Глава 16. ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ
Суперинтендант,
видимо, был предупрежден об отъезде в Нант, так как давал прощальный обед своим
ближайшим друзьям. Во всем доме сверху донизу усердие слуг, носившихся с блюдами,
и лихорадочное щелканье счетов свидетельствовали о близком перевороте в кассе и
в кухне.
Д'Артаньян
с чеком в руках явился в контору, но ему ответили, что касса заперта и уже
слишком поздно, так что сегодня ему денег не выдадут.
Он
ответил на это словами:
– Приказ
короля.
Несколько
озадаченный служащий заявил, что это – причина, достойная уважения, но обычаи
дома также заслуживают уважения, и попросил его зайти за деньгами на следующий
день. Д'Артаньян потребовал, чтобы его проводили к Фуке. Служащий ответил на
это, что г-н суперинтендант не вмешивается в подобные мелочи, и попытался
закрыть дверь перед носом у д'Артаньяна.
Предвидя
это, капитан поставил ногу между дверью и дверным косяком, так что замок не захлопнулся,
и служащий снова оказался лицом к лицу со своим собеседником. Ввиду этого он изменил
тон и произнес с наигранной вежливостью:
– Если,
сударь, вы желаете говорить с господином суперинтендантом, будьте добры пройти
в приемную. Здесь только контора, и монсеньер никогда сюда не приходит.
– Вот
и отлично! А где же приемная?
– На
той стороне двора, – поклонился служащий, в восторге от того, что
избавился от посетителя.
Д'Артаньян
прошел через двор и оказался среди лакеев.
– Монсеньер
в такое время не принимает, – ответил на его вопрос наглого вида малый, несший
на позолоченном блюде трех фазанов и двенадцать перепелов.
– Скажите
ему, – попросил капитан, остановив лакея за край блюда, – что я –
Д'Артаньян, капитан-лейтенант мушкетеров его величества.
Лакей
вскрикнул от удивления и исчез.
Д'Артаньян
медленно направился вслед за ним. Он вошел в приемную как раз в то мгновение,
когда слегка побледневший Пелисон выходил из столовой, чтобы узнать, в чем
дело.
Д'Артаньян
улыбнулся и, желая успокоить его, начал:
– Ничего
неприятного, господин Пелисон; мне просто нужно получить деньги по чеку, и
притом незначительному.
– Ах, –
вздохнул с облегчением этот преданный друг Фуке.
И, взяв
капитана за руку, он потянул его за собой и увлек в залу, где изрядное число
близких друзей окружало суперинтенданта, сидевшего посередине в большом мягком
кресле.
Там
находились эпикурейцы, те самые, что совсем недавно, в дни празднества в Во,
делали честь дому, уму и богатству Фуке. Веселые и заботливые друзья, они в
преобладающем большинстве не бежали от своего покровителя при приближении бури
и, несмотря на угрозы с неба, несмотря на землетрясение, были здесь,
улыбающиеся, предупредительные и преданные в беде, как были преданны в счастье.
Налево
от суперинтенданта сидела г-жа де Бельер, направо – г-жа Фуке.
Как бы
бросая вызов законам света и пренебрегая обыденными приличиями, два
ангела-хранителя этого человека сошлись возле него, чтобы поддержать его, когда
разразится гроза, совместными усилиями своих тесно сплетенных рук. Г-жа де
Бельер бледнела, трепетала и была полна почтительности к г-же Фуке, которая,
касаясь своей рукой руки мужа, с тревогой смотрела на дверь, в которую Пелисон
должен был ввести д'Артаньяна.
Вошел
капитан. Сначала он был только самой учтивостью, но, уловив своим безошибочным
взглядом выражение лиц и угадав, какие чувства владеют собравшимися, он
преисполнился восхищения.
Фуке,
поднимаясь с кресла, сказал:
– Простите:
меня, господин Д'Артаньян, если я принимаю вас не совеем так, как подобает
встречать приходящих от имени короля.
