Глава 12. КОРОЛЬ И
ЛЕЙТЕНАНТ
Увидев
офицера, король отпустил слугу и приближенного.
– Кто
завтра дежурит? – поинтересовался он.
Лейтенант
склонил голову с вежливостью исправного солдата и отвечал:
– Я,
ваше величество.
– Как!
Опять вы!
– Опять
я.
– Почему
так?
– Во
время путешествия вашего величества мушкетеры занимают все посты в доме вашего
величества, они есть в ваших покоях, в комнатах вдовствующей королевах и в
помещении кардинала, который берет у короля лучшую или, правильнее сказать,
большую часть королевских телохранителей.
– А
те, которые не заняты?
– Незанятых
всего человек двадцать или тридцать из ста двадцати. Когда мы в Лувре, дело
другое; в Лувре я мог бы отдохнуть, полагаясь на сержанта, но в дороге, ваше
величество, неизвестно, что может случиться, и я предпочитаю принять всю заботу
на себя.
– Так
вы каждый день в карауле?
– Да,
ваше величество, и каждую ночь.
– Я
не могу этого допустить: я хочу, чтобы вы отдохнули.
– Прекрасно,
ваше величество, но я этого не хочу.
– Что
такое? – спросил король, который в первую минуту не понял смысла его
ответа.
– Я
говорю, государь, что не желаю быть неисправным солдатом. Если б черт захотел
подшутить надо мной, то, наверное, выбрал бы ту минуту, когда меня здесь не
будет. А мне всего важнее служба и спокойствие совести.
– Но
вы убьете себя службой.
– Ах,
ваше величество! Я уже тридцать пять лет на этой службе, и все-таки нет
человека во всей Франции и Наварре здоровее меня. Впрочем, прошу ваше
величество не беспокоиться обо мне. Это было бы слишком необычным: я не привык
к этому.
Король
прервал его новым вопросом:
– Так
вы будете здесь завтра утром?
– Да,
ваше величество, как и сегодня.
Король
несколько раз прошелся по комнате; видно было, что ему очень хотелось
заговорить, но его что-то удерживало.
Лейтенант
стоял неподвижно со шляпой в руках и смотрел, как король ходит взад и вперед.
Кусая с досады усы, он думал:
«Черт
возьми! В нем нет ни капли решимости… клянусь честью, он не заговорит!»
Король
продолжал расхаживать, искоса поглядывая на лейтенанта.
«Он весь
в отца, – говорил себе офицер, продолжая свой мысленный монолог, –
горд, скуп и нерешителен, все вместе. Хорош король, нечего сказать!»
Вдруг
Людовик остановился.
– Лейтенант! –
начал он.
– Здесь,
ваше величество.
– Зачем
сегодня вечером, там, в зале, вы крикнули: «Конвой его величества!
– Вы
сами так приказали, ваше величество.
– Что
вы! Я не произнес ни слова.
– Ваше
величество, приказания даются знаком, жестом, взглядом так же ясно, так же
внятно, как и словом. Слуга, у которого есть только уши, не слуга, а только
половина хорошего слуги.
– Ваши
глаза чересчур остры.
– Почему,
государь?
– Они
видят то, чего нет.
– Мои
глаза и вправду хороши, хотя давно и много служат своему господину; когда они могут
заметить что-нибудь, они никогда не упускают случая. Сегодня же вечером они
заметили, что ваше величество даже покраснели от усилия сдержать зевоту; что
ваше величество с мольбой посмотрели сперва на кардинала, потом на
королеву-мать и, наконец, на дверь, в которую можно было выйти. Мои глаза
хорошо все это заметили, как и то, что губы вашего величества шептали: «Кто
поможет мне выйти отсюда?»
– Сударь!
– Или,
по крайней мере: «Ко мне, мои мушкетеры!» Я не колебался более. Этот взгляд и
слова были для меня приказанием, и я сейчас же крикнул: «Конвой его
величества!» И я не ошибся: доказательством служит то, что ваше величество не
выбранили меня, а вышли из зала, оправдав мои слова.
Король
отвернулся с улыбкой. Через минуту он опять взглянул на умное, отважное и решительное
лицо офицера, который стоял твердо и смело, как орел перед лицом солнца.
– Хорошо, –
сказал король после непродолжительного молчания, во время которого он тщетно
старался заставить офицера опустить глаза.
Видя,
что король замолчал, лейтенант повернулся на каблуках и сделал несколько шагов
к двери, пробормотав:
– Он
ничего не скажет, черт возьми!.. Ничего не скажет!
