Увеличить |
Сказка о
Сейф-аль-Мулуке (ночи 756—778)
Рассказывают также, о счастливый царь, – продолжала
Шахразада, – что был в древние времена и минувшие века и годы царь из
царей персов по имени Мухаммед ибн Сабаик, и властвовал он над землёй
Хорасанской. И каждый год совершал он набеги на страны нечестивых в Индии,
Синде и Китае, и на страны, которые за рекой[609],
и на другие страны, неарабские и прочие, и был он царём справедливым и
доблестным, великодушным и щедрым.
И любил этот царь застольные беседы, и предания, и стихи, и
рассказы, и повести, и ночные сказки, и жития древних, и всякого, кто помнил
диковинную сказку и рассказывал её царю, царь награждал. И говорят, что, когда
приходил к нему иноземец с диковинным рассказом и говорил перед ним и царь
находил рассказ хорошим и слова рассказчика ему нравились, он награждал его
роскошной одеждой, и давал ему тысячу динаров, и сажал его на коня, осёдланного
и взнузданного, и одевал его сверху донизу, и одарял его великими подарками, и
тот человек брал их и уходил своей дорогой.
И случилось, что пришёл к нему старый человек с диковинным
рассказом и рассказал его перед царём, и тот нашёл рассказ прекрасным, и слова
рассказчика понравились ему, и он велел дать ему роскошный подарок и, между
прочим, тысячу хорасанских динаров и коня с полной сбруей. И после этого
разнеслись такие вести об этом царе во всех странах, и услышал о нем человек,
которого звали купец Хасан, а был он человек великодушный, щедрый, знающий,
поэт и достойный.
А у этого царя был везирь – великий завистник, средоточие
зла, который не любил никого из людей, ни богатого, ни бедного, и, всякий раз
как к царю кто-нибудь приходил и царь давал ему что-нибудь, везирь ему
завидовал и говорил: «Такие дела изведут деньги и разорят земли, а у царя в
обычае это делать», – и были эти слова лишь от зависти и ненависти везиря.
И услышал царь весть о купце Хасане и послал к нему и призвал его и, когда он
явился, оказал ему: «О купец Хасан, везирь прекословит мне и враждует со мной
из-за денег, которые я даю стихотворцам, сотрапезникам и людям, знающим
рассказы и стихи. Я хочу, чтобы ты рассказал мне хороший рассказ и диковинную
новость, подобной которой я никогда не слышал, и если твой рассказ мне
понравится, я дам тебе много земель с их крепостями, и сделаю их добавкой к
твоим наделам, и поставлю перед тобой все моё царство, и назначу тебя старшим
из моих везирей, и будешь ты сидеть от меня оправа и управлять моими
подданными. А если ты не доставишь мне того, о чем я тебе сказал, я возьму все,
что есть в твоих руках, и выгоню тебя из моей страны». – «Слушаю и
повинуюсь владыке нашему царю, – сказал купец Хасан. – Только
невольник твой просит тебя, чтобы ты подождал год, и тогда я расскажу тебе
историю, подобную которой ты не слышал в жизни и не слышал никто другой никогда
рассказа, подобного ей или лучше её».
«Я даю тебе отсрочку на целый год», – сказал царь. А
затем он велел подать роскошную одежду и надел её на купца Хасана и сказал:
«Оставайся дома, не садись на коня, не уходи и не приходи в течение целого
года, пока не явишься с тем, что я от тебя потребовал. И если ты принесёшь это,
тебе будет особенная милость, и радуйся тому, что я тебе обещал, а если не
принесёшь этого, то ты не от нас, и мы не от тебя!..»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот пятьдесят седьмая ночь
Когда же настала семьсот пятьдесят седьмая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царь Мухаммед ибн Сабаик
сказал купцу Хасану: „Если ты принесёшь мне то, что я от тебя потребовал, тебе
будет особенная милость, и радуйся тому, что я тебе обещал, а если не принесёшь
этого, то ты не от нас и мы не от тебя“. Купец Хасан поцеловал землю меж рук
царя и вышел. И затем он выбрал из своих невольников пять человек, которые все
писали и читали, – а это были люди достойные, разумные и образованные, из
приближённых его невольников, – и дал каждому пять тысяч динаров и сказал:
„Я воспитал вас только для дня, подобного этому. Помогите же мне исполнить
желание царя и спасите меня из его рук“. – „А что ты хочешь сделать? Наши
души – выкуп за тебя“, – спросили невольники. И купец Хасан ответил: „Я
хочу, чтобы каждый из вас отправился в какой-нибудь климат и обошёл всех людей
учёных, образованных, достойных и знающих диковинные рассказы и удивительные
повести; разыщите мне повесть о Сейфаль-Мулуке и принесите мне её, и если вы её
найдёте у кого-нибудь, соблазните его платой за неё я, сколько бы он ни
потребовал золота или серебра, дайте ему, хотя бы он потребовал от вас тысячу
динаров. Дайте ему сколько будет возможно, и обещайте остальное, и принесите
мне сказку, и тому из вас, кто нападёт на эту сказку и принесёт мне её, я дам
роскошные одежды и обильные награды, и не будет у меня никого дороже“.
И потом купец Хасан сказал одному из невольников: «Ты
отправляйся в страны Индии и Синда с их округами и областями», и другому сказал:
«А ты отправляйся в страны персов и Китай с его климатами», и третьему сказал:
«А ты отправляйся в страны Хорасана с их округами и климатами», а четвёртому
сказал: «А ты отправляйся в страны Магриба и его области и климаты и округа и
во все его концы», а последнему, то есть пятому, он оказал: «А ты отправляйся в
страны Сирии и Египет с их округами и климатами».
И потом купец выбрал им счастливый день и сказал им:
«Поезжайте в этот день и постарайтесь раздобыть то, что мне нужно, не будучи
небрежными, хотя бы пришлось вам отдать за это душу». И невольники простились с
купцом и поехали. И каждый отправился в ту сторону, в какую купец им приказал,
и четверо из них отсутствовали четыре месяца и искали, но ничего не нашли и»
вернулись. И стеснилась грудь у купца Хасана, когда вернулись к нему эти четыре
невольника и рассказали, что они искали в городах, странах и климатах то, что
было нужно их господину, и не нашли ничего из этого.
Что же касается пятого невольника, то он ехал, пока не
вступил в страны Сирии, и он достиг города Дамаска и увидел, что это город
хороший, безопасный, с деревьями, каналами, плодами и птицами, которые
прославляют Аллаха, единого, покоряющего, создателя ночи я дня. И невольник
провёл там несколько дней, спрашивая о том, что было нужно его господину, но
никто не давал ему ответа, и он хотел уехать из этого города и направиться в
другой город, и вдруг он увидел юношу, который бежал, путаясь в полах своего
платья. «Почему ты бежишь огорчённый и куда ты направляешься?» – спросил невольник.
И юноша ответил: «Здесь есть один достойный шейх, который каждый день садится
на скамеечку в такое, как сейчас, время и рассказывает прекрасные повести,
рассказы и сказки, подобных которым никто не слыхал. Я бегу, чтобы найти себе
место близко от него, и боюсь, что не достану места из-за множества
народа». – «Возьми меня с собой», – сказал невольник. И юноша молвил:
«Иди скорее».
И невольник запер ворота и поспешно пошёл с юношей и достиг
того места, где шейх рассказывал среди людей. И он увидел, что шейх со светлым
ликом сидит на скамеечке и рассказывает людям, и сел близко от него и стал
прислушиваться, чтобы услышать его рассказ. И когда пришло время заката солнца,
шейх кончил рассказывать, и люди выслушали то, что он рассказал, и разошлись от
него. И тогда невольник подошёл к шейху и приветствовал его, и тот ответил на
его приветствие, умножив пожелания и знаки почтения, и невольник сказал ему:
«Ты, господин мой шейх, человек прекрасный, почтённый, и рассказы твои
прекрасны, и я хочу тебя кое о чем спросить». – «Опрашивай о чем
хочешь», – сказал шейх. И невольник спросил его: «Знаешь ли ты повесть и
рассказ о Сейф-аль-Мулуке и Бади-аль-Джемаль?» – «А от кого ты слышал такие
слова и кто рассказал тебе об этом?» – спросил шейх. И невольник сказал: «Я не
слышал об этом ни от кого, но я из далёких стран и пришёл, стремясь найти эту
повесть. И что бы ты ни потребовал в уплату за неё, я дам тебе, если она у тебя
есть, и ты окажешь мне благодеяние и милость, рассказав мне её, я сделаешь это
по благородным твоим качествам, как милостыню от тебя. Если бы была моя душа в
моих руках и я отдал бы её тебе за эту повесть, моё сердце на это бы
согласилось». – «Успокой свою душу и прохлади глаза: повесть придёт к
тебе, – ответил шейх. – Но это рассказ, который не рассказывают на
перекрёстке, и я не отдам такой повести всякому». – «Ради Аллаха, о
господин, – воскликнул невольник, – не скупись на неё для меня и
требуй от меня чего хочешь», – воскликнул невольник. И шейх сказал: «Если
ты хочешь знать эту повесть, дай мне сто динаров, и я отдам её тебе, но с пятью
условиями».
И, узнав, что у шейха есть эта повесть и он соглашается её
рассказать, невольник обрадовался сильной радостью и сказал: «Я дам тебе сто
динаров в уплату за неё и ещё десять в придачу и возьму повесть с условиями, о
которых ты говоришь». И шейх молвил: «Ступай принеси золото и бери то, что тебе
угодно».
И невольник поднялся и поцеловал шейху руки и пошёл в своё
жилище, радостный и довольный, и взял сто динаров и десять и положил их в
бывший у него мешок.
А когда наступило утро, он поднялся и надел свою одежду и,
взяв динары, принёс их шейху. И он увидел его сидящим у ворот своего дома и
приветствовал его, я шейх возвратил ему приветствие, и потом невольник дал ему
сто динаров и ещё десять, и шейх взял их у него.
И он поднялся и вошёл в свой дом, введя с собой невольника,
и посадил его в одном месте, а затем он дал ему чернильницу, калам и бумаги и
подал ему книгу и сказал: «Пиши из этой книги то, что ты ищешь, – повесть
и рассказ о Сейф-аль-Мулуке».
И невольник сидел и списывал эту повесть, пока не кончил её
описывать. И он прочитал её шейху, и тот исправил её, а потом сказал: «Знай, о
дитя моё, что первое условие – чтобы ты не рассказывал эту повесть на
перекрёстках дороги или в присутствии женщин и невольниц, рабов, глупцов и
детей. Читай её только эмирам, царям, везирям и людям знания, из толкователей
Корана и других». И невольник принял условия и, поцеловав шейху руки, простился
с ним и вышел от него…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот пятьдесят восьмая мочь
Когда же настала семьсот пятьдесят восьмая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда невольник купца Хасана
переписал повесть из книги шейха, который был в Сирии, и тот рассказал ему об
условиях, он простился с ним и вышел от него и уехал в тот же день, радостный и
довольный. И он все время ускорял ход от сильной радости, охватившей его из-за
того, что он раздобыл повесть и рассказ о Сейф-аль-Мулуке, и наконец прибыл в
свою страну. И тогда он послал своего сопровождающего передать купцу радостную
весть и сказать: „Твой невольник прибыл благополучно и достиг того, чего хотел
и желал“.
А когда невольник прибыл в город своего господина и послал к
нему вестника, до срока, о котором царь условился с купцом Хасаном, оставалось
только десять дней. И затем невольник вошёл к купцу, своему господину, и
рассказал ему о том, что ему досталось, и купец обрадовался великой радостью, а
невольник отдохнул в месте, где он уединился, и отдал своему господину книгу, в
которой был рассказ о Сейф-аль-Мулуке и Бадиаль-Джемаль. И когда его господин
увидел её, он надел на невольника все бывшие на нем одежды и дал ему десять
чистокровных коней, десять верблюдов и десять мулов, трех чёрных рабов и двух
белых невольников.
И затем купец взял повесть и написал её своей рукой, с
толкованиями, и вошёл к царю и сказал ему: «О счастливый царь, я принёс сказки
и рассказы, редкие и прекрасные, подобных которым никто никогда не слыхивал».
И, услышав слова купца Хасана, царь в тот же час и минуту велел призвать всех
разумных эмиров, и всех достойных учёных, и всех образованных людей, и поэтов,
и людей умных, и купец Хасан сел и прочитал рту историю у царя.
И когда услышали её царь и все присутствующие, они все
удивились и нашли повесть прекрасной и также одобрили её те, кто присутствовал,
и купца осыпали золотом, серебром и драгоценными камнями. И потом царь велел
дать купцу Хасану роскошную одежду из лучших своих платьев, и подарил ему
большой город с его крепостями и деревнями, и сделал его одним из величайших
своих везирей, и посадил его от себя справа. И он велел писцам написать эту
повесть золотом и положить её в свою личную казну, и, всякий раз как у царя
стеснялась грудь, он призывал купца Хасана, и тот читал ему эту повесть.
А содержание её было таково:
Был в древние времена и минувшие века и годы в Египте царь,
по имени Асим ибн Сафван, и был это царь щедрый, великодушный, почтённый и
достойный. И было у него много земель, и крепостей, и укреплений, и солдат, и
воинов, и был у него везирь, по имени Фарис ибн Салих, и все они поклонялись
солнцу и огню, вместо всевластного владыки, великого, покоряющего. И стал этот
царь старым стариком, и ослаб от старости, недугов и дряхлости, так как он
прожил сто восемьдесят лет, и не было у него ребёнка – ни мальчика, ни девочки,
и был он, по причине этого, и ночью и днём озабочен и огорчён.
И случилось, что в один из дней сидел царь Асим на престоле
своего царства, и эмиры, везири, предводители и вельможи правления служили ему,
как обычно, сидя по мере своих степеней, и всякому из эмиров, который входил к
нему и с которым был сын или двое сыновей, царь завидовал и говорил в душе:
«Всякий веселится и радуется на своих детей, а у меня нет ребёнка, и завтра я
умру и оставлю моё царство, и престол, и казну, и богатства, и возьмут их чужие
люди, и не вспомнит меня совсем никто, и не останется обо мне памяти в мире». И
царь Асим погрузился в море размышлений, и от обилия приходивших к его сердцу
дум и печалей он заплакал и, сойдя с престола, сел на землю, плача и унижаясь.
И когда его везирь и присутствовавшее собрание вельмож царства увидели, что
царь сделал с собой такое дело, они закричали на людей и сказали им:
«Расходитесь по домам и отдыхайте, пока царь не очнётся от того, что с ним
случилось».
И все ушли, и остались только царь с везирем, и когда царь
очнулся, везирь поцеловал землю меж его руками и спросил его: «О царь времени,
в чем причина такого плача? Расскажи мне, кто враждует с тобой из царей и
владетелей крепостей или эмиров и вельмож правления, и осведоми меня, кто тебе
прекословит, о царь, чтобы мы все пошли против него и вынули бы ему душу из
боков». Но царь не заговорил и не поднял головы, и тогда везирь поцеловал перед
ним землю второй раз и сказал: «О царь времени, я тебе и сын и раб, и ты меня
воспитал, а я не знаю причины твоего огорчения, заботы и печали и не знаю, что
с тобой. Кто же знает это, кроме меня, и кто встанет перед тобой на моё место?
Расскажи мае о причине такого плача и огорчения». Но царь не заговорил, не
раскрыл рта, и не поднял головы, и не перестал плакать и кричать громким
голосом, и рыдать великими рыданиями, и охать, а везирь терпеливо ждал, и потом
он сказал ему: «Если ты мне не скажешь, в чем причина этого, я сейчас же убью
себя перед тобою; у тебя на виду, и не буду видеть тебя озабоченным».
И царь Асим поднял голову и вытер слезы и сказал: «О везирь
и добрый советчик, оставь меня с моей заботой и огорчением – довольно с меня
той печали, что у меня в сердце». И везирь молвил: «Скажи мне, о царь, в чем
причина этого плача. Быть может, Аллах пошлёт тебе облегчение через мои руки…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот пятьдесят девятая ночь
Когда же настала семьсот пятьдесят девятая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда везирь сказал царю Асиму:
„Скажи мне, в чем причина этого плача. Быть может, Аллах пошлёт тебе облегчение
через мои руки“, царь сказал ему: „О везирь, мой плач не о деньгах, не о конях
и не о чем-нибудь подобном, но сделался я старым человеком, и стало мне под сто
восемьдесят лет жизни, и не досталось мне ребёнка – ни мальчика, ни девочки. И
когда я умру, меня похоронят, и сотрётся мой след, и исчезнет моё имя, и
возьмут чужие люди мой престол и царство, и не вспомнит меня никто никогда“. И тогда
везирь ответил: „О царь времени, я старше тебя на сто лет, и мне никогда не
досталось ребёнка, и непрестанно, ночью и днём, я в заботе и огорчении, и что
же нам с тобой делать. Но я слышал историю Сулеймана, сына Дауда, – мир с
ними обоими! – и слышал, что у него есть великий владыка, который властен
во всякой вещи, и надлежит мне пойти к Сулейману с подарком и направиться к
нему, чтобы он попросил своего владыку – быть может, он наделит каждого из нас
ребёнком“.
И везирь собрался в путешествие и, взяв роскошный подарок,
отправился с ним к Сулейману, сыну Дауда, – мир с ними обоими! – и
вот то, что было с везирем. Что же касается Сулеймана, сына Дауда, – мир с
ними обоими! – то Аллах – велик он и славен! – послал ему откровение
и сказал: «О Сулейман, царь Египта послал к тебе своего великого везиря с
подарками и редкостями, такими-то и такими-то. Пошли же к нему твоего везиря,
Асафа ибн Барахию, чтобы он встретил его с почётом и приготовил ему пищу в
местах стоянок, а когда он явится к тебе, окажи ему: „Царь прислал тебя, чтобы
просить о том-то и о том-то, и нужда твоя – такая-то и такая-то, и предложи ему
принять веру“.
И тогда Сулейман приказал своему везирю Асафу взять с собой
множество своих приближённых и встретить послов с почётом и роскошной пищей на
местах стоянок. И Асаф выехал, собрав все необходимое, им навстречу, и ехал,
пока не доехал и не встретил Фариса, везиря царя Египта. И он встретил везиря и
приветствовал его и оказал ему и всем, кто был с ним, великий почёт и предлагал
им, на местах стоянок, пищу и корм и говорил: «Семья, приют и простор гостям
прибывающим! Радуйтесь удовлетворению ваших забот, успокойте вашу душу и
прохладите глаза, и пусть ваша грудь расправится».
