Глава 7. ДВЕ
ПРИЯТЕЛЬНИЦЫ
В то
самое время, когда г-н Безмо показывал Арамису узников Бастилии, у дверей дома
г-жи де Бельер остановилась карета, и из нее вышла молодая женщина, вся в
шелках.
Когда о
приезде г-жи Ванель доложили хозяйке дома, она была погружена в чтение какого-то
письма, которое торопливо спрятала и побежала навстречу гостье.
Маргарита
Ванель бросилась ее целовать, жала ей руки и не давала вымолвить ни слова.
– Дорогая
моя, – говорила она, – ты меня совсем забыла! Совсем закружилась на
придворных праздниках.
– Я
даже и не была на свадебных увеселениях.
– Чем
же ты так занята?
– Готовлюсь
к отъезду в Бельер.
– Ты
хочешь стать деревенской жительницей? Я люблю, когда у тебя являются такие порывы.
Но ты бледна.
– Нет,
я чувствую себя прекрасно.
– Тем
лучше, а я было испугалась. Ты знаешь, что мне говорили?
– Мало
ли что говорят!
– Я
готова все рассказать тебе, да боюсь, что ты будешь сердиться.
– Вот
уж никогда! Ведь ты сама восхищалась ровностью моего характера.
– Так
вот, дорогая маркиза, говорят, что с некоторых пор ты стала гораздо меньше
тосковать о бедном господине де Бельере!
– Это
злые сплетни, Маргарита; я жалею и всегда буду жалеть мужа; но прошло уже два года,
как он умер; а мне всего только двадцать восемь лет, и скорбь о покойнике не
может наполнять все мои мысли. Ты первая не поверила бы такой скорби,
Маргарита.
– Отчего
же? У тебя такое нежное сердце! – ядовито возразила г-жа Ванель.
– Да
ведь и у тебя тоже нежное сердце, а я, однако, не нахожу, чтобы сердечные
печали совсем убили тебя.
В этих
словах слышался явный намек на разрыв Маргариты с г-ном Фуке, а также довольно
прозрачный упрек в легкомыслии.
Они
окончательно вывели Маргариту из себя, и она вскричала:
– Ну,
так я скажу! Говорят, что ты влюблена, Элиза.
При этом
она не сводила глаз с г-жи де Бельер, которая невольно вспыхнула.
– Несчастные
женщины: всякий старается оклеветать их, – заметила маркиза после минутного
молчания.
– О!
На тебя-то, Элиза, не клевещут.
– Как
же не клевещут, если рассказывают, что я влюблена?
– Прежде
всего, если это правда, то это не клевета, а только злословие, а затем, –
ты не даешь мне кончить, – говорят, что ты, хотя и влюблена, но зубами и
когтями защищаешь свою добродетель, говорят, что ты живешь за семью замками и к
тебе труднее попасть, чем к Данае, хотя у нее была башня из бронзы.
– Ты
очень остроумна, Маргарита, – проговорила, трепеща, г-жа де Бельер.
– Ах,
ты всегда льстила мне, Элиза… Словом, ты слывешь непреклонной и недоступной.
Видишь, на тебя нисколько не клевещут… О чем же ты задумалась?
– Если
говорят, что я влюблена, то, вероятно, называют чье-нибудь имя.
– Разумеется,
называют.
– Меня
удивило твое упоминание о Данае. Это имя невольно наводит на мысль о золотом
дожде, не так ли?
– Ты
хочешь напомнить про то, что Юпитер превратился ради Данаи в золотой дождь?
– Следовательно,
мой возлюбленный… тот, кого ты мне приписываешь…
– Ах,
извини, пожалуйста, я твой друг и не приписываю тебе никого.
– Допустим…
Ну, тогда враги…
– Хорошо,
я скажу тебе это имя. Только не пугайся, он человек очень влиятельный…
– Дальше.
И,
словно приговоренная в ожидании казни, маркиза до боли сжала руки, так что ее
холеные ногти вонзились в ладонь.
– Это
очень богатый человек, – продолжала Маргарита, – может быть, самый
богатый. Словом, его зовут…
Маркиза
даже зажмурила глаза.
– Герцог
Бекингэм, – проговорила наконец Маргарита с громким смехом.
Стрела
попала в цель. Имя Бекингэма, сказанное вместо того имени, которое ожидала услышать
маркиза, было для нее точно плохо наточенный топор, который не обезглавил де
Шале и де Ту, когда они были возведены на эшафот, а только ранил им шею.
Однако
она быстро оправилась.
– Ты,
право, остроумная женщина; и ты мне доставила большое удовольствие. Твоя шутка
прелестна… Я ни разу не видала господина Бекингэма.
