Глава 16. ПОЛИТИЧЕСКИЕ
СОПЕРНИКИ
После
столь прибыльной для Аполлона операции, во время которой каждый участник ее отдал
дань музам, как говорили в ту пору поэты, король заслал у себя Фуке,
дожидавшегося его возвращения.
Немедля
вошел и Кольбер, который подстерегал короля в коридоре и теперь следовал за ним
по пятам, как бдительная и ревнивая тень, все тот же Кольбер со своей квадратною
головой, в своем грубо‑роскошном, но дурно сидящем
платье, придававшем ему сходство с налившимся пивом фламандским вельможей.
При виде
врага Фуке остался невозмутимо спокойным. В течение всей последующей сцены он
старался не выдать своих истинных чувств, хотя это и было нелегко для человека
высшего ранга, сердце которого переполнено до краев презрением и который
опасается выказать это презрение, полагая, что и оно слишком большая честь для
противника.
Кольбер
не скрывал своей радости, столь оскорбительной для Фуке. По его мнению, Фуке
плохо сыграл свою партию, и хотя она еще не закончена, положение его
безнадежно. Кольбер принадлежал к той школе политических деятелей, которая
восхищается одной только ловкостью и способна уважать лишь успех.
К тому
же он был не только завистником и честолюбцем, но и человеком, глубоко преданным
интересам короны, так как отличался той особой честностью, которая свойственна
людям, посвятившим свою жизнь служению цифрам, и, таким образом, ненавидя и
толкая на гибель Фуке, он мог находить для себя оправдание – а оно крайне
необходимо всякому, кто ненавидит, хотя бы в том, что действует не ради себя,
но ради блага всего государства и достоинства короля.
Ни одна
из этих тончайших подробностей не ускользнула от проницательного взора Фуке.
Сквозь нависшие брови своего врага, несмотря на непрерывное мигание его век, он
читал по глазам Кольбера, заглядывая в глубину его сердца, и видел все, что
таило в себе это сердце, видел ненависть и торжество.
Но,
проникай своим взглядом повсюду, Фуке хотел остаться непроницаемым. На лице ею
царили, полная безмятежность; он улыбнулся очаровательной, милой улыбкой, какой
он один умел улыбаться, и, придавая своему поклону исключительно благородную и
изящную непринужденность, начал:
– По
вашему веселому виду, ваше величество, я заключаю, что прогулка, которую вы
совершили, была весьма и весьма приятной.
– Очаровательной,
господин суперинтендант, очаровательной. И вы напрасно не поехали с нами,
напрасно отвергли мое приглашение.
– Государь,
я работал.
– Ах,
деревня, деревня, господин Фуке! – воскликнул король. – Боже, как
было бы хорошо жить постоянно в деревне, на вольном воздухе, среди зелени!
– Надеюсь,
ваше величество, вы еще не устали от трона? – спросил Фуке.
– Нет,
не устал, но троны из зелени так изумительно хороши!
– Ваше
величество, говоря такие слова, воистину предвосхищает мои упования. У меня
есть ходатайство к вам, ваше величество.
– От
кого, господин суперинтендант?
– От
нимф, обитательниц Во.
– Ах!
– Король
удостоил меня обещанием, – сказал Фуке.
– Да,
да! Помню.
– Празднество
в Во, знаменитое празднество в Во, не так ли, ваше величество? – вставил
Кольбер, стремясь показать этим вмешательством в разговор, что он пользуется
расположением короля.
Фуке,
полный презрения, не удостоил Кольбера ответом; он вел себя так, словно Кольбер
не высказал никакой мысли, словно его вообще но существовало.
– Ваше
величество знаете, что я избрал мое имение в Во для приема любезнейшего из государей,
могущественнейшего из королей.
– Сударь, –
улыбнулся Людовик XIV, – я обещал; королевское слово не нуждается в подтверждении.
– А
я, ваше величество, пришел доложить, что весь к вашим услугам.
– Вы
обещаете много чудес, господин суперинтендант?
И
Людовик XIV взглянул на Кольбера.
– Чудеса?
О нет, ваше величество, я не берусь поражать вас чудесами; но надеюсь, что могу
обещать немного веселья, быть может, даже немного забвения королю.
– Нет,
господин Фуке, я настаиваю на слове чудо. Ведь вы волшебник, мы знаем ваше могущество;
мы знаем, что вы отыщете золото, даже если его и вовсе не станет на свете. Ведь
недаром же народ говорит, что вы его делаете.
Фуке
почувствовал удар, направленный с двух сторон; король метнул стрелу не только
из своего лука, но и из лука Кольбера. Фуке рассмеялся.
– О,
народ отлично осведомлен, из каких россыпей я беру это золото. Он знает это, и
знает, быть может, чересчур хорошо. И к тому же, – добавил он гордо, –
могу заверить ваше величество, что золото для оплаты праздника в Во не будет
стоить народу ни крови, ни слез. Оно будет стоить пота, но этот пот будет
оплачен.
Людовик
смутился. Он хотел было посмотреть на Кольбера, Кольбер хотел было ответить, но
орлиный, благородный, почти королевский взгляд, брошенный на него Фуке,
остановил слова на устах интенданта.
Тем
временем король оправился от смущения и, обратившись к Фуке, сказал:
– Значит,
вы приглашаете нас?
– Да,
государь.
