Глава 14. ПОСРЕДНИК
Когда король
появился у принцессы, все ощутили живейшее беспокойство.
Собиралась
гроза, и шевалье де Лоррен, сновавший среди группы придворных, с оживлением и
радостью замечал и оценивал все предвещавшие ее признаки. Как и предсказывала
Анна Австрийская, участие короля придало событию торжественный характер.
В те
времена, в 1662 году, размолвка между братом короля и его супругой и
вмешательство короля в семейные дела брата были событием немаловажным. Не
мудрено, что самые смелые люди, окружавшие графа де Гиша, с ужасом разбежались
во все стороны. Да и сам граф, поддавшись общей панике, удалился к себе.
Как ни
был король занят предстоящим делом, это не помешало ему окинуть взглядом знатока
два ряда молодых хорошеньких придворных дам, выстроившихся в галереях и скромно
опустивших перед ним глаза.
Все они
краснели, чувствуя на себе королевский взгляд. Только одна фрейлина, с длинными
шелковистыми волосами и нежной кожей, побледнела и пошатнулась, хотя подруга то
и дело подталкивала ее локтем. Это была Лавальер, которую Монтале подбодрила
таким способом, ибо она сама никогда не чувствовала недостатка в храбрости.
Король
невольно оглянулся. Все головы, успевшие приподняться, снова опустились. Только
белокурая головка осталась неподвижною: казалось, Лавальер истощила весь запас
своих сил.
Войдя к
принцессе, Людовик застал свою невестку полулежащей на подушках. Она встала и
сделала реверанс, пробормотав несколько слов признательности за честь, которую
ей оказали. Потом она снова уселась, но слабость и бессилие были явно притворными,
поскольку очаровательный румянец играл на ее щеках, а глаза, слегка
покрасневшие от нескольких недавно пролитых слезинок, только загорелись еще
ярче.
Король
сел и сейчас же благодаря своей наблюдательности заметил следы беспорядка в комнате
и следы волнения на лице принцессы. Он принял веселый и непринужденный вид.
– Милая
сестра, – начал он, – в котором часу вам угодно будет приступить
сегодня к репетиции балета?
Принцесса
медленно и томно покачала своей очаровательной головкой.
– Ах,
государь, – сказала она, – будьте милостивы, извините меня на этот
раз; я только что собиралась предупредить ваше величество, что сегодня я не в
состоянии участвовать в репетиции.
– Как! –
произнес король с некоторым изумлением. – Разве вам нездоровится, милая
сестра?
– Да,
государь.
– Так
надо позвать врача.
– Нет,
доктора бессильны против моей болезни.
– Вы
меня пугаете.
– Государь,
я хочу просить у вашего величества разрешения вернуться в Англию.
Король
удивился еще больше.
– В
Англию! Что вы говорите, сестра моя?!
– Я
вынуждена сказать это, государь, – решительно проговорила внучка Генриха
IV.
Ее
прекрасные черные глаза засверкали.
– Мне
очень прискорбно обращаться к вашему величеству с такой просьбой. Но я очень
несчастна при дворе вашего величества. Я хочу вернуться к своим родным.
– Сестра!
Сестра!
Король
подошел к ней ближе.
– Выслушайте
меня, государь, – продолжала молодая женщина, мало-помалу очаровывая собеседника
своей красотой. – Я привыкла страдать. Еще в ранней молодости меня
унижали, пренебрегали мною. О, не возражайте, государь! – сказала она с
улыбкой.
Король
покраснел.
– Итак,
говорю я, я могла бы подумать, что бог произвел меня на свет для этого, меня,
дочь могущественного короля; но, поскольку он лишил моего отца жизни, он мог
точно так же лишить меня гордости. Я много страдала и причиняла большие
страдания моей матери. Но я дала клятву, что, если когда-нибудь достигну
независимого положения, хотя бы положения простой труженицы, своими руками
зарабатывающей хлеб, я не потерплю унижения. Это время настало. Я достигла того
положения, какое мне принадлежит по праву рождения; я приблизилась к трону. Я
думала, что, сочетаясь браком с французским принцем, я найду в нем
родственника, друга, равного, но вижу, что нашла в нем только властелина. И это
меня возмущает, государь. Моя мать ничего об этом не узнает. Вы же, кого я так
почитаю и… так люблю…
Король
затрепетал; ни один женский голос не волновал его так, как голос принцессы.
