснит, что с ним, и, быть может,
ты узнаешь, какова его повесть». – «Да направит Аллах эмира! Мы боимся
его», – отвечал шейх. И эмир сказал: «Не бойтесь его; то, что с ним
случилось, удерживает его от вас и от других».
И шейх Абд-ас-Самад подошёл к существу и сказал ему: «О
человек, как твоё имя, в чем с тобой дело и кто положил тебя в это место в
таком виде?» – «Что до меня, – отвечало существо, – то я – ифрит из
джиннов, и имя моё – Дахиш сын аль-Амаша. Меня удерживает здесь господнее
величие; и я заточён всемогуществом и буду подвергнут пытке до тех пор, пока
хочет этого Аллах, великий и славный!» – «О шейх Абд-ас-Самад, спроси его, по
какой причине он заточён в этом столбе», – сказал эмир Муса. И шейх
спросил ифрита об этом.
И тот оказал: «Моя повесть удивительна. У одного из детей
Иблиса был идол из красного сердолика, и я был поставлен сторожить его. А ему
поклонялся царь из царей моря, высокий саном и великий значением, который вёл
за собой солдат из джиннов тысячу тысяч, и они бились перед ним мечами и
отвечали на его зов при бедствиях. А джинны, которые повиновались ему, были под
моей властью и подчинялись мне, следуя моему слову, когда я им приказывал, и
все они не были послушны Сулейману, сыну Дауда (мир с ними обоими!). А я входил
внутрь идола и приказывал и запрещал им. А дочь того царя любила этого идола,
часто падала перед ним ниц и предавалась поклонению ему, и была она
прекраснейшей из людей своего времени, обладательницей красоты, прелести,
блеска и совершенства. И я описал её Сулейману (мир с ним!), и он послал к её
отцу, говоря ему: „Выдай за меня твою дочь, сломай твоего идола из сердолика и
засвидетельствуй, что нет бога, кроме Аллаха, и Сулейман – пророк Аллаха. Если
ты это сделаешь, тебе будет то, что будет нам, и против тебя будет то, что
против нас, а если ты откажешься, я приду к тебе с войсками, против которых у
тебя не будет силы. Готовь же на вопрос ответ и надень облачение для смерти. Я
пряду к тебе с войсками, которые наполнят пустыню и сделают тебя подобным
вчерашнему дню, который миновал“.
И когда пришёл к царю посланец Сулеймана (мир с ним!), царь
стал нагл и высокомерен и превознесся в душе своей и возгордился и спросил
своих везирей: «Что скажете вы о деле Сулеймана, сына Дауда? Он прислал ко мне,
требуя мою дочь, и хочет, чтобы я сломал моего сердоликового идола и принял бы
его веру». – «О великий царь, – отвечали везири, – может ли
Сулейман сделать с тобой это, когда ты посреди этого великого моря? Если он
придёт к тебе, он не сможет тебя одолеть: отряды из джиннов будут за тебя
сражаться, и ты призовёшь на помощь твоего идола, которому ты поклоняешься; он
поможет тебе против Сулеймана и окажет тебе поддержку, и правильно будет, если
ты посоветуешься об этом с твоим господом (а они подразумевали идола из
красного сердолика) и выслушаешь, каков будет его ответ. Если он посоветует
тебе сражаться с Сулейманом, сражайся с ним, а если нет, так нет».
И тогда царь пошёл в тот же час и минуту и вошёл к своему
идолу, принеся сначала жертву и зарезав животных, и пал перед идолом ниц и стал
плакать, говоря:
«О господи, я силу твою знаю,
А Сулейман разбить тебя желает,
О господи, ищу твоей поддержки!
Приказывай – приказу я послушен!»
И говорил ифрит, половина которого была в столбе, шейху
Абд-ас-Самаду, а окружавшие его слушали: «И я вошёл во внутренность идола, по
своей глупости и малому разуму, не задумываясь о деле Сулеймана, и стал
говорить такие стихи:
«Что до меня, мне Сулейман не
страшен,
Ведь обо всех делах осведомлён я.
Коль хочет он войны, то выхожу я,
И дух его намерен я похитить».
И когда услышал царь мой ответ, его сердце ободрилось, и он
решил воевать с Сулейманом, пророком Аллаха (мир ему!), и с ним сражаться, и
когда пришёл посланец Сулеймана, царь побил его болезненным боем и отвечал ему
отвратительным ответом и послал Сулейману угрозы, говоря ему через посланца:
«Твоя душа внушила тебе мечтания! Станешь ли ты угрожать мне ложными словами?
Или ты придёшь ко мне, или я приду к тебе». И посланец вернулся к Сулейману и
осведомил его обо всем, что с ним было и досталось ему.
И когда услышал это пророк Аллаха Сулейман, его охватил
сильный гнев, и поднялась в нем решимость, и собрал он свои войска из джиннов,
людей, зверей, птиц и пресмыкающихся и велел везирю своему ад-Димиринту, ларю
джиннов, собрать джиннов-маридов из всех мест, и тот собрал ему шестьсот тысяч
шайтанов. И велел Сулейман Асафу, сыну Барахии, собрать свои войска из людей, и
было количество их тысяча или больше. И приготовил он доспехи и оружие и сел во
главе своих войск из джиннов и людей на ковёр, и птицы летели над его головой,
и звери бежали под ковром, пока не спустился он во владениях царя и не окружил
его острова, наполнив землю войсками…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Пятьсот семьдесят первая ночь
Когда же настала пятьсот семьдесят первая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что ифрит говорил: «Когда расположился
пророк Аллаха Сулейман (мир с ним!) со своими войсками вокруг острова, он
послал к нашему царю, говоря ему:
«Вот я пришёл, отрази же от себя то, что тебя постигло, или
войди ко мне в подчинение, признай, что я – божий посланник, разбей своего
идола, молись единому, которому поклоняются, выдай за меня твою дочь законным
образом и скажи ты сам и те, кто с тобою: „Свидетельствую, что нет бога, кроме
Аллаха, и свидетельствую, что Сулейман – пророк Аллаха“. Если ты это окажешь,
будет тебе пощада и благополучие, а если откажешься, не защитит тебя от меня
то, что ты укрепился на этом острове, ибо Аллах (да будет он благословен и
возвеличен!) повелел ветру повиноваться мне и приказал ему принести меня к тебе
на ковре, и сделаю я тебя назиданием и примером для других».
