Глава 7. ЛОТЕРЕЯ
В восемь
часов вечера все общество собралось у королевы-матери.
Анна
Австрийская в парадном туалете, блистая остатками красоты и всеми средствами, которые
кокетство может дать в искусные руки, скрывала, или, вернее, пыталась скрыть от
толпы молодых придворных, окружавших ее и все еще восхищавшихся ею по причинам,
указанным нами в предыдущей главе, явные разрушения, вызванные болезнью, от
которой ей предстояло умереть через несколько лет.
Нарядно
и кокетливо одетая принцесса и королева, простая и естественная, как всегда,
сидели подле Анны Австрийской и наперерыв старались привлечь к себе ее
милостивое внимание.
Придворные
дамы соединились в целую армию, чтобы с большей силой и с большим успехом
отражать задорные остроты молодых людей. Как батальон, выстроенный в каре, они
помогали друг другу держать позицию и отбивать удары.
Монтале,
опытная в таких перестрелках, защищала весь строй перекрестным огнем по неприятелю.
Де
Сент-Эньян, в отчаянии от упорной, вызывающей холодности мадемуазель де
Тонне-Шарант, старался выказывать ей равнодушие; но неодолимый блеск больших
глаз красавицы каждый раз побеждал его, и он возвращался к ней с еще большей
покорностью, на которую мадемуазель де Тонне-Шарант отвечала ему новыми
дерзостями. Де Сент-Эньян не знал, какому святому молиться.
Вокруг
Лавальер уже начали увиваться придворные.
Надеясь
привлечь к себе взгляды Атенаис, де Сент-Эньян тоже подошел с почтительным поклоном
к этой молодой девушке. Некоторые отсталые умы приняли этот простой маневр за
желание противопоставить Луизу Атенаис.
Но те,
кто так думал, не видели сцены во время дождя и ничего не слышали о ней. Большинство
же было прекрасно осведомлено о благосклонности короля к Лавальер, и молодая
девушка уже привлекла к себе самых ловких и самых глупых.
Первые
угождали ей, говоря себе, как Монтень: «Что знаю я?» Вторые, говоря, как Рабле:
«А может быть?» За ними пошли почти все, как во время охоты вся свора
устремляется за пятью или шестью искусными ищейками, которые одни только чуют
след зверя.
Королева
и принцесса, забывая о своем высоком положении, с чисто женским любопытством
рассматривали туалеты своих фрейлин и приглашенных дам. Иными словами, они
беспощадно критиковали их. Взгляды молодой королевы и принцессы одновременно
остановились на Лавальер, вокруг которой, как мы сказали, толпилось много
кавалеров. Принцесса была безжалостна.
– Право, –
сказала она, наклоняясь к королеве-матери, – если бы судьба была
справедлива, она оказалась бы милостивой к этой бедняжке Лавальер.
– Это
невозможно, – отвечала с улыбкой королева-мать.
– Почему
же?
– Билетов
только двести, так что нельзя было внести в список всех придворных.
– Значит,
ее нет в нем?
– Нет.
– Как
жаль! Она могла бы выиграть браслеты и продать их.
– Продать? –
воскликнула королева.
– Ну
да, и составить себе таким образом приданое, избавив себя от необходимости
выйти замуж нищей, как это, наверное, случится.
– Неужели?
Вот бедняжка! – сказала королева-мать. – Значит, у нее нет туалетов?
Она
произнесла эти слова тоном женщины, никогда не знавшей недостатка в средствах.
– Прости
меня боже, но мне кажется, что она в той же юбке, в какой была утром на
прогулке; ей удалось спасти ее благодаря заботам короля, укрывавшего ее во
время дождя.
Когда
принцесса произносила эти слова, вошел король. Принцесса не заметила его появления,
настолько она увлеклась злословием. Но она вдруг увидела, что Лавальер,
стоявшая против галереи, смутилась и сказала несколько слов окружавшим ее
придворным; те тотчас же отошли в сторону. И их движение привлекло глаза
принцессы к входной двери. В этот момент капитан гвардии известил о появлении
короля.
Лавальер,
которая до тех пор пристально смотрела на галерею, внезапно опустила глаза.
Король
был одет роскошно и со вкусом и разговаривал с принцем и герцогом де Роклором,
шедшим справа и слева от него. Король подошел сначала к королевам, которым
почтительно поклонился. Он поцеловал руку матери, сказал несколько комплиментов
принцессе по поводу элегантности ее туалета и стал обходить собравшихся. Он
поздоровался с Лавальер совершенно так же, как и с остальными. Затем его
величество вернулся к матери и жене.
Когда
придворные увидели, что король обратился к молодой девушке лишь с самой банальной
фразой, они тотчас же вывели отсюда свое заключение: они решили, что у короля
было мимолетное увлечение и что это увлечение уже прошло.
