Рассказ об
аль-Мубарраде и бесноватом (ночи 411—412)
Рассказывают, что Абу-ль-Аббас аль-Мубаррад[424] говорил: «Я направился с несколькими людьми
в альБерид по делу, и мы проезжали монастырь Езекииля и остановились под его
сенью. И к нам подошёл человек и сказал: „В монастыре есть бесноватые и среди
них бесноватый, который изрекает мудрость. Если бы вы его увидали, вы, право,
подивились бы его словам“.
И мы все поднялись и вошли в монастырь и увидали человека,
который сидел в комнате на кожаном ковре, и он обнажил голову и устремил взор
на стену. И мы приветствовали его, и он возвратил нам приветствие, не взглянув
на нас глазом. И один человек молвил: «Скажи ему стихи: когда он слышит стихи,
он начинает говорить».
И я произнёс такие два стиха:
«О прекраснейший из рождённых Евой на
свет людей!
Не будь тебя, не прекрасен мир, не
хорош бы был!
И тот, кому показал Аллах твой
светлый лик,
Получил бы вечность, седин не зная и
дряхлости!»
И, услышав от меня это, бесноватый повернулся к нам и
произнёс такие стихи:
«Аллах знает ведь, что тоскую я,
Не могу открыть, что я чувствую,
Две души во мне – одна в городе,
А другая – та в другом городе,
И далёкая сходна с близкою,
И то чувствует, что я чувствую».
И затем он спросил: «Хорошо я сказал или плохо?» И мы
ответили: «Ты сказал не плохо, а хорошо и прекрасно». И безумный протянул руку
к камню, лежавшему возле него, и взял его, и мы подумали, что он кинет его в
нас, и убежали от него, но бесноватый стал только бить себя камнем в грудь и
говорил: «Не бойтесь? Подойдите ко мне ближе и выслушайте от меня что-то, и
учитесь этому у меня».
И мы приблизились к нему, и он произнёс такие стихи:
«Своих светло-рыжих пред зарёй
привела они,
Её посадили, и верблюды отправились.
Глава моя из тюрьмы любимую видели»
И в горести я сказал, а слезы текли
мои,
Вот сад светло-рыжих! Поверни, чтобы
простился я
В разлуке, – в прощанье с ней
срок жизяи моей сокрыт.
Обет я блюду, любовь мою не нарушил
я,
О, если бы знал я, что с обетом тем
сделали!»
А потом он посмотрел на меня и спросил: «Знаете ли вы, что
они сделала?» И я сказал: «Да, они умерли, помилуй их Аллах великий!»
И лицо бесноватого изменилось, и он вскочил на ноги и
воскликнул: «Как ты узнал об их смерти?» – «Будь они живы, они не оставили бы
тебя так, в таком состоянии», – отвечал я. И бесноватый молвил: «Ты сказал
правду, клянусь Аллахом, но мне тоже не мила жизнь после них». И потом у него
задрожали поджилки, и он упал лицом вниз, и мы поспешили к нему и стали его
трясти, и увидели, что он мёртв, да будет над ним милость Аллаха великого! И мы
удивились и опечалились о бесноватом сильной печалью, а зачтём мы обрядили его
и похоронили…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Четыреста двенадцатая ночь
Когда же настала четыреста двенадцатая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что аль-Мубаррад говорил: „Когда этот
человек упал мёртвый, мы опечалились о нем, и обрядили его и похоронили. А по
возвращении в Багдад я пришёл к аль-Мутаваккилю, и он увидел следы слез у меня
на лице и спросил: „Что это?“ И я рассказал ему всю историю, и ему стало
тяжело, и он сказал: «Что побудило тебя к этому? Клянусь Аллахом, если бы я
знал, что ты о нем не печалишься, я бы взыскал с тебя за него!“
И потом он горевал об этом весь остаток дня».
|