И пришёл к нашему царю посланец и сообщил ему слова пророка
Аллаха Сулеймана (мир с ним!), и ответил ему царь: «Нет пути к тому, что он от
меня требует! Уведоми его, что я выхожу к нему». И вернулся посланец к
Сулейману и передал ему такой ответ. А потом царь послал к жителям своей земли
и собрал из джиннов, бывших под его властью, тысячу тысяч и присоединил к ним
других – маридов и шайтанов, которые на морских островах и на вершинах гор; и
снарядил свои войска и открыл хранилища оружия и роздал его им. Что же касается
пророка Аллаха Сулеймана (мир с ним!), то он расставил свои войска и приказал
зверям разделиться на две части и стать справа от людей и слева от них и велел
птицам быть на островах, приказав им при нападении выкалывать глаза людей
клювами и бить их по лицам крыльями, а зверям он велел рвать коней, и все ему
отвечали: «Внимание и повиновение Аллаху и тебе, о пророк Аллаха!»
И потом Сулейман, пророк Аллаха, поставил для себя ложе из
мрамора, украшенное драгоценными камнями и выложенное полосками из червонного
золота, и поставил своего везиря Асафа, сына Барахии, на правой стороне, а
везиря своего ад-Димврията – на левой стороне и царей людей – от себя оправа, а
царей джиннов – от себя слева, а зверей, ехидн и змей – впереди себя, и они
напали на нас единым нападением, и мы бились с Сулейманом на широком поле в
течение двух дней, и пала на нас беда в день третий, и исполнился над нами
приговор Аллаха великого.
А первый, кто напал на Сулеймана, был я, во главе моих
войск. И я оказал моим соратникам: «Стойте на своих местах, а я выйду к ним и
потребую боя с ад-Димириятом». И вдруг он выступил ко мне, подобный большой
горе, и огни его полыхали, и дым его поднимался вверх. И он подошёл и бросил в
меня огненную стрелу, и стрела его одолела мой огонь, и закричал он на меня
великим кратком, и представилось мне, что небо на меня упало, и задрожали от
его голоса горы. А затем он приказал своим людям, и те бросились на нас, как
один человек, и мы бросились на них, и стали мы кричать друг на друга, и
поднялись огни, и взвился вверх дым, и сердца едва не разрывались, и стала
битва на ноги, и птицы начали сражаться в воздухе, и звери сражались на земле,
а я бился с ад-Димяриятом, пока он не обессилил меня и я не обессилил его.
А после этого я ослаб, и мои люди и воины оставили меня, и
побежали мои дружины, и закричал пророк Аллаха Сулейман: «Возьмите этого
великого притеснителя, злосчастного и гнусного!» – и понеслись люди на людей, и
джинны на джиннов, и пало на нашего царя поражение, и стали мы добычей для
Сулеймана. И войска его напали на наших воинов, окружённые зверями справа и
слева, и птицы летали над нашими головами, вырывая людям глаза то когтями, то
клювами, или ударяли их по лицу крыльями, а зверя рвали коней и терзали людей,
пока большинство из них не оказалось на земле, и были они подобны стволам
пальм. А что до меня, то я полетел перед ад-Димириятом, и он преследовал меня
на расстоянии трех месяцев пути, пока не догнал, и я пал, как вы видите…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Пятьсот семьдесят вторая ночь
Когда же настала пятьсот семьдесят вторая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что джинн, который был в колбе, рассказывал
свою историю с начала и до тех пор, пока его не заточили в столбе. И его
спросили: „Где дорога, ведущая в медный город?“ И он показал дорогу в город, и
оказалось, что между ними и городом двадцать пять ворот, но ни одни из них не
видны, и от них нельзя найти следа, и по виду они подобны куску горы или
железа, вылитого в форму. И люди спешились, и сошли с коня эмир Муса и шейх
Абд-Самад, и стали они стараться найти в городе ворота или обнаружить туда
путь, но не достигли этого.
И тогда эмир Муса сказал: «О Талиб, какова хитрость, чтобы
войти в этот город? Мы непременно должны узнать, где ворота, чтобы войти в
них».
«Да направит Аллах эмира! – воскликнул Талиб. –
Пусть эмир отдохнёт дня два или три, и если захочет Аллах великий, мы придумаем
хитрость, чтобы проникнуть в этот город и войти туда». И тогда эмир Муса велел
кому-то из своих слуг сесть на верблюдов и объехать вокруг города: может быть,
он найдёт след ворот или местоположение дворца в том месте, где они
остановились, и один из слуг эмира сел и ехал вокруг города два дня с ночами,
ускоряя ход и не отдыхая, а когда наступил третий день, он приблизился к своим
товарищам, оторопев от того, что увидел, какие стены длинные и высокие, и
сказал: «О эмир, самое лёгкое место – то место, в котором вы находитесь».
И эмир Муса взял с собой Талиба ибн Сахля шейха
Абд-ас-Самада, и они поднялись на гору напротив города, которая возвышалась над
ним, и, поднявшись на эту гору, они увидели город, больше которого не видали
глаза.
Дворцы его были высоки, и купола в нем уносились ввысь, и
дома были хорошо построены, и реки текли, и деревья были плодоносны, и сады
расцвели, и был это город с крепкими воротами, пустой, потухший, где не было ни
шума, ни человека. Повсюду в нем свистели совы, и птицы царили над дворами его,
и вороны каркали на улицах города и площадях, плача о тех, кто был там.
И эмир Муса остановился, скорбя о том, что город лишён
жителей и не имеет обитателей и населения, и воскликнул: «Слава тому, кому не
изменяет судьба и время, творящему тварей по своему могуществу!»
И когда он восхвалял Аллаха (велик он и славен!), вдруг
бросил он взор в какую-то сторону и увидел семь досок из белого мрамора,
которые блестели издали. И он подошёл к ним, и оказалось, что они нарезаны и
покрыты надписями. И тогда эмир велел прочитать то, что было на них написано, и
шейх Абд-ас-Самад подошёл и вгляделся в надписи и прочитал их, и оказалось, что
это увещания и назидания и предостережения для тех, кто обладает
проницательностью. И на первой доске было написано греческим почерком: «О сын
Адама, как небрежен ты к тому, что перед тобою! Тебя отвлекли от этого лета и
годы, но разве не знаешь ты, что чаша гибели для тебя наполнена и вскоре ты её проглотишь?
Посмотри же за собой, прежде чем войти в могилу. Где те, что царили над землями
и унижали рабов и вели войска? Поразила их, клянусь Аллахом, Разрушительница
наслаждений и Разлучительница собраний, Опустошительница населённых жилищ, и
перенесла их из простора дворцов в теснины могил».
