Глава 13. ПРИНЦ РЕВНУЕТ
К ДЕ ГИШУ
Принц
шумно распахнул двери, как человек, входящий с самыми добрыми намерениями, не
сомневающийся, что доставит удовольствие, или как ревнивец, рассчитывающий
застать врасплох.
Принцесса,
покоренная звуками музыки, бросила начатый обед и танцевала, забыв обо всем.
Ее
кавалером был де Гиш. Он стоял на одном колене, подняв руки и полузакрыв глаза,
как испанские танцоры, с горящим взглядом и ласкающими жестами. Принцесса
порхала вокруг него, улыбающаяся, соблазнительная.
Монтале
восхищалась. Лавальер, сидя в уголке, мечтательно смотрела на танцующих.
Невозможно
описать, какое действие произвело на этих счастливых людей появление принца. И
так же трудно описать, как подействовал на Филиппа вид этих счастливых людей.
Граф де
Гиш не в силах был встать. Принцесса замерла, не докончив па, не способная вымолвить
ни слова. А шевалье де Лоррен, прислонившись к косяку, спокойно улыбался, как
человек, испытывающий самое простодушное восхищение.
Бледность
принца, судорожные подергивания его рук и ног прежде всего поразили присутствующих.
Звуки музыки сменились глубокой тишиной.
Воспользовавшись
всеобщим молчанием, шевалье де Лоррен почтительно приветствовал принцессу и де
Гиша, стараясь соединить их в этом приветствии как хозяев.
Принц,
подойдя к ним, хрипло проговорил:
– Очень
рад, очень рад. Я шел сюда, думая застать вас больною и грустною, а застал в
разгаре удовольствий. Отрадно видеть. Кажется, мой дом самый веселый дом на
свете.
Потом,
повернувшись к де Гишу, он прибавил:
– Я
не знал, что вы такой прекрасный танцор, граф.
Потом,
снова обратившись к жене, продолжал:
– Будьте
любезнее со мной. Когда у вас устраивается такое веселье, приглашайте и меня… А
то я совсем заброшен.
Де Гиш
успел вполне овладеть собою и с врожденной гордостью, которая так шла ему, произнес:
– Ваше
высочество, вы хорошо знаете, что моя жизнь в вашем распоряжении. Когда потребуется
отдать ее, я готов. А сегодня нужно только танцевать под пенье скрипки, и я
танцую.
– И
вы правы, – холодно сказал принц. – А вы не замечаете, принцесса, что
ваши дамы похищают у меня друзей. Ведь господин де Гиш не ваш друг, сударыня, а
мой. Если вы хотите обедать без меня, у вас есть ваши дамы.
Зато,
когда я обедаю один, при мне должны быть мои кавалеры; не обирайте меня совсем.
Принцесса
почувствовала и упрек и урок. Она вся покраснела.
– Ваше
высочество, – возразила она, – до приезда во Францию я не знала, что
принцессы занимают там такое же положение, как женщины в Турции.
Я не
знала, что здесь запрещено видеть мужчин. Но если такова ваша воля, я буду ей
покоряться. Может быть, вы пожелаете загородить мои окна железными решетками,
так, пожалуйста, не стесняйтесь.
Эта
реплика, вызвавшая улыбку у Монтале и де Гиша, снова наполнила гневом сердце
принца.
– Очень
мило, – проговорил он, едва сдерживаясь. – Как почтительно со мной
обращаются в моем собственном доме!
– Ваше
высочество, ваше высочество, – шепнул шевалье на ухо принцу так, чтобы все
видели, что он его успокаивает.
– Пойдем! –
ответил ему принц, так резко повернувшись, что чуть не толкнул принцессу.
Шевалье
последовал за ним в его кабинет, где принц, бросившись на стул, дал полную волю
своей ярости.
Шевалье
поднял глаза к небу, сложил руки и не произносил ни слова.
– Твое
мнение? – спросил принц.
– О,
ваше высочество, положение очень серьезное.
– Это
ужасно! Такая жизнь не может больше продолжаться.
– Что
за несчастье, в самом деле! – воскликнул шевалье. – А мы-то
надеялись, что после отъезда этого шального Бекингэма все будет спокойно.
– А
стало еще хуже!
– Этого
я не говорю, ваше высочество.
– Ты
не говоришь, но я говорю. Бекингэм никогда не осмелился бы сделать и четверти
того, что мы видели.
– Чего
же именно?..
– Да
как же! Спрятаться для того, чтобы танцевать, прикинуться больной, чтобы
наедине пообедать с ним!
– Нет,
нет, ваше высочество!
– Да,
да! – восклицал принц, подзадоривая сам себя, как капризный ребенок. –
Только я не намерен это терпеть.
– Ваше
высочество, выйдет скандал…
– Э,
черт возьми! Со мною не стесняются, а я должен стесняться? Подожди меня,
шевалье, я сейчас.
