Глава 28. КОНТРАБАНДА
Через
два дня после событий, о которых мы только что рассказали, в то время, как в
лагере ждали генерала Монка, а он все не возвращался, небольшая голландская
фелука с экипажем в десять человек бросила якорь у шевенингенского берега, на
расстоянии пушечного выстрела от земли. Было за полночь, и царила тьма: удобный
час для высадки пассажиров и выгрузки товаров. Шевенингенская бухта образует
широкий полукруг; она не очень глубока и в особенности мало надежна, так что
там можно увидеть у причала лишь большие фламандские дукаты или голландские
рыбачьи лодки, вытащенные по песку на берег за трос, как поступали древние,
если верить Вергилию. Во время прилива, когда высокие волны стремительно
несутся к земле, неосторожно ставить корабль слишком близко к берегу, ибо,
когда крепчает ветер, нос погружается в песок, а песок на этом берегу весьма
рыхлый, он легко засасывает, но не легко отпускает. Очевидно, по этой причине
шлюпка сразу же отделилась от корабля, как только тот бросил якорь. В шлюпке
были восемь матросов и какой-то продолговатый предмет, большой ящик или тюк.
Берег
был пустынен: прибрежные рыбаки уже легли спать. Единственный караульный на берегу
(побережье это не охранялось, потому что большие корабли не могли здесь
пристать) не мог в точности последовать примеру рыбаков; он спал сидя в своей
будке так же крепко, как они у себя дома.
На
берегу раздавался только свист ветра, колыхавшего прибрежный вереск.
Но люди
в шлюпке были чрезвычайно осторожны: безмолвие и пустынность этого места не
успокаивали их. Шлюпка, казавшаяся черной точкой в океане, скользила бесшумно;
они почти не ударяли веслами, чтобы не привлечь внимания, и подошли к берегу
насколько могли ближе.
Из
шлюпки выскочил человек и отдал какое-то приказание отрывистым голосом, показывавшим
привычку повелевать. Несколько мушкетов блеснуло в слабом отсвете воды, и
продолговатый тюк, надо думать – с контрабандой, был перенесен на землю с
бесконечными предосторожностями. Человек, отдававший приказания, сейчас же
побежал к Шевенингену, направляясь к ближайшей опушке леса. Он быстро разыскал
дом, стоявший за деревьями и служивший временным скромным жилищем так
называемого короля Карла Английского.
Тут, как
и везде, все спали; только огромная собака из породы тех, на которых шевенингенские
рыбаки возят в тележках рыбу в Гаагу, принялась громко лаять, как только под
окнами раздались шаги. Но вместо того чтобы испугать незнакомца, такая
бдительность обрадовала его. Его зова, может быть, оказалось бы недостаточно,
чтобы разбудить обитателей дома, а теперь ему даже незачем было подавать голос.
Незнакомец сначала ждал, что лай собаки разбудит кого-нибудь в доме, но потом
крикнул сам. Услышав незнакомый голос, собака залилась еще громче, и наконец в
доме кто-то стал успокаивать ее. Когда она затихла, чей-то слабый, надтреснутый
голос вежливо спросил:
– Что
вам угодно?
– Мне
надо видеть его величество короля Карла Второго, – отвечал незнакомец.
– Кто
вы такой?
– Ах,
черт возьми! Вы задаете мне слишком много вопросов. Я не люблю разговаривать через
дверь.
– Скажите
только свое имя.
– Я
не очень люблю склонять и спрягать свое имя во всеуслышанье; к тому же, будьте
покойны, я не съем вашу собаку, и я молю бога, чтобы она была столь же
деликатна по отношению ко мне.
– Вы,
верно, привезли какие-нибудь известия? – Опросил тот же старческий голос.
– Да,
я привез известия, и еще какие! Каких вы не ожидаете! Отоприте же!
– Сударь, –
продолжал старик, – прошу вас, скажите мне по совести: стоит ли будить
короля ради ваших известий?
