Глава 38. ПЛАТОЧЕК
МАДЕМУАЗЕЛЬ ДЕ ЛАВАЛЬЕР
Принцесса
не была злой; она была только вспыльчива. Король не был безрассуден; он был
только влюблен. Едва лишь они заключили что-то вроде договора, восстанавливавшего
Лавальер в правах, как оба постарались извлечь из него выгоду.
Король
хотел видеть Лавальер каждую минуту. Принцесса, досадовавшая на короля после
разыгравшейся между ними сцены, не желала допускать этого. Поэтому она
создавала затруднения на каждом шагу короля.
Действительно,
чтобы встречаться с любовницей, королю приходилось ухаживать за невесткой. На
этом была построена вся политика принцессы.
Она
выбрала себе в компаньонки Монтале, и, приходя к принцессе, король всегда
оказывался в окружении дам. От него не отходили ни на шаг. Разговоры принцессы
были верхом остроумия и изящества.
Монтале
неизменно сопровождала принцессу. Скоро король совсем перестал выносить ее.
Монтале только этого и ждала. Тотчас она пустила в ход Маликорна;
воспользовавшись каким-то предлогом, молодой человек сказал королю, что при
дворе есть одна очень несчастная женщина. Король спросил, кто эта женщина.
Маликорн отвечал: мадемуазель де Монтале. На это король заявил, что он рад
несчастью той особы, которая делает несчастными других.
Маликорн
передал эти слова мадемуазель де Монтале, и та приняла меры.
Глаза
короля открылись; он заметил, что где бы он ни появлялся, там тотчас же
возникала принцесса; она провожала его, чтобы он не заговорил в передней с
кем-нибудь из фрейлин.
А
однажды принцесса пошла еще дальше.
Король
сидел среди дам и держал в руке под манжеткой записку, которую он хотел незаметно
передать Лавальер. Принцесса разгадала его намерение.
Было
трудно помешать королю пойти, куда ему вздумается. Однако нужно было не дать
ему приблизиться к Лавальер, поздороваться с ней и уронить записку на колени,
за веер или в носовой платок.
Король
тоже наблюдал и почуял ловушку. Он встал, придвинул кресло к мадемуазель де
Шатильон и принялся шутить с ней.
Играли в
буриме; от мадемуазель де Шатильон Людовик перешел к Монтале, а потом к мадемуазель
де Тонне-Шарант. При помощи этого искусного маневра он оказался рядом с
Лавальер, которую совсем заслонил своей фигурой.
Принцесса
делала вид, будто она вся поглощена рукодельем.
Король показал
Лавальер кончик записки, и та протянула платок, приглашая взглядом: «Положите
записку сюда». Тогда король ловко уронил на пол свой носовой платок, лежавший
на кресле.
Лавальер
тотчас же незаметно положила на его место собственный платок. Король как ни в
чем не бывало взял его, сунул туда записку и бросил платок на прежнее место.
Лавальер оставалось только протянуть руку, чтобы взять платок с драгоценной
запиской.
Но
принцесса видела все. Она громко приказала Шатильон:
– Шатильон,
поднимите, пожалуйста, платок короля. Он упал на ковер.
Фрейлина
моментально исполнила приказание; король чуть приподнялся на месте, Лавальер
смутилась, и все увидели на кресле другой платок.
– Ах,
простите, у вашего величества два платка, – сказала фрейлина.
Королю
пришлось спрятать в карман платок Лавальер вместе с своим собственным. Таким
образом, он получая его на память от своей возлюбленной, но возлюбленная
лишалась четверостишия, которое стоило королю десяти часов напряженной работы а
было, может быть, равноценно целой поэме.
Понятно,
что король рассердился, а Лавальер пришла в отчаяние.
Но тут
произошло невероятное событие. Когда король уходил, его встретил в передней
кем-то предупрежденный Маликорн.
Передние
в Пале-Рояле были темные и по вечерам освещались плохо. Король любил полумрак.
Известно, что любовь, воспламеняющая душу и сердце, избегает света.
Итак, в
передней было темно; паж освещал факелом дорогу его величеству. Король шел медленно,
едва сдерживая гнев. Маликорн чуть не наткнулся на короля и стал просить извинения
по всем правилам придворного этикета; но король был в дурном настроении и
сердито что-то ответил; Маликорн бесшумно скрылся.