Принц
скрылся в соседней комнате и спросил у слуги, вернулась ли из капеллы королева-мать.
Анна Австрийская
была счастлива. В ее семье царило согласие, народ был в восторге от молодою
короля, государственные доходы увеличивались, внешний мир был обеспечен, –
словом, все сулило ей спокойное будущее.
Иногда
она упрекала себя при воспоминании о бедном юноше, которого она приняла, как
мать, и прогнала, как мачеха.
Неожиданно
к ней вошел герцог Орлеанский.
– Матушка, –
вскричал он, закрывая за собой дверь, – так не может продолжаться!
Анна
Австрийская Подняла на него свои прекрасные глаза и вздохнула.
– О
чем вы говорите?
– О
принцессе.
– Верно,
этот сумасшедший Бекингэм прислал ей какое-нибудь прощальное письмо?
– Ах
нет, матушка, дело вовсе не в Бекингэме. Принцесса уже нашла ему заместителя.
– Филипп,
что вы говорите? Ваши слова крайне легкомысленны.
– Разве
вы не заметили, что господин де Гиш то и дело бывает у нее, что он постоянно с
ней?
Королева
всплеснула руками и расхохоталась.
– Филипп, –
сказала она, – вы положительно больны.
– От
этого мне не легче, матушка, я очень страдаю.
– И
вы требуете, чтобы вас лечили от болезни, которая существует только в вашем
воображении? Вы желали бы, ревнивец, чтобы вас поддержали, одобрили ваше
поведение, хотя ваша ревность не имеет никаких оснований.
– Ну
вот, теперь вы начинаете говорить про этого то же самое, что говорили про того.
– Да
ведь и вы, сын мой, – сухо проговорила королева, – ведете себя по
отношению к этому совершенно так же, как и по отношению к тому.
Немного
задетый, принц поклонился.
– Но
если я вам приведу факты, вы поверите?
– Сын
мой, во всем прочем, кроме ревности, я поверила бы вам без всякой ссылки на
факты, но в отношении ревности я этого не обещаю.
– Значит,
я понимаю ваши слова так, что ваше величество приказывает мне молчать и забыть
обо всем.
– Никоим
образом, вы мой сын, и мой материнский долг – быть к вам снисходительной.
– Ах,
доведите до конца свою мысль: вы должны быть снисходительны ко мне как к безумцу.
– Не
преувеличивайте, Филипп, и берегитесь представить свою жену как существо испорченное.
– Но
факты!
– Я
слушаю.
– Сегодня
утром в десять часов у принцессы играла музыка.
– Невинная
вещь.
– Господин
де Гиш разговаривал с него наедине…
Да, я и
забыл вам сказать, что последнюю неделю он следует за нею, как тень.
– Друг
мой, если бы они делали что-нибудь дурное, они бы прятались.
– Прекрасно! –
вскричал герцог. – Я только и ждал, чтобы вы это сказали. Запомните же хорошенько.
Сегодня утром, повторяю, я захватил их врасплох и совершенно ясно выразил им
свое неудовольствие.
– И
будьте уверены, что этого достаточно, а может быть, вы даже переусердствовали в
своем неудовольствии. Эти молодые женщины обидчивы. Упрекнуть их в ошибке,
которую они не совершали, иногда все равно, что сказать, что они могли бы ее
сделать.
– Хорошо,
хорошо, подождите. Запомните, что вы сказали, матушка: «сегодняшнего урока
достаточно, и если бы они делали что-нибудь дурное, то прятались бы».
– Да,
я это запомню.
– Ну
так вот, раскаиваясь, что утром я погорячился, и воображая, что Гиш дуется и
сидит у себя, я отправился к принцессе. Угадайте же, что я там застал? Снова музыку,
танцы и де Гиша. Его там прятали.
Анна
Австрийская нахмурила брови.
– Это
нехорошо, – заметила она. – Что же сказала принцесса?
– Ничего.
– А
Гиш?
– Тоже…
Впрочем, нет… Он пробормотал какую-то дерзость…
– Какой
же вы сделали вывод, Филипп?
– Что
я одурачен, что Бекингэм был только ширмой, а настоящий герой Гиш.
Анна
пожала плечами.
– А
дальше?
– Я
хочу удалить Гиша так же, как Бекингэма, и буду просить об этом короля, если
только…
– Если
только?
– Если
только вы, матушка, сами не возьметесь за это, вы, такая умная и добрая.
– Нет,
я не стану.
– Что
вы говорите, матушка!
– Послушайте,
Филипп, я не намерена каждый день говорить людям неприятности. Молодежь меня
слушается, по это влияние очень легко потерять…
А
главное, ничто ведь не доказывает виновности Гиша.
– Он
мне не нравится.
– А
это уж ваше личное дело.
– Хорошо,
коли так, я знаю, что мне делать! – пылко проговорил принц.
Анна
посмотрела на него с беспокойством.
– Что
же вы придумали? – спросила она.