– Ради
бога, отоприте поскорее; клянусь, вы не пожалеете. Я стою столько золота,
сколько во мне весу, клянусь вам!
– Однако
я никак не могу отпереть, пока вы мне не скажете ваше имя.
– Хорошо…
Но предупреждаю вас, что мое имя вам ничего не объяснит.
Я –
д'Артаньян.
– Ах,
боже мой! – воскликнул старик за дверью. – Господин д'Артаньян!
Какое
счастье! То-то мне показалось, что я слышу знакомый голос!
– Ого! –
проговорил д'Артаньян. – Здесь знают мой голос! Это очень лестно!
– Да,
да, знают, – отвечал старик, отпирая дверь. – Вот вам доказательство.
И он
впустил д'Артаньяна.
Д'Артаньян
при свете фонаря узнал своего упрямого собеседника.
– Парри! –
вскричал он. – Я должен был догадаться сразу!
– Да,
да, я Парри, господин д'Артаньян! Как я рад, что вижу вас!
– Да,
на этот раз можете радоваться! – сказал д'Артаньян, пожимая руку
старику. – Доложите обо мне королю.
– Но
король почивает…
– Черт
возьми! Разбудите его, и он не рассердится, будьте покойны.
– Вы
не от графа?
– От
какого графа?
– Де
Ла Фер.
– От
Атоса? О нет! Я сам от себя. Ну, Парри, скорее, мне нужен король.
Парри не
спорил больше. Он знал, что на д'Артаньяна, хоть он и гасконец, всегда можно положиться.
Он пересек двор и палисадник, успокоил собаку, которая всерьез собиралась
попробовать на зуб мушкетера, и постучал в ставень комнаты, составлявшей нижний
этаж маленького павильона.
И сразу
же маленькая собачка, обитавшая в этой комнате, отозвалась на громкий лай большой
собаки, обитавшей во дворе.
«Бедный
король! – подумал д'Артаньян. – Вот какие у него телохранители, хотя,
по правде говоря, они хранят его не хуже других!»
– Кто
там? – спросил король из спальни.
– Господин
д'Артаньян, он привез вам известия.
В
комнате послышался шум; дверь отворилась, и поток яркого света хлынул в
прихожую и в сад.
Король
работал при свете лампы. Разбросанные бумаги лежали на столе; он писал письмо,
и множество помарок говорило о том, что оно стоило ему больших усилий.
– Войдите,
шевалье, – сказал он, обернувшись. Потом, увидев рыбака, прибавил:
– Что
же ты говоришь, Парри? Где же шевалье д'Артаньян?
– Он
перед вашим величеством, – отвечал д'Артаньян.
– В
этом костюме?
– Всмотритесь
в меня, государь. Вы видели меня в передней короля Людовика Четырнадцатого, в
Блуа.
Неужели
вы не узнаете?
– Узнаю
и даже вспоминаю, что был вам очень обязан.
Д'Артаньян
поклонился.
– Я
поступил так, как должен был поступить, узнав, что это вы, ваше величество.
– Вы
привезли мне известия?
– Да,
государь.
– Вероятно,
от французского короля?
– Нет,
ваше величество. Вы могли заметить, что король Людовик занят только собой.
Карл
поднял глаза к небу.
– Нет,
ваше величество, нет, – продолжал д'Артаньян. – Я привез новости,
касающиеся лично вас. Однако смею надеяться, что ваше величество выслушает их с
некоторою благосклонностью.
– Говорите.
– Если
не ошибаюсь, государь, вы много говорили в Блуа о плохом положении ваших дел в
Англии.
Карл
покраснел.
– Сударь, –
прервал он, – я рассказывал об этом только французскому королю…
– О,
ваше величество ошибаетесь, – холодно сказал мушкетер, – я умею
говорить с королями в несчастье.