В этот
вечер Людовик немного поспорил с королевой в на другой день утром, проходя в кабинет,
почувствовал желание поцеловать платок Лавальер. Он кликнул камердинера.
– Принесите
мне мой вчерашний костюм, но не трогайте ничего в карманах.
Приказание
было исполнено. Король собственноручно обшарил карманы. Он нашел только свой
платок; платок Лавальер исчез.
В то
время как король терялся в догадках, ему принесли письмо от Лавальер. Луиза
писала:
«Как
вы любезны, дорогой государь, прислав мне такие прекрасные стихи! Как ваша
любовь изобретательна и постоянна! Можно ли не любить вас?»
«Что же
это значит? – подумал король. – Тут какая-то ошибка!»
– Хорошенько
поищите, – приказал он камердинеру. – У меня в кармане должен лежать
платок, и если вы его не найдете, если вы его трогали…
Людовик
одумался. Создать государственное преступление из пропажи платка было бы
большой неосторожностью. И он прибавил:
– Я
положил в этот платок одну важную бумагу.
– Государь, –
сказал камердинер, – в карманах у вашего величества был только один
платок, вот этот.
– Да,
вы правы, – отвечал король, стиснув зубы. – О бедность, как я тебе
завидую! Счастлив, кто сам вынимает из кармана носовые платки и записки!
Он
перечитал письмо Лавальер, стараясь сообразить, каким путем его четверостишие
могло дойти по назначению. В письме оказалась приписка:
«С
вашим же посланным я отправляю свой ответ, так мало достойный стихов».
– Вот
как! Теперь у меня есть путеводная нить, – радостно воскликнул
Людовик. – Кто принес эту записку?
– Господин
Маликорн, – робко ответил лакей.
– Пусть
он войдет.
Вошел
Маликорн.
– Вы
от мадемуазель де Лавальер? – со вздохом спросил король.
– Да,
государь.
– Вы
относили мадемуазель де Лавальер что-нибудь от меня?
– Я,
государь?
– Да,
вы.
– Ничего,
государь, ровно ничего.
– А
между тем мадемуазель де Лавальер пишет мне об этом.
– Государь,
мадемуазель де Лавальер ошибается.
Король
нахмурил брови.
– Что
это за игра? Почему же мадемуазель де Лавальер называет вас моим посланным? Что
вы отнесла этой даме? Отвечайте скорее, сударь!
– Государь,
я отнес мадемуазель де Лавальер носовой платок и больше ничего.
– Платок…
Какой платок?
– Государь,
в ту минуту когда я вчера имел несчастье толкнуть ваше величество… несчастье,
которое я буду оплакивать всю жизнь, особенно после того, как ваше величество
изволили выразить свое неудовольствие, в ту минуту, государь, я остолбенел от
горя и увидел на полу что-то белое.
– А! –
воскликнул король.
– Я
нагнулся, это был платок. Сперва я подумал, что ваше величество, столкнувшись
со мной, выронили платок; но, почтительно разглядев его, я обнаружил на нем
вензель, и оказалось, что это вензель мадемуазель де Лавальер; я подумал, что
мадемуазель де Лавальер уронила платок по дороге в зал, и, когда она
возвращалась, я подал ей этот платок. Клянусь, вашему величеству, что все это
правда!
Маликорн
говорил так искренне, так огорченно и так робко, что король с величайшим удовольствием
слушал его. Он был благодарен ему за эту случайность, как за величайшую услугу.
– Вот
уже второй раз встреча с вами приносит мне счастье, сударь, сказал
король, – можете рассчитывать на мое благорасположение.
На самом
деле Маликорн просто-напросто вытащил платок из кармана короля с такой ловкостью,
что ему позавидовал бы самый заправский карманник славного города Парижа.
Принцесса
так и не узнала об этом происшествии. Но Монтале намекнула на него Лавальер, и
Лавальер впоследствии рассказала все королю, который много смеялся и назвал
Маликорна великим политиком. Людовик XIV был прав; всем известно, что он умел
разбираться в людях.
|