А внизу доски было написано:
«Где ныне цари и то, что в мире
построили, —
Покинули то они, что строили на
земле.
В могиле они лежат залогом за дело
их,
И тлеют они в земле, бесславно
погибшие.
Где войско, что защитить не может,
бессильное?
Где то, что накоплено и собрало на
земле?
Пришло к ним веление их господа
быстрое —
Богатство их не спасёт, поддержки ни
в чем им нет».
И эмир Муса обеспамятел, и слезы потекли по его щекам, и он
воскликнул: «Клянусь Аллахом, поистине, в отказе от благ мира – крайняя степень
божьей поддержат и предел правоты!» И он велел принести чернильницу и бумагу и
списал то, что было на первой доске, а затем он подошёл ко второй доске, и
вдруг оказалось, что на ней написано: «О сын Адама, да не соблазнит тебя
извечная безначальность и да не заставит тебя забыть о наступлении срока! Не
знаешь ты разве, что сей мир-обитель гибели и ни для кого нет в нем вечного
пребывания, а ты взираешь на него и предаёшься его утехам. Где цари, которые
населили Ирак и царили над горизонтами, где те, что населили Исфахан и земли
хорасанские? Позвал их вестник гибели и ответили они ему, и воззвал к ним
вестник уничтожения, и воскликнули они: „Мы здесь!“ Не помогло им то, что они
построили и воздвигли, и не защитило их то, что они собрали и приготовили».
А внизу доски были написаны такие стихи:
«Где ныне те, что построили и
воздвигли
Эти горницы, которым нет подобных?
Они воинов и солдат собрали, страшась
вкусить
Унижение от их господа, и унизились.
Где теперь Хосрои, чьи крепости
неприступны так?
Мир оставили, как будто их и не
было».
И заплакал эмир Муса и воскликнул: «Клянусь Аллахом, мы
сотворены для великого дела!» – а затем он записал то, что было на доске, и
приблизился к третьей доске…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Пятьсот семьдесят третья ночь
Когда же настала пятьсот семьдесят третья ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что эмир Муса приблизился к третьей доске и
увидел, что там написано: „О сын Адама, ты предаёшься любви к здешнему миру и
пренебрегаешь велением твоего господа! Каждый день жизни твоей проходит, и
удовлетворён ты этим и доволен. Приготовь же запас для дня возвращения и
готовься дать ответ меж рук господа рабов!“
А внизу доски были написаны такие стихи:
«Где ныне тот, что застроил земли
когда-то все,
И Синд[495] и Хинд, и был врагом-притеснителем?
Абиссинцы, зииджи[496] послушны были словам его,
И нубийцы также, и гордым был и
кичливым он.
Не жди же ты вестей о том, что в
могиле с ним:
Не бывать тому, чтобы нашёл об этом
ты вестника!
Поражён он был смерти гибельной
превратностью,
Не спас его дворец, ему построенный».
И эмир Муса заплакал сильным плачем, а затем он приблизился
к четвёртой доске и увидел, что на ней написано: «О сын Адама, на сколько даст
тебе отсрочку твой владыка, когда ты погружён в море развлечений? Благо всякого
дня принадлежит тебе, пока не помрёшь ты. О сын Адама, пусть не обманывают тебя
дни и ночи и часы развлечений с их беспечностью! Знай, что смерть тебя
подстерегает и на плечи к тебе залезает; не проходит дня, чтобы не
приветствовала она тебя утром и не желала тебе доброго вечера; остерегайся же
её нападения и готовься к ней. Я как будто вижу тебя, когда погубил ты свою
жизнь и извёл наслаждения бытия; послушай же моих слов и положись на владыку
владык! Нет у земной жизни устойчивости, и подобна она жилищу паука».
А внизу доски он увидел такие стихи:
«Где строитель высот земных, что
воздвиг их,
И построил ряд крепких стен и
возвысил?
Где те люди, что в крепости прежде
жили?
Удалились, как путники, что
расстались.
И залогом лежат в земле до минуты,
Когда будут испытаны тайны сердца.
Будет вечен один господь наш (велик
он!),
И присущи все милости ему вечно».
И заплакал эмир Муса и записал все это и сошёл с горы, и
предстала земная жизнь пред его глазами.
И когда пришёл он к своим воинам, они провели этот день,
придумывая хитрость, чтобы войти в город, и сказал эмир Муса своему везирю
Талибу ибн Сахлю и приближённым, окружавшим его: «Какова будет хитрость, чтобы
нам войти в этот город и посмотреть на его диковинки? Может быть, мы найдём в
нем что-нибудь, что приблизит нас к желанию повелителя правоверных?» И сказал
Талиб ибн Сахль: «Да сделает Аллах вечным благодействие эмира! Мы устроим
лестницу и взберёмся на неё; может быть, мы достигнем ворот изнутри». –
«Это приходило мне на мысль, и прекрасно такое мнение!» – отвечал эмир Муса.
И затем он позвал плотников и кузнецов и велел им выровнять
бревна и сделать лестницу, покрытую железными пластинками. И они сделали её, и
изготовили как следует, и просидели за работой целый месяц, и люди собрались
вокруг лестницы и поставили её и придвинули к стене вплотную, и она пришлась
как раз вровень с нею, как будто была сделана для этого раньше. И эмир Муса
удивился и воскликнул: «Да благословит вас Аллах! Вы как будто примеряли её к
стене, так хорошо вы её сработали!» А потом эмир Муса сказал своим людям: «Кто
из вас поднимется по этой лестнице, взберётся по ней на стену и пройдёт и
ухитрится опуститься вниз в город, чтобы посмотреть, как обстоит дело, а затем
расскажет нам, как открыть ворота?» И кто-то сказал: «Я влезу, о эмир, и
опущусь и открою ворота». И эмир Муса воскликнул: «Полезай, да благословит тебя
Аллах!»
И этот человек полез на лестницу и добрался до самого верха,
а затем он встал на ноги и, устремив глаза в город, захлопал в ладоши и
вскрикнул во весь голос: «Ты прекрасен!» – и бросился внутрь города, и мясо его
смешалось с костями. И эмир Муса воскликнул: «Вот поступок разумного, каков же
будет поступок безумного? Если мы сделаем то же со всеми нашими товарищами, не
останется из них никого, и мы не будем в силах исполнить то, что нам нужно и
нужно повелителю правоверных. Отъезжайте, нет нам нужды до этого города!» И
кто-то сказал тогда: «Может быть, другой будет устойчивее?» И поднялся второй
человек, и третий, и четвёртый, и пятый, и они влезали по этой лестнице на
стену один за другим, пока не пропало из них двенадцать человек, и все делали
то же, что первый.