И везирь говорил в душе: «Кто им рассказал об этом?» И он
опросил Асафа ибн Барахию: «Кто рассказал вам о нас и о наших желаниях, о
господин мой?» И Асаф ответил ему: «Сулейман, сын Дауда, – мир с ними
обоими! – рассказал нам об этом». И везирь Фарис спросил: «А кто рассказал
господину нашему Сулейману?» И Асаф ответил: «Рассказал нам господь небес и
земли, бог всех тварей». – «Поистине, это бог великий!» – воскликнул
везирь Фарис. И Асаф ибн Барахия спросил его: «А разве вы ему не поклоняетесь?»
И ответил Фарис, везирь царя Египта: «Мы поклоняемся солнцу и падаем перед ним
ниц». И Асаф оказал ему: «О везирь Фарис, солнце – звезда среди прочих звёзд,
сотворённых Аллахом – велик он и славен! – и далеко до того, чтобы оно
было богом. Солнце временами появляется и временами исчезает, а наш господь
присутствует всегда и не исчезает, и он властен во всякой вещи».
И потом они проехали немного и достигли земли Саба, и близок
стал престол власти Сулеймана, сына Дауда, – мир с ними обоими! И
Сулейман, сын Дауда, – мир с ними обоими! – приказал своим войскам из
людей, джиннов и других выстроиться на пути их рядами, и встали звери моря и
слоны, пантеры и барсы, все вместе, и построились на дороге двумя рядами, и
каждый род зверей собрался во всех видах отдельно. И джинны тоже все явились
глазам без прикрытия, в ужасающем образе разных видов, и встали вместе, двумя
рядами. И птицы развернули крылья над созданиями, чтобы дать им тень, и стали
птицы перекликаться на всяких языках и на всякие напевы.
И когда приблизились к ним путешественники, люди Египта
убоялись их и не отваживались идти дальше, но Асаф оказал: «Войдите в их среду
и идите, не боясь их. Они – подданные Сулеймана, сына Дауда, и никто из них не
сделает вам вреда». И потом Асаф вошёл в середину войск, и вошли за ним все
люди вместе, и были в числе их люди везиря царя Египта, которые боялись. И они
шли до тех пор, пока не достигли города, и их поместили в Доме гостеприимства и
оказывали им величайший почёт и приносили им роскошные угощения три дня.
А потом их привели к Сулейману, пророку Аллаха – мир с
ним! – и, войдя к нему, они хотели поцеловать перед ним землю, но Сулейман
ибн Дауд не дал им это сделать и сказал: «Не должно человеку падать ниц на
землю ни перед кем, кроме Аллаха – велик он и славен! – творца небес и
земли и всего другого. Кто из вас хочет стоять, пусть стоит, но никто из вас
пусть не стоит, прислуживая мне». И они повиновались, и везирь Фарис с
некоторыми слугами сел, и стояли, прислуживая ему, некоторые из малых. И когда
они уселись, для них разложили скатерти, и люди и весь народ ели кушанья, пока
не насытились.
А потом Сулейман велел везирю Египта сказать о своей нужде,
чтобы была она исполнена, и молвил: «Говори и не скрывай ничего из того, зачем
ты пришёл, ибо ты пришёл только ради исполнения нужды, и я расскажу тебе о вей.
Она – такая-то и такая-то. И царя Египта, который послал тебя, зовут Асим, и
стал он стариком, старым, дряхлым и слабым, и не наделил его Аллах великий
ребёнком – ни мальчиком, ни девочкой, и пребывал он в горе, заботе и
размышлениях ночью и днём. И случилось, что он сидел в один день из дней на
престоле своего царства, и вошли к нему эмиры и везири и вельможи правления, и
увидел он с некоторыми сына, с некоторыми – двоих, а с некоторыми – троих, и
они входили со своими детьми, и те стояли, прислуживая. И царь подумал про себя
и воскликнул от чрезмерной печали: „Посмотреть бы, кто возьмёт царство после
моей смерти, и возьмёт ли его кто-нибудь, кроме чужого, и будет так, словно
меня не было!“ И он погрузился, по причине этого, в море дум и до тех пор
размышлял, печальный, пока глаза его не пролили слез, и тогда он закрыл лицо
платком и заплакал сильным плачем. И он поднялся с престола и сел на землю,
плача и рыдая, и не знал, что у него в сердце, никто, кроме Аллаха великого, и
сидел он на земле…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Ночь, дополняющая до семисот шестидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до семисот шестидесяти,
она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что пророк Аллаха Сулейман, сын
Дауда, – мир с ними обоими! – рассказал везирю Фарису о том, что
постигла царя печаль, и стал он плакать, и о том, что случилось у царя с его
везирем Фартасом от начала до конца, и после этого спросил везиря Фариса: „То,
что я сказал тебе, о везирь, правильно?“ И везирь Фарис молвил: „О пророк
Аллаха, то, что ты мне говорил, – истина и правда, но только, о пророк
Аллаха, когда я разговаривал с царём об этом деле, с нами не было никого
совершенно, и не знал о нас никто из людей. Кто же рассказал тебе обо всех этих
делах?“ – „Рассказал мне господь мой, который знает о взглядах украдкой и о
том, что таится в груди“, – ответил Сулейман. И тогда везирь Фарис
воскликнул: „О пророк Аллаха, поистине это господь благой, великий, властный во
всякой вещи!“
И затем везирь Фарис и те, кто был с ним, приняли ислам, и
пророк Аллаха Сулейман оказал везирю: «С тобой такие-то и такие-то редкости и
подарки». И везирь ответил: «Да». И Сулейман молвил: «Я принимаю от тебя их
все, но дарю их тебе. Отдохни же со своими людьми в том месте, где вы
расположились, чтобы прошло ваше утомление от дороги, а завтра, если захочет
Аллах великий, твоя нужда будет исполнена наисовершеннейшим образом, по воле
Аллаха великого, господа земли и неба, творца всех тварей».
И везирь Фарис ушёл в своё место, и потом отправился к
господину нашему Сулейману на другой день, и пророк Аллаха Сулейман сказал ему:
«Когда ты прибудешь к царю Асиму ибн Сафвану и встретишься с ним, поднимитесь
на такое-то дерево и сидите молча, а когда придёт время между двух молитв[610] и охладится полдневный
зной, спуститесь под дерево и посмотрите: вы увидите там двух выползающих змей,
и голова одной будет как у обезьяны, а голова другой – как у ифрита. И когда вы
их увидите, пустите в них стрелы и убейте их, а потом отрубите с пядь мяса со
стораны их голов и с пядь мяса со стороны их хвостов, а оставшееся мясо сварите
как следует и накормите ваших жён и проспите с ними ночь. И они понесут по
соизволению Аллаха великого детей – мальчиков».
И потом Сулейман-мир с ним! – принёс перстень, и меч, и
узел, в котором были два кафтана, обшитые драгоценными камнями, и сказал: «О
везирь Фарис, когда вырастут ваши сыновья и достигнут зрелости мужчин, дайте
каждому кафтан из этих кафтанов». А затем он сказал везирю: «Во имя Аллаха!
Исполнил Аллах великий твою нужду, и останется тебе только уезжать с благословения
Аллаха великого. Царь ночью и днём ожидает твоего прибытия, и глаз его
постоянно смотрит на дорогу».
И везирь Фарис подошёл к пророку Аллаха Сулейману, сыну
Дауда, – мир с ними обоими! – и простился с ним и вышел от него после
того, как поцеловал ему руки, и ехал весь остальной день, радуясь исполнению
своей нужды. И он ускорял ход ночью и даём и ехал до тех пор, пока не подъехал
близко к Египту. И тогда он послал одного из своих слуг уведомить царя Асима об
ртом. И царь Асим, услышав о его прибытии и исполнении своей нужды, обрадовался
великой радостью, так же как его приближённые и вельможи его царства, и все его
войска, особенно радуясь благополучию везиря Фариса.
И когда царь встретился с везирем, везирь спешился и
поцеловал землю меж его рук и обрадовал царя вестью о том, что его нужда
исполнена наисовершеннейшим образом, и предложил ему принять веру и ислам. И
царь Асим предал себя Аллаху и сказал везирю Фарису: «Ступай домой и отдохни
эту ночь и ещё отдыхай неделю времени и сходи в баню, а потом приходи ко мне, и
я расскажу тебе об одной вещи, о которой мы оба подумаем». И везирь поцеловал
землю и ушёл со своими приближёнными, слугами и челядинцами к себе домой и
отдыхал восемь дней, а потом он отправился к царю и рассказал ему обо всем, что
произошло у него с Сулейманом, сыном Дауда, – мир с ними обоими! – я
затем сказал царю: «Выходи один и пойдём со мной».
И царь с везирем поднялись и взяли два лука и две стрелы и
влезли на дерево и сидели молча, пока не прошло время полудня. И они сидели, пока
не приблизилась предвечерняя молитва, а потом спустились и посмотрели и увидели
двух змей, которые выползали из-под дерева. И, посмотрев на них, царь полюбил
их, и они ему понравились, так как он увидел на них золотые ожерелья. «О
везирь, – сказал он, – эти змеи в золотых ожерельях, и, клянусь
Аллахом, это вещь удивительная! Давай схватим их и посадим в клетку и будем на
них смотреть!» – «Аллах сотворил их ради их полезности, – ответил
везирь. – Пусти ты стрелу в одну, и я пущу стрелу в другую». И оба пустили
в змей стрелы и убили их и, отрезав пядь со стороны головы и пядь со стороны
хвоста, бросили это мясо, а остальное они унесли в дом царя и, призвав повара,
отдали ему мясо и сказали: «Свари из этого мяса хорошее кушанье с поджаренным
луком и пряностями и положи его в две миски и принеси их. Приходи сюда в
такое-то время и в таком-то часу, и не опаздывай…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот шестьдесят первая ночь
Когда же настала семьсот шестьдесят первая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царь и везирь отдали повару
змеиное мясо и сказали ему: „Свари его и положи в две миски и принеси их сюда,
и не опаздывай“, повар взял мясо и пошёл на кухню и стал его варить и сварил
как следует, с великолепным поджаренным луком, а потом он положил его в две
миски и принёс их царю и везирю. И царь взял миску и везирь миску, и они
накормили тем, что было в них, своих жён и проспали с ними ночь, и по воле
Аллаха – слава ему и величие! – по желанию его и могуществу, обе женщины
понесли в ту же ночь. И царь провёл после этого три месяца с расстроенным умом,
говоря про себя: „Узнать бы, верное это дело или не верное“.
А потом, в один из дней, его жена сидела, и дитя
шевельнулось у неё в животе, и поняла она, что она носит. И ей стало больно, и
изменился цвет её лица, и она позвала одного из евнухов, бывших при ней (а это
был старший из них), и сказала: «Ступай к царю, в каком бы он ни был месте, и
скажи ему: „О царь времени, я тебя обрадую – беременность нашей госпожи стала
видимой и дитя пошевелилось у неё в животе“.
И евнух вышел поспешно, радостный, и увидел, что царь сидит
один, приложив руку к щеке, и размышляет, и тогда евнух подошёл к нему и
поцеловал землю меж его руками и рассказал ему, что его жена понесла. И,
услышав слова евнуха, царь поднялся на ноги и от сильной радости поцеловал
евнуху руку и голову и, сняв то, что было на нем надето, отдал это евнуху и
сказал тем, кто был в его приёмной зале: «Тот, кто любит меня, пусть окажет ему
милости!» И евнуху подарили денег, драгоценных камней, яхонтов, коней, мулов и
садов столько, что не счесть и не перечислить.
И в это время вошёл к царю везирь и сказал ему: «О царь
времени, я сейчас сидел у себя дома один, и был мой ум занят размышлениями, и я
говорил про себя: „Посмотреть бы, правда ли это и забеременеет Хатун или
нет“, – как вдруг вошёл ко мне евнух и обрадовал меня вестью о том, что
моя жена Хатун понесла и что дитя шевельнулось у неё в животе и цвет её лица
изменился. И от радости я снял всю бывшую на мне одежду и отдал её евнуху и дал
ему тысячу динаров и назначил его главным евнухом». И царь Асим сказал: «О
везирь, Аллах – благословен он и возвеличен! – пожаловал нам свою милость
и благодеяние, и был к нам щедр и великодушен, и ниспослал нам свою правую
веру. Он почтил нас своей милостью и благодеянием и вывел нас из тьмы к свету,
и я хочу облегчить людям их участь и обрадовать их». – «Делай что
хочешь», – сказал везирь.
И тогда царь молвил: «О везирь, пойди сейчас же и выведи
всех, кто есть в тюрьме, из свершивших проступки, и тех, ста ком есть долги, а
всякому, кто совершит грех после этого, мы воздадим, как он заслуживает. Мы
снимем с людей подать на три года, и поставь вокруг города кухню, вдоль его
стен, и прикажи поварам повесить там всевозможные кастрюли и стряпать всякие
кушанья, продолжая стряпню и ночью и днём, и все, кто есть в этом городе и в
окружающих его селениях, далёких и близких, пусть едят и пьют и уносят домой. И
прикажи людям радоваться и украшать город семь дней и не запирать лавок ни
ночью, ни днём».
И везирь вышел в тот же час и минуту и сделал так, как
приказал ему царь Асим. И украсили город, крепость и башни наилучшими
украшениями, и надели самые красивые одежды, и стали люди есть и пить, играть и
веселиться.
И наконец пришли в одну ночь из ночей потуги к жене царя,
после того как дни её беременности кончились. И царь Асим велел привести всех,
кто был в городе из учёных, астрономов, образованных людей, главарей
звездочётов, достойных людей и обладателей перьев, и они явились и сели и стали
ждать, пока бросят шарик на блюдо – а это был знак от звездочётов и домочадцев.
И все они сидели и ждали, и наконец шарик бросили, и царица родила мальчика,
подобного обрезку месяца в ночь полнолуния, я звездочёты принялись высчитывать
и определять его звезду и гороскоп, и установили числа. И все стали их
спрашивать.
И тогда звездочёты поцеловали землю и обрадовали царя
вестью, что это дитя благословенное и счастливое в начинаниях. «Но только в
начале жизни случится с ним что-то, о чем мы боимся сказать царю». –
«Говорите, и пусть не будет у вас никакого страха», – молвил царь. И
звездочёты сказали: «О счастливый царь, твоё дитя выйдет из этой земли и будет
странствовать на чужбине и тонуть в море я испытает беду, плен и стеснение. И
пойдут перед ним бедствия многие, но потом, после этого, он освободится и
достигнет желаемого и проживёт остальной свой век приятнейшей жизнью, и будет
он управлять рабами и странами и распоряжаться на земле, наперекор врагам и
завистникам». И молвил царь, услышав слова звездочётов: «Дело будущего сокрыто,
и все, что предначертал Аллах великий рабу из благого и злого, получит он
полностью, и неизбежно придёт к нему от сего дня до того времени тысячу раз
помощь». И он не посмотрел на слова звездочётов и наградил почётными одеждами
их и всех людей, что присутствовали, и все они ушли.
И вдруг пришёл к царю везирь Фарис, радостный, и поцеловал
землю меж его рук и сказал ему: «О царь! Радостная весть! Моя жена сейчас
родила дитя, подобное обрезку месяца». – «О везирь, иди принеси его сюда,
чтобы они оба воспитывались вместе, в моем дворце, – сказал царь. –
Помести твою жену подле моей жены, чтобы они вместе воспитывали своих детей, и
того и другого». И везирь доставил свою жену и ребёнка, и обоих детей отдали
нянькам и кормилицам.
А когда прошло семь дней, их принесли к царю Асиму и
спросили его: «Как ты их назовёшь?» – «Назовите их вы сами», – сказал
царь. И ему сказали: «Никто не даст имени сыну, кроме его отца». И тогда царь
сказал: «Назовите моего сына: Сейф-аль-Мулук, по имени моего деда, а сына
везиря назовите Сайд». И царь наградил нянек и кормилиц и сказал им:
«Заботьтесь о мальчиках и воспитывайте их наилучшим образом».
И кормилицы старательно воспитывали их, пока не стало
каждому пять лет жизни. И тогда царь отдал детей факиху в школу, и тот учил их
Корану и письму, пока им не исполнилось десять лет, и царь отдал их учителям,
чтобы они научили их езде на коне, метанию стрел, игре с копьём и игре в шар, и
науке воинской доблести, и их учили, пока им аде исполнилось пятнадцати лет
жизни. И стали они искусны во всех науках, так что никто не мог с ними
сравняться в воинской доблести, и каждый из них бился с тысячей противников и
справлялся с ними один. И они достигли зрелости, и когда царь Асим смотрел на
них, он радовался сильной радостью.
Когда же исполнилось им двадцать лет жизни, царь Асим позвал
своего везиря Фариса в место уединённое и сказал ему: «О везирь, мне пришло на
ум одно дело, которое я хочу совершить, но я посоветуюсь о нем с тобою».
«Что бы ни пришло тебе на ум, делай это, ибо мнение твоё
благословенно», – сказал везирь. И царь Асим молвил: «О везирь, я стал
старым человеком и дряхлым старцем, так как далеко зашли мои годы, и я хочу
сидеть в келье и поклоняться Аллаху великому и отдать мою власть и звание султана
моему сыну Сейф-аль-Мулуку – он ведь стал юношей прекрасным, совершённым по
доблести и разуму, вежеству и пристойности и умению управлять. Что же ты
скажешь, о везирь, об этом замысле?» – «Прекрасен замысел, который ты замыслил,
и этот замысел – благословенный и счастливый, – сказал везирь. – Если
ты это сделаешь, я тоже сделаю, как ты, я мой сын Сайд будет ему везирем, так
как это прекрасный юноша, обладатель знаний и верного мнения, и будут они
управлять вместе, а мы станем направлять их дела и не будем небрежны, а
напротив, укажем им прямой путь».
И сказал тогда царь Асим своему везирю: «Напиши письма и
отправь их со скороходами во все климаты, страны, крепости и укрепления,
которые нам подвластны, и прикажи их начальникам, чтобы они в таком-то месяце
явились на площадь Слона». И везирь Фарис вышел в тот же час и минуту и написал
всем наместникам и начальникам крепостей и тем, кто был подвластен царю Асиму,
чтобы они все явились в таком-то месяце, и приказал, чтобы явились все, кто
есть в городе, и ближний и дальний.
И когда прошла большая часть оставшегося срока, царь Асим
приказал постельничим разбить шатры посреди площади и украсить их роскошными
украшениями и поставить большой престол, на который царь садился только в дни
празднеств. И они тотчас же сделали все, что он им приказал, и поставили
престол, и вышли наместники, царедворцы и эмиры, и вышел царь и велел кричать
среди народа: «Во имя Аллаха! Выходите на площадь!»
