Увеличить |
Рассказ о носильщике и
трех девушках (ночи 9-19)
А именно, был человек из носильщиков, в городе Багдаде, и
был он холостой. И вот однажды, в один из дней, когда стоял он на рынке,
облокотившись на свою корзину, вдруг останавливается возле него женщина,
закутанная в шёлковый мосульский изар[22] и
в расшитых туфлях, отороченных золотым шитьём, с развевающимися лентами. Она
остановилась и подняла своё покрывало, и из-под него показались глаза, ресницы
и веки, а женщина была нежна очертаниями и совершенна по красоте. И,
обратившись к носильщику, она сказала мягким и ясным голосом: «Бери свою
корзину и следуй за мной». И едва носильщик удостоверился в сказанном, как он
поспешно взял корзину и воскликнул: «О день счастья, о день помощи!» – и
следовал за женщиной, пока она не остановилась у ворот одного дома и не постучала
в ворота. Какой-то христианин спустился вниз, и она дала ему динар и взяла у
него бутылку оливкового цвета и, положив её в корзину, сказала: «Неси и следуй
за мной!»
«Клянусь Аллахом, вот день благословенный, день счастливого
успеха!» – воскликнул носильщик и понёс корзину за женщиной. А она остановилась
у лавки зеленщика и купила у него сирийских яблок, турецкой айвы, персиков из
Омана, жасмина, дамасских кувшинок, осенних огурцов, египетских лимонов,
султанийских апельсинов и благовонной мирты, и хенны, и ромашки, анемонов,
фиалок, гранат и душистого шиповника, и все это она положила в корзину
носильщика и сказала: «Неси!»
И носильщик понёс за ней следом, а она остановилась возле
лавки мясника и сказала: «Отрежь десять ритлей[23] мяса».
Он отрезал ей, и она заплатила ему и, завернув мясо в лист банана, положила его
в корзину и сказала: «Неси, носильщик!» И носильщик понёс вслед за нею. А потом
женщина подошла и остановилась у лавки бакалейщика и взяла у него очищенных
фисташек, что для Закуски, и тихамского изюма и очищенного миндаля и сказала
носильщику: «Неси и следуй за мной!»
И носильщик понёс корзину и последовал за девушкой, а она
остановилась у лавки торговца сладостями и купила поднос, на который наложила
всего, что было у него: плетёных пирожных и пряженцев, начинённых мускусом, и
пастилы, и пряников с лимоном, и марципанов, и гребешков Зейнаб, и пальцев, и
глотков кади, и всякого рода сладостей, которыми она наполнила поднос, а поднос
положила в корзину. И носильщик сказал ей: «Если бы ты дала мне знать, я привёл
бы с собою ослёнка, чтобы нагрузить на него эти припасы». И женщина улыбнулась
и, ударив его рукой по затылку, сказала: «Ускорь шаг и не разговаривай много!
Твоя плата тебе достанется, если захочет Аллах великий».
И женщина остановилась возле москательщика и взяла у него
воду десяти сортов: розовую воду, померанцевую, сок кувшинок и ивовый сок, и
ещё взяла две головы сахару и обрызгиватель с розовой водой с мускусом, и
крупинки ладана, и алоэ, и амбру, и мускус, и александрийских свечей, и все это
она положила в корзину и сказала: «Возьми твою корзину и следуй за мной!» И
носильщик взял корзину и пошёл за женщиной.
Женщина подошла к красивому дому с широким двором перед ним,
высоко построенному, с высившимися колоннами, а ворота его с двумя створами из
чёрного дерева были выложены полосками из червонного золота. Она остановилась у
ворот и, откинув с лица покрывало, постучала тихим стуком, а носильщик сиял
позади неё и непрестанно размышлял о её красоте и прелести. Вдруг ворота
отворились, и распахнулись оба створа, и носильщик взглянул, кто открыл ей
ворота, и видит – высокая ростом, с выпуклой грудью, красивая, прелестная,
блестящая и совершённая, стройная и соразмерная, с сияющим лбом и румяным
лицом, с глазами, напоминающими серн и газелей, и бровями, подобными луку новой
луны в шабан[24]. Её щеки были как анемоны,
и рот как соломонова печать[25],
и алые губки как коралл, и зубки как стройно нанизанный жемчуг или цветы
ромашки, а шея как у газели, и грудь словно мраморный бассейн с сосками точно гранат,
и прекрасный живот, и пупок, вмещающий унцию орехового масла, как сказал о ней
поэт:
Посмотри на солнце дворцов роскошных
и месяц их,
На цветок лаванды и дивный блеск
красоты его!
Не увидит глаз столь прекрасного
единения
С белым чёрного, как лило её и цвет
локонов.
И, лицом румяна, красой своей говорит
она
О своём прозванье, хоть свойств
прекрасных в нем нет её.
Изгибается, и смеюсь я громко над
бёдрами,
Изумляясь им, но готов я слезы над
станом лить.
