 Увеличить |
Рассказ второго
календера (ночи 12—14)
Тогда выступил вперёд второй календер и поцеловал Землю и
сказал: «О госпожа моя, я не родился кривым, и со мной случилась удивительная
история, которая, будь она написана иглами в уголках глаза, послужила бы
назиданием для поучающихся. Я был царём, сыном царя, и читал Коран согласно
семи чтениям[33] и читал книги и излагал их
старейшинам наук и изучал науку о звёздах и слова поэтов и усердствовал во всех
науках, пока не превзошёл людей моего времени, и мой почерк был лучше почерка
всех писцов. И слава обо мне распространилась по всем областям и странам и
дошла до всех царей, и обо мне услышал царь Индии и послал к моему отцу, требуя
меня, и отправил отцу подарки и редкости, подходящие для царей. И мой отец
снарядил меня с шестью кораблями, и мы плыли по морю целый месяц, и, достигши
берега, мы вывели коней, которые были с нами на корабле, и нагрузили подарками
десять верблюдов и немного прошли. И вдруг, я вижу, поднялась и взвилась пыль,
так что застлала края земли, и через час дневного времени пыль рассеялась, и
из-за неё появились пятьдесят всадников – хмурые львы, одетые в железо. И мы
всмотрелись в них и видим – это кочевники, разбойники на дороге, и когда они
увидели, что нас мало и с нами десять верблюдов, нагруженных подарками для царя
Индии, они ринулись на нас и выставили перед нами острия своих копий. И мы
сделали им знаки пальцами и сказали им: «Мы посланцы великого царя Индии, не
обижайте же нас!» Но они ответили: «Мы не на его Земле и не под его
властью», – и они убили часть слуг, а остальные бежали, и я бежал, после
того как был тяжело ранен. Кочевники отобрали у меня деньги и подарки, бывшие с
нами, а я не знал, куда мне направиться, и был я велик и сделался низким. Я
шёл, пока не пришёл к вершине горы, и приютился в пещере до наступления дня, и
продолжал идти, пока не достиг города, безопасного и укреплённого, от которого
отвернулся холод зимы и обратилась к нему весна с её розами. И цветы в нем
взошли, и реки разлились, и защебетали в нем птицы, как сказал о нем поэт,
описывая его:
Во граде том для живущих нет ужаса, И дружбою безопасность с
ним связана, И сходен он с дивным садом разубранным, И жителям очевидна красота
его.
Я обрадовался, что достиг этого города, так как утомился от
ходьбы, и меня одолела забота, и я пожелтел, и моё состояние расстроилось, так
что я не знал, куда мне идти. И я проходил мимо портного, сидевшего в лавке, и
приветствовал его, и он ответил на моё приветствие, сказавши: «Добро
пожаловать!» – и был со мною приветлив и обласкал меня и спросил, почему я на
чужбине. И я рассказал ему, что со мной случилось, с начала до конца. Портной
огорчился за меня и сказал: «О юноша, не открывай того, что с тобою, – я
боюсь для тебя зла от царя этого города: он величайший враг твоего отца и имеет
повод мстить ему».
Потом он принёс мне еду и напитки, и я поел, и он поел со
мною, и я беседовал с ним весь вечер. Он отвёл мне место рядом со своей лавкой
и принёс нужную мне постель и одеяло, и я провёл у него три дня, а потом он
спросил: «Не знаешь ли ты ремесла, чтобы им зарабатывать?» – «Я законовед,
учёный, писец, счётчик и чистописец», – ответил я, но портной сказал мне:
«На твоё ремесло нет спроса в наших землях, и у нас в городе нет никого, кто бы
знал грамоту или иную науку, кроме наживы». – «Клянусь Аллахом, –
сказал я, – я ничего не Знаю сверх того, о чем я сказал тебе». Тогда
портной сказал: «Затяни пояс, возьми топор и верёвку и руби дрова в равнине.
