Глава 44. ГЕМПТОН-КОРТ
Откровенная
беседа между Монтале и Луизой в конца предпоследней главы, естественно,
приводит нас к главному герою нашей повести – бедному странствующему
рыцарю, изгнанному из Парижа прихотью короля.
Если
читателю угодно последовать за нами, мы пере – правимся вместе с ним через
пролив, отделяющий Кале от Дувра; пересечем плодородную зеленую равнину,
орошенную тысячью ручейков, которая окружает Черинг, Медстон и десяток других
городков, один живописнее другого, и окажемся, наконец, в Лондоне. А из
Лондона, узнав, что Рауль, побывав в Уайт-Холле, а затем в Сент-Джемсе, был
принят Монком и получил доступ в самое избранное общество Карла II, мы, как
ищейки, последуем за ним в одну из летних резиденций Карла II, Гемптон-Корт, на
берегу Темзы, недалеко от Кингстона.
В этом
месте река еще не является тем оживленным путем, по которому ежедневно передвигается
до полумиллиона путешественников; тут она еще не вздымает свои волны, черные,
как воды Коцита, говоря: «Я тоже море».
Нет, это
еще тихая и зеленая речка с мшистыми берегами, с большими широкими заводями,
отражающими ивы и буки, с редкими лодками, уснувшими там и сям среди
тростников, в бухточках, поросших ольхой и незабудками.
Пейзаж
очень красивый и спокойный. Кирпичный дом прорывает своими трубами, откуда
вьются синие струйки дыма, плотную стену зеленого остролистника. Среди высокой
травы то показывается, то исчезает ребенок в красной блузе, словно мак,
колеблемый дуновением ветра.
Большие
белые овцы, закрыв глаза, пережевывают жвачку в тени невысоких осин, и время от
времени мартын-рыболов, сверкая золотисто-изумрудными перьями, точно мячик,
несется над водой и легкомысленно задевает лесу своего собрата рыбака,
подстерегающего линя или окуня.
Над всем
этим раем, сотканным из глубокой тени и мягкого света, возвышается замок Гемптон-Корт,
построенный кардиналом Уолси и внушивший зависть даже королю, так что его владелец
принужден был подарить его своему повелителю, Генриху VIII.
Гемптон-Корт,
с коричневыми стенами, большими окнами, красивыми железными решетками, с
тысячью башенок, со странными колоколенками, с потайными ходами и фонтанами во
дворе, как в Альгамбре, Гемптон-Корт – колыбель роз и жасминов. Он радует
зрение и обоняние, он является очаровательной рамкой для прелестной любовной
картины, созданной Карлом II, среди великолепных полотен Тициана, Порденоне и
Ван-Дейка, – тем самым Карлом II, в галерее которого висел портрет
казненного Карта I и на деревянной обшивке его видны были дыры от пуританских
пуль, выпущенных солдатами в Кромвеля 24 августа 1648 года, когда они привели
Карла I в Гемптон-Корт в качестве пленника.
Тут
собирал свой двор его сын, вечно жаждавший удовольствий, этот поэт в душе,
недавний бедняк, который днями наслаждений возмещал каждую минуту, проведенную
в лишениях и нищете.
Не
мягкий газон Гемптон-Корта, такой нежный, что кажется, будто идешь по бархату;
не громадные липы, ветви которых, как у ив, свисают до самой земли и скрывают в
своей тени любовников и мечтателей; не клумбы пышных цветов, опоясывающих ствол
каждого дерева и служащих ложем для розовых кустов в двадцать футов вышины,
которые раскидываются в воздухе, как огромные снопы, – не эти красоты
любил Карл II в прекрасном дворце Гемптон-Корт.