И сказал тогда шейх Абд-ас-Самад: «Нет для этого дела
дикого, кроме меня, и опытный не таков, как неопытный!» Но эмир Муса
воскликнул: «Не делай этого! Я не дам тебе влезть на эту стену, так как, если
ты умрёшь, ты будешь причиной смерти всех нас, и не уцелеет из вас никто; ты
ведь – наш проводник». – «Может быть, то, что нам нужно, произойдёт
благодаря мне, по воле великого Аллаха», – сказал шейх Абд-ас-Самад. И все
люди сошлись на том, что он должен лезть, и шейх Абд-ас-Самад встал и подбодрил
себя и со словами: «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного» – стал подниматься
по лестнице, поминая великого Аллаха и читая стихи спасения. И он достиг
верхушки стены и захлопал в ладоши и устремил глаза в город, и люди все вместе
закричали ему: «О шейх Абд-ас-Самад, не делай, не бросайся вниз! – и
восклицали: – Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! Если шейх
Абд-ас-Самад упадёт, мы все погибли!» А шейх Абд-ас-Самад засмеялся громким
смехом и просидел долгое время, поминая великого Аллаха и читая стихи спасения,
а потом он встал на ноги и закричал во весь голос: «О эмир, с вами не будет
беды! Аллах (велик он и славен!) отвратил от меня козни шайтана и ухищрения
его, по благословению слов: „Во имя Аллаха милостивого, милосердного!“ И эмир
спросил его:
«Что ты видел, о шейх?» И шейх ответил: «Когда я оказался на
верхушке стены, я увидел десять девушек, подобных лунам, которые…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Пятьсот семьдесят четвёртая ночь
Когда же настала пятьсот семьдесят четвёртая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что шейх Абд-ас-Самад говорил:
„Когда я оказался на верхушке стены, я увидел десять девушек, подобных лунам,
которые делали мне руками знаки: „Подойди к нам!“ – и мне представилось, что
подо мною море воды. И я хотел броситься вниз, как сделали наши товарищи, но
увидел, что они мертвы, и удержался от этого и стал читать кое-что из книги
Аллаха великого, и отвратил Аллах от меня козий этих девушек, и они ушли, и я
не бросился вниз, и Аллах защитил меня от их козней и чар. Нет сомнения, что
это – колдовство и ловушка, которую устроили жители этого города, чтобы
защитить его от тех, кто захочет к нему приблизиться и пожелает в него
проникнуть. А вон напои товарищи лежат мёртвые“.
И затем он дошёл по стене до медных башен и увидел перед
ними двое золотых ворот, на которых не было замков, и ничто не указывало, как
их открыть, и шейх постоял, сколько хотел Аллах, и, всмотревшись, увидел
посреди ворот изображение медного всадника с протянутой рукой, которой он как
будто на что-то указывал, к на руке была какая-то надпись, и шейх Абд-ас-Самад
прочитал её и увидел, что она гласит: «Потри гвоздь в лупке этого всадника
двенадцать раз – ворота откроются».
И тогда он осмотрел всадника и увидел у него в пупке гвоздь,
хорошо сделанный, основательный и крепкий, и потёр его двенадцать раз, и ворота
тотчас же распахнулись с шумом, подобным грому.
И шейх Абд-ас-Самад вошёл в ворота (а это был человек
достойный, знавший все языки и почерка) и шёл до тех пор, пока не вошёл в
длинный проход. Он спустился из него по ступенькам и увидел помещение с
красивыми скамьями, на которых лежали мёртвые люди, и в головах у них были
роскошные щиты, отточенные мечи, натянутые луки и стрелы, наложенные на тетивы,
а за воротами находились железные дубины и деревянные засовы и тонко сделанные
замки и разные крепкие орудия.
И шейх Абд-ас-Самад сказал про себя: «Может быть, ключи у
этих людей», – а затем он осмотрелся и вдруг заметил старца, по виду
старейшего из них годами, который лежал на высокой скамье среди мертвецов.
«Почём знать, не находятся ли ключи от города у этого старца?
Может быть, он – привратник города, а эти люди ему
подвластны», – сказал шейх Абд-ас-Самад, и, приблизившись к старцу, он
приподнял его одежду и увядал, что ключи висят у него на поясе. И, увидев
ключи, Абд-асСамад обрадовался великой радостью, и его ум от такой радости едва
не улетел. А потом шейх Абд-ас-Самад взял ключи и, подойдя к воротам, отпер
замки и потянул ворота, засовы и другие орудия и замки открылись, и ворота
распахнулись с громовым шумом, так как они были велики и ужасны я снабжены
огромными запорами. И тут шейх Абд-ас-Самад воскликнул: «Аллах велик!» – и
все повторили за ним этот возглас и обрадовались и возвеселились.
И эмир Муса обрадовался, что шейх Абд-ас-Самад опасен и
ворота города открылись, и все начали благодарить шейха за то, что он сделал. И
воины поспешили войти в ворота, и эмир Муса крикнул на них и сказал: «О люди,
если мы войдём все, то не будем в безопасности от какого-нибудь случая! Пусть
входит половина и остаётся сзади половина!» И эмир Муса вошёл в ворота, и с ним
половина его людей, которые несли военные доспехи, и воины увидели своих
товарищей мёртвыми и похоронили их, и увидали привратников, слуг, царедворцев и
наместников, лежавших на шёлковых коврах, и все они были мёртвые. И они вошли
на главный городской рынок и увидели рывок огромный, с высокими постройками, ни
одна из которых не возвышалась над другими, и лавки были открыты, и весы
повешены, и медь стояла рядами, и ханы были полны всяких товаров, и увидели
воины, что купцы лежат подле лавок мёртвые, и у них высохла кожа, и сгнили
кости, и стали они назиданием для всех, кто поучается.