Следует,
однако, заметить, что в числе придворных, окружавших Лавальер, находился г-н
Фуке и его особая внимательность поддержала растерявшуюся молодую девушку. Г-н
Фуке собирался поговорить с нею, но тут подошел г-н Кольбер и, отвесив Фуке
поклон по всем правилам искусства, по-видимому, решил, в свою очередь завязать
разговор с Лавальер. Фуке тотчас же отошел.
Монтале
и Маликорн пожирали глазами эту сцену, обмениваясь впечатлениями.
Де Гиш,
стоя в оконной нише, видел только принцессу. Но так как она часто останавливала
свой взгляд на Лавальер, то глаза де Гиша тоже время от времени устремлялись в
сторону фрейлины.
Лавальер
инстинктивно почувствовала на себе силу этих глаз, направляемых на нее с любопытством
или с завистью. Ничто не приходило ей на помощь: ни сочувственное слово со
стороны подруг, ни любовный взгляд на короля. Невозможно выразить, как страдала
бедняжка.
Королева-мать
велела выдвинуть столик, на котором были разложены лотерейные билеты, и
попросила г-жу де Мотвиль прочитать список избранных.
Нечего и
говорить, что список был составлен по всем правилам этикета: сначала шел
король, потом королева-мать, потом королева, принц, принцесса и т.д. Все сердца
трепетали во время этого чтения. Приглашенных было более трехсот. Каждый
спрашивал себя, будет ли в списке его имя.
Король
слушал так же внимательно, как я остальные.
Когда
было произнесено последнее имя, он понял, что Лавальер среди них не было. Впрочем,
это мог заметить каждый. Король покраснел, как всегда, когда что-нибудь
досаждало ему.
На лице
кроткой и покорной Лавальер не выразилось ничего.
Во время
чтения король не спускал с нее глаз. И это успокаивало ее.
Она была
слишком счастлива, чтобы какая-нибудь другая мысль, кроме мысли о любви, могла
проникнуть в ее ум или в ее сердце. Вознаграждая ее за это трогательное
смирение нежными взглядами, король показывал девушке, что он понимает всю ее
деликатность.
Список
был прочитан. Лица женщин, пропущенных или забытых, выражали разочарование.
Маликорна тоже забыли внести в список, и его гримаса явно говорила Монтале:
«Разве мы не сумеем урезонить фортуну, чтобы она впредь не забывала о нас?»
«О,
конечно», – отвечала тонкая улыбка мадемуазель Оры.
Билеты
были розданы по номерам. Прежде всего получил билет король, потом
королева-мать, потом королева, потом принц, принцесса и т.д.
После
этого Анна Австрийская раскрыла мешочек из испанской кожи, в котором было двести
перламутровых шариков с выгравированными на них номерами, и предложила самой
младшей фрейлине вынуть оттуда один шарик.
Все эти
приготовления делались медленно, и присутствовавшие напряженно ждали, больше с
жадностью, чем с любопытством.
Де
Сент-Эньян наклонился к уху мадемуазель де Тонне-Шарант.
– У
нас по билету, мадемуазель, – сказал он ей, – давайте соединим наши
шансы. Если я выиграю, браслеты будут ваши; если выиграете вы, вы подарите мне
один взгляд ваших чудных глазок.
– Нет, –
отвечала Атенаис, – браслеты будут ваши, если вы их выиграете. Каждый за
себя.
– Вы
беспощадны, – вздохнул де Сент-Эньян, – я накажу вас за это
четверостишием…
– Тише, –
перебила его Атенаис, – вы помешаете мне услышать, какой номер выиграл.
– Номер
первый, – произнесла девушка, вынувшая перламутровый шарик из мешочка.
– Король! –
вскрикнула королева-мать.
– Король
выиграл! – радостно повторила молодая королева.
– Ваш
сон сбылся, – с восторгом шепнула принцесса на ухо Анне Австрийской.
Один
король не выразил никаких признаков удовольствия Он только поблагодарил фортуну
за ее благосклонность к нему, слегка поклонившись девушке, которая играла роль
представительницы капризной богини. Получив из рук Анны Австрийской футляр с
браслетами, король сказал под завистливый шепот всего собрания:
– Так
эти браслеты действительно красивы?
– Взгляните, –
отвечала Анна Австрийская, – и судите сами.
Король
посмотрел.
– Да, –
сказал он, – и какие чудесные камеи, какая отделка!
– Какая
отделка! – повторила принцесса.
Королева
Мария-Терезия с первого же взгляда поняла, что король не подарит ей браслетов;
но так как он по-видимому, не собирался дарить их и принцессе, она была более
или менее удовлетворена.