Но,
может быть, он любил красноватую гладь реки, покрывавшуюся морщинами от малейшего
ветерка и колеблющуюся, словно волнистые волосы Клеопатры? Или пруды, заросшие
ряской и белыми кувшинками, раскрывающими молочно-белые лепестки, чтобы
показать золотистую сердцевинку? Эти таинственные лепечущие воды, по которым
плавали черные лебеди и маленькие прожорливые утки, гонявшиеся за зелеными
мухами, вьющимися над цветами, и за лягушатами в их убежищах из прохладного
мха?
Может быть,
его привлекали огромные остролистники, легкие мостики, переброшенные через
канавы, серны, мелькавшие в бесконечных аллеях, или трясогузки, порхавшие среди
букса и клевера?
Все это
есть в Гемптон-Корте; а кроме того – шпалеры белых роз, вьющихся по высоким
трельяжам и усыпающих землю благоуханным снегом своих лепестков. В тамошнем
парке есть также старые смоковницы с позеленевшими стволами и с корнями,
ушедшими в поэтические и роскошные пласты мха.
Нет,
Карл II любил в Гемптон-Корте очаровательные женские фигуры, которые после полудня
мелькали по террасам; он, подобно Людовику XIV, приказывал выдающимся
художникам запечатлевать их красоту, так что на полотнах осталось увековеченным
множество красивых глаз, лучившихся любовью.
В день,
когда мы приезжаем в Гемптон-Корт, небо почти так же нежно и ясно, как во Франции,
в воздухе влажная теплота; от герани, душистого горошка и гелиотропа, тысячами
разбросанных по цветнику, распространяется пьянящий аромат.
Час дня.
Вернувшись с охоты, король пообедал, побывал у герцогини Каслмен и, доказав таким
образом свою верность официальной любовнице, может до вечера со спокойной
совестью изменять ей. Весь двор резвится и флиртует. Дамы серьезно спрашивают у
кавалеров, какие чулки им больше подходят: розовые или зеленые. Карл II
объявляет, что единственное спасение для женщины – зеленые шелковые чулки,
потому что такие чулки носит мисс Люси Стюарт.
Пока
король убеждает других перенять его вкусы, мы займемся направляющейся ко дворцу
по буковой аллее молодой дамой в темном, об руку с другой дамой, одетой в
лиловое платье.
Они
миновали газон, посреди которого возвышался красивый фонтан с бронзовыми сиренами,
и, беседуя, поднялись на террасу, вдоль которой тянулось несколько павильонов
различной формы; почти все они были заняты, и молодые женщины прошли мимо, не
останавливаясь, причем одна покраснела, а другая задумалась.
Наконец
они достигли конца террасы, выходившей на Темзу, и, отыскав тенистый и прохладный
уголок, уселись на скамью.
– Куда
мы идем, Стюарт? – спросила младшая.
– Ты
ведешь, дорогая Грефтон, и я иду за тобой.
– Я?
– Конечно,
ты! Туда, где на скамейке ждет и вздыхает молодой француз.
Мисс
Мэри Грефтон моментально остановилась.
– Нет,
нет! Я не хочу туда.
– Почему?
– Вернемся,
Стюарт.
– Напротив,
пойдем дальше и объяснимся.
– По
поводу чего?
– По
поводу того, что виконт де Бражелон всегда встречается с тобой, когда ты
выходишь, и ты всегда встречаешься с ним, когда он выходит.
– И
отсюда ты заключаешь, что он меня любит или что я его люблю?
– А
почему бы и нет? Он очаровательный гоноша. Надеюсь, никто меня не слышит? –
сказала мисс Люси Стюарт, оглядываясь с улыбкой, доказывавшей, впрочем, что ее
беспокойство не столь велико.
– Нет,
нег, – отвечала Мэри, – король в своем овальном кабинете с герцогом
Бекингэмом.
– Кстати,
по поводу герцога, Мэри…
– Что?
– Мне
кажется, что после возвращения из Франции он объявил себя твоим рыцарем. Как ты
к этому относишься?
Мэри
Грефтон пожала плечами.
– Ну,
хорошо! Я спрошу об этом красавца Бражелона, – засмеялась Стюарт. –
Пойдем скорей к нему.