Скажу
более: короли говорят со мной только тогда, когда они в несчастье; но едва им
улыбнется счастье, они обо мне забывают. Я питаю к вашему величеству не только
истинное уважение, но и глубокую преданность, а для меня, поверьте, это
означает немало. Слушая жалобы вашего величества на судьбу, я решил, что вы
благородны, великодушны и с достоинством переносите свои несчастия.
– Признаться, –
сказал удивленно Карл, – я сам не понимаю, что мне приятнее: ваша смелая
откровенность или ваше уважение.
– Вы
сейчас выберете, – отвечал д'Артаньян. – Вы жаловались двоюродному
брату вашему Людовику Четырнадцатому, что без войска и без денег вам очень
трудно вернуться в Англию и вступить на престол.
Карл
сделал нетерпеливое движение.
– И
что главное препятствие представляет, – продолжал д'Артаньян, некий
генерал, командующий армией парламента, который разыгрывает там роль второго
Кромвеля. Верно?
– Да,
но повторяю вам, что все это я говорил одному королю.
– И
вы увидите, государь, какое счастье, что ваши слова услышал лейтенант его
мушкетеров. Человека, который является главным препятствием на вашем пути к
успеху, зовут генерал Монк, не так ли?
– Да,
сударь. Но к чему все эти вопросы?
– Знаю,
знаю, ваше величество, что строгий этикет запрещает предлагать вопросы королям.
Надеюсь, что ваше величество скоро простит мне мою неучтивость. Ваше величество
сказали еще, что если бы вам удалось повидать Монка, встретиться с ним лицом к
лицу, переговорить с ним, то вы непременно восторжествовали бы силою или
убеждением над этим единственным серьезным противником.
– Все
это правда. Моя участь, мое будущее, безвестность или слава зависят от этого
человека. Но что же из этого?
– А
вот что: если генерал Монк до такой степени мешает вам, то полезно было бы
избавить вас от него или превратить его в союзника вашего величества.
– Король,
у которого нет ни армии, ни денег (мне нечего скрывать, раз вы слышали мой разговор
с Людовиком Четырнадцатым), не может ничего сделать с таким человеком, как
Монк.
– Да,
ваше величество, таково ваше мнение, я знаю. К счастью для вас, я придерживаюсь
другого мнения.
– Что
это значит?
– Вот
что: без армии и без миллиона я совершил то, для чего вашему величеству нужны были
армия и целый миллион.
– Что
вы говорите?.. Что вы сделали?
– Что
я сделал?.. Я поехал туда и захватил там человека, мешавшего вашему величеству.
– Вы
захватили Монка в Англии?
– Разве
я плохо сделал?
– Вы,
верно, сошли с ума?
– Право
же, нет.
– Вы
взяли Монка?
– Да.
В его лагере.
Король
вздрогнул от нетерпения и пожал плечами.
– Я
захватил Монка на дороге в Ньюкасл, – сказал д'Артаньян просто, и привез
его к вашему величеству.
– Привезли
ко мне! – вскричал король, разгневанный этим рассказом, который казался
ему басней.
– Да,
привез его к вам, – продолжал д'Артаньян тем же тоном. – Он лежит
там, в большом ящике, но не задохнется, потому что в крышке просверлены дыры.
– Боже
мой!..
– О,
будьте покойны, за ним усердно ухаживают. Он доставлен сюда целым и невредимым.
Угодно вашему величеству видеть его, переговорить с ним или прикажете бросить
его в воду?
– Боже
мой! Боже мой! – повторил Карл. – Правду ли вы говорите? Не оскорбляете
ли меня недостойной шуткой? Действительно ли вы совершили этот смелый,
неслыханный подвиг? Не может быть!
– Ваше
величество, разрешите мне открыть окно? – спросил д'Артаньян, отворяя
окно.
Не успел
король ответить, как д'Артаньян в тишине ночи свистнул три раза громко и протяжно.
– Сейчас, –
сказал он, – вашему величеству принесут его.
|
