Глава 43. ПРИНЦ РЕВНУЕТ
К ГЕРЦОГУ БЕКИНГЭМУ
Пока
граф де Ла Фер в сопровождении Рауля ехал в Париж, в Пале-Рояле разыгрались события,
которые Мольер назвал бы сценой из настоящей комедии.
Прошло
четыре дня после бракосочетания герцога Орлеанского. Герцог, торопливо позавтракав,
отправился в свои покои, надув губы и нахмурив брови. Завтрак прошел невесело:
герцогиня велела подать себе кушанья в комнаты. Его высочество сидел за столом
в тесной компании друзей. Только де Лоррен и Маникан присутствовали на этой
трапезе, которая продолжалась три четверти часа при полном молчании.
Маникан,
менее близкий к его высочеству, чем де Лоррен, напрасно старался прочитать в
глазах принца, что вызвало у него такое недовольство.
Де
Лоррен, которому незачем было угадывать, потому что он все знал, ел с тем
аппетитом, какой вызывали у него чужие неприятности: он наслаждался и досадой
герцога, и смущением Маникана. Ему доставляло удовольствие, продолжая есть,
удерживать за столом принца, сгоравшего от желания подняться с места.
Минутами
принц раскаивался, что дал де Лоррену власть над собой, избавлявшую того от
всяких стеснений этикета.
Время от
времени принц возводил глаза к небу, потом посматривал на куски паштета, который
усердно уничтожал де Лоррен. Наконец он не выдержал и, когда подали фрукты,
сердито встал из-за стола, предоставив де Лоррену доканчивать завтрак в
одиночестве.
Герцог
не пошел, а побежал в переднюю и, застав там служителя, шепотом отдал ему какое-то
приказание. Не желая возвращаться в столовую, он прошел через свои комнаты,
надеясь застать королеву-мать в ее молельне, где она обычно находилась в это
время. Было около десяти часов утра.
Когда
принц вошел, Анна Австрийская писала.
Королева-мать
очень любила младшего сына, красавца, с мягким характером.
Действительно,
герцог Орлеанский был нежнее и, если можно так выразиться, женственнее короля.
Он подкупал мать той чувствительностью, которая всегда привлекает женщин. Анна
Австрийская, очень желавшая иметь дочь, находила в Филиппе внимание, нежность и
ласковость двенадцатилетнего ребенка.
Бывая у
матери, принц восхищался ее красивыми руками, давал советы относительно разных
номад, рецептов духов, о которых она так заботилась, целовал ее пальцы и глаза
с очаровательной ребячливостью, угощал ее сладостями, говорил о ее новых
нарядах.
В
старшем сыне Анна Австрийская любила короля, вернее – королевское
достоинство: Людовик XIV воплощал для нее божественное право. С королем она
была королевой-матерью, с Филиппом – просто матерью. И принц знал, что
материнские объятия – самое приятное и надежное из всех убежищ мира.
Еще
ребенком Филипп укрывался в этом убежище от ссор между ним и Людовиком. Часто
после тумаков, которыми он награждал его величество, или после утренних
сражений в одних рубашках, в присутствии камердинера Ла Порта в роли судьи, или
поединка, в котором король и его непокорный слуга пускали в ход кулаки и ногти,
Филипп, победив, но сам страшась своей победы, обращался к матери за поддержкой
или стремился получить у нее уверенность в прощении Людовика XIV, которое тот
давал неохотно.
Благодаря
такому мирному посредничеству Анне Австрийской удавалось смягчать разногласия
сыновей, и она была посвящена во все их тайны.
Король,
немного завидовавший исключительной нежности матери к брату, склонен был
вследствие этого в большей степени подчиняться Анне Австрийской и больше
заботиться о ней, чем можно было ожидать, судя по его характеру.
Такую же
тактику Анна Австрийская применяла по отношению к молодой королеве. Анна почти
неограниченно царила над королевской четой и уже принимала меры, чтобы так же
царить в доме своего второго сына.
Сейчас,
мы сказали, что королева писала, когда принц вошел в ее молельню. Филипп рассеянно
поцеловал руки матери и сел раньше, чем она ему позволила.
Ввиду
строгих правил этикета, установленного при дворе Анны Австрийской, такое нарушение
приличия служило признаком глубокого волнения, в особенности когда приличия
нарушал Филипп, любивший выказывать мастери особенную почтительности.