И ещё увидели воины четыре особых рынка, где лавки были
полны богатств. И сначала они пошли на шёлковый рынок и увидели там
разноцветные шелка и парчу, затканную червонным зелотом и белым серебром, но
владельцы её были мертвы и лежали на кожаных коврах и только что не говорили. И
воины оставили их и ушли на рынок драгоценных камней, жемчуга и яхонтов и,
покинув его, пошли на рынок менял и увидели, что они мертвы и под ними
всевозможные шелка и парча и лавки их полны золота и серебра. И они оставили их
и пошли на рынок москательщиков и увидели, что лавки их полны всевозможных
благовоний и мешочков мускуса, и амбры, и алоэ, и недда, и камфары, и прочего,
но все люди там мёртвые, и у них нет ничего съестного.
И потом воины ушли с рынка москательщиков и увидели возле
него разукрашенный и крепко построенный дворец и, войдя туда, увидали там
развёрнутые знамёна и обнажённые мечи и натянутые луки я щиты, подвешенные на серебряных
и золотых цепях, и шлемы, покрытые червонным золотом, а в проходах дворца
стояли скамейки из слоновой кости, украшенные пластинками из яркого золота и
покрытые парчой, а на них лежали люди, у которых кожа высохла на костях, и
невнимательный счёл бы их спящими, но они умерли от отсутствия пищи и вкусили
гибель.
И эмир Муса остановился, прославляя Аллаха великого и святя
его имя, и смотрел, как красив этот дворец, как крепки его постройки и как
диковинно он сделан, прекрасен обликом и умело выстроен. Он был обильно
разрисован зеленой лазурью, и по стенам его были написаны такие стихи:
«Ты оком взгляни на то, что видишь, о
сильный муж.
И будь осторожен ты, пока не пустился
в путь.
Запасы ты приготовь благие, чтобы
спастись;
Ведь все, кто в домах живёт,
когда-нибудь тронутся.
Взгляни ты на тех людей, что дом свой
украсили,
И вот за дела свои залогом в земле
лежат.
Нет пользы от зданий им, которые
строили,
И деяния их не спасли, как кончился
жизни срок.
Надеялись все на то, что не было
суждено,
Но в землю они ушли, и нет от надежд
добра,
С высот их величия и сана сошли они
К позору теснин могильных – дурно
жилище их!
И слышали они крик, когда схоронили
их
«Где царственный ваш престол, венцы и
одежды где?
Где лики тех девушек, что были
сокрытыми
За плотной завесою, о ком поговорки
шли».
Ответил на это прах могил вопрошающим
—
«С ланит их ушли давно все розы
прекрасные.
Не мало они в дни они съели и выпили,
Но после прекрасных яств их; может в
могиле червь».
И эмир Муса так заплакал, что лишился сознания, а потом он
приказал записать это стихотворение. И он во шёл во дворец…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Пятьсот семьдесят пятая ночь
Когда же настала пятьсот семьдесят пятая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что эмир Муса вошёл во дворец и увидел
большую залу и четыре просторные высокие комнаты, одну напротив другой,
поместительные и расписанные золотом и серебром разного цвета, и посреди залы
был большой мраморный бассейн, и над ним возвышался парчовый шатёр, и в
комнатах были уголки, в которых находились богато украшенные бассейны и
выложенные мрамором водоёмы, а под полом комнат текли потоки, и эта четыре
потока бежали и сливались в большом бассейне, выложенном разноцветным мрамором.
И эмир Муса сказал шейху Абд-ас-Самаду: «Войдём в эти
комнаты!» И они вошли в первую комнату и нашли, что она полна золота, белого
серебра, жемчуга, драгоценных камней, яхонтов и дорогах металлов, и увидели там
сундуки, наполненные красной, жёлтой и белой парчой. И затем они перешли во
вторую комнату и открыли там кладовую, и оказалось, что она полна оружия и
военных доспехов: раззолоченных шлемов, Давидовых кольчуг, индийских мечей,
хеттских копий и хорезмских палиц и всевозможных других доспехов для боя и
сечи.
А потом они перешли в третью комнату и нашли там много
кладовых, на которых висели замки, скрытые за занавесками, расписаннымн
всевозможными вышивками, и, открыв одну кладовую, они увидели, что она полна
оружия, разукрашенного золотом и серебром и всякими драгоценными камнями. А
оттуда они перешли в четвёртую комнату и увидели там много кладовых и, открыв
одну из них, обнаружили, что она полна сосудов для еды и питья из всевозможного
золота и серебра, и там находятся хрустальные миски и бокалы, украшенные свежим
жемчугом, и сердоликовые чаши и прочее.
И они стали брать из этого то, что им годилось, и всякий
воин унёс сколько мог. А когда они решили уходить из этих комнат, они увидели
дверь из тека, в которой была вделана слоновая кость и чёрное дерево, и эта
дверь, выложенная полосками из яркого золота, находилась посреди дворца, и
перед ней была опущена шёлковая занавеска, украшенная всякими вышивками, и были
на ней замки из белого серебра, которые открывались хитростью, без ключа. И
шейх Абд-ас-Самад подошёл к замкам и отпер их своим уменьем и смелостью и
превосходством, и люди прошли выложенный мрамором проход, по сторонам которого
были повешены занавески с изображением разных зверей и птиц, и все они были
сделаны из червонного золота и серебра, а глаза у них были из жемчуга и яхонта,
и всякий, кто их видел, впадал в недоумение. И воины прошли в роскошно
отделанную залу, и, увидав её, эмир Муса и шейх Абд-ас-Самад были поражены её
отделкой. И они прошли через неё и увидели комнату, отделанную полированным
мрамором и украшенную драгоценными камнями, так что смотрящий мог вообразить,
что по мрамору течёт вода, и если бы кто-нибудь пошёл по нему, он непременно бы
поскользнулся.