Он
произнес эти слова тоном печальной твердости, испугавших его друзей.
– Монсеньер, –
ответил Д'Артаньян, – если я и прихожу от имени короля, то лишь затем,
чтобы получить двести пистолей по королевскому чеку.
Лица
всех прояснились; лицо Фуке осталось, однако, таким же мрачным.
– Сударь,
вы, быть может, также едете в Нант? – спросил он капитана.
– Я
не знаю, куда я еду, монсеньер, – улыбнулся Д'Артаньян.
– Но,
господин капитан, – начала успокоившаяся г-жа Фуке, – ведь вы
уезжаете не так скоро, чтобы не оказать нам чести отужинать с нами?
– Сударыня,
это было бы для меня великою честью, но я до того спешу, что, как видите, позволил
себе вторгнуться к вам и нарушить ваш ужин, торопясь получить по этой записке
причитающиеся мне деньги.
– И
ответ на нее вы получите золотом, – сказал Фуке, подзывая к себе
дворецкого, который тотчас же ушел с чеком, врученным ему д'Артаньяном.
– О,
я нисколько не беспокоился об уплате; ваша контора – надежнейший банк.
На
побледневшем лице Фуке обозначилась мучительная улыбка.
– Вам
нездоровится? – спросила г-жа де Бельер.
– Припадок? –
повернулась к нему г-жа Фуке.
– Нет,
ничего, благодарю вас, – ответил суперинтендант.
– Припадок? –
переспросил Д'Артаньян. – Разве вы больны, монсеньер?
– У
меня перемежающаяся лихорадка, которой я заболел после празднества в Во.
– Ночная
свежесть где-нибудь в гротах?
– Нет,
нет; просто волнение.
– Вы
вложили в прием короля слишком много души, – спокойно заговорил Лафонтен,
не подозревая, что произносит кощунственные слова.
– Принимая
у себя короля, невозможно вложить слишком много души, ее всегда мало, – тихо
заметил Фуке своему поэту.
– Господин
Лафонтен хотел сказать: «Слишком много жара», – перебил д'Артаньян искренним
и приветливым тоном. – Ведь, право, монсеньер, никогда и нигде
гостеприимство не было таким безграничным, как в Во.
На лице
г-жи Фуке можно было явственно прочитать, что, хотя Фуке и поступил по отношению
к королю выше всяких похвал, король, однако, не отплатил тем же своему
министру.
Но
д'Артаньян помнил ужасную тайну. Из присутствующих ее знали лишь он да Фуке; но
один из них не имел мужества выразить другому свое сочувствие, а второй не смел
обвинять.
Когда
капитану принесли двести пистолей и он собрался уже уходить, Фуке встал, взял
стакан и велел подать другой д'Артаньяну.
– Сударь, –
произнес он, – за здоровье его величества, что бы ни случилось!
– И
за ваше здоровье, монсеньер, что бы ни случилось! – подхватил д'Артаньян и
выпил.
После
этих зловещих слов он отвесил общий поклон и вышел. Когда он прощался, все встали,
и в наступившей тишине, пока он спускался по лестнице, были слышны его шаги и
звон его шпор.
– Был
момент, когда я подумал, что он явился за мной, а не за моими деньгами, –
сказал Фуке, стараясь изобразить улыбку.
– За
вами! – вскричали его друзья. – Но почему, господи боже?
– Не
будем заблуждаться, дорогие мои друзья, я не хочу сравнивать самого смиренного
из земных грешников с богом, которому мы поклоняемся, но вы, разумеется,
помните, что однажды он созвал своих близких друзей на трапезу, и эта трапеза
называется тайною вечерей. Это был прощальный обед, совсем как сегодня у нас.
Со всех
сторон послышались громкие возмущенные возгласы.
– Закройте
двери, – попросил Фуке.
Лакеи
исчезли.