И тогда вышли на эту площадь эмиры, везири и правители
климатов и селений, и вошли в шатёр, служа царю, и все стали по местам, и
некоторые из них сидели, а другие стояли. И когда собрались все люди, царь
велел раскладывать скатерть, и её разложили и стали есть я пить и пожелали царю
блага. И потом царь приказал царедворцам кричать среди людей, чтобы они не
уходили, и стали кричать и сказали возвещая: «Пусть никто из вас не уходит,
пока не услышит слов царя!» А потом подняли занавесы, и царь сказал: «Кто меня
любит, тот пусть остаётся, чтобы услышать мои слова». И все люди сели со спокойной
душой, после того как были испуганы.
И тогда царь поднялся на йоги и взял с них клятву, что никто
не встанет с места, и сказал: «О эмиры, везири и вельможи правления, большие и
малые, и все люди, что присутствуют здесь! Знаете ли вы, что это царство у меня
наследственное, от отцов и дедов?» – «Да, о царь, мы все это знаем», –
ответили люди. И царь сказал: «Мы с вами все поклонялись солнцу и месяцу, и
наделил нас Аллах великий верой и спас нас из мрака, выведя к свету, и привёл
нас Аллах, – слава ему и величие! – к вере ислама. Знайте, что я стал
теперь старым человеком, дряхлым, бессильным старцем, и хочу сидеть в келье,
поклоняясь великому Аллаху и прося у него прощения в прошлых грехах. Вот мой
сын, Сейфаль-Мулук – правитель, и вы знаете, что это юноша прекрасный,
красноречивый, опытный в делах, разумный, достойный и справедливый. Я желаю в
этот час отдать ему моё царство и сделать его над вами царём, вместо меня, и
посадить его на моё место, султаном, и сам я уединюсь для поклонения Аллаху
великому в келье, а мой сын Сейф-аль-Мулук примет власть и будет творить суд
между вами. Что же скажете вы все вместе?»
И все поднялись и поцеловали землю меж рук царя и ответили
вниманием и повиновением и сказали: «О царь наш и защитник, если бы ты поставил
над нами раба из твоих рабов, мы бы были ему покорны и послушались бы твоего
слова и исполнили бы твоё приказание. Как же не быть этому с твоим сыном
Сейф-аль-Мулуком? Мы его принимаем и согласны на него – на голове и на глазах!»
И царь Асим ибн Сафван поднялся и сошёл с седалища и посадил
своего сына на большой престол, и он снял со своей головы венец и возложил его
на голову сына и перевязал ему стан поясом власти. И потом царь Асим сел на
престол царства рядом со своим сыном, и поднялись эмиры и везири, и вельможи
правления, и все люди и поцеловали перед ним землю и остались стоять, говоря
один другому: «Он достоин царской власти, и она к нему ближе, чем к другому». И
провозгласили пощаду, и люди пожелали царю победы и преуспеяния, и
Сейфаль-Мулук стал сыпать золото и серебро всем людям на головы…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот шестьдесят вторая ночь
Когда же настала семьсот шестьдесят вторая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царь Асим посадил своего
сына Сейф-аль-Мулука на престол и все люди пожелали ему победы и преуспеяния,
он стал сыпать всем на головы золото и серебро и награждать одеждами и дарить и
оделять.
А через мгновение поднялся везирь Фарис и поцеловал землю и
сказал: «О эмиры, о вельможи правления, знаете ли вы, что я везирь и что
везирство моё древнее, пришедшее ко мне раньше, чем взял власть царь Асим ибн
Сафван? А теперь он снял с себя власть и назначил своего сына вместо себя». И
люди ответили: «Да, мы знаем, что твоё везирство переходило к отцам от дедов».
И везирь молвил: «А теперь я низлагаю себя и назначаю вот этого моего сына,
Сайда, ибо он разумен, сметлив и опытен. Что же скажете об этом вы все?» – «Не
годится в везири царю Сейф-аль-Мулуку никто, кроме твоего сына Сайда, –
они подходят один к другому», – ответили люди.
И тогда везирь Фарис поднялся и, сняв тюрбан везирства,
возложил его на голову своего сына Сайда, а также поставил перед ним везирскую
чернильницу. И царедворцы с эмирами сказали: «Поистине, он достоин быть
везирем!» И поднялись тогда царь Асим с везирем Фарисом и открыли
казнохранилища и наградили роскошными одеждами властителей, эмиров, везирей и
вельмож правления и всех людей, и выдали жалованье и награды, и написали новые
указы и постановления с подписью Сейфаль-Мулука и подписью везиря Сайда, сына
везиря Фариса. И люди оставались в городе неделю, а потом каждый отправился в
своё селение и местность.
И тогда царь Асим взял своего сына Сейф-аль-Мулука и Сайда,
сына везиря, и они пошли в город и поднялись во дворец и, призвав казначея,
велели ему принести меч, перстень, узел и печать, и царь Асим сказал: «О дети
мои, подойдите, и пусть каждый из вас выберет что-нибудь из этих подарков, и
возьмите себе». И первым протянул руку Сейф-аль-Мулук и взял узел и перстень, а
Сайд протянул руку и взял меч и печать, и они поцеловали царю руки и
отправились в свои жилища. А когда Сейф-аль-Мулук взял узел, он не развернул
его и не посмотрел, что есть там, а бросил его на ложе, на котором он спал
ночью с Саидом, своим везирем (а у них было в обычае спать вместе), и им
постлали постель для сна, и оба легли на постель вместе, – а свечи
освещали их.
И оба проспали до полуночи, а потом Сейф-аль-Мулук
пробудился от сна и заметил у себя в головах узел и сказал про себя: «Посмотреть
бы, что такое в этом узле, который царь подарил нам из своих редкостей». И он
взял узел и, захватив свечу, сошёл с ложа, оставив Сайда спящим, и вошёл в
кладовую, и развернул узел, и увидел в нем кафтан, сработанный джиннами. И он
развернул кафтан и разложил его и увидел на подкладке, внутри, ближе к спине
кафтана, изображение девушки, нарисованное золотом (а красота её была
удивительна).
И когда Сейф-аль-Мулук увидел это изображение, ум улетел у
него из головы, и он стал бесноватым от любви к этому образу и упал на землю,
покрытый беспамятством. И он начал плакать и рыдать и бить себя по лицу и груди
и целовать изображение, а потом произнёс такие два стиха:
«Любовь вначале слюны струёй нам
кажется —
Несут её и гонят её судьбы.
Но когда войдёт молодец глубоко в
моря любви,
Великим станет дело, непосильным».
И ещё он произнёс такое двустишие:
«Коль знал бы я, что страсть люден
такова всегда
И уносит души, то был бы я опаслив.
Но бросился нарочно я, умышленно,
Не зная про любовь – какою будет».
И Сейф-аль-Мулук до тех пор рыдал и плакал и бил себя по
лицу и по груди, пока не проснулся везирь Сайд, и он посмотрел на постель и не
нашёл Сейф-аль-Мулука и увидал только одну свечу и сказал про себя: «Куда
девался Сейф-аль-Мулук?» И он взял свечу и поднялся и обошёл весь дворец и,
дойдя до кладовой, где был Сейфаль-Мулук, увидел, что он горько плачет и
рыдает. «О брат мой, – спросил он, – из-за чего этот плач? Что с
тобой случилось? Расскажи мне и поведай о причине этого». Но Сейф-аль-Мулук не
заговорил с ним и не поднял головы, а только плакал и рыдал и ударял себя в
грудь рукою.
И, увидав, что он в таком состоянии, Сайд сказал ему: «Я
твой везирь и брат, и мы воспитывались с тобою вместе, и если ты мне не
объяснишь своих дел и не сообщишь мне своей тайны, кому же ты её выскажешь и
сообщишь?» И Сайд унижался и целовал землю долгое время, но Сейф-аль-Мулук не
обращал на него внимания и не говорил ему ни одного слова, а только плакал. И
когда Сайд испугался за его состояние и обессилил от напрасных уговоров, он вышел
и, взяв меч, вернулся в кладовую, где был Сейф-аль-Мулук, и, приложив кончик
меча к груди, сказал Сейф-аль-Мулуку: «Очнись, о брат мой. Если ты мне не
скажешь, что с тобой случилось, я убью себя и не буду тебя видеть в таком
состоянии».
И тогда Сейф-аль-Мулук поднял голову к своему везирю Сайду и
сказал ему: «О брат мой, мне стыдно тебе сказать и рассказать тебе, что со мной
случилось». И Сайд воскликнул: «Прошу тебя ради Аллаха, владыки владык,
освободителя рабов, первопричины причин, единого, прощающего, великодушного,
одаряющего, скажи мне, что с тобой случилось, и не стыдись меня: я ведь твой
раб, везирь и советчик во всех делах!» – «Подойди сюда, посмотри на этот
образ», – сказал Сейф-аль-Мулук. Увидав изображение, Сайд всматривался в
него долгое время и увидел, что на голове его выведено нанизанным жемчугом:
«Этот образ – образ Бади-аль-Джемаль, дочери Шаммаха ибн Шаруха[611], царя из царей
правоверных джиннов, которые обитают в городе Бабиле[612] и живут в саду Ирема, сына Ада старшего…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот шестьдесят третья ночь
Когда же настала семьсот шестьдесят третья ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Сейф-аль-Мулук, сын царя Асима,
и везирь Сайд, сын везиря Фариса, прочитали надпись на кафчане и увидели
изображение Бади-аль-Джемаль, дочери Шаммаха ибн Шаруха, царя из царей
правоверных джиннов, что обитают в городе Бабиле и живут в саду Ирема, сына Ада
старшего, и везирь Сайд спросил царя Сейф-аль-Мулука: „О брат мой, знаешь ли ты,
кто обладательница этого образа среди женщин, чтобы мы могли её искать?“ И
Сейф-аль-Мулук ответил: „Нет, клянусь Аллахом, о брат мой, я не знаю, кто
обладательница этого образа“. – „Подойди прочитай эту надпись“, –
сказал Сайд. И Сейф-аль-Мулук подошёл и прочитал надпись, которая была на
венце, и понял её содержание, и тогда он закричал из глубины сердца и
воскликнул: „Ахах-ах!“ И Сайд сказал ему: „О брат мой, если обладательница
этого образа существует и её имя – Бади-альДжемаль и она на этом свете, я поспешу
отыскать её не откладывая, чтобы ты достиг желаемого. Ради Аллаха, о брат мой,
оставь плач, чтобы могли войти люди правления и служить тебе, а когда наступит
рассвет дня, я призову купцов, нищих, странников и бедняков и спрошу их о
приметах этого города: может быть, кто-нибудь, по благодати Аллаха – слава и
величие ему! – и с его помощью, укажет нам этот город и сад Ирема“.
И когда наступило утро, Сейф-адь-Мулук вышел и поднялся на
престол, обнимая руками кафтан, так как он не вставал и не садился и не
приходил к нему сон без этого кафтана, и вошли к нему эмиры, везири, воины и
вельможи правления. И когда диван наполнился и собравшиеся расположились в
порядке, царь Сейф-аль-Мулук сказал своему везирю Сайду: «Выйди к ним и скажи:
„С царём случилось нездоровье, и, клянусь Аллахом, он провёл вчера ночь совсем
больной“. И везирь Сайд вышел и передал людям то, что сказал ему царь.
И когда услышал это царь Асим, ему не показалось ничтожным
дело его сына, и он призвал врачей и звездочётов и вошёл с ними к своему сыну
Сейф-аль-Мулуку, и они посмотрели на него и прописали ему питьё. Но болезнь его
продлилась три месяца, и царь Асим сказал присутствующим врачам, разгневанный
на них: «Горе вам, о собаки, разве вы все бессильны вылечить моего сына? Если
вы его сейчас не вылечите, я вас всех убью!» И старший начальник врачей молвил:
«О царь времени, мы знаем, что это твой сын, а ты знаешь, что мы не бываем
небрежны при лечении даже чужого, так как же может быть небрежность при лечении
твоего сына? Но у твоего сына тяжёлая болезнь, и если ты хочешь знать о ней, мы
тебе о ней скажем и расскажем про неё». – «Что стало вам ясно о болезни
моего сына?» – спросил царь Асим. И старый врач сказал ему: «О царь времён!» –
твой сын теперь влюблён, и он любит ту, к сближению с кем нет пути». И царь
Асим рассердился на врачей и сказал им: «Откуда вы узнали, что мой сын влюблён,
и откуда пришла любовь к моему сыну?» И врачи ответили: «Спроси его брата и
везиря Сайда, он – тот, кто знает о его состоянии».
И царь Асим поднялся и вошёл в кладовую и, призвав Сайда,
сказал ему: «Скажи мне правду об истинной болезни твоего брата». И Сайд
ответил: «Я не знаю его истинной болезни». И тогда царь сказал меченосцу:
«Возьми Сайда, завяжи ему глаза и отруби ему голову». И Сайд испугался за себя и
воскликнул: «О царь времени, дай мне пощаду!» И царь молвил: «Говори, и тебе
будет пощада». И тогда Сайд сказал: «Твой сын влюблён!» – «А кто его
возлюбленная?» – спросил царь. И Сайд ответил: «Дочь одного царя из царей
джиннов. Он увидел её изображение на кафтане, что был в том узле, который
подарил вам Сулейман, пророк Аллаха».
И тогда царь Асим поднялся и, войдя к своему сыну
Сейф-аль-Мулуку, спросил его: «О дитя моё, что тебя поразило и что это за
изображение, которое ты полюбил? Отчего ты не рассказал мне?» – «О
батюшка, – ответил Сейф-аль-Мулук, – мне было тебя стыдно, и я не мог
заговорить с тобой об этом, и я никому не могу ничего открыть из этого. Теперь
ты знаешь о моем состоянии, посмотри же, что ты сделаешь, чтобы меня вылечить». –
«Какова же будет хитрость? – молвил царь. – Будь это девушка из
девушек людей, мы бы придумали хитрость, чтобы до неё добраться, но она из
дочерей царей джиннов, и кто может её найти, если не будет это Сулейман ибн
Дауд – он тот, кто может это сделать. А ты, о дитя моё, поднимайся сейчас же и
укрепи свою душу. Садись на коня и выезжай на охоту и ловлю и на ристалище для
игр, займись едой и питьём и прогони из сердца заботу и огорчение. Я приведу
тебе сто девушек из царских дочерей, и нет тебе нужды в дочерях джиннов, над
которыми у нас нет власти, и они не нашей породы».
«Я не оставлю её и не буду искать другую!» – воскликнул
Сейф-аль-Мулук. И его отец спросил: «Как же поступить, о дитя моё?» И юноша
молвил: «Приведи всех купцов, путешественников и странствующих по городам, и мы
спросим их об этом – может быть, Аллах приведёт нас к саду Ирема и к городу
Бабилю».
И царь Асим приказал, чтобы явились все купцы в городе и все
чужеземцы и все начальники моря, и когда они явились, спросил их про город
Бабиль, про его остров и про сад Ирема, но никто не знал их примет и ничего о
них не поведал. А когда собрание расходилось, один из спрошенных сказал: «О
царь времени, если ты хочешь узнать об этом, отправляйся в страну Син – там
есть большой город, и, может быть, кто-нибудь из его жителей укажет тебе то,
что ты хочешь».
И тогда Сейф-аль-Мулук сказал: «О батюшка, снаряди мне
корабль, чтобы поехать в страну Син». И его отец, царь Асим, сказал ему: «О
дитя моё, сиди на престоле твоего царства и управляй подданными, а я поеду в
страну Син и отправлюсь для этого дела сам». – «О батюшка, – ответил
Сейф-аль-Мулук, – это дело касается меня, и никто не может искать его так,
как я. Да и что случится, если ты дашь мне позволение уехать, и я поеду и
отправлюсь на некоторое время на чужбину? Если я найду вести об этой
девушке, – желаемое достигнуто, а если не найду о ней вестей, путешествие
расправит мне грудь и оживит мой разум, и станет моё дело легче по этой
причине. Если я буду жив, то вернусь к тебе невредимым…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот шестьдесят четвёртая ночь
Когда же настала семьсот шестьдесят четвёртая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Сейф-аль-Мулук сказал своему
отцу, царю Асиму: „Снаряди мне корабль, чтобы я поехал на нем в страну Син и
разыскал то, что мне нужно. Если я буду жив, то вернусь к тебе невредимым“. И
царь посмотрел на своего сына и не увидел иной хитрости, как сделать то, что
его удовлетворит. И он дал ему позволение ехать и снарядил для него сорок кораблей
и двадцать тысяч невольников, кроме приближённых, и дал ему денег, сокровищ и
все, что было ему нужно из военного снаряжения, и сказал ему: „Поезжай, о дитя
моё, во благе, здравии и благополучии; я поручаю тебя тому, у кого не пропадают
залоги“.
И простились с Сейф-аль-Мулуком его отец и мать, и корабли
снабдили водой, припасами и оружием и посадили на них воинов, и путники поехали
и ехали до тех пор, пока не прибыли в город Син.
И когда услышали жители Сина, что к ним прибыло сорок
кораблей, наполненных людьми, снаряжением и оружием и сокровищами, они
подумали, что это враги, которые приплыли, чтобы их убить и подвергнуть осаде,
и заперли городские ворота и приготовили метательные машины. И, услышав об
этом, царь Сейф-аль-Мулук послал к ним двух невольников из невольников, особо к
нему приближённых, и сказал: «Пойдите к царю Сина и скажите ему: „Это
Сейф-аль-Мулук, сын царя Асима, приехал к тебе в город гостем, чтобы погулять в
твоей стране некоторое время, и он не станет ни биться, ни ссориться. Если ты
его примешь, он расположится у тебя, а если не примешь, вернётся обратно, не
беспокоя ни тебя, ни жителей твоего города“.
И когда невольники достигли города, они сказали его
обитателям: «Мы послы царя Сейф-аль-Мулука». И им отперли ворота и пошли с ними
и привели их к царю.
А звали его Фагфур-Шах, и было между ним и царём Асимом
прежде того знакомство. И, услышав, что царь, который прибыл к нему, –
Сейф-аль-Мулук, сын царя Асима, он наградил послов и приказал отпереть ворота и
собрал угощение и вышел лично с избранными вельможами правления и пришёл к
Сейф-аль-Мулуку. И они обнялись, и царь Сина сказал Сейф-аль-Мулуку: «Семья,
приют и простор тому, кто к нам прибыл, и я твой невольник и невольник твоего
отца! Мой город – перед тобою, и все, что ты потребуешь, явится к тебе». И он
предложил ему угощение и припасы в местах стоянок, и царь Сейф-аль-Мулук сел на
коня со своим везирем Саидом, избранными вельможами правления и остальными
воинами, и они поехали от берега моря и вступили в город.
И забили в литавры и ударили в барабаны в знак радости, и
прибывшие провели в городе сорок дней за прекрасными угощениями.
