Глава 38. ЗАМОК
ВО-ЛЕ-ВИКОНТ
Замок
Во-ле-Виконт, расположенный в одном лье от Мелена, был построен Фуке в 1653 году.
Денег в то время во Франции почти не было. Все поглотил Мазарини, и Фуке тратил
уже остатки. Впрочем, у некоторых даже слабости – и те плодотворны, даже
пороки – и те полезны, и Фуке, вложившему в этот дворец миллионы, удалось
привлечь к постройке его трех знаменитых людей: архитектора Лево, планировщика
парков Ленотра и декоратора внутренних помещений Лебрена»
Если у
замка Во есть какой-нибудь недостаток, который ему можно поставить в упрек, то
это его чрезмерная величавость и чрезмерная роскошь.
Вплоть
до наших дней сохранилась привычка исчислять в арканах площадь покрывающей его
кровли, починка которой теперь, когда состояния мельчают вместе с эпохой, –
сущее разорение.
Дом
этот, строившийся для подданного, больше похож на дворец, чем те дворцы,
которые Уолси, боясь вызвать ревность своего повелителя, считал себя
вынужденным подносить ему в дар.
Но если
нужно было бы указать, в чем именно богатство и прелесть этого дворца особенно
поразительны, если что-нибудь в нем можно предпочесть великолепию его обширных
покоев, роскоши позолоты, обилию картин и статуй, то это лишь парк, это только
сады замка Во. Фонтаны, казавшиеся чудом в 1653 году, остаются чудом и ныне; то
же можно сказать и о каскадах, восхищавших всех королей и всех принцев Европы.
Скюдери
говорит об этом дворце, что для поливки его садов Фуке расчленил реку на тысячу
фонтанов и собрал тысячу фонтанов в потоки.
Этот
великолепный дворец был подготовлен к приему монарха, которого называли самым
великим королем во всем мире. Друзья Фуке свезли сюда все, чем были богаты: кто
своих актеров и декорации, кто художников и ваятелей, кто, наконец, поэтов,
мастеров остро отточенного пера.
Целая
армия слуг, разбившись на группы, сновала по дворцам и обширнейшим коридорам,
тогда как Фуке, приехавший только утром, спокойный и внимательный ко всему,
обходил замок, отдавая последние распоряжения управляющим, уже закончившим свой
осмотр.
Было,
как мы уже сказали, 15 августа. На плечи бронзовых и мраморных богов падали отвесные
солнечные лучи. В чашах бассейнов нагревалась вода, и зрели в садах
великолепные персики, о которых пятьдесят лет спустя с сожалением вспоминал
великий король, говоря кому-то в Марли, где в садах, обошедшихся Франции вдвое
дороже, чем стоил Фуке его замок Во, не было порядочных сортов персиков:
– Ах,
вы не пробовали персиков господина Фуке, вы для этого слишком молоды.
О,
память людская! О, фанфары молвы! О, слава мира сего! Тот, кто отлично знал
себе цену, кому досталось в наследство все достояние Никола Фуке, кто взял у
него Ленотра, а также Лебрена, кто послал самого Фуке до конца дней его в
государственную тюрьму, тот вспомнил лишь персики своего поверженного,
забытого, задушенного врага! Тридцать миллионов были брошены рукою Фуке в его
бассейны, в литейные его скульпторов, в чернильницы его поэтов, в папки его художников,
и все же тщетными оказались его надежды на память людскую. Но достаточно было
великому королю увидеть румяный и сочный персик, чтобы воскресить в памяти
печальную тень последнего суперинтенданта Франции.
Уверенный,
что Арамис подготовился к встрече столь значительного числа приезжих, что он
позаботился проверить охрану у всех ворот и дверей и оборудовать необходимые
помещения, Фуке занимался тем, что предусматривалось программой празднества:
Гурвиль показывал, где у него будут фейерверк и иллюминация; Мольер повел его в
театр; осмотрев часовню, гостиные, галереи, утомленный Фуке встретил, спускаясь
по лестнице, Арамиса. Прелат знаком остановил его.
Суперинтендант
подошел к своему другу, и тот подвел его к большой, спешно заканчиваемой
картине. Живописец Лебрен, весь в поту, испачканный красками, усталый и
вдохновенный, делал быстрой кистью последние завершающие мазки. Это был портрет
короля в парадном костюме, том самом, который Персерен соблаговолил показать
Арамису.
Фуке
остановился перед картиной; она, казалось, жила, – такой свежестью и
теплотой веяло от изображенной на ней человеческой плоти. Он рассмотрел
портрет, оценил мастерство и, не находя, чем можно было бы вознаградить этот
поистине геркулесов труд, обхватил руками шею художника и с чувством обнял его.
Суперинтендант испортил костюм стоимостью в тысячу пистолей, но влил бодрость в
душу Лебрена.
Это
мгновение доставило художнику радость, но оно же повергло в уныние Персерена, сопровождавшего
вместе с другими Фуке и восхищавшегося в картине больше всего костюмом, сшитым
им для его величества, костюмом, представлявшим, по его словам, произведение
подлинного искусства, костюмом, равный которому можно было найти разве что в
гардеробе г-на Фуке.
Его
сетования по поводу этого происшествия были прерваны сигналом, поданным с крыши
замка. За Меленом, на открытой равнине, дозорные заметили королевский поезд:
его величество въезжал в Мелен; за ним следовала длинная вереница карет и
всадников.
– Через
час, – взглянул на Фуке Арамис.
– Через
час, – ответил тот, тяжко вздыхая.
– А
народ еще спрашивает, к чему эти королевские праздники! – сказал ваннский
епископ и рассмеялся своим неискренним смехом.
– Увы,
хоть я не народ, но и я задаю себе тот же вопрос.
– Через
двадцать четыре часа, монсеньер, я дам вам ответ на него. А теперь улыбайтесь,
ведь сегодня радостный день.
– Знаете,
д'Эрбле, верьте или не верьте, – с жаром произнес суперинтендант, указывая
пальцем на показавшийся вдали поезд Людовика, – он меня вовсе не любит, да
и я не пылаю к нему горячей любовью, но сейчас, когда он приближается к моему
дому, отчего – я и сам не скажу, но особа его для меня священна; он мой
король, и он мне почти что дорог.
– Дорог?
Вот это верно! – повторил Арамис, играя словами.
– Не
смейтесь, д'Эрбле, я знаю, что если б он захотел, я полюбил бы его.
– Вам
следовало бы сказать это не мне, а Кольберу.
– Кольберу? –
воскликнул Фуке. – Но почему?
– Потому
что, став суперинтендантом, он назначит вам пенсию из личных сумм короля.
И,
бросив эту насмешку, Арамис поклонился.
– Куда
вы? – спросил помрачневший Фуке.
– К
себе, монсеньер; мне нужно переодеться.
– Где
вы поместились, д'Эрбле?
– В
синей комнате, что на втором этаже.
– В
той, которая находится над покоями короля?
– Да.
– Зачем
же вы так неудобно устроились? Ведь там вы и пошевелиться не сможете.
– По
ночам, монсеньер, я сплю или читаю в постели.
– А
ваши люди?
– О,
со мною лишь один человек.
– Так
мало?
– Никого,
кроме чтеца, мне не нужно. Прощайте, монсеньер. Не переутомляйтесь, друг мой.
Поберегите силы к приезду его величества короля.
– Мы
еще увидимся с вами? А ваш друг дю Валлон?
– Я
поместил его рядом с собой. Он одевается.
И Фуке,
попрощавшись кивком головы и улыбкой, пошел, словно главнокомандующий,
осматривающий посты ввиду приближения неприятеля.
|