Кормись этим, пока Аллах не облегчит твою участь, и не дай им узнать, кто
ты, – тебя убьют». Он купил мне топор и верёвку и отдал меня кому-то из
дровосеков, поручив им обо мне заботиться, и я вышел с ними и рубил дрова целый
день. И я принёс на голове вязанку и продал её за полдинара, и часть его я
проел, а часть оставил, и я провёл в таком положении целый год.
А через год я однажды пришёл, по своему обычаю, на равнину и
углубился в неё и увидел рощу, где было много дров. И я вошёл в эту роту и,
найдя толстый корень, стал его окапывать и удалил с него землю, и тут топор
наткнулся на медное кольцо, и я очистил его от земли, и вдруг вижу – оно
приделано к деревянной опускной двери! Я поднял её, и под ней оказалась
лестница, и я сошёл по этой лестнице вниз и увидел дверь и, войдя в неё,
очутился во дворце, прекрасно построенном, с высокими колоннами. А во дворце я
нашёл молодую женщину, подобную драгоценной жемчужине, разгоняющую в сердце
горе, заботу или печаль, чьи речи утоляют скорби и делают безумным умного и
рассудительного, – высокую ростом, с крепкой грудью, нежными щеками,
благородным обликом и сияющим цветом лица, и лик её светил в ночи её локонов, а
уста её блистали над выпуклостью груди, подобно тому, как сказал о ней поэт:
Черны её локоны, и втянут живот её,
А бедра – холмы песку, и стан – точно
ивы ветвь.
И ещё:
Четыре тут для того лишь подобраны,
Чтоб сердце мне в кровь изранить и
кровь пролить:
Чела её свет блестящий и пряди ночь,
И розы ланит прелестных, и тела
блеск.
И, посмотрев на неё, я пал ниц перед её творцом, создавшим
её столь красивой и прелестной, а девушка взглянула на меня и сказала: «Ты кто
будешь: человек или джин?» – «Человек», – сказал я, и она спросила: «А кто
привёл тебя в это место, где я провела уже двадцать пять лет и никогда не
видала человека?» И, услышав её слова (а я нашёл их сладостными, и она
захватила целиком моё сердце), я сказал ей: «О госпожа моя, меня привели сюда
мои звезды для того, чтобы рассеять мою скорбь и Заботу». И я рассказал ей, что
со мною случилось, от начала до конца, и она огорчилась моим положением и
заплакала и сказала: «Я тоже расскажу тебе свою историю. Знай, что я дочь царя
ЭФатамуса, владыки Эбеновых островов. Он выдал меня за сына моего дяди, и в
ночь, когда меня провожали к жениху, меня похитил нфрит по имени Джирджис нбн
Раджмус, внук тётки Иблиса, и улетел со мною и опустился в этом месте и перенёс
сюда все, что мне было нужно из одежд, украшений, материй, утвари, кушаний и
напитков и прочего. И каждые десять дней он приходит ко мне один раз и спит
здесь одну ночь, а потом уходит своей дорогой, так как он взял меня без
согласия своих родных. И он условился со мною, что, если мне что-нибудь
понадобится ночью или днём, я коснусь рукою этих двух строчек, написанных на
нише, и не успею убрать руку, как увижу его подле себя. Сегодня четыре дня, как
он приходил, и до его прихода осталось шесть дней. Не хочешь ли ты провести у
меня пять дней и потом уйти, за день до его прихода?» – «Хорошо, – сказал
я, – прекрасно будет, если оправдаются грёзы!»