– Вы,
государь, все знаете, раз вы пришли сюда, и, может быть, поймете меня. Если бы
вы не пришли, я бы сама пошла к вам. Я хочу, чтобы мне позволили уехать.
Надеюсь, – что вы настолько деликатны, что поймете меня и окажете мне
покровительство.
– Сестра,
сестра! – пробормотал король, смешавшись от этого стремительного
натиска. – Подумали ли вы о всех последствиях затеянного вами шага?
– Государь,
я ни о чем не думаю, я просто подчиняюсь чувству. На меня нападают, я инстинктивно
защищаюсь.
– Но
что вам сделали, скажите, пожалуйста?
Принцесса,
как можно видеть, прибегла к обычному женскому приему: из обвиняемой она стала
обвинительницей. Прием этот служит верным признаком вины, но женщины всегда
умеют извлечь из него выгоду.
Король и
не заметил, как, придя к ней с вопросом: «Что вы сделали моему брату?» –
вместо того спросил: «Что вам сделали?»
– Что
мне сделали? – переспросила принцесса. – О, государь, надо быть
женщиной, чтобы понять это. Меня заставили лить слезы.
И своим
тоненьким жемчужно-белым пальчиком она вытерла свои затуманенные глаза и снова
принялась плакать.
– Сестра
моя, успокойтесь, умоляю вас, – сказал король, подходя к ней и взяв ее
влажную и трепещущую ручку.
– Государь,
прежде всего меня лишили друга моего брата. Милорд Бекингэм был приятный и
веселый гость, земляк, знавший все мои привычки, почти товарищ, с которым мы в
кругу других наших друзей провели столько счастливых дней в моем чудном
Сент-Джемсском парке.
– Но
ведь он был влюблен в вас, сестра!
– Пустой
предлог! Какое имеет значение, – сказала она серьезным тоном, – был
ли герцог Бекингэм влюблен в меня или нет? Разве мне опасен влюбленный?.. Ах,
государь, далеко не достаточно, чтобы мужчина был влюблен.
И она
улыбнулась так нежно, так лукаво, что король почувствовал, как его сердце
сначала забилось, потом замерло.
– Но
позвольте, ведь брат ревновал! – перебил король.
– Хорошо,
я это понимаю, это причина. Он ревновал, и Бекингэма прогнали.
– Почему
же прогнали?..
– Ну,
удалили, устранили, уволили, назовите это как вам будет угодно, государь. Так
или иначе, один из первых дворян Европы был вынужден покинуть французский двор
Людовика XIV, словно деревенский парень, из-за какого-то взгляда или букета.
Это недостойно самого галантного двора…
Простите,
государь, я забыла, что, говоря так, я посягаю на вашу верховную власть.
– Поверьте,
сестра, что вовсе не я удалил герцога Бекингэма… Он мне очень нравится.
– Не
вы? – подхватила принцесса. – А, тем лучше!
Она так
сумела подчеркнуть слова тем лучше, как будто хотела сказать тем хуже.
Наступило
долгое молчание.
Потом
принцесса снова заговорила:
– Итак,
господин Бекингэм уехал… теперь я знаю, почему он был удален и кем… Мне казалось,
что после этого наступит спокойствие… Но нет… Принц находит новый предлог. И
вот…
– И
вот, – с оживлением произнес король, – является другой. Очень
естественно. Вы прекрасны, и вас всегда будут любить.
– В
таком случае, – воскликнула принцесса, – около меня всегда будет
пустыня. О, я знаю, что этого-то и хотят, это-то мне и готовят. Но нет: я
предпочитаю вернуться в Лондон. Там меня знают и ценят. Там я не буду бояться,
что моих друзей назовут моими любовниками. Фи, какое недостойное подозрение!
