Глава 24. ТАЙНА КОРОЛЯ
По
дороге Людовик встретил графа де Сент-Эньяна.
– Ну
что, Сент-Эньян? – спросил он о притворным беспокойством. – Как наша
больная?
– Простите,
государь, – пробормотал Сент-Эньян, – к стыду моему должен
признаться, что я ничего не знаю о ней.
– Ничего
не знаете? – сказал король, притворяясь рассерженным.
– Простите,
государь, но, видите ли, я только что встретился с одной из трех болтушек, и,
признаюсь, эта встреча меня отвлекла.
– Так
вы нашли ее? – с живостью спросил король.
– Нашел
ту, которая так лестно отозвалась обо мне, а найдя свою, я начал искать и вашу,
государь; и как раз в это самое время я имел счастье встретиться с вами.
– А
как зовут вашу красавицу, Сент-Эньян? Или это, может быть, секрет?
– Государь,
разумеется, это должно быть секретом, и даже величайшим секретом, но для вас,
ваше величество, нет тайн. Это мадемуазель де Тонне-Шарант.
– Она
красива?
– Необыкновенная
красавица, государь, а узнал я ее по голосу, которым она так нежно произносила
мое имя. Я подошел к ней и заговорил, что было легко в толпе; я начал
спрашивать ее, и она, ничего не подозревая, рассказала мне, что несколько минут
назад была с двумя подругами под королевским дубом, как вдруг кто-то испугал
их: не то волк, не то злоумышленник; они, разумеется, бросились бежать…
– А
как же зовут двух ее подруг? – с живостью перебил графа король.
– Государь, –
отвечал Сент-Эньян, – велите заключить меня в Бастилию.
– Почему?
– Потому
что я эгоист и болван. Я так был поражен своей счастливой победой и открытием,
что просто потерял голову. Кроме того, я полагал, что ваше величество настолько
заинтересованы мадемуазель де Лавальер, что не придал никакого значения
подслушанной нами болтовне. Потом мадемуазель де Тонне-Шарант покинула меня и
вернулась к Лавальер.
– Будем
надеяться, что и мне повезет так же, как и тебе. Ну, пойдем к больной.
«Вот
штука-то! – думал про себя Сент-Эньян. – А ведь он действительно
увлечен этой малюткой; вот никогда бы не подумал».
Он
указал королю ту комнату, куда провели Лавальер. Король вошел.
Сент-Эньян
последовал за ним.
В
просторной зале с низким потолком, у окна, выходившего на цветник, в широком
кресле сидела Лавальер и полной грудью вдыхала ароматный ночной воздух.
Ее
роскошные белокурые волосы были распущены и волнами спускались на полуприкрытые
кружевами грудь и плечи, из глаз катились крупные слезы.
Матовая
бледность покрывала ее лицо, придавая ей неописуемую прелесть, а физические и
нравственные страдания наложили на ее лицо отпечаток благородной скорби. Она
сидела неподвижно, точно мертвая. Казалось, она не слышала ни шушуканья подруг,
суетившихся около нее, ни отдаленного гула толпы, доносившегося в открытое
окно. Она ушла в себя, и только ее прекрасные тонкие руки изредка вздрагивали,
точно от невидимого прикосновения. Задумавшись, она не заметила, как вошел король.
Он
издали увидел ее прелестную фигуру, облитую мягким серебряным светом луны.
– Боже
мой, – воскликнул он с невольным ужасом, – она умерла!
– Нет,
нет, государь, – сказала шепотом Монтале. – Напротив, ей теперь
гораздо лучше. Не правда ли, Луиза, сейчас ты чувствуешь себя лучше?
Лавальер
ничего не ответила.
– Луиза, –
продолжала Монтале, – король беспокоится о твоем здоровье.
– Король! –
вскричала Луиза, вскочив с кресла, словно ее обожгло пламя. – Король
беспокоится о моем здоровье?
– Да, –
отвечала Монтале.
– И
король пришел сюда? – проговорила Лавальер, не решаясь поднять глаза.
– Боже
мой, тот самый голос! – шепнул король на ухо Сент-Эньяну.