И она обрадовалась и поднялась на ноги и, взяв меня За руку,
провела через сводчатую дверь и прошла со мною в баню, нарядную и красивую. И,
увидев её, я снял с себя одежду, и женщина тоже сняла, и я вымылся и вышел, а
она села на скамью и посадила меня рядом с собою. Потом она принесла мне
сахарной воды с мускусом и напоила меня, а затем подала мне еды, и мы поели и
поговорили. А после этого она сказала: «Ляг и отдохни, ты ведь устал». Я лёг, о
госпожа моя, и забыл о том, что со мной случилось, и поблагодарил её. А
проснувшись, я увидел, что она растирает мне ноги, и помолился за неё, и мы
сели и немного поговорили. И она сказала: «Клянусь Аллахом, моя грудь был
стеснена, так как я здесь одна под землёй и двадцать пять лет никого не видала,
кто бы со мною поговорил. Хвала Аллаху, который послал тебя ко мне! О юноша, не
хочешь ли ты вина?» – спросила она потом, и я сказал: «Подавай!» И тогда она
направилась в кладовую и вынесла старого, запечатанного вина. И она расставила
зелень и проговорила:
«Если б ведом приход ваш был, мы б
устлали
Кровью сердца ваш путь и глаз
чернотою.
И постлали б ланиты вам мы навстречу,
Чтоб лежала дорога ваша по векам».
Когда она окончила стихи, я поблагодарил её, и любовь к ней
овладела моим сердцем, и моя грусть и забота покинули меня, и мы просидели за
беседой до ночи, и я провёл с нею ночь, равной которой не видел в жизни. А
утром мы проснулись и прибавляли радость к радости до полудня, и я напился до
того, что перестал себя сознавать. И я встал, покачиваясь направо и налево, и
сказал ей: «О красавица, пойдём, я тебя выведу из-под земли и избавлю от этого
джинна!» Но женщина засмеялась и воскликнула: «Будь доволен и молчи! Из каждых
десяти дней день будет ифриту, а девять будут твои». И тогда я воскликнул, покорённый
опьянением: «Я сию минуту сломаю эту нишу, на которой вырезана надпись, И пусть
ифрит приходит, чтобы я убил его! Я привык убивать ифритов!»
И, услышав мои слова, женщина побледнела и воскликнула:
«Ради Аллаха, не делай этого! – и произнесла:
Если дело несёт тебе злую гибель,
Воздержаться от дел таких будет
лучше. —
А потом сказала:
К разлуке стремящийся, потише! —
Ведь конь её резв и чистой крови.
Терпи! Ведь судьба всегда обманет,
И дружбы конец – всегда разлука»
Но когда она окончила говорить стихи, я не обратил на её
слова внимания и сильно ударил ногою о пишу…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Тринадцатая ночь
Когда же настала тринадцатая ночь, она сказала: «Дошло до
мен», о счастливый царь, что второй календер говорил женщине: «И когда я ударил
ногою о нишу, о госпожа моя, я не успел очнуться, как везде потемнело и
загремело и заблистало, и земля затряслась, и небо покрыло землю, и хмель
улетел у меня из головы, и я спросил: „Что случилось?“ И женщина воскликнула:
„Ифрит пришёл к нам! Не предостерегала ли я тебя от этого? Клянусь Аллахом, ты
погубил меня! Спасай свою душу и поднимись там, где ты пришёл!“
И от сильного страха я забыл свой топор и башмак, и когда я
поднялся на две ступеньки и оглянулся, чтобы посмотреть, земля вдруг раздалась,
и из-под неё появился ифрит гнусного вида и сказал: «Что это за сотрясение,
которым ты меня встревожила? Что с тобой случилось?» – «Со мной не случилось
ничего, – ответила женщина. – У меня только стеснилась грудь, и мне
захотелось выпить вина, чтобы моя грудь расправилась, и я выпила немного и
встала за нуждой, но голова у меня была тяжёлая, и я упала на нишу». – «Ты
лжёшь, шлюха!» – воскликнул ифрит и осмотрелся в помещении направо и налево, и
увидел башмак и топор, и воскликнул: «Это явно принадлежит человеку! Кто к тебе
приходил?» А женщина ответила: «Я только сейчас увидела это! Они, вероятно,
зацепились за тебя». – «Это бессмысленные речи, и ими меня не проведёшь, о
блудница», – сказал ифрит и, обнажив женщину, он растянул её между четырех
кольев и принялся её мучить и выпытывать у неё, что произошло.