Принц потерял в моих глазах весь престиж, с тех пор как я увидела в нем тирана.
– Перестаньте,
успокойтесь! Вся вина моего брата в том, что он любит вас.
– Любит
меня? Принц любит меня? Ах, государь!..
И
Генриетта громко расхохоталась.
– Принц
никогда не полюбит женщину, – сказала она. – Принц слишком любит
самого себя. Пет, к несчастью для меня, принц принадлежит к худшему разряду
ревнивцев: он ревнив без любви.
– Признайтесь,
однако же, – сказал король, который чувствовал явное возбуждение от этого
волнующего разговора, – признайтесь, что Гиш любит вас.
– Ах,
государь, я, право, не знаю!
– Вы
должны видеть это. Влюбленный всегда выдает себя.
– Господин
де Гиш ничем себя не выдал.
– Сестра,
сестра, вы слишком усердно защищаете господина де Гиша.
– Я?
Бог с вами, государь, недоставало только, чтобы и вы начали подозревать меня.
– Нет,
нет, принцесса, – с живостью возразил король, – не огорчайтесь, не
плачьте! Успокойтесь, умоляю вас.
Но она
плакала, крупные слезы текли по ее рукам. Король стал поцелуями осушать их.
Принцесса
взглянула на него так грустно и так нежно, что Людовик был поражен в самое
сердце.
– Вы
не питаете никаких чувств к Гишу? – спросил он с беспокойством, не
подходившим к его роли посредника.
– Никаких,
решительно никаких.
– Значит,
я могу успокоить брата?
– Ах,
государь, его ничем не успокоишь. Не верьте, что он ревнует.
Ему
наговорили, он наслушался дурных советов. У принца беспокойный характер.
– Когда
дело касается вас, не мудрено беспокоиться.
Принцесса
опустила глаза и замолчала. Король тоже. Он все еще держал ее руку.
Как
показалось обоим, это молчание тянулось целую вечность.
Принцесса
потихоньку высвободила руку. Теперь она была уверена в победе. Поле битвы
осталось за нею.
– Принц
жалуется, – робко проговорил, король, – что вы предпочитаете его
обществу и его беседе общество других.
– Государь,
принц только смотрится в зеркало да придумывает козни против женщин с шевалье
де Лорреном. Понаблюдайте сами, государь.
– Хорошо,
я понаблюдаю. Но какой ответ передать моему брату?
– Ответ?
Мой отъезд.
– Опять
вы повторяете ото слово! – неосторожно воскликнул король, как будто
десятиминутная беседа должна была изменить намерения принцессы.
– Государь,
я не могу быть здесь счастливой, – произнесла она. – Господин де Гиш
мешает принцу. Что же, и его вышлют?
– Если
нужно, то почему же нет? – с улыбкою отвечал Людовик XIV.
– Ну,
а после господина де Гиша… о котором я, впрочем, буду сожалеть, предупреждаю
вас, государь…
– Вы
будете о нем сожалеть?
– Без
сомнения. Он любезен, относится ко мне дружески, развлекает меня.
– Вы
знаете, если бы брат слышал вас, – проговорил король, слегка
задетый, – то я не взялся бы мирить вас, даже не попробовал бы.
– Государь,
можете ли вы помешать принцу ревновать меня к первому встречному? А ведь
господин де Гиш вовсе не первый встречный.
– Опять!
Предупреждаю вас, что я, как добрый брат, проникнусь наконец предубеждением к
господину де Гишу.
– Ах,
государь, – сказала принцесса, – умоляю вас, не заражайтесь ни
симпатиями, ни предубеждениями принца! Оставайтесь королем. Так будет лучше и
для вас и для всех.
– Вы
очаровательная насмешница, сестра, и я понимаю, почему даже те, над кем вы смеетесь,
обожают вас.
– Уж
не поэтому ли, государь, вы, кого я избрала своим защитником, собираетесь
перейти на сторону моих преследователей?
– Я
ваш преследователь? Храни меня бог!