И когда носильщик взглянул на неё, его ум и сердце были
похищены, и корзина чуть не упала с его головы. «Я в жизни не видал дня,
благословеннее этого!» – воскликнул он, а женщина-привратница сказала
покупавшей: «Входи и сними тяжесть с этого бедного носильщика!» И покупавшая
вошла, а за нею привратница и носильщик, и они пошли и достигли просторного
двора с колоннадой, с пристройками, сводами, беседками и скамьями, чуланами и
кладовыми, над которыми были опущены занавеси, а посреди двора был большой
водоём, полный воды, и в нем челнок. А на возвышении было ложе из
можжевельника, выложенное драгоценными камнями, над которым был опущен полог из
красного атласа с жемчужными застёжками величиной с орех и больше, и из-за него
показалась молодая женщина сияющей внешности и приятного вида, с дивными
чертами и луноликая, с глазами чарующими, осенёнными изогнутым луком бровей. Её
стан походил на букву алиф[26],
и дыхание её благоухало амброй, и коралловые уста её были сладостны, и лицо её
своим светом смущало сияющее солнце. Она была словно одна из вышних звёзд или
купол, возведённый из золота, или арабский курдюк, или же невеста, с которого
сняли покрывало, как сказал о ней поэт:
Смеясь, она как будто являет нам Нить жемчуга, иль ряд
градин, иль ромашек; И прядь волос, как мрак ночной, спущена, И блеск её сиянье
утра смущает.
И третья женщина поднялась с ложа и не спеша подошла к
сёстрам и сказала: «Чего вы стоите? Спустите тяжесть с головы этого бедного
носильщика!» И покупавшая зашла спереди, а привратница сзади, и третья помогла
им. И они сняли корзину с носильщика и вынули то, что было в корзине, и
разложили все по местам и дали носильщику два динара и сказали: «Отправляйся,
носильщик!» Но тот смотрел на девушек, таких красивых и прекрасных, каких он
ещё не видел, а между тем у них не было мужчин. Он глядел на напитки, плоды и
благовония и прочёс, что было у них, и, удивлённый до крайности, медлил
уходить. «Что с тобой, почему же ты не идёшь? – спросила его
женщина. – Ты как будто находишь плату слишком малой?» И, обратившись к
своей сестре, она сказала ей: «Дай ему ещё динар».
Но носильщик воскликнул: «О госпожа, я не нахожу, что мне
заплатили мало, и моя плата не составит и двух дирхемов, но моё сердце и ум
заняты вами: как это вы здесь одни, и возле вас нет мужчин, и никто вас не
развлекает. Вы знаете, что минарет не стоит иначе, как на четырех подпорах, а у
вас нет четвёртого. Женщинам хорошо играть лишь с мужчинами, ведь сказано:
Не видеть – четыре тут для радости
собраны:
И лютня, и арфа здесь, и цитра, и
флейта.
Четыре цветка тому вполне
соответствуют:
Гвоздика, и анемон, и мирта, и роза.
Четыре нужны ещё, чтоб было прекрасно
все:
Вино, и цветущий сад, динар, и
любимый.
А вас трое, и вам нужен четвёртый, который был бы мужем
разумным, проницательным и острым, и хранителем тайн».
И когда девушки услышали слова носильщика, который им
понравились, они засмеялись и сказали: «Кто же будет для нас таким? Мы девушки
и боимся доверить тайну тому, кто не сохранит её. Мы читали в каких-то
преданиях, что сказал ибн ас-Сумам:
Храни свою тайну, её не вверяй;
Доверивший тайну тем губит её.
Ведь если ты сам свои тайны в груди
Не сможешь вместить, как вместить их
другим?
Об этом же сказал, и отлично сказал,
Абу-Новас[27]:
«Кто людям поведает тайну свою —
Достоин тот знака позора на лбу».
Услышав эти слова, носильщик воскликнул: «Клянусь вашей
жизнью, я человек разумный и достойный доверия, и я читал книги и изучал
летописи. Я проявляю хорошее и скрываю скверное, ведь поэт говорит:
Лишь тот может тайну скрыть, кто
верен останется,
И тайна сокрытою у лучших лишь будет;
Я тайну в груди храню как в доме с
запорами,
К которым потерян ключ, а дверь за
печатью».