И мне было не легко слышать её плач, и я поднялся по
лестнице, дрожа от страха, а добравшись до верху, я опустил дверь, как она
была, и прикрыл её землёю. И я до крайности раскаивался в том, что сделал, и
вспоминал эту женщину и её красоту и то, как её мучил этот проклятый, с которым
она провела уже двадцать пять лет, и что с ней случилось из-за меня одного. И я
размышлял о моем отце и его царстве и о том, как я стал дровосеком, и как после
ясных дней моя жизнь замутилась. Я заплакал и произнёс такой стих:
«И если судьба тебя поразит, то знай:
Сегодня легко тебе, а завтра труднее
жить».
И я пошёл и пришёл к моему товарищу-портному и увидел, что,
ожидая меня, он мучается, как на горячих сковородках. «Вчерашнюю ночь моё
сердце было с тобою, – сказал он, – и я боялся, что тебя постигла
беда от дикого зверя или чего другого. Слава Аллаху за твоё спасение!» И я
поблагодарил его за его заботливость и пошёл в свою комнату и стал раздумывать
о том, что со мной случилось, и упрекая себя за свою болтливость и за то, что
толкнул ту нишу ногой.
И когда я так раздумывал, вдруг вошёл ко мне мой
друг-портной и сказал мне: «О юноша, на дворе старик персиянин, который
спрашивает тебя, и с ним твой топор и твой башмак. Он принёс их дровосекам и
сказал им: „Я вышел, когда муэдзин призывал на утреннюю молитву, и наткнулся на
эти вещи и не знаю, чьи они. Укажите мне, где их владелец?“ И дровосеки указали
ему на тебя, узнав твой топор, и он сидит в моей лавке. Выйди же к нему,
поблагодари его и возьми твой топор и твой башмак».
И, услышав эти слова, я побледнел и расстроился, и в это
время земля в моей келье вдруг раздалась и появился персиянин, и оказалось, что
это ифрит. Он пытал ту женщину крайней пыткой, но она ни в чем ему не
призналась, и тогда он взял топор и башмак и сказал ей: «Если я Джирджис из
потомства Ибдиса, то я приведу владельца этого топора и башмака!» И он пришёл с
такой уловкой к дровосекам и вошёл ко мне и, не дав мне сроку, похитил меня и
полетел и поднялся и опустился и погрузился под землёю, а я не сознавал самого
себя. Потом он вошёл со мной во дворец, где я был, и я увидел ту женщину,
которая лежала, растянутая между кольями и обнажённая, и кровь стекала с её
боков. И из глаз моих полились слезы, а искрит взял эту женщину и сказал ей: «О
развратница, не это ли твой возлюбленный?» Но женщина посмотрела на меня и
сказала: «Я его не знаю и не видела его раньше этой минуты». – «И после
такой пытки ты не признаешься!» – воскликнул ифрит. И женщина сказала: «Я в
жизни его не видела, и Аллах не позволяет мне на него солгать». – «Если ты
его не знаешь, – сказал ифрит, – возьми этот меч и сбей ему голову».
И она взяла меч и подошла ко мне и встала у меня в головах, а я сделал ей знак
бровью, и слезы текли у меня по щекам. И она поняла мой знак и мигнула мне и
сказала: «Все это ты с нами сделал!» А я сказал ей знаками: «Сейчас время
прощения», – и язык моего положения говорил:
«Мой взгляд на уста мои вещает, и
ясно вам,
И страсть объявляет то, что в сердце
скрываю я.
Когда же мы встретились, и слезы
лились мои,
Безгласен я сделался, но взор мой о
вас вещал.
Она указала мне, и понял я речи глаз,
И пальцем я дал ей знак, и был он
понятен.