– Что
с вами, Филипп? – спросила Анна Австрийская, обращаясь к сыну.
– О,
ваше величество, очень многое, – с печальным видом произнес принц.
– Однако
из всего, что вас смущает, – продолжала Анна Австрийская, вероятно, есть
что-нибудь, внушающее вам больше забот, чем все остальное?
– Да.
– Я
вас слушаю.
Филипп
открыл рот, чтобы высказать свои огорчения. Но вдруг остановился, и все, что
переполняло его сердце, вылилось во вздохе.
– Ну,
Филипп, больше твердости, – сказала королева – Когда жалуются на
что-нибудь, это «что-нибудь» всегда оказывается человеком, который мешает, не
так ли?
– Видите
ли, ваше величество, вопрос, который я хочу затронуть, весьма щекотлив.
– Ах,
боже мой.
– Конечно,
потому что женщина.
– А,
вы хотите говорить о принцессе? – спросила вдовствующая королева с
чувством живого любопытства.
– О
принцессе?
– Да,
о вашей жене.
– А,
конечно.
– Так
что же? Если вы хотите говорить о принцессе, сын мой, не стесняйтесь, Я ваша
мать, а принцесса для меня чужая. Однако, так как она моя невестка, знайте, что
я выслушаю с участием, хотя бы только из-за вас, все, – что вы мне о ней
скажете.
– Матушка, –
колебался Филипп, – вы ничего не заметили?
– Не
заметила, Филипп? Вы говорите так неопределенно… Что, собственно, могла я заметить?
– Правда,
принцесса хороша собой?
– Да,
конечно.
– Однако
она не красавица?
– Нет,
но с годами она может необычайно похорошеть. Вы же видели, как за несколько лет
переменилось ее лицо. Она будет развиваться все больше и больше. Ведь ей всего
шестнадцать лет. В пятнадцать лет я тоже была очень худа; но принцесса уже и
сейчас красива.
– Следовательно,
ее можно заметить?
– Конечно,
даже на обыкновенную женщину обращают внимание, а тем более на принцессу.
– Хорошо
ли она воспитана?
– Королева
Генриетта, ее мать, – женщина довольно холодная, с некоторыми претензиями,
но чувства у нее возвышенные. Образованием молодой принцессы, может быть,
немного пренебрегали, во, я думаю, ей внушили хорошие правила. По крайней мере,
так мне казалось во время ее пребывания во Франции. С тех пор она побывала в
Англии, и я не знаю, что там произошло.
– Что
вы хотите сказать?
– О
боже мой, я говорю, что некоторые слегка легкомысленные головы могут
закружиться от счастья и богатства.
– Вот,
ваше величество, вы сказали именно то, что я думал. Мне кажется, что принцесса
немного легкомысленна.
– Не
следует преувеличивать, Филипп. Она остроумна, и в ней есть известная доля кокетства,
что очень естественно в молодой женщине Но, сын мой, когда дело касается
высокопоставленных особ, этот недостаток приносит пользу двору. Слепка
кокетливая принцесса всегда окружена блестящим двором. Одна ее улыбка рождает
роскошь, остроумие и даже мужество: дворяне лучше сражаются за принца, жена
которого хороша собой.
– Покорно
вас благодарю, – недовольным тоном ответил Филипп. – Право, матушка,
вы рисуете мне тревожные картины.
– В
каком отношении? – с притворной наивностью спросила королева.
– Вы
хорошо знаете, – печально сказал Филипп, – вы отлично знаете, как мне
не хотелось жениться.
– О,
на этот раз вы меня пугаете! Значит, у вас есть серьезные основания быть
недовольным принцессой?
– Серьезные –
я этого не говорю.
– Тогда
зачем же это мрачное лицо! Если вы покажетесь с таким лицом, берегитесь: вас примут
за очень несчастного мужа.
– И
в самом деле, – согласился Филипп, – я совсем не счастливый муж, и я
хочу, чтобы это видели.
– Филипп,
Филипп!
– Право,
ваше величество, скажу вам откровенно: я не такой жизни ждал, какую мне устраивают.
– Объяснитесь.
– Моя
жена никогда не бывает со мной. Она постоянно ускользает от меня. Утром –
визиты, переписка, туалеты; вечером – балы, концерты.