– В
таком случае, – томно продолжала она, – исполните мою просьбу.
Отпустите
меня в Англию.
– Нет,
никогда! – воскликнул Людовик XIV.
– Значит,
я здесь пленница?
– Да,
вы в плену у Франции.
– Что
же мне тогда делать?
– Извольте,
сестра, я вам скажу.
– Слушаю,
выше величество.
– Вместо
того чтобы окружать себя ветреными друзьями… вместо того чтобы смущать нас
вашим уединением, будьте всегда с нами, будем жить дружною семьею. Слов нет,
господин де Гиш очень любезный кавалер; но мы, хотя и не обладаем его умом…
– Государь,
зачем эта скромность?
– Нет,
я говорю правду. Можно быть королем и в то же время понимать, что имеешь меньше
шансов нравиться, чем тот или иной придворный.
– Я
готова поклясться, государь, что вы не верите ни одному сказанному вами слову.
Король с
нежностью посмотрел на принцессу.
– Можете
вы обещать мне не проводить время в вашей комнате с чужими и дарить свои досуги
нам? Хотите, заключим наступательный и оборонительный союз против общего врага?
– Да,
государь, но верный ли вы союзник?
– Увидите.
– А
когда начнется наш союз?
– Сегодня.
– Я
сама составлю договор!
– Хорошо.
– А
вы подпишите?
– Не
читая.
– О,
если так, государь, обещаю вам чудеса. Ведь вы светило двора, и когда вы
появитесь на нашем небосклоне…
– Ну?..
– Все
засияет.
– О,
принцесса, принцесса! – воскликнул Людовик XIV. – Вы знаете, что весь
свет исходит от вас. Правда, я избрал своим девизом солнце, но это только
эмблема.
– Государь,
вы льстите вашей союзнице, следовательно, собираетесь ее обмануть, –
сказала принцесса, грозя королю тонким пальчиком.
– Как!
Вы считаете, что я вас обманываю, уверяя вас в своей дружбе?
– Да.
– А
что же побуждает вас сомневаться?
– Одна
вещь.
– Одна-единственная?
– Да.
– Какая
же? Я был бы очень несчастлив, если бы не мог справиться с одной-единственной
вещью.
– Эта
вещь не в вашей власти, государь, она сильнее даже самого господа бога.
– Что
это за вещь?
– Прошлое.
– Я
не понимаю вас, принцесса, – сказал король именно потому, что прекрасно
понял.
Принцесса
взяла его за руку.
– Государь, –
улыбнулась она, – я имела несчастье так долго не нравиться вам, что часто
спрашиваю себя, как могли вы избрать меня своей невесткой?
– Вы
мне не нравились?
– Полно,
не отрицайте!
– Позвольте!
– Нет,
нет, я ведь помню.
– Наш
союз начинается с настоящей минуты! – воскликнул король с непритворным
пылом. – Не будем вспоминать о прошлом, ни вы, ни я. У меня перед глазами
настоящее. Вот оно. Смотрите!
Он
подвел принцессу к зеркалу, где отразилась раскрасневшаяся красавица, при виде
которой не устоял бы даже святой.
– Но
все-таки я боюсь, – прошептала она, – что у нас не выйдет крепкого
союза.
– Вы
хотите, чтобы я принес клятву? – спросил король, возбужденный тем
оборотом, какой приняла их беседа.
– О,
я не отказалась бы от клятвы! – сказала принцесса. – С ней дело
всегда кажется вернее.
Король
склонил колени, а она с улыбкою, какую не передать ни художнику, ни поэту,
отдала ему обе руки, к которым он прижал свое пылающее лицо. Ни он, ни она не
находили слов.
Король
почувствовал, как принцесса отнимает у него руки, легко скользнувшие по его щекам.
Он тотчас же встал и вышел из комнаты.
Придворным
бросился в глаза его яркий румянец, и они заключили, что сцена была бурная. Но
шевалье де Лоррен поспешил заметить:
– Успокойтесь,
господа! Когда его величество в гневе, он бледнеет.
|