– А
вот что: как только он придет ко мне, я велю утопить его у себя в бассейне.
Произнеся
эту свирепую угрозу, принц ожидал, что королева придет в ужас, но Анна осталась
совершенно спокойной.
– Ну
что же, утопите, – сказала она.
Филипп
был слаб, как женщина; он стал жаловаться, что никто его не любит и даже родная
мать перешла на сторону его врагов.
– Ваша
мать просто смотрит дальше, чем вы, и перестала уговаривать вас, потому что вы
ее не слушаете.
– Я
пойду к королю! – закричал он.
– Я
только что собиралась вам это предложить. Я сейчас жду его величество: он
всегда посещает меня в это время. Расскажите все ему.
Она еще
не договорила этих слов, как Филипп услышал шум открываемой в соседней комнате
двери и быстрые шаги короля. Принц испугался и поспешно выбежал в боковую
дверь, оставив королеву одну. Анна Австрийская расхохоталась и смеялась до
прихода короля.
Как
заботливый сын, Людовик зашел осведомиться о здоровье королевы матери. Кроме
того, он хотел сообщить ей, что приготовления к отъезду в Фонтенбло закончены.
Услышав
ее смех, он успокоился и сам засмеялся.
Анна
Австрийская взяла его за руку и весело сказала:
– Знаете,
я ужасно горжусь тем, что я испанка.
– Почему,
ваше величество?
– Потому
что испанки, во всяком случае, лучше англичанок.
– Не
понимаю.
– Скажите,
с тех пор как вы женились, вам приходилось когда-нибудь упрекать королеву?
– Ни
разу.
– А
ведь все-таки прошло уже некоторое время, как вы женаты. А ваш брат женат всего
две недели…
– И
что же?
– И
уже второй раз жалуется на принцессу.
– Как,
опять Бекингэм?
– Нет,
теперь Гиш.
– Вот
как! Значит, принцесса порядочная кокетка.
– Боюсь,
что так.
– Бедный
братец! – рассмеялся король.
– Я
вижу, вы прощаете кокетство?
– Когда
речь идет о принцессе, прощаю, ибо по сути своей принцесса не кокетлива.
– Может
быть, но брат вашего величества из-за этого теряет голову.
– Чего
же он хочет?
– Он
собирается утопить Гиша.
– Какая
жестокость!
– Не
смейтесь, он в самом деле доведен до отчаяния. Придумайте какой-нибудь выход.
– Охотно
сделаю все, что могу, чтоб спасти Гиша.
– Если
бы брат слышал вас, он составил бы Против вас заговор, как ваш дядя против
вашего отца.
– Нет,
Филипп меня любит, и я его люблю. Мы с ним не станем ссориться. Но, однако же,
как быть?
– Вы
должны запретить принцессе кокетничать, а Гишу ухаживать.
– Только-то?
Ну, мой брат составил себе чересчур высокое понятие о королевской власти… шутка
сказать: исправить женщину! Мужчину – еще куда ни шло.
– Как
же вы приметесь за дело?
– Гиш
человек благоразумный, я сумею его убедить одним словом.
– А
принцесса?
– Это
будет потруднее. Тут одного слова мало. Придется сочинить для нее целую
проповедь.
– И
надо спешить.
– О,
я обещаю приложить все старания. Да вот сегодня после обеда репетиция балета.
– И
вы будете говорить проповедь, танцуя?
– Да,
матушка.
– И
обещаете обратить ее на путь истинный?
– Я
искореню ересь либо убеждением, либо огнем.
– В
добрый час! Только не впутывайте меня в это дело. Принцесса ни за что мне этого
не простила бы. Я ведь свекровь, мне надо ладить с невесткой.
– Государыня,
король возьмет все на себя. Знаете, я передумал. Не лучше ли пойти к принцессе
и поговорить с ней?
– Это,
пожалуй, слишком торжественно.
– Так
что же? Для проповеди нужна торжественность, а то ведь скрипки могут заглушить
добрую половину моих доводов. Кроме того, надо же помешать брату в его свирепых
замыслах… Принцесса теперь у себя?
– Я
думаю.
– Какие
же главные пункты обвинения?
– Вот
они, в двух словах: вечно музыка… постоянные посещения Гиша… подозрение в том,
что от мужа прячутся…
– Доказательства?
– Никаких.
– Хорошо.
Так я иду. – И король принялся рассматривать в зеркалах свой нарядный
костюм и прекрасное лицо, ослепительное, словно алмазы на платье.
– Принц
опять дуется и прячется? – спросил он.
– Да,
огонь и вода не убегают друг от друга с такой стремительностью, как эти двое.
– Матушка,
целую ваши ручки, самые красивые во всей Франции.
– Желаю
успеха, государь… Будьте миротворцем.
– Я
не прибегаю к услугам посла, – отвечал Людовик. – Значит, я буду
иметь успех.
Он со
смехом ушел и всю дорогу поправлял то костюм, то парик.
|