– Филипп,
вы ревнуете!
– Я?
Упаси меня бог! Пусть другие играют глупую роль ревнивого мужа; но я
раздосадован.
– Филипп,
вы упрекаете свою жену за очень невинные вещи, и до тех пор, пока у вас не будет
чего-нибудь более серьезного…
– Выслушайте
меня! Женщина, хоть и не виновная, может внушать беспокойство мужу. Некоторые
посещения, некоторые предпочтения способны довести бог знает до чего самого
неревнивого мужа…
– Наконец-то!
Посещения, предпочтения – прекрасно! Уже целый час мы говорим обиняками, –
и только теперь вы заговорили по-настоящему.
– Ну
да.
– Это
серьезнее. Но разве принцесса виновата перед вами в подобных вещах?
– Вот
именно.
– Как!
На пятый день после свадьбы ваша жена предпочитает вам кого-то, посещает
кого-то? Берегитесь, Филипп, вы преувеличиваете ее вину; кто ищет во что бы то
ни стало доказательства, ничего не может доказать.
Испуганный
серьезным тоном матери, принц хотел ответить, но смог только невнятно пробормотать
несколько слов.
– Ну
вот, вы отступаете? – сказала Анна Австрийская. – Тем лучше! Вы
признаете ошибочность своих обвинений.
– Нет,
нет, – вскричал Филипп, – я не отступаю, и я докажу свои слова. Я
сказал «предпочтения», не так ли? Так слушайте…
Анна
Австрийская приготовилась слушать с тем удовольствием кумушки, которое всегда
испытывает даже самая лучшая женщина, даже лучшая мать, будь она самой
королевой, когда ее посвящают в мелкие супружеские ссоры.
– Итак, –
продолжал Филипп, – скажите мне одну вещь.
– Какую?
– Почему
моя жена сохранила английских придворных? Скажите?
И Филипп
скрестил руки, глядя на мать, в уверенности, что королева не найдет ответа на
этот вопрос.
– Но, –
ответила Анна Австрийская, – дело очень просто: потому, что англичане ее
соотечественники; потому, что они истратили много денег на проводы ее во
Францию; потому, что было бы невежливо и даже недипломатично внезапно отослать
обратно представителей знатных семей, которые не побоялись никаких жертв, чтобы
доказать свою преданность.
– О,
матушка! Нечего сказать, большая жертва приехать со своей дрянной родины в нашу
прекрасную страну, где на одно экю можно купить больше вещей, чем там на
четыре! Большая преданность проехать сто лье, провожая женщину, в которую
влюблены!
– Влюблены?
Филипп, подумайте, что вы говорите!
– Я
знаю, что говорю!
– Но
кто же влюблен в принцессу?
– Красавец
герцог Бекингэм… Неужели вы и его собираетесь защищать?
Анна
Австрийская покраснела и улыбнулась. Это имя воскресило в ней столько сладких и
в то же время печальных воспоминаний.
– Герцог
Бекингэм? – прошептала она.
– Да,
один из салонных любимчиков, как говаривал мой дед, Генрих Четвертый.
– Бекингэмы
преданны и отважны, – решительно сказала королева.
– Ну
вот, теперь моя мать защищает друга сердца моей жены! – простонал изнеженный
Филипп, в порыве отчаяния, потрясшем его до слез.
– Сын
мой, сын мои, – прервала его Анна Австрийская – Это выражение
недостойно вас У вашей жены нет друга сердца, а если бы такой и явился, им не
будет герцог Бекингэм. Мужчины из его рода, повторяю вам, честны и скромны; они
свято чтут законы гостеприимства.
– Ах,
матушка! – вскричал Филипп. – Бекингэм – англичанин, а разве
англичане оберегают достояние французских принцев и королей?
Анна
опять покраснела и отвернулась, словно для того, чтобы вынуть перо из
чернильницы, на самом же деле желая скрыть от сына свей румянец.
– Право,
Филипп, – поморщилась она, – вы употребляете выражения, которые
смущают меня. Ваш гнев ослепляет вас, а меня путает. Ну подумайте, рассудите…
– Мне
нечего рассуждать, матушка, я вижу.
– Что
же вы видите?
