Глава 7. АББАТ ФУКЕ
Быстро
пройдя подземелье и нажав пружину возле зеркала, Фуке снова очутился в своем кабинете
Едва успел он войти, как услышал стук в дверь и знакомый голос, кричавший:
– Монсеньер,
отоприте, пожалуйста!
Фуке
быстрым движением скрыл следы своего волнения и отсутствия: разбросал по столу
бумаги, взял в руку перо и, чтобы выиграть время, спросил через дверь:
– Кто
там?
– Как!
Монсеньер не узнает меня, – ответил голос.
«Как не узнать
тебя, дружище?» – сказал Фуке про себя.
– Это
вы, Гурвиль? – спросил он громко.
– Конечно,
я, монсеньер.
Фуке
поднялся и, в последний раз посмотрев на зеркало, отпер дверь и впустил
Гурвиля.
– Ах,
монсеньер, какая жестокость! – воскликнул он.
– Почему?
– Вот
уже четверть часа, как я умоляю вас отпереть, а вы даже не отвечаете.
– Запомните
раз навсегда: я не терплю, чтобы меня беспокоили во время работы. Хотя вы,
Гурвиль, и составляете исключение, я все же хочу, чтобы для других мое
запрещение оставалось в силе.
– В
такую минуту, монсеньер, я готов разбить, снести, опрокинуть всякие запреты,
все двери, замки и стены.
– Ого!
Значит, случилось что-нибудь очень важное? – спросил Фуке.
– Очень.
– Что
же произошло? – продолжал Фуке, слегка обеспокоенный волнением своего
ближайшего сотрудника.
– Учреждена
тайная судебная палата.
– Мне
это известно. Но разве она уже собралась?
– Не
только собралась, монсеньер, но уже успела вынести приговор…
– Приговор? –
произнес министр, побледнев и с дрожью, которую он не мог скрыть. – Кому
же?
– Вашим
друзьям.
– Лиодо
и д'Эмери?
– Да,
монсеньер.
– К
чему же они приговорены?
– К
смертной казни.
– Не
может быть! Нет, это невозможно!.. Вы ошибаетесь, Гурвиль.
– Вот
копия приговора, который сегодня должен быть подписан королем.
Быть
может, он уже подписал его.
Фуке
схватил бумагу, быстро пробежал ее и возвратил Гурвилю со словами:
– Король
не подпишет этого приговора.
– Монсеньер,
Кольбер смелый советчик… Опасайтесь его.
– Опять
Кольбер! – воскликнул Фуке. – Вот уж два-три дня я беспрерывно слышу
это имя! Слишком много чести для такого ничтожества. Пусть Кольбер появится, и
я рассмотрю его; пусть он поднимет голову, и я раздавлю его; но согласитесь,
что бороться можно только с таким противником, который хоть что-нибудь из себя
представляет.
– Терпение,
монсеньер, вы не знаете Кольбера… Постарайтесь его изучить. Это один из темных
финансовых дельцов, подобных метеорам, которых никогда не видишь до их
разрушительного вторжения. Появление их гибельно.
– О,
Гурвиль, это уж слишком, – возразил Фуке, улыбаясь. – Меня не так-то
легко запугать, друг мой. Кольбер – метеор! Черт возьми! Мы еще посмотрим,
что это за метеор… Давайте мне факты, а не слова. Что он сделал до сих пор?
– Он
заказал парижскому палачу две виселицы, – сказал Гурвиль.
Фуке
поднял голову, и в глазах его сверкнула молния.
– Вы
уверены в том, что это правда? – вскричал он.
– Вот
вам доказательство, монсеньер.
И
Гурвиль протянул Фуке записку одного из секретарей городской ратуши, верного
сторонника суперинтенданта.
– Да,
действительно, – пробормотал Фуке, – воздвигается эшафот… Но король
не подписал, Гурвиль, и не подпишет приговора!
– Это
мы скоро узнаем, – заметил Гурвиль.
– Каким
образом?
– Если
приговор подписан королем, виселицы сегодня же вечером будут отправлены к городской
ратуше, чтобы завтра утром можно было их поставить.