– Ни
разу? – спросила Маргарита, стараясь сохранить серьезность.
– Я
никуда не выезжала с тех пор, как герцог живет в Париже.
– О,
можно и не видеться друг с другом, а переписываться, – заметила на эго
г-жа Ванель, шаловливо протягивая ножку к клочку бумаги, валявшемуся на ковре.
Маркиза
вздрогнула. Это был конверт того письма, которое она читала перед приездом подруги.
На нем была печать с гербом суперинтенданта.
Госпожа
де Бельер подвинулась на диване и незаметно закрыла конверт пышными складками
своего широкого шелкового платья.
– Послушай, –
заговорила она, – послушай, Маргарита, неужели ты приехала ко мне так рано
только для того, чтобы рассказать мне все эти нелепости?
– Нет,
прежде всего я приехала повидаться с тобою и напомнить тебе наши былые
привычки, наши маленькие радости; помнишь, мы отправлялись на прогулку в
Венсенский лес и там, в укромном месте, под дубом, вели разговоры про тех, кто
нас любил и кого мы любили?
– Ты
предлагаешь мне прогуляться?
– Меня
ждет карета, и я свободна в продолжение трех часов.
– Я
не одета, Маргарита… а если ты хочешь поболтать, то и без Венсенского леса мы
найдем в моем саду и развесистое дерево, и густые заросли буков, и целый ковер
маргариток и фиалок, аромат которых доносится сюда.
– Дорогая
маркиза, мне досадно, что ты отказываешься от моего предложения… Мне так надо
было излить перед тобой мою душу.
– Повторяю
тебе, Маргарита, мое сердце одинаково принадлежит тебе и в этой комнате, и под
липою моего сада, как и там – в лесу под дубом.
– Для
меня это не одно и то же… Приближаясь к Венсенскому лесу, маркиза, я чувствую,
что мои вздохи как будто слышнее там, куда они несутся эти последние дни.
При этих
словах маркиза насторожилась.
– Тебя
удивляет, не правда ли… что я все еще думаю о Сен-Манде?
– О
Сен-Манде! – вырвалось у г-жи де Бельер.
И
взгляды обеих женщин скрестились, подобно двум шпагам в начале дуэли.
– Ты,
такая гордая?.. – сказала с пренебрежительной улыбкой маркиза.
– Я…
такая гордая!.. – ответила г-жа Ванель. – Такова моя натура…
Я не
прощаю забвения, не переношу измены. Когда я бросаю, а он плачет, я могу
полюбить опять; ну а когда меня бросают и смеются, я готова сойти с ума от
любви.
Госпожа
де Бельер невольно привстала на диване.
«Она
ревнует!» – мелькнуло в голове Маргарты.
– Значит, –
проговорила маркиза, – ты безумно любишь господина Бекингэма… то бишь…
господина Фуке?
Маргарита
болезненно ощутила удар, и вся кровь прилила ей к сердцу.
– И
поэтому ты собиралась ехать в Венсен… даже в Сен-Манде!
– Я
сама не знаю, куда я хотела ехать; я думала, что ты мне посоветуешь что-нибудь.
– Не
могу; я ведь не умею прощать. Может быть, я не умею любить так глубоко, как ты.
Но если мое сердце оскорблено, то уж навсегда.
– Да
ведь господин Фуке твоих чувств не оскорблял, – с деланной наивностью
заметила Маргарита Ванель.
– Ты
прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. Господин Фуке не оскорблял моих
чувств; я не пользовалась его благосклонностью и не терпела от него обид, но ты
имеешь повод жаловаться на него. Ты моя подруга, и я бы не советовала тебе
поступать так, как ты собираешься.
– Что
же ты вообразила?
– Те
вздохи, о которых ты упоминала, говорят достаточно красноречиво.
– Ах,
ты раздражаешь меня! – воскликнула вдруг молодая женщина, собравшись с
силами, как борец, готовый нанести последний удар. – Ты думаешь только о
моих страстях и слабостях, а о моих чистых и великодушных побуждениях ты
забиваешь. Если в настоящую минуту я и чувствую симпатию к господину Фуке и
даже делаю шаг к сближению с ним, признаюсь откровенно, – то только
потому, что его судьба глубоко волнует меня, и, на мой взгляд, он один из самых
несчастных людей на свете.
– А! –
проговорила маркиза, приложив руку к груди. – Разве случилось что-нибудь
новое?
– Дорогая
моя, новое прежде всего в том, что король перенес все свои милости с господина
Фуке на господина Кольбера.
– Да,
я слышала это.