И эмир Муса приказал шейху Абд-ас-Самаду накинуть что-нибудь
на этот мрамор, чтобы по нему можно было ходить, и шейх сделал это и так
ухитрился, что люди прошли. И они увидели в этой зале большой купол,
выстроенный из камней, покрытых червонным золотом, прекратив с которого люди не
видали среди того, что видели. А под этим куполом был большой великолепный свод
из мрамора, вокруг которого были окна, разрисованные и украшенные, с решёткой
из изумрудных прутьев, какой не мог иметь никто из царей. И под куполом стоял
парчовый шатёр, поставленный на подпорках из червонного золота, а в шатре были
птицы, с ногами из зеленого изумруда и под каждой птицей находилась сетка из
свежего жемчуга, протянутая над бассейном. А у бассейна стояло ложе, украшенное
жемчугом, драгоценными камнями и яхонтом, и на ложе покоилась девушка, подобная
незакрытому солнцу, прекрасней которой не видели видящие. Она была в одеждах из
свежего жемчуга, на голове у неё был венец из червонного золота и повязка из
драгоценных камней, а на шее – драгоценное ожерелье, посреди которого сверкали
яркие камни, и на лбу у неё были два камешка, издававшие свет, подобный свету
солнца. И казалось, что эта девушка смотрит на людей и оглядывает их справа и
слева…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Пятьсот семьдесят шестая ночь
Когда же настала пятьсот семьдесят шестая ночь, она сказала:
«Дошло меня, о счастливый царь, что когда эмир Муса увидал эту девушку, он до
крайности удивился её красоте и смутился, видя её прелесть и румянец её щёк и
черноту волос, и смотрящему, думалось, что она в живых, а не мёртвая. И он
сказал ей: „Мир с тобою, о девушка!“ И Талиб ибн Сахль воскликнул: „Да исправит
Аллах твоё дело! Знай, что эта девушка мёртвая, и нет в ней духа; как же она
ответит на приветствие?“ И потом Талиб ибн Сахль оказал: „О эмир, это –
изображение, мудро придуманное; ей вынули глаза, когда она умерла, и положили
под них ртуть, а потом глаза вставили на место, и они блестят и как будто
движутся под ресницами, и кажется смотрящему, что девушка мигает глазами, а она
мёртвая“. – „Хвала Аллаху, который покарал рабов смертью!“ – воскликнул
эмир Муса.
А у ложа, на котором лежала девушка, были ступеньки, и на
ступеньках стояли два раба: один – белый, а другой – чёрный, и у одного в руке
было оружие из стали, а в руке другого был меч, украшенный драгоценными
камнями, который похищал взоры. И была перед рабами золотая доска с надписью,
которую можно было прочесть, и она гласила: «Во имя Аллаха, милостивого,
милосердного! Слава Аллаху, творцу человека, господину господ, первопричине
всех причин! Во имя Аллаха, вечного, бесконечного, во имя Аллаха, определяющего
судьбу и приговор! О сын Адама, как неразумен ты, долго питая надежду, и как
забываешь ты о наступлении срока! Не знаешь ты разве, что смерть тебя уже
позвала и спешит, чтобы схватить твой дух? Будь же готов к отбытию и запасись
благами мира: через малое время ты его покинешь. Где Адам, отец людей, где Нух
и его потомство, где цари Хосрои и Кесари, где цари Хинда и Ирака, где цари
стран земных, где амалекиты, где великаны? Свободны стали от них земли, и
покинули они семью и родных. Где цари арабов и неарабов? Все они умерли и
превратились в тлен. Где господа, обладатели сана? Все они умерли. Где Карун и
Хаман, где Шеддад, сын Ада, где Канааи и Обладатель кольев? Срезал их, клянусь
Аллахом, срезающий жизнь и освободил от них землю. Приготовили ли они запас для
дня возвращения и готовы ли ответить господу рабов? О ты, ест ты меня не
знаешь, то я осведомлю тебя о моем имени и происхождении. Я – Тирмиз, сын
дочери царей амалекитов, тех, что были справедливы на земле, и владел я тем,
чем не владел никто из владык, и был справедлив при приговоре и творил суд
правый среди людей и давал и одарял. Я прожил долгое время радостной и приятной
жизнью и отпускал невольниц и рабов, пока не поразил меня удар гибели и де
опустилась предо мною беда. Сменились над нами семь лёг, в которых не сошло на
нас воды с неба и не росла для нас трава на лице земли, я съели мы бывшую у нас
пищу, а затем принялись за животных, ходящих по земле, и съели их, и ничего у
нас не осталось. И тогда я велел принести деньги и, намеряв их мерой, послал с
верными мужами, и они обошли все страны, не пропустив ни одного города, в
поисках какой-нибудь пищи и не нашли её. И они вернулись к нам с деньгами после
долгой отлучки, и тогда мы выставили наши богатства и сокровища и заперли ворота
крепостей, которые в нашем городе, и отдались на суд господа, вручив наше дело
владыке. И мы умерли, как ты видишь, и покинули то, что выстроили и накопили.
Вот какова наша повесть, и после самого дела остаётся лишь след его».
И воины посмотрели на нижнюю часть доски и увидели, что там
написаны такие стихи:
«Адама сын, пусть надежд игрушкой не
будешь ты,
Ведь все, что руками накопил ты,
покинешь ты.
Я вижу, что жаждешь ты благ мира и
роскоши,
Искали и прежде их ушедшие первые.
Они добывали деньги правдой и
кривдою,
Но нет от судьбы защиты, если окончен
срок.
Бели они воинов, толпой собирая их,
Но, деньги оставив и достройки, ушли
они.
В теснины могильных плит и в прах они
брошены
Залогом лежат они теперь за дела
свои,
Подобные путникам, что кинули кладь
свою
В ночной темноте у дома, где угощенья
нет,
И молвил хозяин: «Нет, о люди,
стоянки вам
В сём доме, седлайте же, хоть вы и
сложили кладь»,
Не радостен ни привал для них, ни
отъезд теперь,
И в страхе все путники, и сердце
трепещет их,
Готовь же запасы ты, чтоб завтра быть
радостным,
Лишь в страхе перед господом нам
следует действовать».
И заплакал эмир Муса, услышав эти слова, и прочитал дальше:
«Клянусь Аллахом, страх божий – начало всех дел и доказательство истины и
крепкая опора, и поддано, смерть – явная истина и несомненное обещание. В
смерти, о человек, – возврат и возвращение. Поучайся же на примере тех,
кто сошёл раньше тебя во прах, и спеши на путь возврата. Не видишь ли ты, что
седина к могиле тебя призывает и белизна волос твоих о кончине тебе возвещает?