И после этого царь Сина сказал Сейф-аль-Мулуку: «О сын моего
брата, как тебе живётся? Нравится ли тебе мой город?» – «Да почтит его Аллах
великий тобою навеки, о царь!» – ответил Сейф-аль-Мулук. И царь Фагфур-Шах
молвил: «Тебя привела не иначе как нужда, у тебя возникшая, и чего бы ты ни
хотел в моем городе, я это для тебя исполню». – «О царь, моя история
удивительна, и заключается она в том, что я влюбился в изображение
Бади-аль-Джемаль», – ответил Сейф-аль-Мулук. И царь Сина заплакал из
жалости и сочувствия к нему и спросил: «А что ты хочешь делать теперь, о
Сейф-аль-Мулук?» – «Я хочу, – ответил юноша, – чтобы ты призвал ко
мне всех странников и путешественников и тех, у кого в обычае путешествовать, и
я спрошу их про обладательницу этого образа: быть может, ктонибудь из них мне о
ней расскажет».
И царь Фагфур-Шах послал наместников, царедворцев и
приближённых и велел им привести всех, кто есть в городе из странников и
путешественников, и их привели (а было их великое множество), и они собрались у
царя Фагфур-Шаха. И царь Сейф-аль-Мулук стал их спрашивать про город Бабиль и
про сад Ирема, но никто не дал ему ответа, и царь Сейф-аль-Мулук смутился и не
знал, что делать. Но потом один из морских начальников сказал: «О царь, если ты
хочешь узнать, где этот город и этот сад, отправляйся на острова, которые в
стране Хинд».
И тогда Сейф-аль-Мулук велел привести корабли, и это сделали
и перенесли на них воду, припасы и все, что было нужно, и Сейф-аль-Мулук сел на
корабль, со своим везирем Саидом, после того как они попрощались с царём
Фагфур-Шахом. И они ехали по морю четыре месяца при хорошем ветре, благополучно
и спокойно, и случилось, что в один день из дней поднялся противный ветер, и
пришли к ним волны со всех сторон, и полились на них дожди, и море пришло в
расстройство из-за сильного ветра. А потом корабли стало бить друг о друга
сильным ветром, и они все разбились, так же как и лодки, и все утонули, и Сейф-аль-Мулук
остался с несколькими невольниками на одной из лодок.
А потом ветер стих и успокоился по могуществу великого
Аллаха, и взошло солнце, и Сейф-аль-Мулук открыл глаза и не увидел ни одного
корабля и ничего не увидел, кроме воды, неба, себя самого и тех, кто был с ним
в лодке. «Где корабли и маленькие лодки и где мой брат Сайд?» – спросил он
невольников, которые были с ним, и они ответили: «О царь времени, не осталось
ни кораблей, ни лодок, ни тех, кто был в них: они все утонули и стали пищей для
рыб». И Сейф-аль-Мулук вскрикнул и произнёс слова, говорящий которые не
смутится: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха высокого, великого!» И он
принялся бить себя по лицу и хотел броситься в море, но невольники удержали его
и сказали: «О царь, какая будет тебе от этого польза? Ты ведь сам сделал с
собою такие дела. Если бы ты послушался слов твоего отца, с тобой бы ничего
такого не случилось. Но все это предначертано издревле, по воле создателя
людей…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьсот шестьдесят пятая ночь
Когда же настала семьсот шестьдесят пятая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Сейф-аль-Мулук хотел броситься в
море, невольники удержали его и сказали: „Какая будет тебе от этого польза? Ты
ведь сам сделал с собою такие дела. Но все это предначертано издревле, волею
создателя людей, чтобы получил раб сполна то, что предначертал ему Аллах, и
звездочёты сказали твоему отцу, когда ты родился: „С твоим сыном случатся
всякие бедствия“. И нет у нас поэтому иной хитрости, как терпеть, пока Аллах не
облегчит горесть, в которую мы впали“.
«Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!
Нет ни убежища, ни приюта от приговора великого Аллаха!» – воскликнул
Сейф-аль-Мулук. И потом он вздохнул и произнёс такие стихи:
«Всемилостивым клянусь, смущён я,
сомненья нет,
Тревога, не знаю как, меня охватила
вдруг!
Я буду терпеть, чтоб люди знали и
видели,
Что вытерпеть горшее, чем мирра, я в
силах был.
Как хитрость найти мне в этом деле?
Я лишь могу Тому поручить себя, кто
властен во всех делах».
И он погрузился в море размышлений, и слезы потекли по его
щекам, как ливень, и он проспал днём около часа, а очнувшись, потребовал
чего-нибудь поесть и ел, пока не насытился, и потом еду, стоявшую перед ним
убрали, а челнок все плыл, и не знали они, в какую сторону он с ними
направляется. И он плыл с ними по волнам и по ветру, ночью и днём в течение
долгого времени, пока не окончилась у них пища, и забыли они о прямом пути и
испытывали величайший голод, жажду и тревогу.
И вдруг блеснул им издали остров, и ветры подгоняли их, пока
они к нему не подплыли, и, пристав к острову, они вышли из лодки, оставив в ней
одного человека, и направились в глубь острова. И они увидели там много плодов
всякого рода и поели их досыта и вдруг увидели человека, сидевшего среди
деревьев, и был он длиннолицый, диковинного вида, с белой бородой и телом. И он
позвал одного из невольников по имени и сказал ему: «Не ешь тех плодов, –
они не поспели, и подойди ко мне, я накормлю тебя этими спелыми плодами». И
невольник взглянул на него и подумал, что это один из утопавших, который спасся
и вышел на этот остров. Он до крайности обрадовался и пошёл, и подошёл к нему
близко (и не знал этот невольник, что предопределено ему в неведомом и что
начертано у него на лбу).
И когда он подошёл к человеку близко, тот вскочил на него,
так как это был марид, и сел ему на плечи, обвив ему одной ногой шею, а другую
опустив вдоль его спины, и сказал: «Ходи! Нет тебе больше от меня спасения, и
ты стал моим ослом». И невольник закричал своим товарищам и стал плакать,
говоря: «Увы, мой господин! Уходите, спасайтесь из этой заросли и убегайте, так
как один из её жителей сел мне на плечи, а остальные вас ищут и хотят на вас
сесть, как на меня». И, услышав слова, сказанные этим невольником, все путники
убежали и сошли в лодку, а жители острова преследовали их в море и говорили:
«Куда вы уходите? Идите жить к нам: мы сядем вам на спину и будем вас кормить и
поить, и вы станете нашими ослами». И, услышав от них эти слова, путники
ускорили ход по морю и отдалились от жителей острова и поехали, уповая на
великого Аллаха.
И они ехали так в течение месяца, пока не показался перед
ними другой остров, и они вышли на этот остров и увидели там плоды разного рода
и поели этих плодов. И вдруг они заметили что-то блестевшее издали на дороге,
и, приблизившись, они посмотрели и увидели, что это нечто отвратительное видом
и лежит, точно серебряный столб. И один из невольников пихнул его ногой, и
вдруг оказалось, что это человек с продольными глазами и расщеплённой головой,
и он спрятался под одним из своих ушей, так как, ложась спать, он подкладывал
одно ухо себе под голову, а другим ухом прикрывался. И он схватил этого
невольника, который пихнул его, и пошёл с ним на середину острова, и вдруг
оказалось, что все там – гули, которые едят сынов Адама. И невольник Закричал
своим товарищам: «Спасайте ваши души! Этот остров – остров гулей, которые едят
сынов Адама, и они хотят меня разорвать и съесть». И, услышав его слова,
путники повернули, удаляясь, и сошли с земли в лодку и ничего не набрали из
плодов.
И они ехали в течение нескольких дней, и случилось, что
однажды перед ними появился ещё один остров, и, достигнув его, они увидели на
нем высокую гору. И они поднялись на эту гору и увидели там рощу со множеством
деревьев, а они были голодны и занялись поеданием плодов, и не успели они
очнуться, как к ним вышли из-за деревьев существа ужасающего вида и высокие –
высота каждого из них была пятьдесят локтей, – и у них изо рта торчали
клыки, похожие на клыки слона. И вдруг путники увидели человека, который сидел
на куске чёрного войлока, положенного на каменную скалу, и вокруг него стояли
зинджи[613] прислуживая ему (а их
была большая толпа). И эти зинджи подошли и взяли Сейф-аль-Мулука и его
невольников и поставили их перед своим царём и сказали: «Мы нашли этих птиц
среди деревьев».
А царь был голоден, и он взял из невольников двоих и зарезал
их и съел…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот шестьдесят шестая ночь
Когда же настала семьсот шестьдесят шестая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда зинджи взяли царя
Сейфтестов аль-Мулука и его невольников, они поставили их перед своим царём и
сказали: „О царь, мы нашли этих птиц среди деревьев“. И царь взял двоих
невольников и зарезал их и съел. И когда Сейф-аль-Мулук увидел такое дело, он
испугался за себя и заплакал, а потом он произнёс такие два стиха:
«Подружились беды с душой моей, с
ними дружен я,
Хоть был врагом их: щедрый – Друг для
многих,
Единым не был род забот в душе моей —
Они, хвала Аллаху, разнородны».
И затем он вздохнул и произнёс такие два стиха:
«Судьба в меня все мечет униженья,
Чехлом из стрел душа моя покрыта.
И ныне, если стрелы поражают,
Ломаются концы их об другие».
И когда царь услышал его плач и причитания, он сказал:
«Поистине, это птицы с красивыми голосами и напевами и их голоса мне нравятся.
Поместите каждую из них в клетку». И каждого из путников посадили в клетку и
повесили над головой царя, чтобы он мог слушать их голоса. И Сейф-аль-Мулук и
его невольники оказались в клетках, и зинджи кормили их и поили, а они иногда
плакали, иногда смеялись, иногда говорили, а иногда молчали, и при всем этом
царь зинджей наслаждался их голосом, и они провели таким образом некоторое время.
А у царя была замужняя дочь на другом острове, и она
услышала, что у её отца есть птицы с красивыми голосами, и послала к нему людей
с просьбой прислать несколько птиц. И её отец отправил ей Сейф-аль-Мулука и
трех его невольников в четырех клетках. И когда они прибыли к царевне и та
увидала их, они ей понравились, и она приказала повесить их в одном месте, у
себя над головой. И Сейф-аль-Мулук дивился тому, что с ним случилось, и думал о
величии, в котором он был прежде, и плакал над собой, а его невольники
оплакивали самих себя, и при всем этом царевна думала, что они поют. А у
царевны было в обычае, если к ней попадал кто-нибудь из стран Египта или других
и нравился ей, давать ему у себя высокое место. И случилось, по определению
Аллаха великого и приговору его, что, когда она увидела Сейф-аль-Мулука, ей
понравилась его красота, и прелесть, и стройность, и соразмерность и она
приказала почитать их всех. И в один из дней случилось так, что она осталась
наедине с Сейф-аль-Мулуком и потребовала, чтобы он совокупился с ней, но
Сейф-аль-Мулук отказался от этого и сказал ей: «О госпожа, я чужеземец,
скорбящий в любви к той, кого люблю, и не согласен ни па что, кроме сближения с
ней». И царевна стала его уговаривать и соблазнять, но Сейф-аль-Мулук
отказывался от неё, и она не могла к нему приблизиться и сойтись с ним каким бы
то ни было образом.
И тогда она разгневалась на Сейф-аль-Мулука и его
невольников и велела им ей прислуживать и носить ей воду и дрова. И они провели
таким образом четыре года, И обессилило Сейф-аль-Мулука это дело, и он послал
попросить дочь царя: может быть, она их отпустит, и они уйдут своей дорогой и
отдохнут от того, что с ними. И она послала за Сейф-аль-Мулуком и сказала ему:
«Если ты поступишь согласно моему желанию, я освобожу тебя от того, что с
тобой, и ты отправишься в твою землю, благополучный и с добычей», – и все
время его умоляла и уговаривала, но Сейф-аль-Мулук не соглашался на то, что она
хотела. И царевна отвернулась от него, гневная, и Сейф-аль-Мулук со своими
невольниками остался у неё на острове в том же положении.
И обитатели острова знали, что это птицы царевны, и никто из
городских жителей не осмеливался им ничем вредить, и сердце царевны было за них
спокойно – она была уверена, что им уже нет освобождения с этого острова, –
они скрывались от неё и на два дня и на три и ходили по равнине, собирая дрова
со всех сторон острова, и приносили, их в кухню царевны.
И они провели таким образом пять лет, и случилось, что
Сейф-аль-Мулук сидел в один день из дней со своими невольниками на берегу моря,
беседуя о том, что с ними произошло, и Сейф-аль-Мулук посмотрел на себя и
увидел себя в этом месте со своими невольниками. И он вспомнил свою мать и отца
и брата своего Сайда, и вспомнил величие, в котором жил раньше, и заплакал, и усилились
его плач и рыдания, и невольники тоже заплакали. И потом невольники сказали
ему: «О царь времени, доколе будем мы плакать, когда плач бесполезен, и это
дело написано у нас на лбах по определению Аллаха, великого, славного. Начертал
калам то, что судил Аллах[614],
и не будет нам пользы ни от чего, кроме терпения, – быть может, Аллах –
велик он и славен! – который испытал нас этой бедой, её с нас
снимет». – «О братья, – сказал им Сейф-аль-Мулук, – как нам
сделать, чтобы вырваться от этой проклятой? Я не вижу для нас спасения, если не
спасёт нас от неё Аллах своей милостью. Но пришло мне на ум, что мы должны
убежать и избавиться от этой тяготы». – «О царь времени, – сказали
невольники, – куда мы уйдём с этого острова, когда он весь полон гулей,
которые едят сынов Адама? Во всяком месте, куда мы пойдём, они найдут нас, и
либо они нас съедят, либо возьмут в плен и воротят нас на место, и царевна на
нас разгневается». – «Я что-то для вас сделаю, и, может быть, Аллах
великий поможет нам освободиться, и мы спасёмся с этого острова», – сказал
Сейф-аль-Мулук. «А как ты сделаешь?» – спросили его, и он молвил: «Мы нарубим
длинных палок, навьём из их лыка верёвок, свяжем их друг с другом и сделаем из
них корабль. Мы сбросим его в море и наполним плодами, сделаем весла и сядем на
корабль – быть может, Аллах великий сделает его для нас помощью, он ведь
властен во всякой вещи. И, может быть, Аллах пошлёт нам хороший ветер, который
приведёт пас в страны Индии, и мы освободимся от этой проклятой». И невольники
воскликнули: «Это хороший замысел!» – и обрадовались сильной радостью.
И они поднялись в тот же час и минуту и стали рубить палки,
чтобы сделать корабль, а потом они принялись вить верёвки, чтобы связать палки
одну с другой, и провели за этой работой месяц, и ежедневно к концу дня они
набирали немного дров и носили их на кухню царевны, а остальной день они
отдавали работе по постройке корабля, пока не кончили его…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот шестьдесят седьмая ночь
Когда же настала семьсот шестьдесят седьмая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Сейф-аль-Мулук и его невольники
нарубили палок на острове и, свив верёвки, связали корабль, который они
сделали, а окончив его делать, они сбросили его в море и нагрузили плодами с
деревьев, которые росли на острове, и они снарядились в конце дня и никого не
осведомили о том, что сделали.
И они сели на этот корабль и плыли по морю в течение четырех
месяцев, не зная, куда он везёт их, и кончилась у них пища, и испытывали они
величайший, какой только бывает, голод и жажду. И вдруг море заревело и
вспенилось, и поднялись на нем высокие волны, и приблизился к путникам страшный
крокодил и, протянув лапу, схватил одного из невольников и проглотил его, и
когда Сейф-аль-Мулук увидел, что крокодил сделал с невольником такое дело, он
горько заплакал. И остался он на корабле один с уцелевшим невольником, и
удалились они от места, где был крокодил, испуганные, и плыли таким образом,
пока не показалась перед ними в один из дней гора: огромная, ужасная, высокая,
возвышающаяся в воздухе. И они обрадовались, а после этого перед ними показался
остров, и они стали ускорять к нему ход, ожидая блага от того, что вступят на
этот остров. И когда они были в таком положении, море вдруг взволновалось, и
поднялись на нем волны, и изменилось его состояние, и высунул голову крокодил
и, протянув лапу, схватил оставшегося невольника из невольников Сейфаль-Мулука
и проглотил его, и оказался Сейф-аль-Мулук один.
И он приблизился к острову и до тех пор трудился, пока не
влез на гору, и тогда он посмотрел и увидел рощу. И он вошёл в эту рощу и пошёл
среди деревьев и стал есть плоды, и увидел он, что на деревья забралось свыше
двадцати огромных обезьян, – каждая обезьяна больше мула. И при виде этих обезьян
охватил Сейф-альМулука сильный страх, а обезьяны спустились на землю и окружили
его со всех сторон, и потом они пошли впереди него и сделали ему знак следовать
за ними и отправились, и Сейф-аль-Мулук пошёл за ними. И они шли, а
Сейф-аль-Мулук за ними, пока не дошли до крепости, высоко построенной, с
колоннами, уходящими ввысь. И тогда они вошли в эту крепость, и Сейф-аль-Мулук
вошёл за ними, и он увидел там всякие редкости, драгоценности и металлы,
описать которые бессилен язык. И увидел он в этой крепости юношу, у которого не
было растительности на щеках, но был он высокий, великой высоты. И, увидав
этого юношу, Сейф-аль-Мулук почувствовал к нему расположение (а в крепости не
было никого из людей, кроме этого юноши).
А когда юноша увидал Сейф-аль-Мулука, тот ему до крайности
понравился, и он спросил его: «Как твоё имя, из какой ты страны и как ты сюда
добрался? Расскажи мне твою историю и не скрывай из неё ничего». –
«Клянусь Аллахом, – ответил Сейф-аль-Мулук, – я пришёл сюда не по
своему желанию, и не к этому месту я стремился, и не могу я больше ходить с
места на место, чтобы достигнуть того, что я ищу». – «А что ты ищешь?» –
спросил юноша, и Сейф-аль-Мулук сказал: «Я из земель Египта, и имя моё –
Сейф-аль-Мулук, а имя моего отца – царь Асим ибн Сафван». И потом он рассказал
юноше, что с ним случилось от начала дела до конца его, и юноша поднялся,
прислуживая Сейф-аль-Мулуку, и сказал ему: «О царь времени, я был в Египте и
слышал, что ты отправился в страну Син (а как далеко эта страна от страны
Сип!), и, поистине, твой рассказ дело дивное и диковинное». – «Твои слова
правильны, – ответил Сейфаль-Мулук, – но после этого я отправился из
страны Сип в страну Хинд, и подул на нас ветер, и море заволновалось, и
разбились все корабли, что были со мною». И он рассказал юноше обо всем, что с
ним случилось, и сказал: «И вот я пришёл к тебе в это место». И юноша молвил:
«О царевич, довольно того, что случилось с тобою из бедствий во время
пребывания на чужбине, и слава Аллаху, который привёл тебя в это место. Живи же
со мной, а я буду тебе другом, пока не умру, и тогда ты станешь царём этого
климата. Об этом острове никто не ведает, и эти обезьяны знают ремесла, и все,
что ты потребуешь, ты здесь найдёшь». – «О брат мой, – сказал
Сейф-альМулук, – я не могу сидеть в каком-нибудь месте, пока не исполнится
моя мечта, хотя бы пришлось мне обойти весь свет, расспрашивая о том, что мне
нужно. Быть может, Аллах приведёт меня к желаемому, или я буду стремиться к
тому месту, где исполнится мой срок, и умру».
