Глава 29. КАК МУСТОН
РАСТОЛСТЕЛ, НЕ ПОСТАВИВ ОБ ЭТОМ В ИЗВЕСТНОСТЬ ПОРТОСА, И КАКИЕ НЕПРИЯТНОСТИ ДЛЯ
ДОСТОЙНОГО ДВОРЯНИНА ВОСПОСЛЕДОВАЛИ ОТ ЭТОГО
Со
времени отъезда Атоса в Блуа д'Артаньян и Портос редко бывали вместе. У одного
была хлопотная служба при короле, другой увлекся покупкой мебели, которую хотел
отправить в свои многочисленные поместья; он задумал завести в своих
резиденциях – а их у него было несколько – нечто напоминающее придворную
роскошь, которую ему довелось увидеть у короля и которая ослепила его.
Д'Артаньян,
сохранивший неизменную верность по отношению к старым друзьям, однажды утром, в
свободное от служебных занятий время, вспомнил о Портосе и, обеспокоенный тем,
что вот уже две недели ничего не слышал о нем, поехал к нему и застал его
только что вставшим с постели.
Достойный
барон был, по всей видимости, поглощен какими-то неприятными мыслями; больше
того, он был опечален. Свесив ноги, полуголый, сидел он у себя на кровати и
уныло рассматривал целые вороха платья, отделанного бахромой, галунами,
вышивкой безобразных цветов, которое было навалено перед ним на полу.
Печальный
и задумчивый, как пресловутый заяц в басне Лафонтена, Портос не заметил входящего
д'Артаньяна, скрытого от его глаз внушительной фигурой Мустона, настолько
дородною, что он мог бы заслонить своим телом любого, а в этот момент размеры
его удвоились, так как дворецкий распяливал перед собою алый кафтан, который он
держал за концы рукавов, чтобы хозяин мог лучше приглядеться к нему.
Д'Артаньян
остановился на пороге и принялся рассматривать озабоченного Портоса; обнаружив,
однако, что эта куча костюмов порождает в груди достойного дворянина тяжкие
вздохи, он решил, что пора оторвать его от этого столь мучительного для него
зрелища, и кашлянул, чтобы возвестить о своем приходе.
– А! –
воскликнул Портос, и лицо его осветилось радостью. – Здесь д'Артаньян!
Наконец-то меня осенит счастливая мысль!
Мустон,
услышав эти слова, обернулся с приветливой улыбкой к другу своего хозяина, и
Портос избавился, таким образом, от массивной преграды, мешавшей ему броситься
к д'Артаньяну.
Он
поспешно вскочил с кровати, потянулся, хрустнув суставами крепких ног, пронесся
в два прыжка через комнату и порывисто прижал д'Артаньяна к груди: с каждым
днем он любил его, казалось, все больше и больше.
– Ах,
дорогой друг, – повторил он несколько раз, – ах, дорогой д'Артаньян,
здесь вы всегда желанны, но сегодня желаннее чем когда бы то ни было.
– Так,
так. У вас неприятности? – спросил д'Артаньян.
Портос
ответил взглядом, полным уныния.
– Расскажите
же, друг мой, в чем дело, если это не тайна.
– Во-первых, –
вздохнул Портос, – вы знаете, что у меня нет от вас никаких тайн, а
во-вторых… во-вторых, меня огорчает следующее…
– Погодите,
Портос, погодите: дайте мне сперва выбраться из этого вороха сукна, атласа и
бархата.
– Шагайте,
шагайте смелее! – проговорил жалобным тоном Портос. – Все это не
больше чем хлам.
– Черт
подери! Сукно стоимостью в двадцать ливров за локоть – хлам! Великолепный атлас
и бархат, которым не погнушался бы сам король, – это, по-вашему, хлам!
– Так
вы находите эти костюмы…
– Блистательными,
Портос, блистательными! Готов поручиться, что во всей Франции вы один обладаете
таким неимоверным количеством их, и если предположить, что, начиная с этого
дня, вы не закажете больше ни одного, а проживете добрую сотню лет, что, говоря
по правде, меня нисколько не удивило бы, то и в этом случае в день вашей смерти
на вас будет новый костюм, и в течение всего этого времени ни один портной не
покажет к вам носа.
Портос
покачал головой.
– Послушайте,
друг мой, – сказал Д'Артаньян. – Это мрачное настроение, отнюдь не
свойственное вашему нраву, пугает меня. Дорогой мой Портос, давайте покончим с
ним, и чем раньше, тем лучше.
– Да,
да, покончим, – ответил Портос, – избавимся, если только это вообще
возможно.