– Зачем?
– Мне
нужно с ним поговорить.
– Подожди.
Мне раньше нужно поговорить с тобой. Скажи, Стюарт, ведь ты знаешь маленькие
секреты короля?
– Ты
думаешь?
– Кому
же больше их знать! Скажи, почему господин де Бражелон в Англии? Что он здесь
делает?
– То,
что делает всякий дворянин, посланный одним королем к другому.
– Допустим.
Однако хотя мы и не сильны в политике, мы все же настолько смыслим в ней, чтобы
видеть, что у господина де Бражелона нет здесь никакого серьезного дела.
– Послушай, –
сказала Стюарт с деланной важностью. – Я, так и быть, выдам тебе государственную
тайну. Хочешь, я перескажу тебе верительное письмо короля Людовика
Четырнадцатого к его величеству Карлу Второму, привезенное господином
Бражелоном?
– Конечно,
хочу.
– Вот
оно: «Брат мой! Я посылаю вам придворного, сына человека, которого вы любите.
Прошу вас хорошо принять его и внушить ему любовь к Англии».
– Только
и всего?
– Да…
или что-то в этом роде. Не отвечаю за точность выражений, но смысл такой.
– И
что же отсюда следует? Или, верное, какой вывод сделал король?
– Что
у его величества, короля Франции, был какой-то повод удалить господина де
Бражелона и женить его… где-нибудь за пределами Франции.
– Значит,
благодаря этому письму…
– Как
тебе известно, король и – Кольбер принял господина де Бражелона
великолепно и по-дружески; он предоставил ему лучшую комнату в Уайт-Холле, и
так как ты являешься теперь украшением двора, ты отвергла любовь короля… полно,
не красней… то король пожелал расположить тебя к французу и поднести ему
прекрасный подарок. Вот почему ты – наследница трехсот тысяч, будущая
герцогиня, красивая и добрая – участвуешь, по желанию короля, во всех
прогулках, предпринимаемых господином де Бражелоном. Словом, тут устроено нечто
вроде заговора. И вот, если ты хочешь поджечь фитиль, я даю тебе огонь.
Мисс
Мэри очаровательно улыбнулась и пожала руку подруги:
– Поблагодари
короля.
– Непременно.
Но берегись, господин Бекингэм ревнив! – погрозила Стюарт.
Не
успела она произнести эти слова, как из одного павильона на террасе появился
герцог и, подойдя к дамам, с улыбкой сказал:
– Вы
ошибаетесь, мисс Люси. Я не ревнив, и вот вам доказательство, мисс Мэри: вон
там мечтает в одиночестве виконт де Бражелон, который, по-вашему, должен быть
причиной моей ревности. Бедняга! Надеюсь, что вы не откажетесь разделить его
одиночество, а я хочу побеседовать наедине с мисс Люси Стюарт.
И,
поклонившись Люси, герцог прибавил:
– Разрешите
мне предложить вам руку и проводить к королю, который ждет вас.
С этими
словами Бекингэм увел мисс Люси Стюарт.
Оставшись
одна, Мэри Грефтон сидела несколько мгновений неподвижно, потупив голову с
грацией, свойственной молоденьким англичанкам; глаза ее были нерешительно
устремлены на Рауля, а в сердце шла борьба, о которой можно было судить по
тому, что ее щеки то бледнели, то алели. Наконец она, по-видимому, решилась и
довольно твердыми шагами подошла к скамейке, на которой, как сказал герцог,
Рауль мечтал в одиночестве.
Как ни
легки были шаги мисс Мэри, звук их привлек внимание Рауля. Он оглянулся, заметил
молодую девушку и пошел ей навстречу.
– Меня
к вам послали, сударь, – заговорила Мэри Грефтон, – вы меня
принимаете?
– Кому
же я обязан таким счастьем, мадемуазель, – спросил Рауль.
– Господину
Бекингэму, – с притворной веселостью поклонилась Мэри.