– Я
вижу, что герцог Бекингэм не отходит от моей жены. Он осмеливается подносить ей
подарки, и она решается их принимать. Вчера ока заговорила о фиалковом саше.
Наши парфюмеры, – вы это знаете, матушка, так как сами безуспешно
требовали от них сухих духов, наши французские парфюмеры не могли добиться
этого аромата. А у герцога было с собой фиалковое саше. Значит, это он подарил
моей жене саше.
– Сын
мой, – сказала Анна Австрийская, – вы строите пирамиды на остриях
иголок. Берегитесь. Что тут дурного, спрашиваю я вас, если человек даст своей
соотечественнице рецепт новых духов? Ваши странные понятия, клянусь вам,
вызывают во мне тяжелые воспоминания о вашем отце, который часто причинял мне
страдания своей несправедливостью.
– Отец
герцога Бекингэма, наверное, был сдержаннее и почтительнее сына, –
усмехнулся Филипп, не замечая, что он грубо оскорбляет чувства матери.
Королева
побледнела и прижала к груди судорожно сжатую руку. Но она быстро овладела
собой и спросила:
– Одним
словом, вы пришли сюда с каким-нибудь намерением?
– Конечно.
– Так
говорите.
– Я
пришел сюда, матушка, с намерением пожаловаться вам и предупредить вас, что я
не потерплю такого поведения стороны герцога Бекингэма.
– Что
же вы сделаете?
– Я
пожалуюсь королю.
– Но
что же вам может сказать король?
– Тогда, –
продолжил принц, с выражением жестокой решимости, странно противоречившей
обычной мягкости его лица, – тогда я сам приму меры.
– Что
вы называете «принять меры»? – с испугом спросила Анна Австрийская.
– Я
хочу, чтобы герцог оставил в покое мою жену. Я хочу, чтобы он уехал из Франции,
и выскажу ему свою волю.
– Вы
ничего не выскажете, Филипп, – сказала королева, – потому что,
нарушив до такой степени законы гостеприимства, вы поступите дурно, и я попрошу
короля отнестись к вам он всей строгостью.
– Вы
грозите мне, матушка! – удивился Филипп. – Вы грозите, когда я
жалуюсь!
– Нет,
я не угрожаю вам, я просто хочу охладить вас. Я говорю вам, что, приняв против
герцога Бекингэма или любого другого англичанина суровые меры, даже совершив
простую невежливость, вы посеете между Францией и Англией весьма прискорбный
раздор. Как! Принц, брат французского короля, не может скрыть обиды, даже если
она обоснована, когда этого требует политическая необходимость!
– Но,
государыня, – воскликнул Филипп, всплеснув руками, – будьте же не
королевой, а матерью, ведь я говорю с вами как сын. Моя беседа с Бекингэмом
займет всего лишь несколько минут.
– Я
запрещаю вам заводить об этом речь с Бекингэмом, – ответила королева с
прежней властностью. – Это недостойно вас.
– Хорошо,
я не выступлю открыто, но я объявлю свою волю принцессе.
– О, –
вздохнула Анна Австрийская, охваченная грустными воспоминаниями, – не
мучьте своей жены, мой сын. Никогда не говорите с ней слишком властным тоном.
Побежденная женщина не всегда бывает убеждена в своем поражении.
– Что
же тогда делать?.. Я с кем-нибудь посоветуюсь.
– Да,
с вашими лицемерными друзьями, с вашим де Лорреном или де Вардом?.. Предоставьте
действовать мне, Филипп. Вы хотите, чтобы герцог Бекингэм уехал, не так ли?
– Как
можно скорее, матушка.
– Тогда
пришлите ко мне герцога, мой сын. Улыбайтесь ему, не показывайте виду ни жене,
ни королю – никому. Спрашивайте совета только у меня. К сожалению, я знаю,
чем становится семейная жизнь, когда ее смущают советчики.
– Хорошо,
матушка.
– Вы
будете довольны, Филипп. Отыщите герцога.
– О,
это сделать нетрудно.
– Где
же он, по вашему мнению?
– Конечно,
у дверей принцессы в ожидании ее выхода. В этом нет сомнений.
– Хорошо, –
спокойно произнесла Анна Австрийская. – Передайте, пожалуйста, герцогу,
что я прошу его прийти ко мне.
Филипп
поцеловал руку матери и отправился на поиски герцога Бекингэма.
|