Услышав столь искусно нанизанные стихи, девушки сказали
носильщику: «Ты знаешь, что мы потратили на трапезу много денег; есть ли у тебя
что-нибудь, чтобы возместить нам? Мы не позволим тебе сидеть у нас и стать
нашим сотрапезником и глядеть на наши светлые и прекрасные лица, пока ты не
заплатишь сколько-нибудь денег. Разве не слышал ты пословицу: „Любовь без гроша
не стоит и зёрнышка“?» А привратница добавила: «Есть у тебя что-нибудь, о мой
любимый, тогда ты сам – что-нибудь, а нет у тебя ничего, – и иди без
ничего». – «О сестрицы, – сказала тогда покупавшая, – отстаньте
от него. Клянусь Аллахом, он сегодня ничем не погрешил перед нами, и будь тут
другой, он не был бы с нами так терпелив. Что с него ни придётся, я заплачу за
него». И носильщик обрадовался и поцеловал землю и поблагодарил, и тогда та,
что была на ложе, сказала: «Клянусь Аллахом, мы оставим тебя сидеть у нас
только с одним условием: чтобы ты не спрашивал о том, что тебя не касается; а
станешь болтать лишнее, так будешь бит». – «Я согласен, о госпожа, –
отвечал носильщик. – На голове и на глазах! Вот я уже без языка».
И покупавшая встала и, затянув пояс, расставила кружки и
процедила вино. Она расположила зелень около кувшина и принесла все, что было
нужно, а потом поставила вино и села вместе с сёстрами, а носильщик сел между
ними и думал, что он во сне. Потом она взяла флягу с вином и, наполнив первый
кубок, выпила его, а за ним второй и третий, а потом наполнила и подала
носильщику и произнесла:
«Пей во здравье, радостью
наслаждаясь!
Вот напиток, что болезни излечит».
А носильщик взял чашу в руку и поклонился и поблагодарил и
произнёс:
«Не должно нам кубок пить иначе, как
с верными,
Чей род благородно чист и к предкам
возводится.
С ветрами сравню вино: над садом
летя, несут
Они благовоние, над трупами – вонь
одну. —
И ещё произнёс:
Вино ты бери из рук газели
изнеженной,
Что парностью свойств тебе и она
подойдёт.
Потом носильщик поцеловал женщинам руки и выпил, и опьянел,
и закачался, и сказал:
«Кровь любую запретно пить по закону,
Кроме крови лозы одной винограда.
Напои же, о лань, меня – и отдам я
К богатство, и жизнь мою, и
наследство».
После этого женщина наполнила чашу и подала её средней
сестре, а та взяла чашу у неё из рук и поблагодарила и выпила, а затем
наполнила чашу и подала её той, что лежала на ложе, а после того она налила
другую чашу и протянула её носильщику, который поцеловал перед ней землю и
поблагодарил и выпил и произнёс слова поэта:
«Дай же, дай, молю Аллахом,
Мне вино ты в чашах полных!
Дай мне чашу его выпить,
Это, право, вода жизни!»
Потом он подошёл к госпоже жилища и сказал: «О госпожа моя,
я твой раб, и невольник, и слуга! – и произнёс:
Здесь раб у дверей стоит, один из
рабов твоих;
Щедроты и милости твои всегда помнит
он.
Войти ли, красавица, ему, чтоб он
видеть мог
Твою красоту? Клянусь любовью,
останусь я!»
И она сказала: «Будь спокоен, пей на здоровье, да пойдёшь ты
по пути благоденствия!» И носильщик взял чашу и, поцеловав руку девушки,
произнёс:
И подал ей древнее, ланитам подобное,
И чистое; блеск его как утро сияет.
К губам поднося его, смеясь, она
молвила:
«Ланиты людей в питьё ты людям
подносишь».
И молвил в ответ я:
«Пей – то слезы мои, и кровь
Их красными сделала; сварили их
вздохи».
А она, в ответ ему, сказала такой стих:
«Коль плакал по мне, мой друг, ты
кровью, так дай сюда,
Дай выпить её скорей! Тебе
повинуюсь!»
И женщина взяла чашу и выпила её и сошла с ложа к своей
сестре, и они не переставали (и носильщик меж ними) пить, плясать и смеяться и
петь и произносить стихи и строфы, и носильщик стал с ними возиться,
целоваться, и кусаться, и гладил, и щипал, и хватал, и повесничал, а они – одна
его покормит, другая ударит, та даст пощёчину, а эта поднесёт ему цветы. И он
проводил с ними время приятнейшим образом и сидел словно в раю среди
большеглазых гурий.
И так продолжалось, пока вино не заиграло в их головах и
умах; и когда напиток взял власть над ними, привратница встала и сняла одежды
и, оставшись обнажённой, распустила волосы покровом и бросилась в водоём. Она
стала играть в воде и плескалась и плевалась и, набрав воды в рот, обрызгала
носильщика, а потом она вымыла свои члены и то, что между бёдрами и, выйдя из
воды, бросилась носильщику на колени и сказала: «О господин мой, о мой любимый,
как называется вот это?» – и показала на свой фардж. «Твоя матка», –
отвечал носильщик, но она воскликнула: «Ой, и тебе не стыдно?» – и, взяв его за
шею, надавала ему подзатыльников. И носильщик сказал: «Твой фардж», – но
она ещё раз ударила его по затылку и воскликнула: «Ай, ай, как гадко! Тебе не
стыдно?» – «Твой кусе!» – воскликнул носильщик, но женщина сказала: «Ой, и тебе
не совестно за твою честь?» – и ударила его рукой. «Твоя оса!» – закричал
носильщик, и старшая принялась бить его, приговаривая: «Не говори так!» И
всякий раз» как носильщик говорил какое-нибудь название, они прибавляли ему
ударов, так что затылок его растаял от затрещин, и его сделали посмешищем. «Как
же это, по-вашему, называется?» – взмолился он наконец, и привратница сказала:
«Базилика храбреца!» И тогда носильщик воскликнул: «Слава Аллаху за спасение!