– Герцогу
Бекингэму, который так добивается вашего драгоценного общества? Возможно ли,
мадемуазель?
– Право,
сударь, как видите, все сговорились устроить так, чтобы мы проводили вместе лучшую
или, вернее, большую часть дня. Вчера король мне приказал быть за столом подле
вас; сегодня герцог предлагает мне посидеть с вами на скамейке.
– И
он ушел, чтобы освободить место? – в смущении произнес Рауль.
– Посмотрите
на поворот аллеи: он уходит с мисс Стюарт. Скажите, виконт, у вас во Франции
кавалеры тоже оказывают такие любезности?
– Я
не могу, мадемуазель, сказать вам в точности, что делают во Франции, потому что
меня едва ли можно назвать французом. Я побывал во многих странах, почти всегда
в качестве солдата; кроме того, я провел много времени в деревне. Я настоящий
дикарь.
– Англия
вам не нравится, не правда ли?
– Не
знаю, – рассеянно и со вздохом отвечал Рауль.
– Как
не знаете?
– Простите, –
поспешно проговорил Рауль, встряхивая головой и собираясь с мыслями. –
Простите, я не расслышал.
– Ах, –
вздохнула девушка, – напрасно герцог Бекингэм прислал меня сюда!
– Напрасно? –
с живостью спросил Рауль. – Да, вы правы, я человек угрюмый, вам со мной
скучно. Господину Бекингэму не следовало посылать вас ко мне.
– Именно
потому, что мне не скучно с вами, – возразила Мэри своим нежным
голосом, – господину Бекингэму не следовало посылать меня к вам.
Рауль
смутился и покраснел.
– Каким
образом господин Бекингэм мог послать вас ко мне? Ведь он вас любит, и вы его
любите…
– Нет, –
отвечала Мэри, – нет, герцог Бекингэм не любит меня, он любит герцогиню
Орлеанскую; что же касается меня, то я не питаю никаких чувств к герцогу.
Рауль с
удивлением посмотрел на девушку.
– Вы
друг герцога, виконт? – спросила она.
– Герцог
удостаивает меня чести называть своим другом, с тех пор как мы познакомились с
ним во Франции.
– Значит,
вы простые знакомые?
– Нет;
потому что герцог Бекингэм близкий друг человека, которого я люблю, как брата.
– Графа
де Гиша?
– Да,
мадемуазель.
– Который
влюблен в герцогиню Орлеанскую?
– Что
вы говорите?
– И
любим ею, – спокойно закончила девушка.
Рауль
опустил голову; мисс Мэри Грефтон продолжала со вздохом:
– Они
очень счастливы… Покиньте меня, господин де Бражелон, потому что герцог весьма
неудачно предложил меня вам в спутницы. Ваше сердце занято другой, и вы дарите
мне ваше внимание, как милостыню. Сознайтесь, сознайтесь… Было бы дурно с вашей
стороны, виконт, не сказать правды.
– Извольте,
я сознаюсь.
Грефтон
взглянула на него. Бражелон держался так просто и был так красив, в глазах его
светилось столько прямоты и решимости, что мисс Мэри не могла заподозрить его в
невежливости или глупости. Она поняла, что Рауль любит другую, любит самым
искренним образом!
– Да,
конечно, – проговорила она. – Вы влюблены в какую-нибудь француженку.
Рауль
поклонился.
– Герцог
знает о вашей любви?
– О
ней никто не знает, – отвечал Рауль.
– Почему
же вы сказали об этом мне?
– Мадемуазель…
– Признайтесь.
– Не
могу.
– Значит,
первый шаг придется сделать мне. Вы не хотите говорить, так как убеждены теперь,
что я не люблю герцога, что я, может быть, полюбила бы вас. Вы искренний и
скромный человек, не желающий профанировать настоящее чувство; вы предпочли
сказать мне, несмотря на вашу молодость и мою красоту: «Моя любовь во Франции».