И юноша обернулся к одной из обезьян и сделал ей знак, и
обезьяна скрылась на некоторое время, а потом пришла, и были с ней обезьяны,
подпоясанные шёлковыми салфетками, которые принесли скатерть и поставили на неё
около сотни золотых и серебряных блюд со всякими кушаньями, и эти обезьяны
стояли, как обычно стоят приближённые, меж руками царей. И юноша сделал
царедворцам знак сесть, и они сели, а те, кто обычно служит, остались стоять, и
все поели досыта, а потом скатерть убрали и принесли золотые тазы с кувшинами и
вымыли руки. А после этого принесли сосуды с вином – около сорока сосудов, в
каждом из которых был какойнибудь сорт вина, и все стали пить и наслаждались и
ликовали, и прекрасно было для них время, и обезьяны плясали и играли, пока
евшие были заняты едой. И когда увидел это Сейф-аль-Мулук, он удивился и забыл
о случившихся с ним бедствиях…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот шестьдесят восьмая ночь
Когда же настала семьсот шестьдесять восьмая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Сейф-аль-Мулук увидал,
что делают обезьяны и как они пляшут, он удивился и забыл о постигшем его
отдалении от родины и бедствиях. А когда наступила ночь, зажгли свечи и
поставили их в золотые и серебряные подсвечники и принесли блюда с сухими и
свежими плодами и поели; когда же пришло время сна, им постлали постели, и они
легли. А с наступлением утра, юноша поднялся, по своему обычаю, и разбудил
Сейфаль-Мулука и сказал ему: „Высунь голову из этого окна и посмотри, кто это
стоит под окном“. И Сейф-аль-Мулук посмотрел и увидел обезьян, которые
наполнили широкую равнину и всю пустыню, и не знает числа этих обезьян никто,
кроме Аллаха великого. „Это множество обезьян, которые наполнили равнину.
Почему они собрались в это время?“ – спросил Сейф-аль-Мулук. И юноша сказал
ему: „Таков их обычай, и все обезьяны, какие есть на острове, пришли сюда, а
иные из них явились после двух или трех дней путешествия. Они приходят каждую
субботу и стоят Здесь, пока я не проснусь от сна и не высуну голову из этого
окошка. И когда обезьяны меня видят, они целуют передо мной землю и уходят к
своим делам“. И он выставил голову из окна, чтобы обезьяны его увидали, и,
заметив его, они поцеловали перед ним землю и ушли.
И Сейф-аль-Мулук прожил у юноши целый месяц, а после этого
он простился с ним и выступил в путь, и юноша приказал отряду обезьян, около
сотни, отправиться с ним, и они шли, служа Сейф-аль-Мулуку, в течение семи
дней, пока не проводили его до конца своих островов. После этого они простились
с ним и вернулись на свои места. И Сейф-аль-Мулук шёл один по горам, холмам,
степям и пустыням в течение четырех месяцев, день голодный, день – сытый, и
один день он ел траву, а другой день ел плоды с деревьев. И стал он
раскаиваться в том, что сделал с собою, уйдя от этого юноши, и хотел вернуться
к нему по своим следам. И вдруг он увидел что-то чёрное, видневшееся вдали.
«Это чёрный город, или что это такое? – сказал себе Сейф-аль-Мулук. –
Я не вернусь, пока не увижу, что это за чёрный предмет». И он приблизился и
увидел, что это дворец, высоко построенный, и был строителем его Яфис, сын Нуха[615], – мир с ним! –
и это тот дворец, о котором упомянул Аллах великий в своей славной книге
словами: «И колодезь заброшенный, и дворец высокий».
И Сейф-аль-Мулук сел у ворот дворца и сказал про себя:
«Посмотреть бы, какова внутренность этого дворца и кто там есть из царей! Кто
мне расскажет истину об этом деле, и принадлежат ли обитатели дворца к людям
или к джиннам?» И он просидел некоторое время, размышляя, и не видел, чтобы кто-нибудь
входил во дворец или выходил из него, а потом он встал и пошёл, уповая на
Аллаха великого, и вошёл во дворец, насчитав по дороге семь проходов, но не
увидел никого. И справа от себя он увидел три двери, а перед ним была дверь за
опущенной занавеской. И Сейф-аль-Мулук подошёл к этой двери и, подняв занавеску
рукой, прошёл в дверь, и вдруг он увидел большой портик, устланный шёлковыми
коврами, и в глубине портика был золотой престол, на котором сидела девушка с
лицом, подобным луне, одетая в царственные одежды, и она была точно невеста в
ночь, когда её ведут к мужу. А возле престола было сорок скатертей, уставленных
золотыми и серебряными блюдами, каждое из которых было наполнено роскошными
кушаньями. И, увидев эту девушку, Сейф-аль-Мулук подошёл к ней и пожелал мира,
и девушка возвратила ему пожелание и спросила его: «Ты из людей или из
джиннов?» – «Я из лучших людей – я царь, сын царя», – ответил
Сейф-альМулук. И девушка спросила: «Чего ты хочешь? Вот перед тобой эти
кушанья, а после того как поешь, расскажи мне твою историю с начала до конца и
расскажи, как ты достиг этого места».
И Сейф-аль-Мулук присел у скатерти и, сняв крышку с подноса
(а он был голоден), ел с блюд, пока не насытился, а потом он вымыл руки и,
взойдя на престол, сел рядом с девушкой. «Кто ты, как твоё имя, откуда ты
пришёл и кто привёл тебя сюда?» – спросила она. И Сейфаль-Мулук ответил: «Что
до меня, то рассказ мой долог». – «Скажи мне, откуда ты, почему ты сюда
пришёл и чего ты хочешь?» – молвила девушка. И Сейф-альМулук сказал: «Ты сама
расскажи мне, каково твоё дело, как тебя зовут, кто тебя сюда привёл и почему
ты сидишь одна в этом месте?» – «Моё имя Девлет-Хатун, я дочь царя Индии, и мой
отец живёт в городе Серендибе, – ответила девушка. – У моего отца
красивый большой сад, лучше которого нет в странах и областях Индии, и там есть
большой водоём. В один из дней я пришла в этот сад с моими невольницами, и мы с
ними разделись и вошли в этот водоём и стали там играть и веселиться, и не
успела я опомниться, как что-то, подобное облаку, спустилось на меня и унесло
меня среди моих невольниц и полетело со мной между небом и землёй, говоря: „О
Девлет-Хатун, не бойся и будь спокойна сердцем!“ И оно пролетело со мной
недолгое время, а потом опустило меня в этом дворце и вдруг, в тот же час и
минуту, превратилось и оказалось красивым юношей, прекрасным своей юностью. И
он спросил меня: „Ты меня знаешь?“ И я ответила: „Нет, о господин мой“. И тогда
юноша сказал: «Я сын Синего царя, царя джиннов, и мой отец живёт в крепости
Кульзум[616], и подвластны ему
шестьсот тысяч джиннов, летающих и ныряющих. Мне случилось проходить по дороге,
направляясь по своему пути, и я увидел тебя и полюбил, и опустился и похитил
тебя среди невольниц, и принёс тебя в мой Высокий Дворец – а здесь моё место и
обиталище. Никто совершенно не достигнет его, ни джинн, ни человек, и от Индии
досюда расстояние в сто двадцать лет пути. Будь же уверена, что ты никогда не
увидишь страны.
О твоего отца и матери, и живи у меня в этом месте,
спокойная сердцем и умом, и я принесу тебе все, что ты потребуешь». И после
этого он стал меня обнимать и целовать…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Шестьсот шестьдесят девятая ночь
Когда же настала семьсот шестьдесят девятая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка говорила
Сейф-аль-Мулуку: „И, после того как царь джиннов все рассказал мне, он начал
меня обнимать и целовать и сказал мне: „Живи здесь и не бойся ничего“. А потом
он оставил меня и скрылся на некоторое время и, вернувшись, принёс эту
скатерть, подстилки и ковры, и он приходит ко мне каждый вторник и живёт у меня
три дня, а в четвёртый день он остаётся до послеполуденного времени и уходит и
отсутствует до вторника, а потом приходит, будучи в том же облике. И придя, он
ест и пьёт со мной и обнимает меня и целует, и я невинная девушка, такая, какой
создал меня великий Аллах, и юноша ничего со мной не сделал. А моего отца зовут
Тадж-аль-Мулук, и не знает он обо мне вестей и не напал на мой след. Вот моя
история, расскажи же мне и ты свою историю“.
«Моя история длинная, и я боюсь, что если я стану тебе
рассказывать, время над нами затянется и придёт ифрит», – сказал
Сейф-аль-Мулук. И девушка молвила: «Он ушёл от меня лишь за час до твоего
прихода и придёт только во вторник. Сиди же здесь, будь спокоен и успокой свой
ум и расскажи мне, что с тобой случилось, от начала до конца». И Сейф-аль-Мулук
отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»
И он начал свой рассказ и завершил его полностью, с начала
до конца, и когда он дошёл до рассказа о Бадиаль-Джемаль, глаза девушки пролили
обильные слезы, и она воскликнула: «Не то я о тебе думала, о Бади-альДжемаль!
Разве ты меня не вспоминаешь и не говоришь: „Сестра моя, Девлет-Хатун, куда она
пропала?“ И потом она стала ещё сильнее плакать и печалиться о том, что Бади-аль-Джемаль
её не вспоминает.
И Сейф-аль-Мулук сказал ей: «О Девлет-Хатун, ты из людей, а
она из джиннов; откуда же она может быть тебе сестрой?» – «Она моя молочная
сестра, – ответила Девлет-Хатун, – и причина этого в том, что моя
мать вышла погулять в сад, и пришли к ней потуги, и она родила меня в саду. А
мать Бади-аль-Джемаль была в этом саду со своими приближёнными, и пришли к ней
потуги, и она отошла в конец сада и родила Бади-аль-Джемаль. И она послала одну
из невольниц к моей матери, прося у неё еды и вещей, нужных при родах, и
матушка послала ей то, что она просила, и пригласила её. И джинния поднялась и
взяла Бади-аль-Джемаль с собой и пришла к моей матеря, и та выкормила
Бади-аль-Джемаль. И её мать, а с нею и девочка, провели у пас в саду два
месяца, а после того джинния ушла в свою страну, и она дала моей матери одну
вещь и сказала: „Если я тебе понадоблюсь, я приду к тебе в этот сад“. И
Бади-аль-Джемаль приходила со своей матерью каждый год, и они оставались у нас
некоторое время, а потом возвращались в свою страну, и если бы я была у этой
матери, о Сейф-аль-Мулук, и увидела бы тебя у нас в нашей стране, когда мы все
были, как всегда, вместе, я бы придумала против неё хитрость, чтобы привести
тебя к желаемому. Но я нахожусь в этом месте, и они не знают обо мне вестей, и
если бы они узнали обо мне вести и знали бы, что я здесь, они могли бы
освободить меня отсюда, но власть принадлежит Аллаху, – слава и величие
ему! – и что же мне делать?» – «Поднимайся и пойдём со мной, – сказал
Сейф-аль-Мулук. – Мы убежим и уйдём, куда хочет Аллах великий». – «Мы
не можем этого сделать, – ответила девушка. – Клянусь Аллахом, если
бы мы убежали на расстояние года пути, этот проклятый настиг бы нас в одну
минуту и погубил бы нас». – «Я где-нибудь спрячусь, и когда он будет
проходить мимо, ударю его мечом и убью», – сказал Сейф-аль-Мулук.
И тогда девушка молвила: «Ты не можешь его убить иначе, как
убив его душу». – «А душа его в каком месте?» – спросил Сейф-аль-Мулук, и
девушка сказала: «Я спрашивала его об этом много раз, но он не признавался мне,
где она. И случилось в один день из дней, что я к нему пристала, и он
рассердился на меня и воскликнул: „Сколько ты ещё будешь меня спрашивать про
мою душу и какова причина твоих расспросов о моей душе?“ – „О Хатим, – ответила
я ему, – у меня остался, кроме тебя, лишь Аллах, и пока я жива, я всегда
буду привязана к твоей душе, и если я не буду её беречь, храня её в моих очах,
то какова будет моя жизнь после тебя? А если я бы знала, где твоя душа, я бы её
берегла, как моё правое око“. И тут царь джиннов сказал мне: „Когда я родился,
звездочёты сказали, что гибель моей души будет от руки одного из сыновей царей
человеческих, и я взял мою душу и положил её в зоб воробья, а воробья я запер в
коробочку и положил эту коробочку в шкатулку, а шкатулку я положил в семь
ларцов, которые я положил в глубь семи ящиков, а ящики я положил в мраморный
сундук и утопил его в этой стороне моряокеана, так как эта сторона далека от
стран человеческих и никто из людей не может до неё добраться. Вот я тебе
сказал; не говори же об этом никому, – это тайна между мной и тобой…“
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Ночь, дополняющая до семисот семидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до семисот семидесяти,
она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Девлет-Хатун рассказала
Сейф-аль-Мулуку о душе джинна, который её похитил, и изложила ему то, что джинн
ей сказал, вплоть до его слов: „Это тайна между нами“, – и продолжала: „И
я сказала ему: „А кому я расскажу? Никто, кроме тебя, ко мне не приходит, чтобы
я ему сказала. Клянусь Аллахом, – сказала я потом, – ты положил свою
душу в крепость крепкую и великую, до которой никому не добраться, так как же
доберётся до неё кто-нибудь из людей? А если допустить невозможное – и Аллах
определил подобное тому, о чем говорили звездочёты, – то как может
кто-нибудь из людей до этого добраться?“ И царь джиннов молвил: „Может быть, у
кого-нибудь из них будет на пальце перстень Сулеймана, сына Дауда, – мир с
ними обоими! – и он придёт сюда и положит руку с этим перстнем на
поверхность воды и скажет: „Властью этих имён, пусть душа такогото всплывёт“. И
всплывёт тот сундук, и человек его взломает, так же как ящики и ларцы, и выйдет
воробей из коробочки, и человек его задушит, и я умру“. – «Это я – тот
царевич, а вот перстень Сулеймана, сына Дауда, – мир с ними обоими! –
у меня на пальце! – воскликнул Сейф-аль-Мулук. – Пойдём на берег моря
и посмотрим, ложь ни его слова, или правда“.
И оба поднялись и пошли и пришли к морю, и ДевлетХатун осталась
стоять на берегу моря, а Сейф-аль-Мулук вошёл в воду по пояс и оказал: «Властью
имён и талисманов, которые на этом перстне, и властью Сулеймана – мир с
ним! – пусть выплывет душа такого-то джинна, сына Синего царя». И тут море
взволновалось, и сундук всплыл, и Сейф-аль-Мулук взял его и ударил им о камень
и сломал сундук и сломал также ящики и ларцы и вынул воробья из коробочки. И
потом они отправились во дворец и взошли на престол, и вдруг показалась
устрашающая пыль и что-то большое летящее, и оно говорило: «Пощади меня, о
царевич, и не убивай меня! Сделай меня твоим отпущенником, и я приведу тебя к
тому, что ты хочешь!» – «Джинн пришёл, – сказала Девлет-Хатун. – Убей
же воробья, чтобы этот проклятый не вошёл во дворец и не отнял у тебя птицы. Он
тебя убьёт и убьёт меня после тебя». И Сейф-аль-Мулук задушил воробья, и тог
умер, а джинн упал у ворот дворца и стал кучей чёрного пепла. И тогда
Девлет-Хатун сказала: «Мы вырвались из рук этого проклятого. Что же нам теперь
делать?» – «Помощи следует просить у Аллаха великого, который нас испытал, он
нас наставит и поможет нам освободиться от того, во что мы впали», –
сказал Сейф-альМулук.
И он поднялся и снял около десяти дверей из дверей дворца, а
эти двери были из сандала и алоэ, и гвозди в них были золотые и серебряные, а
потом он взял бывшие там верёвки из шелка и парчи и связал ими двери одна с
другою. И они с Девлет-Хатун помогали друг другу, пока не донесли двери до моря
и не сбросили их туда, чтобы двери превратились в корабль. И они привязали корабль
к берегу, а потом вернулись во дворец и стали носить золотые и серебряные
блюда, драгоценности и яхонты и дорогие металлы и перенесли из дворца все, что
было легко весом и дорого по цене, и снесли все это на корабль, и сели на него,
уповая на Аллаха великого, который удовлетворяет уповающего и не обманывает. И
они сделали себе две палки в виде весел, а затем отвязали верёвки и дали
кораблю бежать по морю. И они ехали таким образом четыре месяца, и кончилась у
них пища, и усилилась их горесть, и стеснилась у них грудь, и стали они тогда
просить Аллаха, чтобы он послал им спасение от того, что их постигло. А пока
они плыли, Сейф-аль-Мулук, ложась спать, клал Девлет-Хатун у себя за спиной, а
когда он поворачивался, между ними лежал меч.
И когда они ехали таким образом в одну ночь из ночей,
случилось, что Сейф-аль-Мулук спал, а Девлет-Хатун бодрствовала. И вдруг
корабль отклонился в сторону берега и подплыл к одной гавани, а в этой гавани
стояли корабли. И Девлет-Хатун увидела корабли и услышала, как кто-то разговаривает
с матросами, а тот, кто разговаривал, был начальником капитанов и старшим над
ними. И, услышав голос этого капитана, Девлет-Хатун поняла, что на берегу –
гавань какого-нибудь города и что они достигли населённых мест. И она
обрадовалась сильной радостью и разбудила Сейф-аль-Мулука от сна и сказала ему:
«Встань и спроси этого капитана, как называется этот город и что это за
гавань».
И Сейф-аль-Мулук поднялся, радостный, и спросил: «О брат
мой, как называется этот город и что это за гавань и как зовут её царя?» И
капитан сказал ему: «О хладноликий, о холоднобородый, если ты не знаешь этой
гавани и этого города, как же ты сюда приплыл?» И Сейф-аль-Мулук ответил: «Я
чужеземец, и я плыл па корабле из купеческих кораблей, и он разбился и потонул
со всем, что на нем было, а я выплыл на доске и добрался сюда, и я спросил
тебя, а спросить – не позор». – «Это город Аммария, а гавань называется
Гавань Камин-альБахрейн», – ответил капитан. И когда Девлет-Хатун услышала
эти слова, она сильно обрадовалась и воскликнула: «Хвала Аллаху!» – «Что
такое?» – спросил Сейф-аль-Мулук.