Хорошо, о базилика храбреца!»
Потом они пустили чашу в круг, и вторая женщина встала и,
сняв с себя одежды, бросилась носильщику на колени и спросила, указывая на свой
хирр: «О свет глаз моих, как это называется?» – «Твой фардж», – сказал он,
но она воскликнула: «Как тебе не гадко? – и дала ему затрещину, от которой
зазвенело все в помещении. – Ой, ой, как ты не стыдишься?» – «Базилика храбреца!»
– закричал носильщик, но она воскликнула: «Нет!» – и удары и затрещины
посыпались ему на затылок, а он говорил: «Твоя матка, твой кусе, твой фардж,
твоя срамота!» – но они отвечали. «Нет, нет!»
«Базилика храбреца!» – опять закричал носильщик, и все три
так засмеялись, что опрокинулись навзничь. И они снова стали бить его по шее и
сказали: «Нет, это не так называется!» – «Как же это называется, о сестрицы?» –
воскликнул он, и девушка сказала: «Очищенный кунжут!» Затем она надела свою
одежду, и они сели беседовать, и носильщик охал от боли в шее и плечах.
И чаша ходила между ними некоторое время, и потом старшая
среди них, красавица, поднялась и сняла с себя одежды, и тогда носильщик
схватился реками за шею, потёр её и воскликнул: «Моя шея и плечи потерпят ещё
на пути Аллаха!» К женщина обнажилась и бросилась в водоём, и нырнула, и
поиграла, и вымылась, а носильщик смотрел на неё обнажённую, похожую на отрезок
месяца, с лицом подобным луне, когда она появляется, и утру, когда оно засияет.
Он взглянул на её стан и грудь и на тяжкие и подрагивающие бедра, и она была
нагая, как создал её господь, и носильщик воскликнул: «Ах! ах! – и
произнёс, обращаясь к ней:
Когда бы тебя сравнил я с веткой
зеленою,
Взвалил бы на сердце я и горе и
тяжесть.
Ведь ветку находим мы прекрасней
одетою,
Тебя же находим мы прекрасней нагою».
И, услышав эти стихи, женщина вышла из водоёма и, подойдя к
носильщику, села ему на колени и сказала, указывая на свой фардж: «О господин
мой, как это называется?» – «Базилика храбреца», – ответил носильщик, но
она сказала: «Ай! ай!» И он вскричал: «Очищенный кунжут!», но она воскликнула:
«Ох!» – «Твоя матка», – сказал тогда носильщик, но женщина вскричала: «Ой,
ой, не стыдно тебе?» – и ударила его по затылку. И всякий раз, как он говорил
ей: «Это называется так-то», – она била его и отвечала: «Нет! нет!» –
пока, наконец, он не спросил: «О сестрица, как же это называется?» – «Хан
Абу-Мансура», – отвечала она, и носильщик воскликнул: «Слава Аллаху за
спасение, ха, ха, о хан Абу-Мансура! „И женщина встала и надела свои одежды, и
они вновь принялись за прежнее, и чаши некоторое время ходили между ними, а
потом носильщик поднялся и, сняв с себя одежду, сошёл в водоём, и они увидели
его плывущим в воде. Он вымыл у себя под бородой и под мышками и там, где
вымыли женщины, а потом вышел и бросился на колени их госпожи, закинув руки на
колени привратницы, а ноги на колени покупавшей припасы. И он показал на свой
зебб и спросил: „О госпожи мои, как это называется?“ – и все так засмеялись его
словам, что упали навзничь, и одна из них сказала: «Твой зебб“, – но он
ответил:
«Нет!» – и укусил каждую из них по разу. «Твой айр», –
сказали они, но он ответил: «Нет!» – и по разу обнял их…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Десятая ночь
Когда же настала десятая ночь, сестра её Дуньязада сказала
ей: «Докончи нам твой рассказ».
И Шахразада ответила: «С любовью и охотой. Дошло до меня, о
счастливый царь, что они, не переставая, говорили носильщику: „Твой айр, твой
зебб, твой кол“, а носильщик целовал, кусал, и обнимал, пока его сердце не
насытилось ими, а они смеялись и, птенец, спросили его: „Как же это называется,
о брат наш?“ – „Вы не знаете имени этого?“ – воскликнул он, и они сказали:
„Нет“, и тогда он ответил: „Это всесокрушающий мул, что пасётся на базилике
храбреца и кормится очищенным кунжутом и ночует в хане Абу-Мансура!“
Девушки так засмеялись, что опрокинулись навзничь, а затем
они снова принялись беседовать, и это продолжалось, пока не подошла ночь. И
тогда они сказали носильщику: «Во имя Аллаха, о господин, встань, надень
башмаки и отправляйся! Покажи нам ширину твоих плеч». По носильщик воскликнул:
«Клянусь Аллахом, мне легче, чтобы вышел мой дух, чем самому уйти от вас!