– Или,
быть может, вы получили дурные известия из Брасье?
– О
нет; там вырубили леса, и они дали доход, превысивший ожидаемый на целую треть.
– Или
в Пьерфоне прорвало запруды?
– Нет,
что вы, друг мой; там выловили рыбу, но того, что осталось после продажи, более
чем достаточно, чтобы сделать все окрестные пруды рыбными.
– Что
же тогда? Уж не обрушился ли Валлон по причине землетрясения?
– Нет,
нет! Напротив, молния ударила в какой-нибудь сотне шагов от замка, и в месте,
страдавшем от недостатка воды, забил превосходный ключ.
– Но в
чем же в таком случае дело?
– Видите
ли, я получил приглашение на празднество в Во, – произнес Портос с
похоронным видом.
– Чего
же вы жалуетесь? Король был причиною более чем ста ссор, породивших непримиримых
врагов, и все они – из-за того, что тому или иному между придворными было
отказано в приглашении. Так вы и в самом деле приглашены в Во? Вот оно что!
– Но,
бог мой, конечно!
– Вам
предстоит увидеть поразительное великолепие.
– Что
до меня, то мне едва ли удастся увидеть это.
– Но
ведь там будет собрана вся наша французская знать.
– Ах, –
вздохнул Портос, вырвав у себя с отчаянья клок волос.
– Господи
боже! Да не больны ли вы, дорогой мой?
– Я
здоров, черт подери, как бык. Дело не в этом.
– Но
в чем же?
– У
меня нет костюма.
Д'Артаньян
остолбенел.
– Нет
костюма, Портос! Нет костюма! – вскричал он. – Но ведь я вижу у вас
на полу больше полусотни костюмов!
– Полусотни!
Это верно. Но нет ни одного, который был бы мне впору.
– Как
это нет ни одного, который был бы вам впору! Разве с вас не снимали мерки,
когда их шили?
– Снимали, –
ответил Мустон, – но, к несчастью, я растолстел.
– Что?
Вы растолстели?
– Да,
так что стал толще, гораздо толще господина барона. Могли бы вы это подумать, сударь?
– Еще
бы! Мне кажется, что это видно с первого взгляда.
– Слышишь,
болван? – проворчал Портос. – Это видно с первого взгляда.
– Но,
милый Портос, – сказал Д'Артаньян с легким нетерпением в голосе, – не
могу понять, почему ваши костюмы никуда не годятся из-за того, что Мустон
растолстел.
– Сейчас
объясню. Помните, вы мне рассказывали как-то про одного римского военачальника,
которого звали Антонием и у которого всегда было семь кабанов на вертеле,
жарившихся в различных местах, чтобы он мог потребовать свой обед в любой час,
когда бы ему ни заблагорассудилось. Вот и я – поскольку в любой момент
меня могут пригласить ко двору и оставить там на неделю, – вот я и решил
иметь всегда наготове, если это случится, семь новых костюмов.
– Отлично
придумано, мой милый Портос. Но чтобы позволить себе такого рода фантазии,
нужно располагать вашим богатством, не говоря уж о времени, которое
затрачиваешь на примерку. И к тому же мода так часто меняется.
– Что
верно, то верно, – заметил Портос. – Но я тешил себя надеждой, что
придумал нечто исключительно хитрое.
– Что
же это такое? Черт возьми, я никогда не сомневался в ваших талантах!
– Вы
помните те времена, когда Мустон был еще тощим?
– Конечно;
это было тогда, когда он был Мушкетоном.
– А
когда он начал толстеть?
– Нет,
этого я не мог бы сказать. Прошу извинения, мой милый Мустон.
– О,
вам нечего просить извинения, – любезно ответил Мустон, – вы были в
Париже, а мы… мы в Пьерфоне.
– Так
вот, дорогой Портос, – итак, с известного времени Мустон начал толстеть.
Ведь вы хотели сказать именно это, не так ли?
– Конечно.
И я был этим очень обрадован.
– Черт!
Готов вам верить.
– Понимаете
ли, – продолжал Портос, – ведь это освобождало меня от хлопот.
– Нет,
все еще не понимаю, друг мой. Но если вы мне объясните…
– Сейчас,
сейчас… Прежде всего, как вы сказали, это потеря времени, когда даешь снимать с
себя мерку, хотя бы раз в две недели. Потом можешь оказаться в дороге, а когда
хочешь всегда иметь семь новых костюмов…
Наконец,
я терпеть не могу давать с себя снимать мерку. Либо я дворянин, либо не
дворянин, черт возьми. Дать себя измерять какому-нибудь проходимцу, который
изучает тебя с головы до пят, – это унизительно в высшей степени. Этот
народ находит вас слишком выпуклым тут, слишком вдавленным здесь, он знает все
ваши достоинства и недостатки. Знаете, когда выходишь из рук портного,
чувствуешь себя похожим на крепость, только что досконально изученную шпионом.