И девушка сказала: «О Сейф-альМулук, радуйся близкой помощи!
Царь этого города – мой дядя, брат моего отца…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот семьдесят первая ночь
Когда же настала семьсот семьдесят первая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что Девлет-Хатун сказала Сейф-аль-Мулуку:
„Радуйся близкой помощи! Царь этого города – мой дядя, брат моего отца, и зовут
его Али-ль-Мулук. – И потом молвила: – Спроси капитана: „Султан этого
города, Али-ль-Мулук, здоров?“ И Сейф аль-Мулук спросил об этом, и капитан
ответил, рассерженный: „Ты говоришь: „Я в жизни сюда не приезжал и я
чужеземец“, но кто же сказал тебе имя правителя города?“ И Девлет-Хатун
обрадовалась и узнала капитана, а его имя было Муин-ад-дин, и это был один из
вельмож у её отца, и выехал он лишь для того, чтобы её искать, когда она
пропала, но не нашёл её и ходил до тех пор, пока не прибыл в город её дяди. И
Девлет-Хатун сказала Сейф-аль-Мулуку: „Скажи ему: „О капитан Муинад-дин, пойди
сюда поговори с твоей госпожой“. И Сейф-аль-Мулук крикнул капитану то, что она
ему сказала. И когда капитан услышал слова Сейф-альМулука, он разгневался
сильным гневом и воскликнул: «О пёс, кто ты и как ты меня узнал?“ И потом он
приказал одному из матросов: «Дайте мне ясеневую палку. Я пойду к этому
злосчастному и разобью ему голову“.
И он взял палку и направился в сторону Сейф-альМулука и
увидел корабль, а в нем увидел что-то диковинное и прекрасное, и ум его был
поражён. И потом он посмотрел и вгляделся как следует и увидел Девлет-Хатун,
которая сидела, подобная обрезку месяца. И капитан спросил Сейф-аль-Мулука:
«Что это у тебя?» И царевич ответил: «У меня девушка по имени Девлет-Хатун». И,
услышав эти слова, капитан упал без чувств, так как он услышал её имя и узнал,
что это его госпожа и дочь его царя.
А придя в себя, он оставил корабль и то, что в нем было, и
отправился в город и пришёл ко дворцу царя и попросил позволения войти, и
привратник вошёл к царю и сказал ему: «Капитан Муин-ад-дин пришёл к тебе, чтобы
тебя порадовать благой вестью». И царь позволил ему войти, и он вошёл и
поцеловал землю меж его руками и сказал: «О царь, с тебя подарок! Дочь твоего
брата, Девлет-Хатун, прибыла в наш город, здоровая и благополучная, и она на
корабле, а с ней юноша, подобный луне в ночь её полноты». И царь, услышав вести
о дочери своего брата, возрадовался и наградил капитана роскошной одеждой и
тотчас же приказал украсить город по случаю спасения дочери своего брата и
послал к ней и призвал её к себе, вместе с Сейф-аль-Мулуком, и приветствовал их
и поздравил со спасением. А потом он послал уведомить своего брата, что его
дочь нашлась и пребывает у него.
И когда посол прибыл к царю, тот снарядился, и собрались
войска, и Тадж-аль Мулук, отец Девлет-Хатун ехал до тех пор, пока не прибыл к
своему брату, Али-льМулуку. И он встретился со своей дочерью Девлет-Хатун, и
они сильно обрадовались. И Тадж-аль-Мулук прожил у своего брата неделю времени,
а потом он взял свою дочь и Сейф-аль-Мулука, и они ехали, пока не прибыли в
Серендиб, в страну отца девушки. И Девлет-Хатун встретилась со своей матерью, и
все обрадовались её спасению и устроили торжества, и был это день великий,
подобного которому не видано.
Что же касается до царя, то он оказал Сейф аль-Мулуку почёт
и сказал ему: «О Сейф-аль-Мулук, ты сделал мне и моей дочери все это благо, и я
не могу воздать тебе за него тем же, и воздаст тебе один лишь господь миров. Но
я хочу, чтобы ты сел вместо меня на престол и правил в странах Индии: я дарю
тебе мою власть, и престол, и казну, и слуг, и все это будет тебе от меня
подарком». И Сейф-аль-Мулук поднялся и поцеловал землю меж рук царя и
поблагодарил его и сказал: «О царь времени, я принимаю все, что ты мне подарил,
и все это возвращается к тебе от меня, тоже как подарок. А я, о царь времени,
не хочу ни царства, ни власти и хочу только, чтобы Аллах великий привёл меня к
желаемому». – «Вот моя казна перед тобою, о Сейф-аль-Мулук, – сказал
царь. – Бери из неё все что пожелаешь и не спрашивай меня об этом, да
воздаст тебе за меня Аллах великий благом!» – «Да возвеличит Аллах царя! Нет
мне радости ни во власти, ни в деньгах, пока я не достигну желаемого, –
ответил Сейф аль Мулук. – А теперь я хочу погулять по городу и посмотреть
на его площади и рынки».
И Тадж-аль-Мулук велел привести ему коня из хороших коней, и
Сейф-аль-Мулуку привели коня, осёдланного и взнузданного, из коней
превосходных, и царевич сел на коня и выехал на рынок и поехал по улицам
города. И он смотрел направо и налево и вдруг увидал юношу, у которого был
кафтан, и он предлагал его за пятнадцать динаров, и, всмотревшись в этого
юношу, Сейф-аль-Мулук увидел, что он похож на его брата Сайда. А на самом деле
это именно он и быт, по только цвет его лица и его состояние изменились от
долгого пребывания на чужбине и тягот путешествия, и Сейф-аль-Мулук не узнал
его. И он сказал тем, кто был вокруг него: «Приведите этого юношу, чтобы я его
расспросил». И когда юношу привели к нему. Сейф аль-Мулук молвил: «Возьмите его
и отведите во дворец, где я живу, и оставьте его у себя, пока я не вернусь с
прогулки». А люди подумали, что он им приказал: «Возьмите его и отведите в
тюрьму», и сказали: «Может быть, это невольник из его невольников, который
убежал от него».
И они взяли этого юношу и отвели его в тюрьму, заковав его в
цепи, и оставили сидеть там. А Сейф-аль-Мулук вернулся с прогулки и вошёл во
дворец и забыл о своём брате Сайде, и никто ему о нем не напомнил. И оказался
Сайд в тюрьме, и когда пленников вывели на работы по постройкам, Сайда взяли с
ними, и он стал работать с пленниками, и скопилось на нем много грязи. И Сайд
провёл таким образом месяц, раздумывая о своих обстоятельствах и говоря про
себя: «В чем причина моего заточения?» А Сейф аль-Мулук был отвлечён радостной
жизнью и прочим.
И случилось, что в один из дней Сейф-аль-Мулук сидел, и он
вспомнил о своём брате Сайде и спросил невольников, бывших с ним: «Где юноша,
который был с вами в такой-то день?» И невольники ответили: «А разве тыне
сказал нам: „Отведите его в тюрьму?“ – „Я не говорил вам таких слов, я сказал
вам только: „Отведите его во дворец, где я живу“, – сказал Сейф-аль-Мулук.
И затем он послал царедворцев за Саидом, и его привели закованного и расковали
от цепей и поставили перед Сейф-альМулуком. И тот спросил его: „О юноша, из
какой ты страны?“ – „Я из Египта, и моё имя – Сайд, сын везиря Фариса“, –
ответил юноша. И, услышав его слова, Сейфаль-Мулук сошёл с ложа и бросился к
Сайду и повис у него на шее, и он от радости заплакал сильным плачем и воскликнул:
«О брат мой Сайд! Хвала Аллаху, что я жив и вижу тебя! Я твой брат
Сейф-аль-Мулук, сын царя Асима!“
И когда Сайд услышал слова своего брата и узнал его, они
обняли друг друга и стали вместе плакать, и присутствующие дивились на них, а
потом Сейф-аль-Мулук приказал взять Сайда и отвести его в баню. И его отвели в
баню, а по выходе из бани, его одели в роскошные одежды и привели в покои Сейф
аль-Мулука, и тот посадил Сайда к себе на ложе. И когда узнал обо всем
Тадж-аль-Мулук, он сильно обрадовался встрече Сейф-аль-Мулука с его братом
Саидом и пришёл, и все трое сидели и разговаривали о том, что случилось с ними
от начала до конца.
А потом Сайд сказал: «О брат мой, о Сейф-аль-Мулук, когда
утонули корабли и утонули невольники, я влез с несколькими невольниками на
деревянную доску, и она плыла с нами по морю в течение целого месяца, а затем,
после этого, ветер закинул нас, властью Аллаха великого, на остров. И мы вышли
на этот остров голодные и оказались среди деревьев и стали есть плоды и
занялись едой, и не успели мы опомниться, как вышли к нам люди, подобные
ифритам, и вскочили на нас и сели нам на плечи, говоря: „Везите нас – вы стали
нашими ослами“.
И я спросил того, кто сел на меня: «Что ты такое и почему ты
на меня сел?» И, услышав от меня эти слова, он обвил мне одной ногой шею так,
что я чуть не умер, а другой ногой ударил меня по спине, и я подумал, что он
сломал мне спину. И я упал на землю, лицом вниз, а у меня не осталось больше
сил от голода и жажды. И когда я упал, человек понял, что я голоден, и взял
меня за руку, привёл к дереву со множеством плодов – а это была груша – и
сказал: «Ешь с этого дерева, пока не насытишься». И я ел с этого дерева, пока
не насытился, и потом встал и пошёл, не желая этого, и едва я прошёл немного,
тот человек вернулся ко мне и вскочил мне на плечи. И я то шёл, то бежал, то
трусил рысцой, а человек сидел на мне и смеялся, говоря: «Я в жизни не видел
такого осла, как ты!»
И случилось, что в какой-то день мы набрали несколько кистей
винограда и положили ягоды в яму после того, как потоптали их ногами, и
превратилась эта яма в большой пруд. И мы подождали несколько дней и пришли к
этой яме и увидели, что солнце сварило эту воду и она превратилась в вино, и
тогда мы стали пить и опьянели, и покраснели наши лица, и мы начали петь и
плясать, одурев от опьянения. И наши седоки спросили нас: «Отчего у вас
покраснели лица и что заставляет вас плясать и петь?» И мы сказали им: «Не
спрашивайте об этом: чего вы хотите, спрашивая об этом?»
«Расскажите нам, чтобы мы узнали истину об этом
деле», – сказали они, и тогда мы сказали им: «В этом виноваты выжимки
винограда».
И они пошли с нами в долину, где мы не могли отличить длины
от ширины, и в этой долине были виноградные лозы, которым мы не видели ни
начала, ни конца, а каждая кисть на них была весом ритлей в двадцать, и их все
было легко сорвать. И седоки сказали нам: «Наберите этого», и мы собрали много
винограда. И я увидел там большую яму, шире большого водоёма, и мы наполнили её
виноградом и потоптали его ногами и сделали то же, что и в первый раз, и сок
превратился в вино, и тогда мы сказали: «Оно дошло до предела зрелости. Из чего
вы будете его пить?» – «У нас были ослы, как вы, и мы их съели, и от них
остались головы. Напойте нас из их черепов», – сказали они. И мы напоили их,
и они опьянели и легли, а их было около двухсот.
И тогда мы сказали друг другу: «Разве недостаточно им на нас
ездить, к тому же они нас потом съедят? Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха,
высокого, великого! Но мы усилим их опьянение, а потом убьём их, и избавимся и
освободимся из их рук». И мы разбудили их и стали наполнять эти черепа и поить
их, и они кричали: «Это горько!» А мы говорили им: «Зачем вы говорите: „Это
горько!“ Всякий, кто так говорит, умрёт в тот же день, если не выпьет десять
раз».
И они испугались смерти и сказали нам: «Напоите пас по
десять раз!» И когда они выпили по десяти раз, они опьянели, и их опьянение
усилилось, и силы их потухли, и мы потащили их за руки. А потом мы набрали
множество палок от лоз и положили их вокруг гулей и на них и разожгли огонь и
остановились поодаль, смотря, что с ними будет…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот семьдесят вторая ночь
Когда же настала семьсот семьдесят вторая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что Сайд говорил: «Когда я и бывшие со мной
невольники разожгли огонь и гули оказались посреди пламени, мы остановились
поодаль, смотря, что с ними будет, а потом мы подошли к ним, когда огонь потух,
и увидели, что они превратились в кучу пепла. И мы восхвалили Аллаха великого,
который освободил нас от них и вывел нас с этого острова, и направились на
берег моря, а потом мы расстались друг с другом, и что до меня и двух
невольников, то мы шли, пока не дошли до большой рощи со множеством деревьев.
И в роще мы занялись едой, и вдруг появился человек высокого
роста, с длинной бородой, длинными ушами и глазами, точно два факела, и было
перед ним много баранов, которых он пас, и с ним была ещё толпа людей таких же,
как он. И, увидя нас, он обрадовался и развеселился и приветствовал нас и
воскликнул: «Добро пожаловать! Идите ко мне, я вам зарежу овцу из этого стада и
изжарю и накормлю вас». И мы спросили его: «А где твоё жилище?» И он сказал:
«Близко от этой горы. Идите в ту сторону, пока не увидите пещеру, и войдите в
неё. Там много гостей, таких, как вы; ступайте посидите с ними, пока мы не
приготовим вам угощенья». И мы подумали, что его слова правда, и пошли в ту
сторону, и вошли в пещеру, и увидели, что гости, которые там сидят, все слепые.
И когда мы вошли, один из них сказал: «Я болен», – а
другой сказал: «Я слаб». И мы спросили их: «Что это за слова вы говорите?
Какова причина вашей слабости и болезни?» – «Кто вы?» – спросили слепые, и вы
сказали: «Мы гости». И тогда слепые спросили: «Что ввергло вас в руки этого
проклятого? Пет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Это гуль,
который ест сынов Адама, и он ослепил нас и хочет нас съесть». – «Как
ослепил вас этот гуль?» – спросили мы их, и они сказали: «Он сейчас ослепит и
вас, как нас». – «А как он вас ослепил?» – спросили мы, и слепые ответили:
«Он принесёт вам чашки с молоком и скажет: „Вы устали от путешествия – возьмите
это молоко и попейте его“. И когда вы его попьёте, вы станете такими же, как
мы».
И тогда я сказал про себя: «Не остаётся нам спасения иначе,
как хитростью», – и выкопал в земле яму и сел подле неё. А через минуту
вошёл к нам этот проклятый гуль, который нёс чашки с молоком, и он подал чашку
мне и чашку каждому из тех, кто был со мной, и сказал: «Вы пришли с берега и
хотите пить: возьмите же это молоко и попейте его, пока я буду вам жарить
мясо». И что до меня, то я взял чашку и, приблизив её ко рту, вылил её в яму и
закричал: «Ах, пропал мой глаз, и я ослеп!» – и схватился рукой за глаз и стал
плакать и кричать, а гуль смеялся и говорил: «Не бойся!» Что же касается двух
моих товарищей, то они выпили молоко и ослепли.
И проклятый в ют же час и минуту поднялся и запер вход в
пещеру и, приблизившись ко мне, пощупал мне ребра и увидел, что я тощий и на
мне совсем пет мяса, и потом он пощупал другого и увидел, что он толстый, и
обрадовался. И он зарезал трех баранов и ободрал их и, принеся железные
вертела, насадил на них мясо баранов. И положил его на огонь и изжарил, а потом
он подал их моим товарищам, и они поели, и гуль поел вместе с ними. А затем он
принёс бурдюк, полный вина, и выпил вино и лёг лицом вниз и захрапел. И я
сказал себе: «Он погрузился в сон, по как мне его убить?»
И я вспомнил о вертелах и, взяв два из них, положи и их на
огонь и подождал, пока они не стали, как уголья. А потом я затянул пояс и,
поднявшись на ноги, взял в руки железные вертела и, приблизившись к проклятому,
приложил их ему к глазам и налёг на них со всей силой. И вдруг гуль вскочил на
ноги и хотел меня схватить, но был уже слеп, и я побежал от него внутрь пещеры,
а он бежал за мной. И я сказал слепым, что были у гуля: «Что делать с этим
проклятым?» И один из них сказал: «О Сайд, поднимись и взберись к этому
углублению. Ты найдёшь там блестящий меч. Возьми его и подойди ко мне, и я
скажу тебе, что делать». И я поднялся к углублению и взял меч и подошёл к тому
человеку, и он сказал мне: «Возьми крепче меч и ударь им гуля посредине, он
тотчас же умрёт». И я побежал за гулом, который устал бегать и подошёл к
слепым, чтобы их убить. И, приблизившись к нему, я ударил его мечом по середине
тела, так что он превратился в две половины.
И гуль закричал мне: «О человек, если ты захотел меня убить,
ударь меня второй раз!» И я собирался ударить его вторым ударом, но человек,
который указал мне на меч, молвил: «Не ударяй его второй раз: он тогда не
умрёт, а будет жить и погубит нас…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот семьдесят третья ночь
Когда же настала семьсот семьдесят третья ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что Сайд говорил: „Когда я ударил гуля
мечом, он крикнул: „О человек, если ты меня ударил и хотел меня убить, ударь
меня ещё раз!“ И я собирался его ударить, но человек, который указал мне на
меч, молвил: „Не ударяй его второй раз: он тогда не умрёт, а будет жить и
погубит нас“. И я исполнил приказание этого человека и не ударил гуля, и
проклятый умер. И тогда тот человек сказал мне: „Открой пещеру, и давай выйдем
из неё – может быть, Аллах нам поможет, и мы избавимся от пребывания в этом
месте“. – «Для нас не будет теперь больше угрозы, – сказал я. –
Мы лучше отдохнём и зарежем часть этих овец и попьём вина“.
И мы провели в этом месте два месяца и ели овец и плоды. И
случилось, что в один день из дней мы сидели на берегу моря и увидели большой
корабль, который показался на море. И мы стали делать знаки тем, кто на нем
ехал, и кричать им, но они побоялись гуля (а они знали, что на этом острове
живёт гуль, который ест людей) и хотели убежать. И мы стали махать им концами
наших тюрбанов и подошли ближе и начали им кричать. И тогда один из путников, у
которого было острое зрение, сказал: «О собрание путников, я вижу, что эти
существа – люди, как мы, и нет у них облика гулей». И путники поплыли в нашу
сторону, мало-помалу, пока не приблизились к нам, и, убедившись, что мы люди,
они приветствовали нас, и мы возвратили им приветствие и обрадовали их вестью
об убиении этого проклятого гуля, и они поблагодарили нас.