Будь же бдителен и готов к отъезду и расчёту. О сын Адама, как жестоко твоё
сердце и как заблуждаешься ты относительно твоего господа! Где люди, бывшие
прежде – назидание для поучающихся? Где цари Китая – люди гнева и мощи? Где Ад
ибн Шеддад и то, что он возвёл и построил? Где Нимруд, который был горд и
заносчив? Где фараон, который отверг и отступил от веры? Всех их покорила
смерть, не оставив от них следа, и не пощадила она ни малого, ни великого, ни
мужчины, ни женщины: срезал их жизнь срезающий и ночь да день навивающий. Знай,
о пришедший к этому месту, о тот, кто видел нас, что не должно соблазняться
ничем из земной жизни и суеты её. Она – коварная обманщица, обитель гибели и
соблазна, и счастье рабу, который помнит свои прегрешения и боится своего
господина и хорошо поступает при сделке и приготовила запас для дня
возвращения. Пусть тот, кто войдёт в наш город и достигнет его и кому облегчит
Аллах вступление в него, берет из богатств его что может, но пусть не
дотрагивается он ни до чего, что на моем теле: это – покров для моей срамоты и
снаряжение моё против земной жизни. Пусть же убоится он Аллаха и не похищает с
меня ничего: он сам себя погубит. Я сделала это и моим советом и поручением,
которое я ему доверяю, и конец. Я прошу Аллаха, чтобы избавил он вас от злых
бедствий и недугов…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Пятьсот семьдесят седьмая ночь
Когда же настала пятьсот семьдесят седьмая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, услышав эти слова, эмир Муса
заплакал горьким плачем и лишился чувств, а очнувшись, он велел записать все
то, что увидел, и извлёк поучение из того, чему был свидетелем. А затем он
сказал своим людям: „Принесите мешки и наполните их этим богатством и сосудами
и редкостями и драгоценными камнями“. И Талиб ибн Оахль сказал эмиру: „О эмир,
разве оставишь ты эту девушку и то, что есть на ней? Это ведь – вещи, которым
нет подобных, и ни в какое время не найти равных им. Они дороже того, что ты
взял из денег, и будут лучшим подарком, которым приблизишься ты к повелителю
правоверных“. – „О такой-то, – воскликнул эмир Муса, – разве не
слышал ты, что завещала девушка на этой доске? Больше того, она сделала это
поручением, нам доверенным, а мы не из людей обмана“. – „Неужели мы оставим
подобные богатства и драгоценные камни? – воскликнул Талиб. – Девушка
мертва, и что она будет с этим делать, когда это – украшение земной жизни и
красота для живых? Ты накроешь эту девушку одеждой из хлопчатой бумаги, и мы
имеем больше прав, чем она, на её богатство“.
И затем он подошёл к лестнице и поднимался по ступенькам,
пока не оказался между столбами и не очутился между теми двумя рабами, что
стояли на ступеньках, и вдруг один из них ударил его по спине, а другой ударил
его мечом, бывшим у него в руке, и снёс ему голову.
И Талиб упал мёртвый, и эмир Муса воскликнул: «Да не
помилует Аллах твоего смертного ложа! Этих денег было достаточно, и жадность,
нет сомнения, смеётся над испытывающим её!» И он велел воинам входить, и те
вошли и нагрузили верблюдов этими богатствами и благородными металлами, а потом
эмир Муса приказал им запереть ворота, как раньше. И люди пошли по берегу и
подошли к высокой горе, которая возвышалась над морем, и было в ней много
пещер.
И вдруг они увидели там чёрных людей, покрытых кожами, и на
голове у них были кожаные бурнусы, и речь их была непонятна, и, увидав воинов,
эти люди испугались и бросились бежать в пещеры, а их женщины и дети остались
стоять у входа. «О шейх Абд-ас-Самад, – спросил тогда эмир Муса, –
что это за люди?» И шейх ответил: – «Это те, кого ищет повелитель правоверных».
И воины остановились и разбили палатки и сложили богатства,
и не успели они усесться, как царь чернокожих спустился к горе и подошёл к
войску. А он знал по-арабски и, подойдя к эмиру Мусе, приветствовал его, и эмир
возвратил ему приветствие и оказал ему почёт.
И царь чернокожих опросил эмира Мусу: «Вы – из людей или из
джиннов?» И эмир Муса ответил: «Что до нас, то мы – из людей, вы – так,
несомненно, джинны, ибо вы уединились да этой горе, отдалённой от всех тварей,
и огромны телом». – «Нет, – отвечал царь чернокожих, – мы –
народ из людей, дети Хама, сына Нуха (мир с ним!), а что касается до этого
моря, то оно называется аль-Каркар». – «Откуда у вас энание, когда к вам
не приходил пророк, получивший откровение?» – опросил эмир Муса. И царь
ответил: «Знай, о эмир, что к нам является из этого моря человек, источающий
свет, который озаряет края земли, и он кричит голосом, слышным для далёкого и
близкого: „О дети Хама, устыдитесь того, кто видит и кого не видят, и скажите:
нет бога, кроме Аллаха, Мухаммед – посол Аллаха! Я – Абу-льАббас аль-Хидр!“ А
мы прежде этого поклонялись одному из нас, и призвал нас аль-Хидр к поклонению
господу рабов».
И затем царь чернокожих оказал эмиру Мусе: «И альХидр научил
нас словам, которые мы говорим». И эмир Муса спросил: «А что это за слова?» И
царь ответил: «Нет бога, кроме Аллаха, единого, не имеющего товарищей; ему
принадлежит власть и ему приличествует слава; он оживляет и умерщвляет, и он
властен во всякой вещи». И мы приближаемся к Аллаху только такими словами и не
знаем других; и каждую ночь в пятницу мы видим свет на лице земли и слышим
голос, который кричит: «Преславный, пресвятой господь ангелов и духа! Что хочет
Аллах, то бывает, а чего не хочет он, того не бывает! Всякое благо – по милости
Аллаха, и нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!»
И сказал тогда ему эмир Муса: «Мы – люди царя ислама,
Абд-аль-Мелика ибн Мервана, и пришли мы из-за кувшинов, которые у вас, в вашем
море, а в них заточены шайтаны со времён Сулеймана, сына Дауда (мир с ними
обоими!). Царь приказал нам принести их несколько, чтобы он мог на них
посмотреть и взглянуть на них». – «С любовью и удовольствием!» – отвечал
царь чёрных.
А затем он угостил эмира мясом рыб и велел ныряльщикам
выловить в море несколько Сулеймановых кувшинов, и они извлекли двенадцать
кувшинов. И эмир Муса и шейх Абд-ас-Самад и воины обрадовались, что победило
дело повелителя правоверных. И потом эмир Муса подарил царю чёрных много
подарков и одарил его богатыми дарами, и царь чёрных одарил эмира Мусу
подарками из морских чудес, имевших вид сынов Адама, и сказал: «Вас угощали в
эти три дня мясом таких рыб». – «Мы обязательно должны взять с собой
сколько-нибудь из них, чтобы посмотрел на них повелитель правоверных, –
это больше ему понравится, чем Сулеймановы кувшины», – сказал эмир Муса, и
затем они простились с царём чёрных и шли, пока не достигли стран Сирии.