– Воистину,
Портос, ваши мысли чрезвычайно своеобразны.
– Но
вы понимаете, что, будучи инженером…
– И
к тому же укрепившим Бель‑Иль…
– Так
вот, мне пришла в голову мысль, и она, конечно, была бы весьма хороша, если бы
не небрежность Мустона.
Д'Артаньян
бросил взгляд на Мустона, который ответил на него легким движением тела, как бы
желая сказать: «Вы сами увидите, виноват ли я в том, что случилось».
– Итак,
я очень обрадовался, – продолжал Портос, – увидев, что Мустон начал
толстеть; больше того, чем только мог, я помогал ему нагуливать жир. Я кормил
его особо питательной пищей, надеясь, что он сравняется со мной в объеме и
тогда я смогу заставить его иметь дело с портными и тем самым избавлю себя от
снятия мерок и прочих скучных вещей.
– А! –
вскричал Д'Артаньян. – Теперь я наконец понимаю… Это спасло бы вас от
потери времени и унижений.
– Черт
подери! Судите же сами о моей радости, когда после полутора лет отменного и искусно
подобранного питания – ибо я взял на себя труд самолично кормить
Мустона – этот бездельник…
– Ах,
сударь, я и сам немало способствовал этому, – скромно вставил Мустон.
– Это
верно. Так вот, судите о моей радости, когда в одно прекрасное утро я
обнаружил, что Мустону пришлось повернуться боком, как поворачивался я сам,
чтобы протиснуться сквозь потайную дверь, которую эти чертовы архитекторы
устроили у меня в Пьерфоне в комнате покойной госпожи дю Валлон. Да, кстати, об
этой двери, друг мой; хочу задать вам вопрос, вам, знающему решительно все на
свете: какого черта эти плуты архитекторы, которым полагается иметь подобающий
глазомер, придумали двери, годные только для тощих?
– Эти
двери, – сказал в ответ д'Артаньян, – предназначены для возлюбленных,
а возлюбленные по большей части сложения хрупкого и изящного.
– Госпожа
дю Валлон не имела возлюбленных, – величественно перебил д'Артаньяна Портос.
– Несомненно,
друг мой, несомненно, – поторопился согласиться с ним д'Артаньян, –
но, быть может, эти двери были придуманы архитекторами на случай вашей
повторной женитьбы.
– Вот
это и впрямь возможно, – заметил Портос. – Теперь, когда я получил от вас
разъяснение относительно этих слишком узких дверей, вернемся к нагуливанию жира
Мустоном. Но заметьте себе, что первое имеет прямое отношение ко второму. Я не
раз наблюдал, что наши мысли тянутся друг к другу. Подивитесь-ка на это
явление, д'Артаньян: я говорил о Мустоне, который начал толстеть, а кончил тем,
что вспомнил о госпоже дю Валлон…
– Которая
была худощавой.
– Разве
это не поразительно?
– Друг
мой, один из моих ученых друзей, господин Костар, сделал то же самое
наблюдение, что и вы, и он называет это каким-то греческим словом, которого я
не запомнил.
– Выходит,
что мое наблюдение не отличается новизной! – вскричал Портос, ошеломленный
услышанным от д'Артаньяна. – А я думал, что это я первый сделал его.
– Друг
мой, этот факт известен еще до Аристотеля, то есть, говоря по-иному,
приблизительно вот уже две тысячи лет.
– Но
от этого он не становится менее достоверным, – заметил Портос, приходя в
восторг от этого совпадения его собственных мыслей с мыслями философов
древности.
– Безусловно.
Но давайте вернемся к Мустону. Мы оставили его в тот момент, когда он стал
толстеть у вас на глазах, ведь, кажется, так?
– Так
точно, сударь, – вставил Мустон.
– Продолжаю, –
сказал Портос. – Итак, Мустон толстел так успешно, что оправдал все мои
чаянья. Он достиг моей мерки, и я смог воочию убедиться в этом, увидев в один
прекрасный день на мошеннике мой собственный камзол, в который он позволил себе
облачиться; этот камзол обошелся мне очень недешево: одна только вышивка стоила
сотню пистолей.
– Я
надел его лишь затем, чтоб примерить, сударь, – заметил Мустон.
– Итак, –
продолжал Портос, – с этого дня я решил, что отныне все дела с моими
портными будет вести Мустон, – с него будут снимать мерку, и во всем этом
он полностью заменит меня.