– Нет,
нет! – снова воскликнул Фуке. – Все вы ошибаетесь и вводите меня в
заблуждение. Не дальше как позавчера у меня был Лиодо, а три дня назад я
получил от бедняги д'Эмери сиракузское вино.
– Это
только доказывает, – возразил Гурвиль, – что судебная палата была
собрана тайно, совещалась в отсутствие обвиняемых, и как только дело было
закончено, их арестовали.
– Разве
они арестованы? Но как, где, когда?
– Лиодо –
вчера на рассвете, д'Эмери – позавчера вечером, когда он возвращался от
своей любовницы; их исчезновение никого не встревожило, но внезапно Кольбер
сорвал маску и приказал обнародовать это дело. О нем теперь кричат на всех
улицах Парижа, и, по правде говоря, только вы, монсеньер, не знаете об этом
событии.
Фуке с
возрастающим волнением ходил взад и вперед по комнате.
– Что
вы думаете предпринять, монсеньер? – спросил Гурвиль.
– Если
бы все это было верно, я отправился бы к королю. Но прежде чем ехать в Лувр, я
побываю в городской ратуше. Если приговор утвержден, тогда посмотрим. Едем же!
Откройте дверь, Гурвиль.
– Осторожнее, –
предупредил тот. – Там аббат Фуке.
– Ах,
мой брат, – с горечью сказал Фуке. – Значит, он узнал какую-нибудь
скверную новость и, по своему обыкновению, рад поднести ее мне! Да, черт
возьми, если явился мой брат, то мои дела действительно плохи. Что ж вы не
сказали мне раньше? Я бы скорее поверил всему.
– Монсеньер
клевещет на господина аббата! – смеясь, произнес Гурвиль.
– Он
пришел вовсе не с дурным намерением.
– Ах,
Гурвиль, вы еще заступаетесь за этого безалаберного, бессердечного человека, за
этого неисправимого мота?
– Не
сердитесь, монсеньер.
– Что
это сегодня с вами, Гурвиль? Вы защищаете даже аббата Фуке.
– Ах,
монсеньер, во всем есть своя хорошая сторона.
– По-вашему,
и у тех разбойников, которых аббат держит у себя и спаивает, есть свои хорошие
стороны?
– Обстоятельства
могут так сложиться, монсеньер, что вы рады будете иметь под рукой и этих
разбойников.
– Значит,
ты советуешь мне помириться с аббатом? – иронически спросил Фуке.
– Я
вам советую не ссориться с сотней молодцов, которые, соединив свои шпаги, могут
окружить стальным кольцом три тысячи человек.
Фуке
бросил на собеседника быстрый взгляд.
– Вы
правы, Гурвиль, – произнес он. – Впустите сюда аббата Фуке! крикнул
он дежурившему у дверей лакею.
Через
две минуты на пороге кабинета с глубоким поклоном показался аббат Фуке. Это был
человек лет за сорок, полусвященник, полувоин, смесь отчаянного забияки и
монаха. При нем не было шпаги, но заметно было, что он носит при себе
пистолеты.
Фуке
приветствовал его скорее как министр, чем как старший брат.
– Чем
могу служить, господин аббат? – спросил он.
– Ого,
каким тоном вы говорите, брат мой! – воскликнул аббат.
– Тоном
занятого человека.
Аббат с
ехидством взглянул на Гурвиля, с беспокойством на брата и произнес:
– Сегодня
вечером я должен уплатить господину де Брежи триста пистолей… Карточный
долг-долг чести.
– Дальше? –
спросил Фуке, уверенный, что из-за таких пустяков аббат не стал бы его беспокоить.
– Тысячу
пистолей мяснику, который не хочет больше отпускать в долг.
– Дальше?
– Тысячу
двести портному, – продолжал аббат. – Этот болван не отдает мне
одежды, заказанной для семерых моих слуг. Это компрометирует меня, и моя
любовница грозится заменить меня откупщиком, что было бы унизительно для
церкви.
– Что
еще? – спросил Фуке.