– Вы
правы, государь, – отвечал Сент-Эньян. – Это та самая, которая
влюблена в солнце.
– Тсс! –
остановил его король.
Потом он
подошел к Лавальер.
– Вы
нездоровы, мадемуазель? Я видел вас несколько минут назад в обмороке, на траве.
Как это случилось с вами?
– Государь, –
пробормотала бедная девушка, бледнея и дрожа, словно в лихорадке, – право,
я сама не знаю.
– Вы,
вероятно, много ходили, – сказал король. – Быть может, от усталости…
– Нет,
государь, – поспешно ответила за свою подругу Монтале, – это не от
усталости: почти весь вечер мы просидели под королевским дубом.
– Под
королевским дубом? – вздрогнув, прошептал король. – Так и есть, я не
ошибся.
И он
подмигнул графу.
– Да,
да, – подтвердил Сент-Эньян, – под королевским дубом, вместе с
мадемуазель де Тонне-Шарант.
– Откуда
вы это знаете? – спросила Монтале.
– Очень
просто: сама мадемуазель де Тонне-Шарант сказала мне.
– Так
она, вероятно, сказала вам и причину обморока Луизы?
– Она
говорила мне не то про волка, не то про злоумышленника, я не понял хорошенько.
Лавальер
слушала с остановившимся взглядом, тяжело дыша, словно угадывала истину. Людовик
приписал ее состояние перенесенному испугу.
– Не
бойтесь, – успокаивал он ее, заметно волнуясь и сам, – волк, который
так напугал вас, был о двух ногах.
– Значит,
это был человек! – воскликнула Луиза. – Значит, кто-то нас
подслушивал!
– А
если бы даже и так! Разве вы говорили вещи, которые нельзя слышать?
Лавальер
всплеснула руками и закрыла лицо, чтобы скрыть выступившую краску.
– Ах! –
застонала она. – Ради бога, скажите, кто прятался в кустах?
Король
взял ее за руку.
– Это
я, мадемуазель, – проговорил он, почтительно наклонившись к ней, –
неужели вы боитесь меня?
Лавальер
громко вскрикнула: второй раз силы покинули ее, она похолодела и со стоном, без
чувств повалилась в кресло. Но король успел протянуть руку и поддержать ее.
А в двух
шагах стояли де Тонне-Шарант и Монтале; они тоже окаменели, вспоминая свой
разговор с Лавальер, и совсем позабыли, что нужно прийти ей на помощь,
настолько они растерялись от присутствия короля, который, преклонив колено,
держал в объятиях потерявшую сознание Лавальер.
– Вы
все слышали, государь? – с ужасом пролепетала Атенаис.
Король
не ответил; он пристально смотрел в полузакрытые глаза Лавальер, пожимая ее свесившуюся
руку.
– Все,
до последнего слова, – отозвался Сент-Эньян, подходя к мадемуазель де
Тонне-Шарант в надежде, что и она упадет в обморок к нему в объятия.
Но
гордую Атенаис трудно было довести до обморока: она бросила уничтожающий взгляд
на Сент-Эньяна и выбежала из комнаты.
Более
храбрая Монтале нагнулась к Луизе и приняла ее из рук короля, у которого уже
начинала кружиться голова от душистых волос лежавшей без чувств Луизы.
– В
добрый час! – прошептал Сент-Эньян. – Занятное происшествие! Глуп я
буду, если не разглашу о нем первый.
Король
подошел к нему и, сделав предостерегающий жест, сказал дрожащим голосом:
– Ни
слова, граф!
Бедный
король совсем забыл, что час назад он говорил Сент-Эньяну то же самое, но с
противоположным намерением, то есть с намерением придать делу возможно более
широкую огласку.
Разумеется,
второе предостережение оказалось таким же бесполезным, как и первое. Через
полчаса всему Фонтенбло стало известно, что мадемуазель де Лавальер под
королевским дубом призналась Монтале и Тонне-Шарант в своей любви к королю.
Стало
известно также, что король был очень встревожен состоянием здоровья мадемуазель
де Лавальер, что он побледнел и задрожал, заключив в объятия упавшую в обморок
красавицу. Таким образом, никто не сомневался, что совершилось величайшее
событие – король влюбился в мадемуазель де Лавальер. Принц мог спать
совершенно спокойно.