– Друзья
мои, – продолжал Фуке, понижая голос, – чем я был прежде и что я
теперь? Подумайте и ответьте. Такой человек, как я, падает уже потому, что
перестал подниматься; что же сказать, когда он действительно падает? У меня нет
больше ни денег, ни кредита, у меня лишь могущественные враги и драгоценные, но
немощные друзья.
– Раз
вы говорите с такой откровенностью, – молвил Пелисон, – то и нам тоже
подобает быть откровенными. Да, вы погибли, да, вы торопитесь навстречу вашему
разорению, так остановитесь же поскорее! И прежде всего – сколько денег у
вас осталось?
– Семьсот
тысяч ливров, – усмехнулся суперинтендант.
– Хлеб
насущный, – прошептала г-жа Фуке.
– Подставы,
подставы! – вскричал Пелисон. – И бегите!
– Куда?
– В
Швейцарию, в Савойю, но уезжайте!
– Если
монсеньер уедет из Франции, – вздохнула г-жа де Бельер, – начнут
говорить, что он чувствует за собою вину и что он испугался.
– Скажут
больше, скажут, что я захватил с собою двадцать миллионов.
– Мы
начнем писать мемуары, чтоб обелить вас в глазах всего света, – попробовал
пошутить Лафонтен, – но мой совет: бегите!
– Я
останусь, – сказал Фуке, – разве я в чем-нибудь виноват?
– У
вас есть Бель‑Иль! – крикнул аббат Фуке.
– И
я, естественно, отправлюсь туда по дороге в Нант, – ответил Фуке.
– Поэтому
терпение, терпение и терпение.
– Но
до Нанта пройдет еще столько времени! – промолвила г-жа Фуке.
– Да,
я знаю, – ответил суперинтендант, – но тут ничего не поделаешь!
Король зовет меня на открытие штатов. Мне отлично известно, что он это делает,
имея в виду погубить меня; но отказаться ехать – значит выказать свое
беспокойство.
– Отлично,
я нашел средство все устроить! – засмеялся Пелисон. – Вы поедете в
Нант.
Фуке
удивленно взглянул на него.
– Но
с вашими друзьями, но в вашей карете до Орлеана и на вашем судне до Нанта; вы
будете готовы защищать себя силой оружия, если на вас нападут, и бежать, если
над вами нависнет угроза: одним словом, на всякий случай вы возьмете с собой
все ваши деньги, и ваше бегство будет вместе с тем исполнением королевской
воли; потом, добравшись до моря, вы переправитесь, когда захотите, к себе на
Бель‑Иль, а с Бель‑Иля
вы умчитесь, куда вам будет угодно, как орел, взмывающий в просторы бескрайнего
неба, когда его вынуждают покинуть гнездо.
Общее
одобрение встретило слова Пелисона.
– Да,
сделайте это, – обратилась г-жа Фуке к своему мужу.
– Сделайте
так, – попросила г-жа де Бельер.
– Правильно,
правильно! – вскричали все остальные.
– Так
и будет, – ответил Фуке.
– Сегодня
же!
– Через
час!
– Сию
же минуту!
– С
семьюстами тысячами ливров вы можете восстановить свое состояние, – сказал
аббат Фуке. – Кто помешает вам вооружить на Бель‑Иле
корсаров?
– И
если понадобится, мы поплывем открывать новые земли, – добавил Лафонтен,
опьяненный энтузиазмом и фантастическими проектами.
Стук в
дверь перебил это соревнование радости и надежд.
– Курьер
короля! – крикнул церемониймейстер.
Воцарилось
глубокое молчание, будто весть, которую привез этот курьер, была ответом на
только что родившиеся проекты. Все взоры обратились на хозяина, у которого лоб
покрылся испариной и который действительно был в этот момент в лихорадке.
Чтобы
принять курьера его величества, Фуке прошел к себе в кабинет. В комнатах и во
всех службах была такая нерушимая тишина, что явственно прозвучал голос Фуке:
– Хорошо,
сударь, будет исполнено.