– На
какой день?
– Какой
вы сочтете удобным, ваше величество.
– Вы
говорите точно волшебник, которому достаточно захотеть – и все уже
сделано. Я бы не решился на подобный ответ, господин Фуке.
– Вашему
величеству, когда вы пожелаете, будет доступно решительно все, что может и
должен свершить король. Король Франции располагает слугами, которые не
остановятся ни перед чем ради службы ему и ради его удовольствий.
Кольбер
сделал попытку посмотреть суперинтенданту в лицо, чтобы выяснить, не означают
ли эти слова поворота к менее неприязненным чувствам, но Фуке даже не взглянул
на своего врага. Кольбер не существовал для него.
– В
таком случае через неделю, хотите? – предложил король.
– Хорошо,
через неделю.
– Или
нет. Сегодня вторник. Давайте отложим до следующего воскресенья, хотите?
– Отсрочка,
благосклонно предоставленная мне вашим величеством, весьма благоприятно
скажется на работах, которые предпринимают мои архитекторы, дабы развлечь ваше
величество и ваших друзей.
– Кого
же, господин Фуке, вы разумеете, говоря о моих друзьях?
– Король –
хозяин повсюду, где бы он ни был. Король составляет список и отдает свои приказания.
Кто удостоится его приглашения, тот и будет моим уважаемым гостем.
– Благодарю
вас, – сказал король, тронутый благородным чувством, выраженным столь благородным
образом.
Поговорив
еще немного о различных делах и простившись с Людовиком XIV, Фуке откланялся.
Он чувствовал, что Кольбер задержится у короля, что они будут говорить о нем и
что ни тот, ни другой не станут щадить его.
И у него
возникло желание нанести своему врагу последний страшный удар, который возместил
бы все то, что ему пришлось вытерпеть от него. И вот, уже взявшись за ручку
двери, Фуке поспешно вернулся на прежнее место и, обращаясь к королю, произнес:
– Простите,
ваше величество!
– В
чем я должен простить вас, сударь? – любезно спросил король.
– Я
совершил тяжкий проступок, сам того не приметив.
– Проступок!
Вы? Ах, господин Фуке, ничего не поделаешь, придется простить. Против чего или
кого вы согрешили?
– Против
приличия, ваше величество. Я забыл сообщить вам о довольно существенном обстоятельстве.
– Каком?
Кольбер
вздрогнул; он подумал, что дело идет о доносе, что с него сорвана маска. Одно
слово Фуке, одно приведенное им доказательство, и юное благородство Людовика
XIV одолеет расположение, которое он к нему, Кольберу, питает. И Кольбера
охватил страх, как бы смелый удар врага не разрушил его хитрого сооружения. И
действительно, ход был настолько хорош, что Арамис, ловкий игрок, не преминул
бы сделать его.
– Ваше
величество, – сказал невозмутимо Фуке, – раз вы были так милостивы,
что простили меня, я с легкой душою могу сделать признание: сегодня утром я
продал одну из своих должностей.
– Одну
из должностей, которые вы занимаете! – воскликнул король. – Но какую
же?
Кольбер
мертвенно побледнел.
– Ту,
ваше величество, которая давала мне право на долгополую мантию и суровый
облик, – должность генерального прокурора.
Король
невольно вскрикнул и взглянул на Кольбера. У Кольбера на лбу выступил пот; ему
показалось, что еще немного – и его хватит удар.
– Кому
же вы продали эту должность, господин Фуке? – поинтересовался король.
Кольбер
прислонился к камину.
– Одному
парламентскому советнику, ваше величество, его зовут господин Ванель.
– Ванель?
– Одному
из друзей интенданта финансов господина Кольбера, – добавил Фуке с такой
неподражаемою небрежностью и с таким безразличием и простодушием, что художник,
актер и поэт должны раз навсегда отказаться воспроизвести их кистью, жестом или
пером.
Произнеся
эти слова и раздавив Кольбера своим превосходством, суперинтендант снова почтительно
склонился пред королем и вышел, наполовину отмщенный изумлением властителя и
унижением фаворита.
– Возможно
ли это? – сказал, обращаясь к самому себе, Людовик XIV после ухода
Фуке. – Он продал должность генерального прокурора?
– Да,
ваше величество, – отчеканил Кольбер.
– Он
сошел с ума! – заметил король.
На этот
раз Кольбер ничего не ответил. Он прочитал мысль своего господина, и эта мысль
также была его мщением. К его ненависти присоединилась еще и зависть; и если
его план состоял в том, чтобы довести суперинтенданта до разорения, то теперь
над Фуке нависла еще и угроза опалы.
Отныне,
и Кольбер это почувствовал, его враждебность к Фуке не претит больше противодействия
со стороны Людовика XIV, и первый же промах Фуке, который можно было бы использовать
как предлог, повлечет за собой беспощадное наказание. Фуке выронил из своих рук
оружие. Ненависть и зависть только что подобрали его.
Король
пригласил Кольбера на празднество; Кольбер поклонился, как человек, который уверен
в себе, и принял королевское приглашение, как тот, кто оказывает одолжение.
Король
принялся составлять список приглашаемых в Во. Когда он дошел до имени де Сент‑Эньяна,
лакей доложил о приходе графа де Сент‑Эньяна.
При
появлении королевского Меркурия Кольбер скромно ретировался.
|