Удивленная
не менее других таким оборотом дела, королева-мать поспешила сообщить о нем
молодой королеве и Филиппу Орлеанскому. Но каждому из них она передала новость
по-разному. Невестке она сказала так:
– Видите,
Тереза, как вы ошибались, обвиняя короля: сегодня ему приписывают уже новую
любовь, наверно, и этот слух такой же пустой, как и вчерашний.
А
рассказав приключение под королевским дубом принцу, она добавила:
– До
чего вас ослепила ревность, дорогой мой Филипп! Ясно как день, что король
совсем потерял голову из-за этой девчонки Лавальер. Смотрите не проболтайтесь
об этом жене, а то, пожалуй, это дойдет и до королевы.
Последнее
предупреждение подействовало немедленно. Лицо принца просияло; он торжествовал;
так как еще не было двенадцати, а праздник должен был продолжаться до двух
часов ночи, то, разыскав жену, он предложил ей руку и пошел гулять.
Через
несколько шагов он сделал именно то, против чего предостерегала его мать.
– Смотрите,
не передавайте королеве, что болтают про короля, – сказал он таинственно.
– А
что болтают? – осведомилась принцесса.
– Что
мой брат вдруг самым нелепым образом влюбился.
– В
кого?
– В
девчонку Лавальер.
Было
темно, и принцесса могла улыбаться сколько угодно.
– Вот
как! – проговорила она. – А с каких это пор?
– По
видимому, недавно, всего несколько дней тому назад. Но это был только дымок,
пламя вспыхнуло лишь сегодня.
– Что
ж, по моему, у короля прекрасный вкус: девочка очаровательна.
– Вы
смеетесь, дорогая моя.
– Я?
Почему же?
– Во
всяком случае, эта страсть кому-нибудь принесет счастье, хотя бы самой
Лавальер.
– Право,
вы говорите так, точно читаете в сердце моей фрейлины. Почему вы так уверены,
что она согласна отвечать на страсть короля?
– А
почему вы уверены, что она не согласна?
– Она
любит виконта де Бражелона.
– Вы
думаете?
– Она
даже его невеста.
– Была.
– Как
так?
– Да
ведь когда к королю обратились за разрешением на этот брак, он отказался дать
согласие.
– Отказался?
– Отказался,
несмотря на то, что его просил граф де Ла Фер, которого он так уважает за участие
в восстановлении на престоле вашего брата и за многое другое.
– Тогда
бедным влюбленным ничего больше не остается, как ждать, чтобы король изменил
свое решение, они молоды, времени впереди у них много.
– Ах,
душечка, – сказал Филипп, рассмеявшись, в свою очередь, – я вижу, что
вы не знаете самой сути дела, не знаете, что именно так глубоко тронуло короля.
– Что
же его так тронуло? Говорите скорее!
– Одно
весьма романтическое приключение.
– Вы
знаете, как я люблю такие приключения, и томите меня, – нетерпеливо
сказала принцесса.
– Так
вот, под королевским дубом… Вы знаете, где этот королевский дуб?
– Не
все ли равно где. Под королевским дубом.
– Видите
ли, мадемуазель де Лавальер была там с двумя подругами и, полагая, что они совершенно
одни, призналась в своей страстной любви к королю.
– Вот
как! – сказала принцесса, начиная волноваться. – Она призналась в
любви к королю?
– Да.
– Когда?
– Час
тому назад.
Принцесса
вздрогнула.
– А
об этой ее страсти никому не было известно раньше?
– Никому.
– Даже
самому его величеству?
– Даже
самому его величеству. Малютка глубоко хранила свою тайну, но не выдержала и
проговорилась подругам.
– Откуда
вы узнали эту чепуху?
– Да
оттуда же, откуда всем стало известно об этом.
– А
откуда известно всем?
– От
самой Лавальер, которая созналась в этой любви своим подругам Монтале и
Тонне-Шарант.
Принцесса
остановилась и нервным движением выдернула свою руку из-под руки мужа.
– Так
час тому назад она сделала это признание?