– Это
и понятно, когда обнаружилась история с Бель-Илем.
– А
меня уверяли, что все это в конце концов послужило к чести господина Фуке.
Маргарита
разразилась таким злобным смехом, что г-жа де Бельер с удовольствием вонзила бы
ей кинжал в самое сердце.
– Дорогая
моя, – продолжала Маргарита, – теперь дело идет уже не о чести
господина Фуке, а о его спасении. Не пройдет и трех дней, как станет очевидным,
что министр финансов окончательно разорен.
– О! –
заметила маркиза, улыбаясь, в свою очередь. – Что-то уж очень скоро.
– Я
сказала «три дня» потому, что люблю обольщать себя надеждами. Но вероятнее
всего, что катастрофа разразится сегодня же.
– Почему?
– По
самой простой причине: у господина Фуке нет больше денег.
– В
финансовом мире, дорогая Маргарита, случается, что сегодня у человека нет ни
гроша, а завтра он ворочает миллионами.
– Это
могло случиться с господином Фуке в то время, когда у него было два богатых и
ловких друга, которые а собирали для него деньги, выжимая их из всех сундуков;
К но эти друзья умерли, и теперь ему неоткуда почерпнуть миллионы, которые
просил у него вчера король.
– Миллионы? –
с ужасом воскликнула маркиза.
– Четыре
миллиона… четное число.
– Подлая
женщина, – прошептала про себя г-жа де Бельер, измученная этой жестокой
радостью, однако она собралась с духом и ответила:
– Я
думаю, что у господина Фуке найдется четыре миллиона.
– Если
у него есть четыре миллиона, которые король просит сегодня, может быть, у него
не будет их через месяц, когда король попросит снова.
– Король
опять будет просить у него денег?
– Разумеется;
вот потому-то я и говорю, что разорение господина Фуке неминуемо. Из самолюбия
он будет безотказно давать деньги, а когда их не хватит – ему крышка.
– Твоя
правда, – сказала маркиза дрожащим голосом, – план рассчитан верно… А
скажи, пожалуйста, господин Кольбер очень ненавидит господина Фуке?
– Мне
кажется, что он недолюбливает его… Господин Кольбер теперь в большой силе; он
выигрывает, если узнать его поближе, – у него гигантские замыслы, большая
выдержка, осторожность; он далеко пойдет.
– Он
будет министром финансов?
– Возможно…
Так вот почему, дорогая моя маркиза, я так жалела этого бедного человека,
который любил меня, даже обожал; вот почему, видя, какой он несчастный, я
прощала ему в душе его измену… в которой он раскаивается, судя по некоторым
данным; вот почему я склонна была утешить его и дать ему добрый совет: он,
наверно, понял бы мой поступок и был бы мне благодарен.
Маркиза,
оглушенная, уничтоженная этим натиском, рассчитанным с меткостью хорошего
артиллерийского огня, не знала, что отвечать, что думать.
– Так
почему же, – проговорила она наконец, втайне надеясь, что Маргарита не станет
добивать побежденного врага, – почему бы вам не поехать к господину Фуке?
– Положительно,
маркиза, я начинаю серьезно думать об этом. Нет, пожалуй, неприлично самой
делать первый шаг. Разумеется, господин Фуке любит меня, но он слишком горд. Не
могу же я подвергать себя риску… Кроме того, я должна поберечь и мужа. Ты
ничего не говоришь… Ну, в таком случае я посоветуюсь с господином Кольбером.
И она с
улыбкой встала, собираясь прощаться. Маркиза была не в силах подняться на ноги.
Маргарита
сделала несколько шагов, наслаждаясь унижением и горем своей соперницы; потом
она вдруг спросила:
– Ты
не проводишь меня?
Маркиза
пошла за ней, бледная, холодная, не обращая внимания на конверт, который она заботливо
старалась прикрыть юбкой во время разговора.
Затем она
открыла дверь в молельную и, даже не поворачивая головы в сторону Маргариты
Ванель, ушла туда и заперла за собой дверь.
Как
только маркиза исчезла, ее завистливая соперница бросилась, как пантера, на
конверт и схватила его.
– У-у-у,
лицемерка! – прошипела она, скрежеща зубами. – Конечно, она читала
письмо от Фуке, когда я приехала!
И, в
свою очередь, выбежала вон из комнаты.
А в это
время маркиза, очутившись в безопасности за дверью, почувствовала, что силы
окончательно изменяют ей; с минуту она стояла, побледнев и окаменев, как
статуя; потом, подобно статуе, которую колеблет ураган, она покачнулась и упала
без чувств на ковер.
|