И они вошли к повелителю правоверных Абд-аль-Мелику ибн
Мервану, и эмир Муса рассказал ему обо всем, что он видел, и обо всех стихах,
рассказах и назиданиях, которые ему довелось услышать, он сообщил ему историю
Талиба ибн Сахля. И повелитель правоверных воскликнул: «О, если бы я был с вами
я видел то же, что вы!»
И затем он взял кувшины и стал открывать кувшин за кувшином,
и шайтаны выходили из них и говорили: «Прощение, о пророк Аллаха, мы никогда не
вернёмся к подобным делам!» И удивился халиф всему этому. А что касается до
морских дев, которыми их угощал царь чернокожих, то для них сделали деревянные
водоёмы и наполнили их водой и положили туда дев, и они умерли от сильной жары.
А затем повелитель правоверных велел принести деньги и разделил их между
мусульманами…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Пятьсот семьдесят восьмая ночь
Когда же настала пятьсот семьдесят восьмая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что повелитель правоверных
Абд-аль-Мелик ибн Мерван, увидев кувшины и то, что в них было, удивился до
крайней степени. Он велел принести деньги и разделил их между мусульманами и
сказал: „Никому не даровал Аллах того, что даровал её Сулейману, сыну Дауда!“.
И затем эмир Муса попросил повелителя правоверных, чтобы он
назначил его сына вместо него правителем подвластных ему стран, а сам он мог бы
отправиться в Иерусалим священный, чтобы поклониться там Аллаху, и повелитель
правоверных назначил его сына, а эмир Муса отправился в Иерусалим священный и
умер там. И вот часть того, что дошло до нас из рассказа о медном городе,
полностью, а Аллах знает лучше.
Дошло до меня также, что был в древние времена и минувшие
века и годы царь из царей времени, имевший много войска и телохранителей и
обладавший властью и богатством, но только достиг он в жизни долгого срока, и
не досталось ему ребёнка мужского пола. И встревожился он из-за этого и прибег
к посредничеству пророка (да благословят его Аллах и да приветствует!) перед
Аллахом великим и попросил его, ради сана пророков, друзей и мучеников из
приближённых рабов его, наделить его ребёнком мужского пола, чтобы унаследовал
он власть после него и был прохладою его глаз. И затем он поднялся, в тот же
час и минуту, и, войдя в покои, в которых он сидел, послал за дочерью своего
дяди и сблизился с нею, и стала она беременной по изволению великого Аллаха. И
провела она так некоторое время, и пришла ей пора сложить свою ношу, и родила
она дитя мужского пола, лицо которого было, как круг луны в четырнадцатую ночь
месяца, а воспитывали мальчика до тех пор, пока не достиг он пяти лет жизни.
А был у этого царя человек мудрец из мудрецов искусных, по
имени ас-Синдбад, и отдал ему царь мальчика. И когда тот достиг десяти лет
жизни, мудрец стал учить его мудрости и вежеству, и сделался мальчик таким, что
напето в то время не мог с ним сравняться в знании, вежестве и понятливости. И
когда достиг его сын такого возраста, царь призвал к нему множество витязей
арабов, чтобы они обучили его воинской доблести, и стал он искусен в этом и
носился и гарцевал в пылу боя по полю и превзошёл людей своего времени и всех
своих сверстников.
И в какой-то из дней тот мудрец посмотрел на звезды и увидел
в гороскопе юноши, что, если тот проживёт семь дней и произнесёт одно слово, то
в слове этом будет для него гибель. И пошёл мудрец к царю, отцу его, и
осведомил об этом деле, и отец мальчика спросил: «Каково же будет верное мнение
и предусмотрительное решение, о мудрец?» И мудрец сказал: «О царь, верное
мнение и решение, по-моему, в том, чтобы поместить его в место развлечения, где
слушают увеселяющие инструменты, и пусть он находится там, пока не пройдут семь
дней».
И царь послал за одной рабыней из приближённых к нему (а она
была прекраснейшей из рабынь) и поручил ей мальчика и сказал: «Возьми твоего
господина во дворец и помести его у себя, и пусть он не выходят из дворца
раньше, чем пройдёт семь дней». И рабыня взяла мальчика из рук царя и посадила
его во дворце, а было в этом дворце сорок комнат и в каждой комнате десять
рабынь, а у каждой из рабынь был какой-нибудь увеселяющий инструмент, и если
одна из них начинала играть, дворец плясал от его звуков.
И вокруг дворца бежал поток, на берегах которого были
посеяны всякие плоды и цветы. А этот мальчик отличался красотой и прелестью
неописанной. И провёл он одну ночь, и увидела его та рабыня (любимица его
родителя), и постучалась любовь к ней в сердце, и не могла она удержаться и
бросилась к мальчику, но тот воскликнул: «Если захочет Аллах великий, когда я
выйду к отцу, я расскажу ему об этом, и он убьёт тебя!»
И рабыня отправилась к царю и бросилась к нему с плачем и
рыданиями, и царь спросил её: «В чем с тобой дело, о девушка? Как твой
господин? Разве он не хорош?)» – «О владыка, – отвечала девушка, –
мой господин стал меня соблазнять и хотел убить меня, но я ему не далась и
убежала от него, и я больше никогда не вернусь к нему или во дворец». И когда
отец мальчика услышал эти слова, его охватил великий гнев, и он призвал к себе
своих везирей и велел хм убить мальчика. И стали везири говорить друг другу:
«Царь упорствует в желании убить своего сына, во если он его убьёт, то, нет
сомнения, станет раскаиваться после его убийства, так как он ему дорог: ведь
уют сынов достался ему после утраты надежды. И потом он обратит на нас укоры и
скажет нам: „Почему вы не придумали способа помешать мне убить моего сына?“ И
мнение везирей сошлось на том, чтобы придуматъ способ помешать дарю убить его
сына, и выступил вперёд первый везирь и сказал: „Я избавлю вас от зла царя на
сегодняшний день“.
И он поднялся и пошёл и, войдя к царю, предстал меж его
руками и попросил у него разрешения говорить, и когда царь позволил ему, везирь
сказал: «О царь, если бы тебе было суждено иметь тысячу сыновей, все же не
слушайся твоей души, убивая одного из них из-за слов невольницы, если она
говорит правду или лжёт. Может быть, это её козий против твоего сына». –
«А разве дошло до тебя что-нибудь о кознях женщин?» – упросил царь везиря. И
тот ответил: «Да».
|