Через
минуту Фуке вызвал к себе Гурвиля, который пересек галерею, сопровождаемый
напряженными взглядами всех.
Наконец
Фуке снова вышел к гостям; лицо его, до этого бледное и удрученное, неузнаваемо
изменилось: из бледного оно теперь стало серым, из удрученного –
искаженным. Живой призрак, он двигался с вытянутыми вперед руками, иссохшим
ртом, как тень, явившаяся навестить тех, кто некогда был его друзьями. Увидев
его, все вскочили, вскрикнули, подбежали к нему.
Суперинтендант,
смотря в глаза Пелисону, оперся на плечо г-жи Фуке и пожал ледяную руку маркизы
де Бельер.
– Что
случилось, боже? – спросили его.
Фуке
раскрыл судорожно сжатые влажные пальцы, из них выпала бумага, которую подхватил
испуганный Пелисон.
И он
прочел следующие строки, написанные рукой короля:
«Дорогой
и любезный г-н Фуке, выдайте в счет наших денег, находящихся в вашем распоряжении,
семьсот тысяч ливров, которые нам нужны сегодня же в связи с нашим отъездом.
Зная,
что ваше здоровье расстроено, мы молим бога о том, чтобы он восстановил ваши
силы и имел бы о вас свое святое и бесценное попечение.
Людовик,
Это
письмо служит распиской».
Шепот
ужаса пробежал по зале.
– Ну! –
не выдержал Пелисон. – Теперь это письмо у вас!
– Да,
эта расписка теперь у меня.
– Что
же вы будете делать?
– Ничего,
раз у меня расписка.
– Но…
– Раз
я принял ее, Пелисон, это значит, что я заплатил, – произнес
суперинтендант с простотой, заставившей всех присутствующих ощутить, что у них
сжалось сердце.
– Вы
заплатили? – бросилась к нему в отчаянии г-жа Фуке. – Выходит, что вы
погибли!
– Без
лишних слов! – перебил Пелисон. – После денег потребуют жизнь! На
коня, монсеньер, на коня!
– Оставить
нас! – разом вскричали обе женщины, не помня себя от горя.
– Спасая
себя, монсеньер, вы спасете всех нас! На коня!
– Но
ведь он не держится на ногах! Смотрите.
– Ну,
если мы начнем размышлять… – начал бестрепетный Полисон.
– Он
прав, – прошептал Фуке.
– Монсеньер!
Монсеньер! – крикнул Гурвиль, торопливо взбегая по лестнице. –
Монсеньер!
– Что
еще?
– Я
сопровождал, как вы знаете, курьера, отвозившего королю деньги.
– Да.
– И,
прибыв в Пале‑Рояль, я видел…
– Подожди
немного, мой бедный друг, ты задыхаешься.
– Что
же вы видели? – нетерпеливо спрашивали со всех сторон.
– Я
видел, как мушкетеры садились в седло, – закончил Гурвиль.
– Вот
видите, видите? Можно ли терять хоть мгновение?
Госпожа
Фуке кинулась наверх, требуя лошадей. Г-жа де Бельер, устремившись за ней, обняла
ее и сказала:
– Ради
его спасения, не проявляйте, не обнаруживайте тревоги, сударыня.
Пелисон
побежал распорядиться, чтоб запрягали. А в это время Гурвиль собирал в свою
шляпу все то золото и серебро, которое испуганные и плачущие друзья смогли
обнаружить в своих пустых карманах, последний дар, благоговейную милостыню,
подаваемую бедняками несчастному.
Суперинтендант,
которого наполовину несли, наполовину влекли его преданные друзья, сел наконец
в карету. Пелисон поддерживал г-жу Фуке, которая потеряла сознание. Г-жа де
Бельер оказалась более сильной и была вознаграждена за это сторицей: последний
поцелуй Фуке был предназначен ей.
Пелисон
легко объяснил столь поспешный отъезд королевским приказом, призывавшим министров
в Нант.
|