– Чудесно
придумано! Просто чудесно! Но ведь Мустон на полтора фута ниже вас ростом.
– Вы
правы. Но я велел шить таким образом, чтобы на Мустона костюм был слишком длинным,
а на меня в самый раз.
– Какой
вы счастливец, Портос! Такие вещи случаются только с вами.
– Да,
да! Завидуйте мне, есть действительно чему позавидовать! Это было точно в то
самое время, когда я уезжал на Бель‑Иль, то есть приблизительно два с
половиной года назад. Уезжая, я поручил Мустону – чтобы постоянно иметь на
случай нужды приличное модное платье – ежемесячно заказывать себе по
костюму.
– И
Мустон не исполнил вашего приказания? Нехорошо, Мустон, очень нехорошо!
– Напротив,
сударь, напротив!
– Нет,
он не забывал заказывать для себя костюмы, но он забыл предупредить меня, что
толстеет.
– Господи
боже, я в этом нисколько не виноват; ваш портной ни разу не сказал мне об этом.
– За
два года этот бездельник расширился в талии ни больше ни меньше, как на целые восемнадцать
дюймов, и мои последние двенадцать костюмов шире, чем нужно, от фута до
полутора футов.
– Ну,
а прежние, сделанные в те времена, когда ваши талии были приблизительно одинаковыми?
– Они
успели выйти из моды, и если бы я надел их, у меня был бы вид человека,
приехавшего из Сиама и не бывавшего при дворе добрых два года.
– Теперь
мне понятны ваши заботы. Сколько же у вас новых костюмов? Тридцать шесть? И
вместе с тем ни одного. Выходит, что нужно сшить тридцать седьмой, а остальные
тридцать шесть подарить Мустону.
– Ах,
сударь, – обрадовался Мустон, – вы всегда были добры ко мне.
– Черт
возьми! Неужели вы думаете, что подобная мысль не приходила мне в голову или
что меня останавливают расходы? До празднества в Во остается каких-нибудь двое
суток. Я получил приглашение только вчера и немедленно вызвал Мустона, приказав
чтобы он явился сюда с моим гардеробом на почтовых; но я заметил приключившееся
со мной несчастье лишь этим утром, и где такой более или менее модный портной,
который взялся бы изготовить за это время костюм?
– То
есть костюм, расшитый вдоль и поперек золотом?
– Да,
я хочу, чтобы золото было повсюду.
– Мы
это уладим. В вашем распоряжении трое суток. Вы приглашены на среду, а сейчас
воскресенье, и притом утро.
– Это
правда. Но Арамис настоятельно просил прибыть в Во за сутки.
– Как,
Арамис?
– Да,
это приглашение привез Арамис.
– А,
понимаю. Вы приглашенный господина Фуке.
– Нет,
я приглашен королем. В записке ясно написано: «Г-на дю Валлона предупреждают,
что король удостоил включить его в список своих приглашенных».
– Прекрасно!
Но все же вы уезжаете с господином Фуке?
– И
когда я подумаю, – вскричал Портос, отломив кусок паркета ударом
ноги, – когда я подумаю, что у меня не будет костюмов, я готов прямо
лопнуть от злости! Мне хочется задушить кого-нибудь или что-нибудь разорвать на
части!
– Никого
не душите и ничего не рвите на части; я это улажу; наденьте один из тридцати шести
ваших костюмов, и поехали вместе к портному.
– Мой
посланный обошел этим утром их всех.
– И он
побывал даже у Персерена?
– Кто
такой Персерен?
– Портной
короля, и вы не знаете этого?
– Да,
да, конечно, – сказал Портос, делая вид, что портной короля хорошо
известен ему, хотя он слышал о нем впервые, – у Персерена, портного его
величества короля? Да, да, конечно! Но я думал, что он перегружен работой.
– Конечно,
он перегружен работой; но будьте спокойны, Портос, он сделает для меня то, чего
не сделал бы ни для кого другого. Только на этот раз вам придется позволить
снять с себя мерку, дорогой друг.
–
Ах, – вздохнул Портос, – это ужасно. Но что же поделаешь?
– Вы
поступите, как все, вы поступите, как король.
– Как?
И с короля также снимают мерку? И он это терпит?
– Король,
дорогой мой, – щеголь. И вы – также, что бы вы об этом ни говорили.
Портос
улыбнулся с победным видом:
– Идемте
к портному его величества. И раз он снимает мерку с самого короля, мне, право,
кажется, что и я могу позволить ему обмерить меня с головы до пят!
|