– Благодарю
вас, – отпустил его король.
«Недоставало
только, – подумал офицер, – чтобы меня выругали за то, что я не так
глуп, как другие».
И он
направился к двери, энергично звеня шпорами.
Но,
дойдя до порога, он почувствовал взгляд короля и обернулся.
– Ваше
величество ничего больше не желаете мне сказать? – спросил он трудно
передаваемым тоном: в нем не было навязчивости, но в нем звучала такая
убедительная откровенность, что король тотчас ответил ему:
– Постойте…
– Ну!
Наконец-то! – прошептал офицер.
– Слушайте.
Завтра к четырем часам утра будьте готовы к выезду верхом, а также приготовьте
лошадь для меня.
– Из
конюшни вашего величества?
– Нет,
из мушкетерской.
– Будет
исполнено.
– Вы
поедете со мною.
– Один?
– Да,
один.
– Прикажете
прийти за вами или ждать вас?
– Ждите
меня у калитки парка.
Лейтенант
поклонился, поняв, что король сказал ему все, что хотел.
Действительно,
Людовик отпустил его, ласково махнув рукой.
Офицер
вышел из королевской спальни и по-прежнему спокойно уселся в свое кресло. Но он
не заснул, как следовало бы в такой поздний час, а задумался так крепко, как
еще никогда в жизни.
Результат
этих размышлений, казалось, был не столь печален, как результат прежнего раздумья.
«Хорошо,
он уже начал, – думал офицер, – любовь подталкивает его, и он идет!
Король никуда не годится, но, может статься, человек окажется лучше… Впрочем,
завтра утром увидим…»
– Ого! –
вдруг вскричал он, выпрямившись. – Вот грандиозная мысль, черт возьми!
Может быть, наконец, все мое счастье в этой идее!
После
этого восклицания офицер встал, и, засунув руки в карманы камзола, принялся быстрыми
шагами мерить огромную переднюю, служившую ему штаб-квартирой.
Свеча
дрожала от свежего ветерка, который, пробираясь сквозь щели в дверях и в окнах,
проникал в комнату. Свет казался красноватым, неровным: он то ярко блистал, то
меркнул, и по стене ходила тень офицера, изображавшая его, как на гравюрах
Калло, в профиль, со шпагой и в шляпе с пером.
– Черт
возьми! – шептал он. – Или я ничего не понимаю, или Мазарини ставит
ловушку влюбленному королю. Мазарини сегодня вечером назначил свидание и дал
адрес так охотно, как мог сделать только Данжо. Я отлично слышал и понял все.
«Завтра утром, – сказал кардинал, – они будут против Блуаского
моста». Черт возьми! Это ясно, особенно для любовника! Вот откуда
нерешительность и смущение короля, вот откуда приказ: «Господин лейтенант
мушкетеров, завтра в четыре часа утра садитесь на лошадь». Это так же точно,
как если бы он мне сказал: «Господин лейтенант мушкетеров, завтра будьте у
Блуаского моста, слышите?» Значит, здесь кроется государственная тайна, которой
обладаю я, человек ничтожный. А почему овладел я этой тайной? Потому, что у
меня хорошие глаза, как я сейчас сказал королю. Говорят, он до безумия влюблен
в эту итальянскую куклу! Говорят, он на коленях просил у матери позволения
жениться на этой девчонке! Говорят даже, что вдовствующая королева справлялась
в Риме, будет ли такой брак без ее дозволения считаться действительным. О, если
б мне было двадцать пять лет! Если б рядом со мной были те, кого уже нет здесь!
Если б я не так глубоко презирал весь свет, я поссорил бы кардинала Мазарини с
вдовствующей королевой, Францию с Испанией и сам выбрал бы королеву… Но, черт
возьми!..
Офицер
щелкнул пальцами в знак презрения.
– Этот
дрянной итальянишка, этот скупец, гнусный скряга, который сейчас отказал в миллионе
английскому королю, не даст мне, пожалуй, и тысячи пистолей, если я принесу ему
эту новость. Черт возьми!.. Я становлюсь ребенком, глупею… Может ли Мазарини
дать что-нибудь кому-нибудь!
И
лейтенант громко расхохотался.
– Лягу
сейчас, – решил он, – и засну. Мой ум устал от впечатлений
сегодняшнего вечера. Завтра он будет яснее.
Дав
самому себе такой совет, он завернулся в плащ.
Минут
через пять он уже крепко спал, стиснув кулаки, раскрыв рот, из которого
вырывались не тайны, а звучный храп, свободно разносившийся под величественными
сводами огромной передней.
|