– Да,
приблизительно час тому назад.
– И
королю стало об этом известно?
– В
этом именно и заключается самая романтическая сторона приключения. Король с
Сент-Эньяном стояли невдалеке от дуба и, разумеется, ни слова не упустили из
всего этого интересного разговора.
При этих
словах принцесса почувствовала, что ее точно ударили ножом в сердце.
– Но
я после этого видалась с королем, – проговорила она опрометчиво, – и
он ничего не сказал мне об этом.
– Ну
вот! – наивно воскликнул принц, как торжествующий супруг. – Еще бы он
сам рассказал о том, что строжайше запретил передавать вам.
– Что-о-о! –
гневно вскричала принцесса.
– Я
говорю, что все это хотели скрыть от вас.
– Зачем
же это понадобилось?
– Боялись,
что вы так дружны с королевой, что не выдержите и разболтаете ей все.
Принцесса
поникла. Ей был нанесен смертельный удар. И она не успокоилась, пока не встретилась
с королем.
Король,
конечно, узнает последним, что про него говорят, подобно тому как
любовник – единственный человек, который не знает, что говорят про его
возлюбленную. Поэтому, когда Людовик увидел искавшую его принцессу, он подошел
к ней немного смущенный, но все такой же любезный и предупредительный.
Принцесса
ждала, чтобы он сам заговорил о Лавальер. Не дождавшись, она спросила:
– Ну,
что случилось с этой девчонкой?
– С
какой девчонкой? – спросил король.
– С
Лавальер… Ведь вы говорили мне, государь, что она упала в обморок.
– Ей
все еще нехорошо, – проговорил король с притворным равнодушием.
– Это,
пожалуй, может повредить тем слухам, которые вы так хотели пустить, государь.
– Каким
слухам?
– Что
вы интересуетесь Лавальер.
– Надеюсь,
что они сами распространятся, – отвечал рассеянным тоном король.
Принцесса
подождала еще; она хотела знать, расскажет ли ей король о происшествии под
королевским дубом. Но король и не заикнулся о нем.
Принцесса
тоже не решалась заговорить Так они и расстались, ни словом не обмолвившись обо
всех этих событиях.
Как
только король удалился, принцесса тотчас же разыскала Сент-Эньяна. Это было
нетрудно, так как граф, подобно сторожевому судну, конвоирующему большие
корабли, всегда находился где-нибудь поблизости от короля.
В ту
минуту принцессе нужен был именно такой человек, как Сент-Эньян.
А он, со
своей стороны, искал слушателя познатнее, чтобы изложить разговор под дубом во
всех подробностях. Поэтому он не заставил себя долго упрашивать. Когда он
окончил свое повествование, принцесса сказала:
– Признайтесь,
что это прелестная сказка.
– Не
сказка, а истинное происшествие.
– Ну
все равно, но только признайтесь, что вы сами не присутствовали там, а просто
слышали это от кого-нибудь.
– Клянусь
честью, ваше высочество, что все это произошло в моем присутствии.
– И
по-вашему, признание ее произвело на короля впечатление?
– Такое
же точно, какое произвело на меня признание мадемуазель де Тонне Шарант! –
воскликнул Сент-Эньян – Ведь вы только послушайте, принцесса, Лавальер сравнила
короля с солнцем: сравнение очень лестное!
– Король
не очень-то падок на лесть.
– Ваше
высочество, король, сколько бы ни сравнивали его с солнцем, все-таки человек, в
чем я убедился собственными глазами, когда мадемуазель де Лавальер упала в его
объятия.
– Лавальер
упала в объятия короля.
– Ах,
какая эффектная была картина: представьте себе, что Лавальер упала.
– Ну,
ну, что же вы видели? Говорите скорее.
– Да
то же самое, что видели и остальные присутствующие: когда Лавальер без чувств
упала к королю в объятия, король сам чуть не лишился чувств.
Принцесса
вскрикнула, будучи не в силах удержаться от душившего ее гнева.
– Спасибо, –
проговорила она с нервным смехом, – вы чудный рассказчик, господин де
Сент-Эньян.
И,
задыхаясь от ярости, она почти бегом устремилась к замку,
|