Давайте доведём ночь до дня, а завтра каждый из нас пойдёт своей дорогой». И
тогда та, что делала покупки, сказала: «Заклинаю вас жизнью, оставьте его спать
у нас, – мы над ним посмеёмся! Кто доживёт до того, чтобы ещё раз
встретиться с таким, как он? Он ведь весельчак и остряк!» И они сказали: «Ты
проведёшь у нас ночь с условием, что подчинишься власти и не станешь спрашивать
ни о чем, что бы ты ни увидел, и о причине этого». – «Хорошо», –
ответил носильщик, и они сказали: «Встань, прочти, что написано на дверях».
Носильщик поднялся и увидел на двери надпись золотыми
чернилами: Кто станет говорить о том, что его не касается, услышит то, что ему
не понравится. И тогда он воскликнул: «Будьте свидетелями, что я не стану
говорить о том, что меня не касается!» После этого покупавшая встала и
приготовила ему еду, и они поели и потом зажгли свечи и светильники и подсыпали
в них амбру и алоэ. Они сидели и пили, вспоминая любимых, а потом пересели на
другое мест о и поставили свежие плоды и напитки и продолжали есть и пить,
беседовать, закусывать, смеяться и повесничать. Но вдруг постучали в дверь, и
одна из женщин пошла к двери, а затем вернулась и сказала: «Паше веселье стало
полным сегодня вечером». – «А что такое?» – спросили её, и она ответила:
«У двери три чужеземца, – календеры[28],
с выбритыми подбородками, головами и бровями, и все трое кривы на правый глаз,
а это удивительное совпадение. Они похожи на возвратившихся из путешествия. Они
прибыли в Багдад и впервые вступили в каш город. А получали в дверь они потому,
что не нашли места, где провести ночь, и подумали: «Может быть, хозяин этого
дома даст нам ключ от стойла или хижины, где мы сегодня переночуем». Их застиг
вечер, а они чужестранцы и не Знают никого, у кого бы приютиться. О сестрицы, у
них у всех смешной вид…» И она до тех пор подлаживалась к сёстрам, пока те не
сказали: «Пусть их входят, но поставь им условие, чтоб они не говорили о том,
что их не касается, а не то услышат то, что им не понравится!»
И женщина обрадовалась и пошла и вернулась, и с нею трое
кривых, с обритыми подбородками и усами. Они поздоровались и поклонились и
отошли назад, а женщины поднялись им навстречу и приветствовали их и поздравили
с благополучием и посадили их. И календеры увидели нарядное помещение и чисто
убранную трапезу, уставленную зеленью, горящими свечами и дымящимися
курильницами и закусками и плодами и вином, и трех невинных девушек, и
воскликнули вместе: «Клянёмся Аллахом, хорошо!» Потом они обернулись к
носильщику и нашли, что он весел, устал и пьян, и, увидев его, они сочли его
одним из своих же и сказали: «Он календер, как и мы, он чужестранец или
кочевник». И когда носильщик услышал эти слова, он встал и, вперив в них взор,
воскликнул: «Сидите и не болтайте! Разве вы не прочли то, что на двери? Вы
вовсе не факиры![29] Вы
пришли к нам и распускаете о нас языки!» И календеры ответили: «Просим прощения
у Аллаха, о факир! Паши головы перед тобою». Женщины засмеялись и, поднявшись,
помирили календеров с носильщиком и подали календерам еду. И те поели и сидели
беседуя, и привратница поила их, и чаша ходила между ними, и носильщик сказал
календерам: «А вы, о братья, нет ли у вас какойнибудь истории или диковинки,
чтобы рассказать нам?» И жар разлился по ним, и они потребовали музыкальные
инструменты, и привратница принесла им бубён, лютню и персидскую арфу, и
календеры встали и настроили инструменты, и один из них взял бубён, другой
лютню, а третий арфу, и они начали играть и петь, а девушки закричали так, что
поднялся большой шум. И когда они так развлекались, вдруг постучали в дверь, и
привратница встала, чтобы посмотреть, кто у двери.