Благодарю вас, господин де Бражелон, вы благородный человек, и я впредь буду
еще больше любить вас… по-дружески. Но довольно обо мне, поговорим о вас.
Забудьте, что мисс Грефтон говорила вам о себе, скажите мне лучше, почему вы
печальны, почему за последние дни вы стали грустить еще больше?
Рауль
был до глубины сердца взволнован этим нежным и задушевным голосом; он не нашелся,
что ответить, и Мэри снова пришла ему на помощь.
– Пожалейте
меня, – сказала она. – Моя мать была француженка. Значит, я могу
сказать, что по крови и душой я француженка. Но над моей французской пылкостью
вечно расстилается английский туман и английская хандра. Именно у меня
рождаются золотые грезы об упоительном счастье, но туман окутывает их, и они
истаивают. Так произошло и теперь. Простите, довольно об этом, дайте мне вашу
руку и поведайте другу о своих горестях.
– Вы
говорите, что вы француженка душой и по крови?
– Да,
моя мать была француженкой, а мой отец, друг короля Карла Первого, эмигрировал
во Францию; таким образом, во время суда над королем и правления Кромвеля я
воспитывалась в Париже. После реставрации Карла Второго мой отец вернулся в
Англию и почти тотчас же умер. Тогда король пожаловал мне титул герцогини и
увеличил мои владения.
– У
вас есть родственники во Франции?
– Есть
сестра, которая старше меня на семь или восемь лет; она вышла замуж во Франции
и успела уже овдоветь. Это маркиза де Бельер.
Рауль
встал с места.
– Вы
ее знаете?
– Я
слышал это имя.
– Она
тоже любит, и ее последние письма говорят мне, что она счастлива. У меня, как я
уже сказала вам, господин де Бражелон, половина ее души, но нет и сотой доли ее
счастья. Поговорим теперь о вас. Кого вы любите во Франции?
– Одну
милую девушку, чистую и нежную, как лилия.
– Но
если она тоже любит вас, то почему вы печальны?
– До
меня дошли слухи, что она меня больше не любит.
– Надеюсь,
вы им не верите?
– Письмо,
в котором сообщается об этом, не подписано.
– Аноним!
Тут кроется предательство, – проговорила мисс Грефтон.
– Взгляните, –
сказал Рауль, подавая девушке сто раз прочитанную им записку.
Мэри
Грефтон взяла листок и прочла:
«Виконт,
вы хорошо делаете, что развлекаетесь с придворными красавицами в Англии, потому
что при дворе короля Людовика Четырнадцатого замок вашей любви осажден.
Оставайтесь поэтому в Лондоне навсегда, бедный виконт, или скорее возвращайтесь
в Париж».
– Без
подписи? – спросила Мэри.
– Без
подписи.
– Значит,
не верьте.
– Но
я получил еще одно письмо.
– От
кого?
– От
господина де Гиша.
– О,
это другое дело! Что же он вам пишет?
– Читайте.
«Друг
мой, я ранен, болен. Вернитесь, Рауль, вернитесь!
Де
Гиш».
– Что
же вы собираетесь делать? – спросила Мэри, у которой замерло сердце.
– Получив
это письмо, я хотел было тотчас же испросить согласия короля на отъезд.
– Когда
же вы получили письмо?
– Позавчера.
– На
нем стоит пометка «Фонтенбло».
– Странно,
не правда ли? Двор в Париже. Словом, я уехал бы. Но когда я обратился к королю
с просьбой об отъезде, он рассмеялся и сказал:
«Господин
посол, почему вы решили уехать? Разве ваш государь отзывает вас?» Я покраснел,
смутился. В самом деле, король послал меня сюда, и я не получил от него
приказания вернуться.
Мэри
сдвинула брови и задумалась.
– И
вы остаетесь? – поразилась она.
– Приходится,
мадемуазель.
– А
та, кого вы любите…
– Да?
– Она
вам писала?
– Ни
разу.