А потом мы запаслись на острове некоторыми плодами, которые
там были, и сошли на корабль, и он плыл с нами, при хорошем ветре, в течение
трех дней. А после этого поднялся против нас ветер, и стало очень темно, и не
прошло и одного часа, как ветер повлёк корабль к горе, и он разбился и доски
его разлетелись. И предопределил мне Аллах великий уцепиться за одну из этих
досок, и я сел на неё, и она плыла со мной два дня, и прилетел хороший ветер, и
я сидел на этой доске, гребя ногами в течение некоторого времени, пока не
привёл меня Аллах великий благополучно к берегу.
И потом я вошёл в этот город и был чужеземцем одиноким,
покинутым и не знал, что делать, и голод мучил меня, и постигли меня величайшие
тяготы. И я пришёл на городской рынок и спрятался и снял с себя этот кафтан,
говоря в душе: «Продам его и буду сыт, пока не исполнит Аллах то, что он
исполни!» И потом, о брат мой, я взял кафтан в руки, и люди смотрели на него и
набавляли цену, пока не пришёл ты и не увидал меня и не приказал отвести меня
во дворец, и слуги взяли меня и заточили. А потом ты вспомнил обо мне, после
этого долгого срока, и призвал меня к себе, и я рассказал тебе о том, что со
мной случилось, и слава Аллаху за нашу встречу!»
И когда Сейф-аль-Мулук и Тадж-аль-Мулук, отец Девлет-Хатун
услышали рассказ везиря Сайда, они удивились сильным удивлением, и
Тадж-аль-Мулук, отец Девлет-Хатун, приготовил прекрасное место для
Сейфаль-Мулука и его брата Сайда. И Девлет-Хатун стала приходить к
Сейф-аль-Мулуку и благодарить его и разговаривала с ним о его благодеяниях, и
везирь Сайд сказал ей: «О царевна, от тебя желательна помощь в достижении его
цели». И Девлет-Хатун ответила: «Хорошо, я постараюсь для того, что он хочет,
чтобы достичь желаемого, если захочет того Аллах великий». А потом она
обратилась к Сейф-аль-Мулуку и сказала ему: «Успокой свою душу и прохлади
глаза!»
Вот что было с Сейф-аль-Мулуком и его везирем Саидом. Что же
касается до царевны Бади-аль-Джемаль, то до неё дошли вести о возвращении её
сестры ДевлетХатун к отцу, в его царство, и она сказала: «Непременно следует её
посетить и приветствовать её в роскошном уборе, драгоценностях и одеждах». И
она отправилась к ней, и когда она приблизилась к царству отца царевны
Девлет-Хатун, та встретила её и пожелала ей мира и обняла её и поцеловала между
глаз, а царевна Бади-альДжемаль поздравила Девлет-Хатун с благополучием.
А потом они сели и стали разговаривать, и Бади-альДжемаль
спросила Девлет-Хатун: «Что случилось с тобой на чужбине?» И Девлет-Хатун
ответила: «О сестрица, не спрашивай, какие случились со мной дела! О, какие
терпят люди бедствия!» – «А как так?» – спросила Бадиаль-Джемаль, и Девлет-Хатун
молвила: «О сестрица, я была в Высоком Дворце, и владел мною там сын Синего
царя». И она рассказала ей остальную свою историю с начала до конца, а также
историю Сейф-аль-Мулука и поведала о том, что случилось с ним во дворце и какие
он терпел бедствия и ужасы, пока не дошёл до Высокого Дворца, и как он убил
сына Синего царя и сорвал двери и построил из них корабль и сделал к нему весла
и как он прибыл сюда. И Бади-аль-Джемаль удивилась и воскликнула: «Клянусь
Аллахом, о сестрица, это одно из самых диковинных чудес!» – «Я хочу рассказать
тебе о корне всей его истории, но меня удерживает от этого стыд», –
сказала потом Девлет-Хатун. И Бади-аль-Джемаль молвила: «Чего же стыдиться? Ты
ведь моя сестра и подруга, и между мной и тобой было многое, и я знаю, что ты
ищешь для меня лишь добра. Почему же ты меня стыдишься? Расскажи мне то, что у
тебя есть, не стыдясь меня, и не скрывай от меня ничего».
И тогда Девлет-Хатун сказала: «Он увидел твоё изображение на
капитане, который твой отец послал Сулейману, сыну Дауда – мир с ними
обоими! – и Сулейман не развёртывал его и не смотрел, что на нем есть. И
он прямо послал его царю Асиму ибн Сафвану, царю Египта, в числе подарков и
редкостей, которые он ему послал.
А царь Асим отдал кафтан своему сыну Сейф-аль-Мулуку, прежде
чем его развернуть. И когда Сейф-альМулук взял его и развернул и хотел надеть,
он увидел на нем твоё изображение и влюбился в него и пошёл тебя искать и
испытал все эти беды из-за тебя…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьсот семьдесят четвёртая ночь
Когда же настала семьсот семьдесят четвёртая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Девлет-Хатун рассказала
Бади-альДжемаль о начале любви к ней Сейф-аль-Мулука и его страсти к ней и
сказала, что причина этого в кафтане, на котором было её изображение, и что
когда Сейф-альМулук увидел это изображение, он ушёл из своего царства, обезумев
от любви, и скрылся от своих родных из-за неё. „Он испытал те бедствия, которые
испытал, из-за тебя“, – сказала она. И Бади-аль-Джемаль воскликнула (а её
лицо раскраснелось, и ей стало стыдно перед Девлет-Хатун): „Этого никогда не
будет! Люди не подходят к джиннам“. Но тут Девлет-Хатун принялась описывать ей
Сейф-аль-Мулука и красоту его лица и поведение и доблесть, и не переставая
расхваливала его и перечисляла его достоинства, и наконец сказала: „О сестрица,
ради Аллаха великого и ради меня, пойди поговори с ним и скажи ему хотя бы одно
слово“. Но Бади-аль-Джемаль воскликнула: „Этих слов, которые ты говоришь, я не
стану слушать и не послушаюсь тебя!“ И было так, словно она ничего о нем не
слышала, и в её сердце не запало ничего из рассказов о любви Сейф-аль-Мулука и
красоте его лица, его поведении и доблести. А ДевлетХатун стала её умолять и
целовать ей ноги, говоря: „О Бади-аль-Джемаль, во имя молока, которым мы с
тобой вскормлены, и во имя надписи, которая на перстне Сулеймана, – мир с
ним! – выслушай от меня такие слова: ведь я обязалась перед ним в Высоком
Дворце показать ему твоё лицо; заклинаю тебя Аллахом, покажи ему себя один раз,
ради меня, и ты тоже на него посмотришь“. И она плакала и умоляла
Бади-аль-Джемаль, целуя ей руки и ноги, пока царевна не согласилась и не
сказала: „Ради тебя я покажу ему моё лицо один раз“.
И тогда сердце Девлет-Хатун успокоилось, и она поцеловала ей
руки и ноги и, выйдя, пошла в самый большой дворец, который стоял в саду. И она
велела невольницам устлать его коврами и поставить в нем золотое ложе и
расставить рядами сосуды с вином, а потом Девлет-Хатун вошла к Сейф-аль-Мулуку
и его везирю Сайду, которые сидели у себя, и обрадовала Сейф-аль-Мулука вестью
о достижении его цели и осуществлении желаемого. «Отправляйся в сад с твоим
братом, и войдите во дворец и спрячьтесь от людских глаз, чтобы не увидел вас
никто из находящихся во дворце, а я приду туда с Бади-альДжемаль», –
сказала она. И Сейф-аль-Мулук с Саидом поднялись и пошли в то место, которое
указала им Девлет-Хатун, и, войдя туда, они увидели, что там поставлено золотое
ложе и на нем лежат подушки и есть там кушанья и вино. И они просидели
некоторое время, а потом Сейф-аль-Мулук вспомнил свою возлюбленную, и его грудь
стеснилась, и взволновалась в нем тоска и страсть. И он поднялся и пошёл и
вышел из дворцового прохода, и брат его Сайд последовал за ним. Но
Сейфаль-Мулук сказал ему: «О брат мой, сиди на месте и не следуй за мной, пока
я к тебе не приду!» И Сайд сел, а Сейф-аль-Мулук спустился и вошёл в сад,
пьяный от вина страсти и смятенный крайней любовью и увлечением, и потрясла его
любовь, и одолела его страсть, и он произнёс такие стихи:
«О дивно прекрасная, ты лишь нужна
мне!
Пожалей же – пленён к тебе я любовью!
Ты желанье, мечта моя, моя радость,
И не хочет любить других моё сердце!
О, если б узнать: известно ль тебе,
как я плачу
Ночью длинной, не зная сна, и рыдаю?
Прикажи мне, чтоб сон слетел к моим
векам, —
Может статься, во сне тебя я увижу.
О, смягчись же к безумному, что так
любит,
Из пучины жестокости его вырви!
Пусть прибавит Аллах тебе блеска,
счастья,
И все люди пусть выкупом тебе будут!
Соберёт пусть влюблённых всех моё
знамя,
А твоё соберёт к себе всех красавиц».
И потом он заплакал и произнёс ещё такие два стиха:
«Дивно прекрасная стала целью моей
навек,
В глубинах души она теперь – моя
тайна»
Когда говорю я – речь моя о красе её,
А если молчу, лишь к ней привязано
сердце».
И потом он горько заплакал и произнёс ещё такие стихи:
«И в сердце моем огонь сильней
разгорается,
Желаю я вас одних, и страсть моя
длится.
Склоняюсь я к вам и не склоняюсь к
другим совсем,
Прощенья я жду от вас, –
влюблённый вынослив, —
Чтоб сжалились вы над тем, чью плоть
изнурила страсть,
Кто слабым от страсти стал, чьё
сердце недужно.
Так сжальтесь, помилуйте и будьте
щедрой вы. —
От вас я не отойду, измены не зная».
И потом он заплакал и произнёс ещё такие два стиха:
«Стал я близок с тоской моей, как со
страстью,
И бежит от очей покой, как бежишь ты.
Рассказал, что ты сердишься, твой
посланник,
Да избавит Аллах от зла такой речи!»
А потом Сайд, заждавшись царевича, вышел из дворца, чтобы
поискать его в саду, и увидел, что он ходит по саду в смятении и говорит такие
стихи:
«Аллах, Аллах великий, поклянусь я
том,
Произносит кто из Корана суру
«Создателя», —
Коль бродил мой взор по красотам тех,
кого видел я,
Вечно образ твой, о прекрасная,
говорил со мной».
И потом Сейф-аль-Мулук и его брат Сайд встретились и стали
гулять в саду и есть плоды, и вот что было с Саидом и Сейф-аль-Мулуком. Что же
касается ДевлетХатун, то когда она пришла с Бади-аль-Джемаль во дворец, они
вошли туда после того, как евнухи разубрали его всевозможными украшениями и
сделали все, что приказала им Девлет-Хатун, и приготовили для Бади-альДжемаль
золотое ложе, чтобы ей сидеть на нем, и, увидев это ложе, Бади-аль-Джемаль села
на него. А рядом с нею было окно, выходившее в сад, и евнухи принесли всякие
роскошные кушанья, и Бади-аль-Джемаль с Девлет-Хатун начали есть и ели, пока та
не насытилась. А затем она велела подать всякие сладости, и евнухи принесли их,
и обе девушки поели их досыта и вымыли руки. А после этого Девлет-Хатун
приготовила напитки и сосуды для вина и расставила кувшины и чаши, и стала
Девлет-Хатун наполнять кубок и поить Бади-аль-Джемаль, а потом она наполняла
чашу и пила сама. И Бади-аль-Джемаль посмотрела в окно, которое было рядом с
нею и выходило в сад, и увидела, какие там плоды и деревья, и она бросила
взгляд в сторону Сейф-аль-Мулука и увидела его, когда он ходил по саду, а сзади
него шёл везирь Сайд. И услыхала она, как Сейф-аль-Мулук говорит стихи,
рассыпая обильные слезы, и когда она взглянула на него, этот взгляд оставил в
ней тысячу вздохов…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот семьдесят пятая ночь
Когда же настала семьсот семьдесят пятая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Бади-аль-Джемаль увидела
Сейф-аль-Мулука, который ходил по саду, она посмотрела на него взором,
оставившим в ней тысячу вздохов, и обернулась к ДевлетХатун (а вино заиграло в
её членах) и сказала: „О сестрица, что это за юноша, которого я вижу в саду, и
он в смятении, взволнован, грустен и печален?“ – „Не позволишь ли ты ему прийти
к нам, чтобы мы на него посмотрели?“ – спросила Девлет-Хатун, и
Бади-аль-Джемаль молвила: „Если тебе возможно его привести, приведи его“.
И Девлет-Хатун позвала Сейф-аль-Мулука и сказала ему: «О
царевич, поднимайся к нам и приходи с твоей красотой и прелостью». И
Сейф-аль-Мулук узнал голос Девлет-Хатун и поднялся во дворец, и, когда его взор
упал на Бади-аль-Джемаль, он распростёрся, покрытый беспамятством. И
Девлет-Хатун брызнула на него немного розовой воды, и он очнулся от беспамятства
и встал и поцеловал землю перед Бади-аль-Джемаль. И та оторопела при виде его
красоты и прелести, а Девлет-Хатун сказала: «Знай, о царевна, что это
Сейф-аль-Мулук, через чьи руки, по приговору Аллаха великого, пришло моё
спасение. Он тот, с кем случились из-за тебя сполна все бедствия, и я хочу,
чтобы ты окинула его всего взором». И Бади-аль-Джемаль сказала, рассмеявшись:
«А кто верен обетам, чтобы был им верен этот юноша? У людей ведь нет любви». И
Сейф-аль-Мулук воскликнул: «О царевна, отсутствия верности не будет у меня
никогда, и не все твари одинаковы». И потом он заплакал перед нею и произнёс
такие стихи:
«О дивно прекрасная, над грустным ты
смилуйся,
Печален он, изнурён, и глаз его
бодрствует,
Во имя тех прелестен, что лик твой
собрал в себе —
И бел и румян ведь он, как цвет
анемона, —
Не мсти наказанием разлуки больному
ты, —
От долгой разлуки плоть моя погибает.
Желание кот моё, и в этом предел
надежд,
И сблизиться я хочу насколько
возможно».
И потом он заплакал горьким плачем, и любовь и страсть
овладели им, и он приветствовал Бади-аль-Джемаль такими стихами:
«Привет от влюблённого, что страстью
порабощён, —
Ведь вес благородные добры к
благородным.
Привет вам! Да не лишусь я вашего
призрака
И пусть не лишатся вас дома и покои!
Ревнуя, не называю вашего имени —
Влюблённый к любимому всегда ведь
стремится.
Не надо же прерывать к влюблённому
милостей,
Ведь губит его печаль, и тяжко он
болен.
Блестящие звезды я пасу, и боюсь я
их,
А ночь моя от любви продлилась
чрезмерной.
Терпения уже нет, и нет уже хитрости
—
Какие слова скажу в ответ на вопросы?
Привет от Аллаха вам в минуту
суровости,
Привет от влюблённого – влюблённый
вынослив!»
А потом, от великого волненья и страсти, он произнёс ещё
такие стихи:
«Когда б к другим стремился, о
владыки, я,
Желанного от вас я не добился бы.
О, кто красоты все присвоил, кроме
вас,
Так что в них стоит воскресенья день
предо мной теперь?
Не бывать тому, чтоб утешился я в
любви моей,
Ведь за вас я отдал и сердца кровь и
последний вздох».
А окончив свои стихи, он горько заплакал, и Бади-альДжемаль
сказала ому: «О царевич, я боюсь, что, если я обращусь к тебе полностью, я не
найду у тебя любви и дружбы. В людях нередко бывает добра мало, а вероломства
много, и знай, что господин наш Сулейман, сын Дауда, – мир с ними
обоими! – взял Билькис по любви, а когда увидел другую женщину, лучше неё,
отвернулся от неё к той другой». – «О моё око, о моя душа, –
воскликнул Сейф-аль-Мулук, – не создал Аллах всех людей одинаковыми, и я,
если захочет Аллах, буду верен обету и умру под твоими ногами! Ты скоро
увидишь, что я сделаю, в согласии с тем, что я говорю, и Аллах за то, что я
говорю, поручитель». И Бади-аль-Джемаль сказала ему: «Садись и успокойся и
поклянись мне достоинством твоей веры, и дадим обет, что мы не будем друг друга
обманывать. Кто обманет своего друга, тому отомстит великий Аллах!»
И, услышав от неё эти слова, Сейф-аль-Мулук сел, и каждый из
них вложил руку в руку другого, и оба поклялись, что не изберут, кроме
любимого, никого из людей или джиннов. И они просидели некоторое время,
обнявшись и плача от сильной радости, и одолело Сейф-альМулука волнение; и он
произнёс такие стихи:
«Заплакал я от любви, тоски и
волнения
О той, кого полюбил душою и сердцем
я.
Давно я покинул вас, и сильно страдаю
я.
Но все же бессилен я к любимой
приблизиться.
И горесть моя о той, кого не могу
забыть,
Хулителям знать даёт о части беды
моей.
Стеснилось, поистине, когда-то
просторное
Терпенья ристалище – нет силы и мочи
нет!
Узнать бы, соединит ли снова Аллах с
тобой,
Минуют ли горести и боль и
страдания!»
А после того как Бади-аль-Джемаль и Сейф-аль-Мулук поклялись
друг другу, Сейф-аль-Мулук поднялся и пошёл, и Бади-аль-Джемаль тоже пошла, и с
нею была невольница, которая несла кое-какую еду и кувшины, наполненные вином.
И Бади-аль-Джемаль села, и невольница поставила перед ней кушанье и вино, и они
просидели не более минуты, и вдруг подошёл Сейф-аль-Мулук. И Бади-аль-Джемаль
встретила его приветствием, и они обнялись и сели…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот семьдесят шестая ночь
Когда же настала семьсот семьдесят шестая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Бади-аль-Джемаль принесла кушанье
и вино и пришёл Сейф-аль-Мулук, она встретила его приветствием, и они просидели
некоторое время за едой и питьём. А потом Бади-аль-Джемаль сказала: „О царевич,
когда ты войдёшь в сад Ирема, ты увидишь, что там поставлен большой шатёр из
красного атласа с зеленой шёлковой подкладкой. Войди в этот шатёр и укрепи своё
сердце – ты увидишь старуху, которая сидит на ложе из червонного золота,
украшенном жемчугом и драгоценностями. А когда войдёшь, пожелай ей мира, чинно
и пристойно, и посмотри в сторону ложа: ты увидишь под ним сандалии, затканные
золотыми нитками и украшенные дорогими металлами. Возьми эти сандалии, поцелуй
их и приложи к голове, а потом положи их под мышку правой руки и стой перед
старухой молча, опустив голову. А когда она тебя спросит и скажет тебе: „Откуда
ты пришёл, как ты сюда добрался, кто указал тебе это место и для чего ты взял
эти сандалии?“ – молчи, пока не придёт вот эта невольница. Она поговорит со
старухой и смягчит её к тебе и умилостивит её словами, и, может быть, Аллах
великий смягчит к тебе её сердце, и она согласится на то, что ты хочешь“.