И все, что нам надобно, бровями мы
делаем;
Молчим мы, и лишь любовь за нас
говорит одна».
И когда я окончил стихи, о госпожа моя, девушка выронила из
рук меч и воскликнула: «Как я отрублю голову тому, кого я не знаю и кто мне не
сделал зла? Этого не позволяет моя вера!» И она отошла назад, а ифрит сказал:
«Тебе не легко убить твоего возлюбленного, так как он проспал с тобой ночь, и
ты терпишь такую пытку и не хочешь признаться! Но лишь сходное сочувствует
сходному!» После этого ифрит обратился ко мне и сказал: «О человек, а ты не
знаешь эту женщину?» – «А кто она такая? – сказал я. – Я совершенно
её не видел до этого времени». – «Так возьми меч и скинь ей голову, и я
дам тебе уйти и не стану тебя мучить и удостоверюсь, что ты её совершенно не
знаешь», – сказал ифрит. «Хорошо», – ответил я и, взяв меч, с живостью
выступил вперёд и поднял руку. И женщина сказала мне бровью: «Я не погрешила
перед тобой, – так ли ты воздашь мне?» И я понял, что она сказала, и
сделал ей знак, означающий: «Я выкуплю тебя своей душой». А язык нашего
положения написал:
«Как часто влюблённые взором своим
Любимой о тайнах души говорят,
И взоры их глаз говорят им:
«Теперь узнал я о том, что случилось
с тобой».
Как дивны те взгляды любимой в лицо,
Как чудно хорош изъясняющий взор!
Вот веками пишет один, а другой
Зрачками читает посланье ею».
И из моих глаз полились слезы, и я бросил из рук меч и
сказали «О сильный ифрит и могучий храбрец! Если женщина, которой недостаёт ума
и веры, не сочла дозволенным скинуть мне голову, как может быть дозволено мне
обезглавить её, когда я её в жизни не видел? Я не сделаю этого никогда, хотя бы
мне пришлось выпить чашу смерти и гибели». – «Вы знаете, что между вами
было дело! – вскричал ифрит, – и я покажу вам последствия ваших дел!»
И, схватив меч, он ударил женщину по руке и отрубил её и затем ударил по другой
и отрубил её, и он отсек ей четыре конечности четырьмя ударами, а я смотрел на
это и был убеждён, что умру. И женщина сделала мне знак глазами, как бы
прощаясь, а ифрит воскликнул: «Ты прелюбодействуешь глазами!» – и, ударив её,
отмахнул ей голову. После этого ифрит обратился ко мне и сказал: «О человек, по
нашему закону, если женщина совершила блуд, нам дозволено её убить, а я похитил
эту женщину в ночь её свадьбы, когда ей было двенадцать лет, и она не знала
никого кроме меня, и каждые десять дней я на одну ночь приходил к ней и являлся
в образе персиянина. И убедившись, что она меня обманула, я убил её, а что до
тебя, то я не уверен, что ты обманул меня с нею, но я никак не могу оставить
тебя невредимым. Выскажи же мне своё желание».
И я обрадовался до крайности, о госпожа, и спросил: «Чего же
мне пожелать от тебя?» И ифрит ответил: «Выбирай, в какой образ тебя обратить:
в образ собаки, осла пли обезьяны». И я сказал, жаждая, чтоб он простил меня:
«Клянусь Аллахом, если ты меня простишь, Аллах простит тебя за то, что ты
простил мусульманина, который не сделал тебе зла». И я умолял его упорнейше с
мольбой и плакал перед ним и говорил: «Я несправедливо обижен». Но ифрит
воскликнул: «Не затягивай со мною твои речи! Я не далёк от того, чтобы убить
тебя, но я предоставляю тебе выбор». – «О ифрит, – сказал я, –
тебе более подобает меня простить. Прости меня, как внушивший зависть простил
завистнику». – «А как это было?» – спросил ифрит.
|