А в дверь постучали потому, о царь, – говорила
Шахразада, – что в эту ночь халиф Харун ар-Рашид[30] вышел пройтись и послушать, не произошло ли
чего-нибудь нового, вместе со своим везирем Джафаром и Масруром, палачом его
мести (а халиф имел обычай переодеваться в одежды купцов). И когда они вышли
этой ночью и пересекли город, их путь пришёлся мимо этого дома, и они услышали
музыку и пение, и халиф сказал Джафару: «Я хочу войти в этот дом и услышать эти
голоса и увидеть их обладателей». – «О повелитель правоверных, –
сказал Джафар, – это люди, которых забрал хмель, и я боюсь, что нас
постигнет от них зло». – «Я непременно войду туда!» – сказал халиф, –
и я хочу, чтобы ты придумал, как нам войти к ним». И Джафар отвечал: «Слушаю и
повинуюсь!» Потом Джафар подошёл и постучал в дверь, и привратница вышла и
открыла дверь, и Джафар выступил вперёд, облобызал землю и сказал: «О госпожа,
мы купцы из Табарии[31].
Мы в Багдаде уже десять дней, и мы продали свои товары, а стоим мы в хане
купцов. И один купец пригласил нас сегодня вечером, и мы пошли к нему, и он
предложил нам поесть, и мы поели, а потом мы некоторое время с ним беседовали,
и он разрешил нам удалиться. И мы, чужеземцы, вышли ночью и сбились с дороги к
хану, где мы стоим, и может быть, вы будете милостивы и позволите войти к вам
сегодня ночью и переночевать, а вам будет небесная награда». Привратница
посмотрела на пришедших, которые были одеты как купцы и имели почтённый вид, и,
войдя к своим сёстрам, передала рассказ Джафара, и они опечалились и сказали
ей: «Пусть войдут».
Тогда она вернулась и открыла им дверь, и они спросили:
«Входить нам с твоего разрешения?» – «Входи те», – сказала привратница, и
халиф с Джафаром и Масруром вошли, и когда девушки увидели их, они поднялись им
навстречу и посадили их и оказали им почтение и сказали: «Простор и уют гостям,
но у нас есть для вас условие». – «Какое же?» – спросили они, и девушки
ответили: «Не говорите о том, что вас не касается, а не то услышите то, что вам
не понравится». И они ответили им: «Хорошо!» Потом они сели пить и беседовать,
и халиф посмотрел на трех календеров и увидел, что они кривые на правый глаз? и
изумился этому, а взглянув на девушек, столь красивых и прекрасных, он пришёл в
недоумение и удивился. Затем начались беседы и разговоры, и халифу сказали:
«Пей!», но он ответил: «Я намереваюсь совершить паломничество»[32]. И тогда привратница встала и, принеся
скатерть, шитую золотом, поставила на неё фарфоровую кружку, в которую влила
ивового соку и положила туда ложку снегу и кусок сахару, и халиф поблагодарил
её и сказал про себя: «Клянусь Аллахом, я непременно вознагражу её завтра за её
благой поступок!»
И они занялись беседой, и, когда вино взяло власть, госпожа
дома встала и поклонилась им, а потом взяла за руку ту, что делала покупки, и
сказала: «О сестрицы, исполним наш долг», – и сестры ответили: «Хорошо!» И
тогда привратница встала, прибрала помещение, выбросила очистки, переменила
куренья и вытерла середину покоя. Она посадила календеров на скамью у
возвышения, а халифа, Джафара и Масрура на скамью на другом конце покоя, а
потом крикнула носильщику: «Как ничтожна твоя любовь! Ты ведь не чужой, а из
обитателей дома!» И носильщик встал и сказал, затянув пояс: «Что тебе нужно?» И
она ответила ему: «Стой на месте!» Потом поднялась та, что делала покупки, и
поставила посреди покоя скамеечку, а затем она открыла чуланчик и сказала
носильщику: «Помоги мне!» И носильщик увидал двух чёрных сук, на шее у которых
были цепи, и женщина сказала ему: «Возьми их», – и носильщик взял сук и
вышел с ними на середину помещения.
Тогда хозяйка дома встала и, обнажив руки до локтя, взяла
бич и сказала носильщику: «Выведи одну из этих сук!» И носильщик вывел суку,
таща её на цепи, и она плакала и головой тянулась по направлению к женщине, а
та принялась бить её по голове, и сука кричала, а женщина била её, пока у неё
не устали руки. И тогда она бросила бич и, прижав суку к груди, вытерла ей
слезы и поцеловала её в голову, а затем она сказала носильщику: «Возьми её и
подай вторую». И носильщик привёл, и женщина сделала с ней то же, что с первой.
Сердце халифа обеспокоилось, и его грудь стеснилась, и ему
не терпелось узнать, в чем дело с этими двумя суками. И он подмигнул Джафару,
но тот повернулся к нему и знаком сказал: «Молчи!»
Затем госпожа жилища обратилась к привратнице и сказала ей:
«Вставай и исполни то, что тебе надлежит», – и та ответила: «Хорошо!»