– Ни
разу? Значит, она вас не любит?
– По
крайней мере, со времени моего отъезда в Англию она не прислала ни одного
письма.
– А
прежде писала?
– Иногда…
О, я уверен, ей что-нибудь помешало!
– Вот
и герцог: ни слова о нашем разговоре!
Действительно,
в конце аллеи показался герцог; он был один и с улыбкой подошел к собеседникам,
протягивая им руку.
– Договорились? –
поинтересовался он.
– О
чем? – удивилась Мэри Грефтон.
– О
том, что может сделать вас счастливой, дорогая Мэри, и рассеять грусть Рауля.
– Я
не понимаю вас, милорд, – произнес Рауль.
– Разрешите
мне говорить при виконте, мисс Мэри? – с улыбкой попросил Бекингэм.
– Если
вы хотите сказать, – гордо отвечала Мэри, – что я готова была
полюбить господина де Бражелона, то не трудитесь. Я сама уже сказала ему об
этом.
Немного
подумав, Бекингэм без всякого смущения ответил:
– Я
оставил вас с виконтом именно потому, что знаю ваш тонкий ум и деликатность;
его больное сердце может исцелить только такой искусный врач, как вы.
– Но
ведь прежде, чем заговорить о сердце господина де Бражелона, вы говорили мне о
вашем собственном. Значит, вы хотите, чтобы я принялась лечить сразу два
сердца?
– Это
правда, мисс Мэри. Но вы должны признать, что я быстро отказался от вашей
помощи, убедившись в неизлечимости своей раны.
Мэри на
мгновение задумалась.
– Милорд, –
продолжала она, – господин де Бражелон счастлив. Он любит и любим. Следовательно,
и ему не нужно врача.
– Господина
де Бражелона, – сказал Бекингэм, – ждет тяжелая болезнь, и ему
больше, чем когда-нибудь, понадобится заботливое лечение.
– Что
вы имеете в виду, милорд? – с живостью спросил Рауль.
– Вам
я ничего не скажу. Но если вы желаете, я посвящу мисс Мэри в такие вещи,
которых вам нельзя слышать.
– Милорд,
вы что-то знаете и подвергаете меня пытке!
– Я
знаю, что мисс Мэри Грефтон самое очаровательное создание, какое может
встретить на своем пути больное сердце.
– Милорд,
я уже сказала вам, что виконт де Бражелон любит другую, проговорила Мэри.
– Напрасно.
– Вы
что-то скрываете, герцог! Объясните, почему я люблю напрасно?
– Но
кого же он любит? – вскричала Мэри.
– Он
любит женщину, недостойную его, – спокойно отвечал Бекингэм с
флегматичностью, которая свойственна только англичанам.
Мисс
Мэри Грефтон вскрикнула, и ее порыв не меньше, чем слова Бекингэма, поверг Бражелона
в трепет.
– Герцог,
вы произнесли слова, объяснения которых я, не медля ни секунды, отправляюсь
искать в Париже.
– Вы
останетесь здесь, – твердо произнес Бекингэм.
– Я?
– Да,
вы.
– Почему
же?
– Да
потому, что вы не имеете права уехать, и поручения, данного королем, не бросают
ради женщины, хотя бы она была так же достойна любви, как Мэри Грефтон.
– В
таком случае объясните мне все.
– Хорошо.
Но вы останетесь?
– Да,
если вы будете со мной откровенны.
Бекингэм
открыл уже рот, чтобы рассказать все, что он знал, но в эту минуту в конце террасы
показался лакей и подошел к павильону, в котором находился король с мисс Люси
Стюарт. За лакеем следовал запыленный курьер, очевидно, всего только несколько
минут тому назад ступивший на землю.
– Курьер
из Франции! От принцессы! – вскричал Рауль, узнав ливрею слуг принцессы.
Курьер
попросил доложить о себе королю: герцог СЕ мисс Грефтон обменялись многозначительными
взглядами.
|