И потом Бади-аль-Джемаль позвала эту невольницу (а имя её
было Марджана) и сказала ей: «Во имя любви ко мне исполни это дело сегодня и не
будь небрежна при исполнении его. Если ты исполнишь его в сегодняшний день, ты
свободна, ради лика Аллаха великого, и будет тебе уважение, и не найдётся у
меня никого тебя дороже, и я никому не открою своих тайн, кроме тебя». –
«О госпожа моя и свет моего глаза, скажи мне, каково твоё приказание, чтобы я
его тебе исполнила на голове и па глазах!» – сказала Марджана. И
Бади-аль-Джемаль молвила: «Спеси этого человека на плечах и доставь его в сад
Ирема, к моей бабке, матери моего отца. Доставь его к её шатру и оберегай его,
и когда вы войдёте с ним в шатёр, ты увидишь, что он возьмёт сандалии и
поклонится моей бабке, и та скажет ему: „Откуда ты, какой дорогой ты пришёл,
кто привёл тебя к этому месту, для чего ты взял эти сандалии и что у тебя за
нужда, может быть, я тебе её исполню?“ И тогда войди поскорее и пожелай моей
бабке мира и скажи ей: „О госпожа, это я его сюда привела. Он сын пара Египта,
и это он отправился в Высоким Дворец и убил сына Синего царя и освободил
царевну Девлет-Хатун и доставил её к отцу невредимой. Его послали со мной, и я
доставила его к тебе, чтобы он все тебе рассказал и обрадовал тебя вестью об её
спасении и ты бы его наградила“. А потом спроси её: „Заклинаю тебя Аллахом,
разве этот юноша не красив, о госпожа?“ И она тебе скажет: „Да красив“, тогда
скажи ей: „О госпожа, он совершенен по чести, благородству и доблести, он
правитель Египта и его царь и собрал в себе все похвальные качества“. И когда
она тебя спросит: „Какова же его нужда?“ – скажи ей: „Моя госпожа тебя
приветствует и спрашивает тебя: „Доколе будет она сидеть в доме незамужняя, без
замужества? Время затянулось над нею, и чего вы хотите, не выдавая её замуж?
Почему бы тебе не выдать её, пока жива ты и жива её мать, как делают с другими
девушками?“ И когда она тебе скажет: „Как же нам сделать, чтобы выдать её
замуж? Если бы она когонибудь знала или кто-нибудь запал бы ей в сердце, она бы
рассказала нам, и мы бы трудились для неё в том, что она хочет, до пределов
возможного“, – скажи ей: «О госпожа, твоя дочь говорит тебе: «Вы хотели
выдать меня замуж за Сулеймана, – мир с ним! – и нарисовали ему мой
образ на кафтане, но не было ему во мне доли, и он послал кафтан царю Египта, а
тот отдал его своему сыну, и царевич увидал мой образ, на нем нарисованный, и
полюбил меня и оставил царство своего отца и своей матери и отвернулся от
земной жизни с тем, что в ней есть, и пошёл наобум блуждать по свету и испытал
из-за меня величайшие беды и ужасы“.
И невольница подошла к Сейф-аль-Мулуку и сказала ему:
«Зажмурь глаза!» И когда он сделал это, она взяла его и полетела с ним по
воздуху, а через некоторое время сказала. «О царевич, открой глаза!» И
Сейф-аль-Мулук открыл глаза и увидел сад (а это был сад Ирема), а невольница
Марджана сказала ему: «Войди, о Сейф-аль-Мулук, в этот шатёр». И помянул
Сейф-аль-Мулук Аллаха и вошёл и напряг зрение, всматриваясь в сад, и увидел он,
что старуха сидит на ложе и ей прислуживают невольницы. И он подошёл к старухе,
чинно и пристойно, и, взяв сандалии, поцеловал их и сделал то, что говорила ему
Бади-аль-Джемаль. И тогда старуха спросила его: «Кто ты, откуда ты пришёл, из
какой ты страны, кто привёл тебя в это место и почему ты взял сандалии и
поцеловал их? Когда ты мне говорил о какой-нибудь нужде, и я её тебе не
исполнила?»
И тут вошла невольница Марджана и приветствовала старуху,
чинно и пристойно, и произнесла слова Бади-аль-Джемаль, которые та ей сказала.
И, услышав эти слова, старуха закричала на неё и рассердилась и воскликнула:
«Откуда будет между людьми и джиннами согласие?..»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот семьдесят седьмая ночь
Когда же настала семьсот семьдесят седьмая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха, услышав от невольницы
такие слова, разгневалась сильным гневом и воскликнула: „Откуда между людьми и
джиннами согласие?“ И Сейф-аль-Мулук сказал: „Я буду жить с тобою в согласии и
стану твоим слугой и умру в любви к тебе и буду соблюдать обет и не стану
смотреть па другую, и ты увидишь мою правдивость и отсутствие лжи и моё
прекрасное благородство, если захочет великий Аллах“.
И старуха подумала некоторое время, опустив голову, а затем
она подняла голову и сказала: «О прекрасный юноша, будешь ли ты соблюдать обет
и клятву?» И Сейфаль-Мулук ответил: «Да, клянусь тем, кто вознёс небеса и
простёр землю над водою, я буду соблюдать обет». И тогда старуха молвила: «Я
исполню твою просьбу, если захочет Аллах великий. Но ступай сейчас же в сад,
погуляй там и поешь плодов, которым нет равных и не существует на свете им
подобных, а я пошлю за моим сыном Шахьялем. И когда он придёт, поговорю с ним,
и но будет ничего, кроме блага, если захочет великий Аллах, так как он не станет
мне прекословить и не выйдет изпод моей власти, и я женю тебя на его дочери
Бади-альДжемаль. Успокой же твою душу – царевна будет тебе женой, о
Сейф-аль-Мулук».
И, услышав от неё эти слова, Сейф-аль-Мулук поблагодарил её
и поцеловал ей руки и ноги и вышел от неё, направляясь в сад. А что касается
старухи, то она обратилась к той невольнице и сказала ей: «Выйди поищи моего
сына Шахьяля и посмотри, в каком он краю и месте, и приведи его ко мне». И
невольница пошла и стала искать царя Шахьяля и встретилась с ним и привела его
к его матери.
Вот что было с нею. Что же касается Сейф-аль-Мулука, то он
стал гулять по саду, и вдруг пять джиннов (а они были из приближённых Синего
царя) увидели его и сказали: «Откуда этот юноша и кто привёл его в это место?
Может быть, это он убил сына Синего царя». И потом они сказали друг другу: «Мы
устроим с ним хитрость и спросим его и все у него выспросим». И они стали
подходить, понемногу, и подошли к Сейф-аль-Мулуку на краю сада и сели подле
него и сказали: «О прекрасный юноша, ты не оплошал, убивая сына Синего царя и
освободив Девлет-Хатун, – это был вероломный пёс, и он схитрил с нею, и
если бы Аллах не послал тебя к ней, она бы никогда не освободилась. Но как ты
его убил?» И Сейф-аль-Мулук посмотрел на них и сказал: «Я убил его этим
перстнем, который у меня на пальце».
И тогда джинны уверились, что это он убил сына их царя, и
двое схватили Сейф-аль-Мулука за руки и двое за ноги, а нос задний зажал ему
рот, чтобы он не закричал и его бы не услышали люди царя Шахьяля и не спасли бы
его из их рук. И потом они понесли его и полетели с ним и летели не переставая,
пока не спустились подле их царя. И они поставили Сейф-аль-Мулука перед царём и
сказали: «О царь времени, мы принесли тебе убийцу твоего сына». – «Где
он?» – спросил царь, и джинны ответили: «Вот!» И Синий царь сказал: «Ты ли убил
моего сына, последний вздох моего сердца и свет моего взора, без права на это и
без греха, который он с тобой совершил?» – «Да, – ответил
Сейф-аль-Мулук, – я убил его, но сделал это за его притеснения и
враждебность, так как он хватал царских детей и уносил их к Заброшенному
Колодцу, в Высокий Дворец и разлучал их с родными и развратничал с ними. Я убил
ею этим перстнем, который у меня на пальце, и поспешил Аллах отправить его дух
в огонь (а скверное это обиталище!)».
И уверился Синий царь, что это и есть убийца его сына, без
сомнения, и тогда он позвал своего везиря и сказал ему: «Вот убийца моего сыча,
наверное и без сомнения: что же ты мне посоветуешь с ним сделать? Убить ли мне
его самым скверным убиением, – или пытать его тягчайшим мучением, или что
мне ещё сделать?» И великий везирь сказал: «Отрежь ему какой-нибудь член»; а
другой сказал: «Бей его каждый день сильным боем»; а третий сказал: «Разрежь
его посредине»; а четвёртый сказал: «Отрежьте ему все пальцы и сожгите их
огнём»; а пятый сказал: «Распните его»; и каждый стал говорить соответственно
своему мнению.
А у Синего царя был старый эмир, обладавший опытностью в
делах и знанием обстоятельств тогдашних времён, и он молвил: «О царь времени, я
скажу тебе слово, а ты решишь, слушать ли то, что я тебе посоветую». А этот
везирь был советником ею царства и главарём его правления, и царь слушал его
слова и поступал согласно его мнению и не прекословил ему ни в чем. И везирь
поднялся на ноги и поцеловал землю меж его рук и сказал: «О царь времени, если
я дам тебе совет в этом деле, последуешь ли ты ему и дашь ли ты мне пощаду?» –
«Высказывай твой совет, и тебе будет пощада», – ответил царь. И везирь
сказал: «О царь времени, если ты убьёшь этого человека и не примешь моего
совета и не уразумеешь моих слов, убиение его в это время будет неправильно. Он
в твоих руках, под твоей охраной и твой пленник, и когда ты его потреблешь, nы
найдёшь его и сделаешь с ним что захочешь. Потерпи же, о царь времени, этот
человек вошёл в сад Ирема и женился на Бади-альДжемаль, дочери царя Шахьяля, и
стал одним из них. А твои приближённые схватили его и привели к тебе, и он не
скрывал своих обстоятельств ни от них, ни от тебя. И если ты его убьёшь, царь
Шахьяль будет искать за него мести и станет враждовать с тобой и придёт к тебе
с войском из-за своей дочери, а у тебя нет силы против его войска, и тебе с ним
не справиться».
И царь послушался в этом везиря и велел заточить царевича, и
вот что случилось с Сейф-аль-Мулуком. Что же касается госпожи, бабки
Бади-аль-Джемаль, то, встретившись со своим сыном Шахьялем, она послала
невольницу искать Сейф-аль-Мулука. И та не нашла его и вернулась к своей
госпоже и сказала: «Я не нашла его в саду и послала за рабочими в сад и спросила
их про Сейф-альМулука, и они сказали: „Мы видели, как он сидел под деревом, и
вдруг пять человек из людей Синего царя сели подле него и стали с ним
разговаривать, а потом они подняли его и заткнули ему рот и полетели с ним и
исчезли“. И когда госпожа, бабка Бади-аль-Джемаль, услышала от невольницы эти
слова, они не показались ей ничтожными, и она развевалась великим гневом и
поднялась на ноги и сказала своему сыну, царю Шахьялю: „Как это – ты царь, а
люди Синего варя приходят к нам в сад, хватают нашего гостя и уносят его
невредимые, а ты жив“.
И мать Шахьяля стала подстрекать его, говоря: «Не подобает,
чтобы кто-нибудь преступал против нас меру, когда ты жив». И Шахьяль молвил: «О
матушка, этот человек убил сына Синего царя (а он джинн), и Аллах бросил его в
руки его отца. Как же я пойду к нему и стану с ним враждовать из-за этого
человека?» – «Пойди к нему и потребуй от него нашего гостя, и если он в живых и
Синий царь отдаст его тебе, бери его и приходи, – сказала госпожа. –
А если он его убил, захвати Синего царя живым, вместе с его детьми и харимом и
всеми, кто ищет у него убежища из его приближённых, и приведи их ко мне живыми,
чтобы я их зарезала своей рукой и разорила бы его земли. А если ты этого не
сделаешь, я не сочту, что ты отплатил мне за моё молоко, и воспитание, которым
я воспитала тебя, будет запретно…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Семьсот семьдесят восьмая ночь
Когда же настала семьсот семьдесят восьмая ночь, она сказала
«Дошло до меня, о счастливый царь, бабка Бади-аль-Джемаль сказала своему сыну
Шахьялю: „Пойди к Синему царю и посмотри, что с Сейф-аль-Мулуком. А если ты не
пойдёшь к Синему царю и не сделаешь того, что я тебе приказала, я не сочту, что
ты отплатил мне за моё молоко, и твоё воспитание будет запретно“.
И царь Шахьяль поднялся и приказал своим войскам выступать и
отправился к Синему царю из уважения к своей матери, чтобы сделать угодное её
душе и ради её любимых и из-за того, что было предопределено в безначальности.
И Шахьяль пошёл со своим войском, и они шли не останавливаясь, пока не пришли к
Синему царю, и оба войска встретились и начали сражаться, и был разбит Синий
царь со своим войском, и схватили его детей, и больших и малых, и вельмож его
правления и знатных людей, и связали их и привели к парю Шахьялю. И тот сказал:
«О Синий, где Сейф-аль-Мулук, этот человек – мой господин. Синий царь ответил
„О Шахьяль, ты джинн и я джинн, и неужели ради человека, который убил моего
сына, ты делаешь такие дела? Он убил моего сына, последний вздох моею сердца и
отдых моей души, и как ты совершил все эти поступки и пролил кровь стольких то
и стольких-то тысяч джиннов?“ – „Оставь эти речи, – сказал ему царь
Шахьяль. – Если он жив, приведи его, и я отпущу тебя и отпущу всех, кого я
захватил из твоих детей, а если ты его убил, я тебя зарежу вместе с твоими
детьми“. – „О царь, разве он тебе дороже моего сына?“ – спросил Синий
царь. И царь Шахьяль воскликнул: „Твой сын быт притеснитель, так как он похищал
детей людей и царских дочерей и сажал их в Высокий Дворец у Заброшенного
Колодца и развратничал с ними“. – „Он у меня, но помири пас с ним“, –
сказал Синий царь.
И царь Шахьяль помирил их и наградил и написал между Синим
царём и Сейф-аль-Мулуком свидетельство относительно убиения его сына, и царь
Шахьяль принял юношу. И он угостил людей Синего царя хорошим угощением, и Синий
царь провёл у него со своими воинами три дня. А потом Шахьяль взял
Сейф-аль-Мулука и привёл его к своей матери, и та сильно ему обрадовалась, а
Шахьяль удивился красоте Сейф-аль-Мулука и его прелести и совершенству. И
Сейф-аль-Мулук рассказал ему свою историю, с начала до конца, и рассказал о
том, что у него произошло с Бади-аль-Джемаль, и потом царь Шахьяль сказал: «О
матушка, раз ты на это согласна – вниманье и повиновенье во всяком деле, которое
угодно тебе! Возьми его, отправляйся с ним в Серендиб и устрой там торжество
великое, – это красивый юноша, и он испытал ужасы из-за моей дочери».
И бабка Бади-аль-Джемаль выехала со своими невольницами, и
они достигли Серендиба и вошли в сад, принадлежащий матери Девдет-Хатун, и
Бади-аль-Джемадь увидела Сейф-аль-Мулука после того, как они отправились в
шатёр и встретились. И старуха рассказала им о том, что у него случилось с
Синим царём и как он приблизился к смерти в тюрьме Синего царя, – а в
повторении нет пользы.
И потом царь Тадж-аль-Мулук, отец Девлет-Хатун, собрал
вельмож своего царства и заключил договор Бадиаль-Джемаль с Сейф-аль-Мулуком и
стал награждать роскошными одеждами и поставил людям кушанья. И тут
Сейф-аль-Мулук поднялся и поцеловал землю перед Таджаль-Мулуком и сказал: «О
царь, прощенье! Я попрошу тебя об одном деле и боюсь, что ты воротишь мне мою
просьбу». – «Клянусь Аллахом, – ответил Тадж-аль-Мулук, – если
бы ты потребовал моей души, я не отказал бы тебе ради того добра, которое ты
сделал». – «Я хочу, – сказал Сейф-аль-Мулук, чтобы ты выдал царевну
Девлет-Хатун за моего брата Сайда, и мы все стали бы твоими слугами». И
Тадж-аль-Мулук отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» – а затем вторично собрал вельмож
царства и заключил договор своей дочери Девлет-Хатун с Саидом, я кадии написали
запись.
А когда кончили писать запись, рассыпали золото и серебро, и
царь велел украшать город, а потом устроили торжество. И Сейф-аль-Мулук вошёл к
Бади-аль-Джемаль, и Сайд вошёл к Девлет-Хатун в одну и ту же ночь. И
Сейф-аль-Мулук оставался наедине с Бади-аль-Джемаль сорок дней, и в какой-то
день она сказала ему: «О царевич, осталась ли у тебя в сердце печаль о
чем-нибудь?» – «Аллах спаси! – воскликнул Сейф-аль-Мулук. – Я
исполнил мою мечту, и не осталось у меня в сердце никакой печали, но я хочу
встретиться с моим отцом и с моей матерью в земле Египта и посмотрев, остались
ли они здоровыми, или нет».
И Бади-аль-Джемаль приказала нескольким своим слугам
доставить его с Саидом в землю Египта, и Сейф-альМулук встретился со своим
отцом и с матерью, и Сайд тоже, и они провели с ними неделю. А потом каждый из
них простился с отцом и с матерью, и они отправились в город Серендиб. И всякий
раз, как их охватывала тоска по родным, они ездили к ним и возвращались. И Сейфаль-Мулук
жил с Бади-аль-Джемаль наилучшей и приятнейшей жизнью, и Сайд с Девлет-Хатун
так же, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница
собраний.
Да будет же слава живому, который не умирает, он сотворил
тварей и определил им смерть, он первый без начала и последний без конца! Вот
конец того, что дошло до нас из рассказа о Сейф-аль-Мулуке и Бади-аль-Джемаль,
а Аллах лучше знает правду и истину».
|