Увеличить |
Рассказ о праведном
невольнике (ночь 468)
Рассказывают также, что Малик ибн Динар[477] (да помилует его Аллах!) говорил: «Однажды
у нас в Басре долго не было дождя, и ми несколько раз выходили помолиться о
нем, но не видели и признака ответа на наши молитвы. И мы с Ата-ас-Сулами,
Сабитом-аль-Бунаии, Наджи-аль-Бакка, Мухаммедом ибн Вася, Айюбом-ас-Сахтияни,
Хабибом-аль-Фарися, Хассаном ибн Абу-Синаном, Утбой-аль-Гулямом и
Салихом-аль-Музаии вышли и отправились к молельне, и дети вышли из школ и стали
молиться, но мы не увидели и признака ответа на нашу молитву. И настал полдень,
и люди ушли, а мы с Сабитомаль-Бунани остались в молельне.
И когда стемнела ночь, мы увидели чернокожего с красивым
лицом, тонкими ногами и большим животом, который подошёл, одетый в шерстяной
плащ, и если бы оценить все, что было на нем одето, пена не дошла бы до двух
дирхемов. Он привес воды и совершил омовение, а потом вошёл в михраб и сотворил
молитву в два лёгких раката, в которой вставания и поклон и падения ниц были
одинаковы. И затем он поднял взор к небу и сказал: «О мой господин и владыка,
до каких пор будешь ты отвергать просьбы твоих рабов о том, что не уменьшит
твоей власти? Разве вышло то, что у тебя есть, и истощилась казня твоего
царства? Заклинаю тебя любовью твоей ко мне: не напоишь ли ты нас твоим дождём
сейчас же».
И не закончил он ещё своих слов, – продолжал
рассказчик, – как небо покрылось тучами, и пошёл дождь, ливший точно из
отверстий бурдюков. И мы вышли из молельни, погружаясь в воду до колея…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные
речи.
Четыреста шестьдесят восьмая ночь
Когда же настала четыреста шестьдесят восьмая ночь, она
сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Малик ибн Динар говорил: „И не
закончил он ещё своих слов, как небо покрылось облаками, и пошёл дождь, ливший
точно из отверстий бурдюков, и мы вышли из молельни, погружаясь в воду до колея,
и удивлялись на чернокожего. И я подошёл к нему, – говорил Малик, – и
сказал ему: „Горе тебе, чернокожий! Не стыдно тебе того, что ты сказал?“ И
чернокожий обернулся ко мне и спросил: „Что я такого сказал?“ И я молвил: „Ты
сказал слова: «Ради твоей любви ко мне“, а что дало тебе знать, что Аллах тебя
любит?“
И чернокожий, – продолжал Малик, – воскликнул:
«Отойди от меня, о тот, кто отвлёкся от самого себя! А где же я был, когда
Аллах поддержал меня верой в единого бога и выделил меня, дал себя познать?
Разве ты думаешь, что он поддержал меня этим не из-за своей любви ко мне? Его
любовь ко мне такова же, как моя любовь к нему», – прибавил он. И я сказал
ему: «Постой со мной немного, помилуй тебя Аллах!» Но чернокожий ответил: «Я
невольник, и на мне лежит обязанность повиноваться моему меньшому владыке».
И мы пошли издали за ним следом, – говорил
Малик, – и он вошёл в дом одного работорговца (а ночи уже миновала
половина). И нам показалась длинной вторая половина её, и мы ушли. А когда
настало утро, мы пришли к работорговцу и опросили его: «Есть ли у тебя молодой
невольник, которого ты нам продашь, чтобы он нам прислуживал?» – «Да, –
ответил работорговец, – у меня около ста слуг, и все они для продажи».
И он стал показывать нам одного слугу за другим, – говорил
Малик, – пока не показал семьдесят слуг, но я не увидал среди них моего
друга, а потом работорговец сказал: «У меня нет никого, кроме этих». И когда мы
хотели уходить, мы вошли в одну разрушенную комнату за домом работорговца и
вдруг видим: стоит тот чернокожий. «Он, клянусь господом Кабы!» – воскликнул я.
И потом я вернулся к работорговцу и сказал ему: «Продай мне этого слугу!» – «О
Абу-Яхья, – ответил работорговец, – это слуга злосчастный и
бесполезный. Ночью у него нет другого дела, как плакать, а днём –
раскаиваться». – «Поэтому я и хочу его», – оказал я.
И работорговец позвал чернокожего, и тот вышел, притворяясь
сонным. «Возьми его за сколько хочешь, после того как снимешь с меня
ответственность за все его пороки», – оказал мне работорговец. И я купил
чернокожего за двенадцать динаров и опросил: «Как его имя?» – «Маймун», –
отвечал работорговец. И я взял чернокожего за руку, и мы пошли, направляясь к
моему жилищу.
И чернокожий обратился ко мне и спросил: «О мой меньшой
господин, зачем ты меня купил? Клянусь Аллахом, я не гожусь, чтобы служить
сотворённым». – «Я тебя выкупил, чтобы прислуживать тебе сам, и пусть это
будет на моей голове», – ответил я. «А почему?» – спросил чернокожий. И я
молвил: «Не ты ли был с нами вчера в молельне?» – «А разве ты проведал обо
мне?» – спросил чернокожий. И я ответил: «Я тот, кто обратился к тебе вчера с
речами».
И чернокожий продолжал идти, пока не вошёл в мечеть, –
говорил Малик, – и он сотворил там молитву в два раката и сказал: «Бог
мой, господин и владыка, о тайне, что была между нами, проведали сотворённые, и
ты опозорил меня этим среди людей. Как же будет мне теперь приятна жизнь, раз
узнали другие о том, что было между мной и тобой? Заклинаю тебя, возьми мою
душу в сей же час». И потом он пал ниц, и я подождал его немного, но он не
поднимал головы, и тогда я пошевелил его и вижу: он умер (да будет над ним
милость великого Аллаха!).
И я вытянул ему руки и ноги и посмотрел на него и вижу: он
улыбается, и белизна покрыла его черноту, лицо его светится, и видно на нем
веселье. И когда мы на него дивились, вдруг вошёл в двери юноша и сказал: «Мир
с вами! Да возвеличит Аллах нашу с вами награду из-за нашего брата Маймуяа! Вот
саван, заверяйте его». И он протянул мне две одежды, подобных которым я никогда
не видел, и мы завернули в них чернокожего.
А у его могилы, – говорил Малик, – теперь молятся
о воде и просят подле неё о нуждах Аллаха (велик он и славен!). Как сладостно
то, что сказал в этом смысле один из поэтов:
Гуляют сердца познавших бога в саду
небес,
Пред ним возвышаются завесы
господние.
Коль в нем они пьют вино, струя его
смешана
С Таснимом[478] – той влагою, что близость к творцу даёт.
Течёт тогда тайна их меж ними и
милыми,
И будет ограждена она от сердец
других».
|