Король
сел.
Наиболее
приближенные к королю придворные один за другим подходили полюбоваться на
драгоценность, которая вскоре с позволения короля стала переходить из рук в
руки. Тотчас все знатоки и не знатоки стали издавать восхищенные восклицания и
осыпать короля поздравлениями. Действительно, было от чего прийти в восторг;
одни восхищались брильянтами, другие камеями.
Дамы
выражали явное нетерпение, видя, что подобное сокровище захвачено кавалерами.
– Господа,
господа, – сказал король, от которого ничего не укрылось, – право,
можно подумать, что вы носите браслеты, как сабиняне. Вам пора уже вручить их
дамам, которые, мне кажется, больше понимают в таких вещах, чем вы.
Эти
слова показались принцессе началом выполнения решения, принятого королем. К
тому же ее счастливая уверенность подкреплялась взглядами королевы-матери.
Придворный,
державший браслеты в то мгновение, когда король бросил свое замечание, поспешно
подал браслеты королеве Марии-Терезии, которая, хорошо зная, что они
предназначаются не для нее, едва взглянула на них и отдала принцессе. Принцесса
и особенно принц долго рассматривали браслеты жадными глазами. Потом принцесса
передала драгоценность другим дамам, произнеся одно только слово, но с таким
выражением, что оно стоило длинной фразы:
– Великолепны!
Дамы,
получившие браслеты из рук принцессы, полюбовались ими и отправили их дальше.
А в это
время король спокойно разговаривал с де Гишем и Фуке. Вернее, не разговаривал,
а слушал. Привыкнув к известным оборотам речи, король, подобно всем людям,
обладающим бесспорной властью, схватывал из обращенных к нему фраз лишь те
слова, которые заслуживали ответа. Что же касается его внимания, то оно было
направлено в другую сторону. Оно двигалось вместе с его взглядом.
Мадемуазель
де Тонне-Шарант была последней в списке дам, участвовавших в лотерее. Поэтому
она поместилась в конце шеренги, и после нее оставались только Монтале и
Лавальер. Когда браслеты дошли до этих двух фрейлин, никто уже, казалось, не
обращал на них внимания. Скромные руки, державшие в этот момент драгоценности,
лишали их всякого значения.
Монтале
долго смотрела на браслеты, дрожа от радости, зависти и жадности. Она бы без колебаний
предпочла брильянты камеям, стоимость – красоте. Поэтому с большим трудом
передала она их своей соседке. Лавальер же бросила на них почти равнодушный
взгляд.
– Какие
роскошные, какие великолепные браслеты! – воскликнула Монтале. – И ты
не приходишь от них в восторг, Луиза? Право, ты не женщина!
– Нет,
я восхищена, – отвечала Лавальер с грустью. – Но зачем желать того,
что не может нам принадлежать?
Король,
чуть наклонившись вперед и вытянув шею, внимательно прислушивался к словам
Луизы. Едва затих ее голос, как он, весь сияющий, встал и, пройдя всю залу,
приблизился к Лавальер.
– Вы
ошибаетесь, мадемуазель, – сказал он ей, – вы женщина, а всякая
женщина имеет право на женские драгоценности.
– О
государь! – воскликнула Лавальер. – Значит, ваше величество совершенно
не хочет верить в мою скромность?
– Я
верю, что вы украшены всеми добродетелями, мадемуазель, в том числе
искренностью, и прошу вас откровенно сказать, как вы находите эти браслеты.
– Они
так прекрасны, государь, что могут быть поднесены только королеве.
– Я
в восторге от ваших слов, мадемуазель. Браслеты ваши, и король просит вас
принять их.
Лавальер
почти с испугом протянула футляр королю, но тот мягко отстранил дрожащую руку
Лавальер. Все замерли от удивления, воцарилась тишина. Однако королевы, не
слышавшие этого разговора, не могли попять всего происходящего.
Принцесса
поманила к себе де Тонне-Шарант.
– Боже
мой, что за счастливица Лавальер, – воскликнула Атенаис, – король
только что подарил ей браслеты!
Принцесса
до крови закусила губы. Молодая королева посмотрела на нее, потом на Лавальер и
расхохоталась. Анна Австрийская сидела неподвижно, поглощенная зародившимися у
нее подозрениями, и невыносимо страдала от боли в груди.
Де Гиш,
увидя бледность принцессы и поняв ее причину, поспешно вышел.
Воспользовавшись
общей суматохой, Маликорн подошел к Монтале и шепнул ей:
– Ора,
подле тебя наше счастье и наше будущее.
– Да, –
отвечала Монтале.
И она
нежно поцеловала Лавальер, которую охотно задушила бы.
|