– Вы
заметили, брат мой, – сказал смиренно аббат, – что я ничего не прошу
для себя лично.
– Это
очень деликатно с вашей стороны, господин аббат, – улыбнулся Фуке. –
Однако, как видите, я жду.
– Я
и не стану ничего просить… о нет… но не потому, что я ни в чем не нуждаюсь.
Уверяю вас…
– Тысячу
двести портному! – вздохнул министр, подумав с минуту. – На эту сумму
можно сшить изрядное количество платья.
– Я
содержу сто человек, – с гордостью произнес аббат, – а это, я думаю,
чего-нибудь да стоит.
– Сто
человек? – повторил Фуке. – Но разве вы Ришелье или Мазарини, чтобы
иметь столько телохранителей? Зачем вам эти люди, скажите на милость?
– И
вы еще спрашиваете? – удивился аббат Фуке. – Как вы можете спрашивать,
для чего я содержу сто человек?
– Да,
я хочу знать, на что вам нужны эти сто человек? Отвечайте!
– Неблагодарный! –
воскликнул, все более горячась, аббат.
– Объяснитесь
же наконец.
– Ах,
господин министр, ведь лично мне нужен только один лакей, а если бы я был
одинок, я обошелся бы и без него. Но вы, вы, у вас столько врагов, что мне и
ста человек мало, чтобы защищать вас. Сто человек!..
Нужно бы
десять тысяч! Я содержу их для того, чтобы в публичных местах и собраниях никто
не смел возвысить против вас голоса. Без этого вы были бы засыпаны проклятиями,
уничтожены злыми языками. Без этого вы не продержались бы и недели. Слышите,
недели!
– О,
я не знал, что вы такой горячий мой защитник, господин аббат.
– Вы
сомневались в этом? – вскричал аббат. – Так слушайте же, что
случилось. Не дальше как вчера на улице Юшет какой-то человек торговал цыпленка
у мясника.
– Так.
Чем же это может мне повредить, господин аббат?
– А
вот чем. Цыпленок был тощий, и покупатель отказался дать за него восемнадцать
су, говоря, что не желает платить такие деньги за одну кожу и кости, с которых
Фуке снял весь жир.
– Дальше?
– Раздался
смех, остроты по вашему адресу. Собралась толпа зевак. Зубоскал прибавил:
«Дайте мне цыпленка, вскормленного Кольбером, и я с удовольствием заплачу,
сколько вы ни спросите». Толпа стала рукоплескать. Словом, скандал! Вашему
брату оставалось только закрыть лицо.
– И
вы закрыли? – спросил Фуке, покраснев.
– Нет,
до этого дело не дошло: в толпе оказался один из моих людей, некто Менвиль, новобранец,
недавно приехавший из провинции, – я его очень ценю. Он пробрался сквозь
толпу и вызвал оскорбителя на дуэль. Поединок состоялся тут же, перед лавкой
мясника, в присутствии множества зрителей, которые обступили сражавшихся и
глядели из окон.
– И
чем же кончилось? – перебил Фуке.
– А
тем, что мой Менвиль сразу проткнул противника шпагой, что произвело большое впечатление
на зрителей. После этого он сказал мяснику:
«Возьмите
вот этого индюка, мой друг: он будет пожирнее вашего цыпленка». Вот на что я
трачу свои доходы, господин министр: на поддержание фамильной чести, – с
торжеством заключил аббат.
Фуке
склонил голову.
– Хорошо, –
сказал Фуке. – Передайте Гурвилю ваш счет и оставайтесь у меня на вечер.
– На
ужин?
– Да.
– Но
ведь касса уже заперта?
– Гурвиль
отопрет ее для вас. Ступайте, аббат, ступайте.
Аббат
поклонился.
– Так,
значит, мы друзья? – спросил он.
– Друзья,
друзья. Идемте, Гурвиль.
– Вы
уходите? Значит, вы не будете ужинать дома?
– Не
беспокойтесь. Я вернусь через час, – отвечал Фуке и прибавил тихо Гурвилю:
– Пусть
заложат моих английских лошадей; я поеду в городскую ратушу.
|