Потом она поднялась на ложе (а оно было из можжевельника, выложенное полосками
золота и серебра) и сказала привратнице и той, что делала покупки: «Подайте,
что есть у вас!» И привратница поднялась и села возле неё, а та, что закупала
приправы вошла в одно из помещений и вышла, неся чехол из атласа с зелёными
лентами и двумя солнцами из золота, и, остановившись перед госпожой жилища, она
распустила чехол и вынула оттуда лютню для пения. Она настроила струны и
подтянула колки и, наладив лютню как следует, произнесла такие стихи:
«Ты цель моя и желанье
И близость к вам, любимые,
В ней вечное блаженство,
А даль от вас – огонь.
Безумен я из-за вас же,
И в вас влюблён все время я,
И если вас люблю я,
Позора нет на мне.
Слетели с меня покровы,
Как только я влюбился в вас;
Любовь всегда покровы
Срывает со стыдом.
Оделся я в изнуренье
И ясно – не виновен я,
И сердце только вами
В любви и смущено.
Ты, изливаясь, слезы,
И тайна всем ясна моя,
Известны стали тайны
Благодаря слезам.
Лечите мои недуги:
Ведь вы – лекарство и болезнь.
А затем женщина воскликнула: «Ради Аллаха, сестрица, исполни
свой долг передо мной и подойди ко мне!» И та, что делала покупки, ответила: «С
любовью и охотой!» Она взяла лютню, прислонила её к груди и, ущипнув струны
пальцами, произнесла:
«На разлуку вам жалуясь, – что
мы скажем?
А когда до тоски дойдём – где же путь
наш?
Иль пошлём мы гонца за нас с
изъяснением?
По не может излить гонец жалоб
страсти.
Иль стерпеть нам? Но будет жить ведь
влюблённый,
Потерявший любимого, лишь немного.
Будет жить он в тоске одной и печали,
И ланиты зальёт свои он слезами.
О, сокрытый от глаз моих и ушедший,
По живущий в душе моей неизменно!
Тебя встречу ль? И помнишь ли ты обет
мой.
Что продлится, пока текут эти годы?
Иль забыл ты, вдали, уже о
влюблённом,
Что довольно уж слез пролил,
изнурённый?
Ах! И если сведёт любовь нас обоих,
Будут длиться упрёки наши немало».
И, услышав вторую касыду, госпожа жилища закричала: «Клянусь
Аллахом, хорошо!» – и, опустив руку, разорвала свои одежды, как в первый раз, и
упала на землю без памяти. А покупавшая встала и брызнула на неё водой и надела
на неё вторую одежду, и тогда она поднялась и села и сказала своей сестре,
которая закупала припасы: «Прибавь мне и уплати мой долг сполна. Осталась
только эта мелодия»:
И покупавшая взяла лютню и произнесла такие стихи:
«До каких же пор отдалён ты будешь и
гроб со мной?
Не довольно ль слез пролилось моих до
сей поры?
До каких же пор ты продлишь разлуку
умышленно?
Коль завистнику ты добра желал –
исцелился он.
Коль коварный рок справедлив бы был
ко влюблённому,
Никогда б ночей он не знал без сна,
страстью мучимый.
Пожалей меня; я измучена твоей
грубостью;
Не пора ль тебе, повелитель мой,
благосклонней стать?
О убийца мой! Расскажу кому о любви
своей?
Как обманут тот, кто печалится, коль
любовь мала!
Моя страсть все больше, и слез моих
все сильнее ток,
И разлуки дни, что текут, сменяясь,
так тянутся!
Правоверные! За влюблённого отомстите
вы,
Друга бдения. Уж терпенья стан
опустел совсем.
Дозволяет ли, о желанный мой, то
любви закон,
Чтоб далёк был я, а другой высок в
единенья стал?
И могу ли я наслаждаться миром вблизи
него?
О, доколь любимый стараться будет
терзать меня?»
И когда женщина услышала третью касыду, она вскрикнула, и
разорвала свою одежду, и упала на землю без памяти в третий раз, и опять стали
видны следы ударов бичами. И календеры воскликнули: «Чтобы нам не входить в
этот дом и переночевать на свалке! Наша трапеза расстроена тем, от чего разрывается
сердце». И халиф обратился к ним и спросил: «Почему это?» – и они сказали:
«Наше сердце смущено этим делом». – «Разве мы не из этого дома?» – спросил
халиф. «Нет, – отвечали они, – мы увидели это место только сейчас». И
халиф удивился и воскликнул: «Но тот человек, что подле вас, знает их дело!» Он
мигнул носильщику, и того спросили об этом, и носильщик сказал: «Клянусь
Аллахом, все мы в любви одинаковы! Я вырос в Багдаде, но в жизни не входил в
этот дом до сегодняшнего дня, и моё пребывание у них – диво». – «Мы
считали, клянёмся Аллахом, что ты принадлежишь к ним, а теперь видим, что ты
такой же, как мы», – сказали они. И халиф вскричал: «Нас семеро мужчин, а
их трое женщин, и у них нет четвёртого! Спросите их, что с ними, и если они не
ответят по доброй воле, то ответят насильно». И все согласились с этим, но
Джафар сказал: «Не таково моё мнение! Оставьте их – мы у них гости, и они
поставили нам условие, и мы его приняли, как вы знаете. Предпочтительней
молчать об этом деле. Ночи осталось уже немного, и каждый из нас пойдёт своею
дорогою». Он мигнул халифу и сказал ему: «Осталось не больше часу, а Завтра ты
их призовёшь пред лицо своё и спросишь их». Но халиф поднял голову и закричал
гневно: «Мне не терпится больше. Пусть календеры их спросят!» – «Моё мнение не
таково», – сказал Джафар. И они стали друг с другом переговариваться о
том, кто же спросит женщин раньше, и они, наконец, сказали: «Носильщик!»
Тут госпожа жилища спросила их: «О люди, о чем вы
шепчетесь?» И носильщик поднялся и сказал: «О госпожа моя, эти люди хотели бы,
чтобы ты рассказала им историю собак: в чем дело, отчего ты их мучаешь, а потом
плачешь и целуешь их, и рассказала бы также о твоей сестре, и почему её били
бичами, как мужчину? Вот их вопросы к тебе».
И женщина, госпожа жилища, спросила гостей: «Правда ли то,
что он говорит про вас?» И все отвечали: «Да», – кроме Джафара, который
промолчал. И когда женщина услышала их слова, она воскликнула: «Поистине, о
гости, вы обидели меня великой обидой! Ведь мы раньше условились с вами, что те,
кто станут говорить о том, что их не касается, услышат то, что им не
понравится! Недостаточно вам, что мы ввели вас в наш дом и накормили нашей
пищей? Но вина не на вас, вина на том, кто привёл вас к нам». Затем она
обнажила руки, ударила три раза об пол и воскликнула: «Поторопитесь!»
Вдруг открылась дверь чулана, и оттуда вышли семь рабов с
обнажёнными мечами в руках. «Скрутите этих многоречивых и привяжите их друг к
другу!» – воскликнула она. И рабы сделали это и сказали: «О почтённая госпожа,
прикажи нам снять с них головы». – «Дайте им ненадолго отсрочку, пока я
спрошу их, кто они, прежде чем им собьют головы», – сказала женщина.
И носильщик воскликнул: «О покров Аллаха! О госпожа моя, не
убивай меня по вине других! Все они погрешили и сделали преступление, кроме
меня. Клянусь Аллахом, наша ночь была бы хороша, если бы мы избежали этих
календеров, которые, войди они в населённый город, превратили бы его в
развалины. Ведь говорит же поэт:
Прекрасно прощенье от властных
всегда,
Особенно тем, кто защиты лишён.
Прошу я во имя взаимной любви:
Одних за Других ты не вздумай убить».
И когда носильщик кончил говорить, женщина засмеялась…» И
Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала одиннадцатая ночь, она сказала: «Дошло до
меня, о счастливый царь, что женщина засмеялась от гнева и, обратившись ко
всем, сказала: „Расскажите мне свою историю, – вашей жизни остался только
час. Если бы вы не были знатными и вельможами своего народа или судьями, вы,
наверно, не осмелились бы на это“.
«Горе тебе, о Джафар, – сказал тогда халиф, –
осведоми её о нас, а иначе мы будем убиты по ошибке. И говори с ней получше,
или нас постигнет несчастье!» «Это лишь часть того, что ты
заслуживаешь», – отвечал Джафар. И халиф закричал на него: «Для шуток своё
время, а для дела своё!»
А между тем женщина подошла к календерам и спросила их: «Вы
братья?» – и они ответили: «Нет, клянёмся Аллахом, мы только факиры и
чужеземцы».
«Ты родился кривым?» – спросила она одного из них, и он
ответил: «Нет, клянусь Аллахом! Со мной случились изумительная история и
диковинное дело, и у меня вырвали глаз, и моя повесть такова, что, будь она
написана иглами в уголках глаза, она стала бы назиданием для поучающихся». И
она спросила второго и третьего, и они ответили то же, что первый, и сказали:
«Клянёмся Аллахом, о госпожа, все мы из разных стран, и мы сыновья царей и
правителей над землями и рабами». И тогда она обратилась к ним и сказала:
«Пусть каждый из вас расскажет нам свою историю и причину своего прихода к нам,
а потом пригладит голову и отправится своей дорогой».
И носильщик выступил первым и сказал: «О госпожа моя, я
носильщик, меня нагрузила эта закупщица и пошла со мной от дома виноторговца к
лавке мясника, а от лавки мясника к торговцу плодами, а от него к бакалейщику,
а от бакалейщика к продавцу сладостей и москательщику, от них же сюда, и у меня
случилось с вами то, что случилось. И вот весь мой рассказ, и конец!» И женщина
засмеялась и сказала: «Пригладь свою голову и иди!» – И носильщик воскликнул:
«Но уйду, пока не услышу рассказов моих товарищей!»
|