Глава 12. ДВЕ РЕВНОСТИ
Влюбленные
нежны со всеми, кто имеет отношение к их любимым. Так только Рауль остался
наедине с Монтале, он с пылом поцеловал ее руку.
– Так,
так, – грустно начала девушка. – Вы плохо помещаете капитал своих
поцелуев, дорогой господин Рауль, гарантирую, что они не принесут вам
процентов.
– Как?..
Что?.. Объясните мне, милая Ора…
– Вам
все объяснит принцесса. К ней-то я вас и веду.
– Что
это значит?
– Тише…
и не бросайте на меня таких испуганных взглядов. Тут окна имеют глаза, а
стены – длинные уши. Будьте любезны больше не смотреть на меня; будьте
любезны очень громко говорить со мной о дожде, о прекрасной погоде и о том,
какие развлечения в Англии.
– Наконец…
– Ведь
я предупреждала вас, что где-нибудь, я не знаю где, но где-нибудь у принцессы
обязательно спрятано наблюдающее за нами око и подслушивающее нас ухо. Поймите,
что мне вовсе не хочется быть выгнанной вон или попасть в тюрьму. Давайте
говорить о погоде, повторяю еще раз, или лучше уж помолчим.
Рауль
сжал кулаки и пошел быстрее. Он придал себе вид безгранично храброго
человека – это верно, но то был храбрец, идущий на казнь. Монтале, легкая
и настороженная, шла впереди него.
Рауля
сразу же ввели в кабинет принцессы.
«Пройдет
целый день, и я ничего не узнаю, – подумал Рауль. – Де Гиш пожалел
меня, он сговорился с принцессой, и оба они, составив дружеский заговор,
отдаляют разрешение этого больного вопроса. Ах, почему я не сталкиваюсь тут с
откровенным врагом, например, с этой змеею Вардом? Он, конечно, не преминул бы
ужалить… но зато я бы не знал колебаний. Сомневаться… раздумывать… нет, уж
лучше смерть!»
Рауль
предстал перед принцессой.
Генриетта,
которая была еще очаровательней, чем всегда, полулежала в кресле; она положила
свои прелестные ножки на бархатную вышитую подушку и играла с длинношерстым
пушистым котенком, который покусывал ее пальцы и цеплялся за кружево,
ниспадавшее с ее шеи. Принцесса была погружена в размышления. Только голоса
Ментоле и Рауля вывели ее из задумчивости.
– Ваше
высочество посылали за мной? – повторил Рауль.
Принцесса
встряхнула головой, как если б она только проснулась.
– Здравствуйте,
господин де Бражелон, – сказала она, – да, я посылала за вами. Итак,
вы вернулись из Англии?
– К
услугам вашего высочества.
– Благодарю
вас. Оставьте нас, Монтале.
Монтале
вышла.
– Вы
можете уделить мне несколько минут, не так ли, господин де Бражелон?
– Вся
моя жизнь принадлежит вашему высочеству, – почтительно ответил Рауль,
который под всеми любезностями принцессы предугадывал нечто мрачное. Но
мрачность эта скорее была ему по душе, так как он был убежден, что чувства
принцессы имеют нечто общее с его чувствами. И в самом деле, все умные люди при
королевском дворе знали про капризный характер и взбалмошный деспотизм,
свойственные принцессе.
Принцесса
была свыше меры польщена вниманием короля; принцесса заставила говорить о себе
и внушила королеве ту смертельную ревность, которая, как червь, разъедает
всякое женское счастье, – словом, принцесса, желая исцелить оскорбленную
гордость, воображала, что ее сердце сжимается от любви.
Мы с
вами хорошо знаем, как поступила принцесса, чтобы вернуть Рауля, удаленного королем.
Рауль, однако, не знал о ее письме к Карлу Второму; лишь один д'Артаньян
догадался о нем.
Это
необъяснимое сочетание любви и тщеславия, эту ни с чем не сравнимую нежность,
это невиданное коварство – кто сможет их объяснить? Никто, даже демон,
разжигающий в сердцах женщин кокетство. Помолчав еще некоторое время, принцесса
наконец сказала:
– Господин
де Бражелон, вы вернулись довольный?
Бражелон
посмотрел на принцессу и увидел, что ее лицо покрывается бледностью; ее мучила
тайна, которую она хранила в себе и которую страстно хотела открыть.
– Довольный? –
переспросил Рауль. – Чем же я могу быть доволен или недоволен, ваше высочество?
– Но
чем может быть доволен или недоволен человек вашего возраста и вашей
наружности?
«Как ей
не терпится! – подумал, ужаснувшись, Рауль. – Что-то вложит она в мое
сердце?»
Затем, в
страхе перед тем, что ему предстояло узнать, и желая отдалить столь вожделенный
и вместе с тем столь ужасный момент, он ответил:
– Ваше
высочество, я оставил дорогого мне друга в добром здоровье, а вернувшись,
увидел его больным.
– Вы
говорите о господине де Тише? – спросила принцесса с невозмутимым
спокойствием. – Передают, что вы с ним очень дружны.
– Да,
ваше высочество.
– Ну
что ж, это верно, он был ранен, но теперь поправляется. О! Господина де Гиша
жалеть не приходится – добавила она быстро. Потом, как бы спохватившись,
продолжала:
– Разве
его нужно жалеть? Разве он жалуется? Разве у него есть печали, которые не были
б нам известны?
– Я
говорю о его ране, ваше высочество, и ни о чем больше.
– Тогда
ничего страшного, потому что во всем остальном господин де Гиш, как кажется,
очень счастлив: он неизменно в радужном настроении. Знаете ли, господин де
Бражелон, я уверена, что вы предпочли бы, чтобы вам нанесли телесную рану, как
ему… Что такое телесная рана?
Рауль
вздрогнул; он подумал: «Она приступает к главному. Горе мне!»
Он
ничего не ответил.
– Что
вы сказали? – спросила она.
– Ничего,
ваше высочество.
– Ничего
не сказали? Значит, вы не одобряете моих слов или, быть может, вы удовлетворены
создавшимся положением?
Рауль
подошел поближе к принцессе.
– Вашему
высочеству угодно мне кое о чем рассказать, но естественное великодушие заставляет
ваше высочество взвешивать свои слова. Я прошу ваше высочество ничего не утаивать.
Я ощущаю в себе достаточно сил, я слушаю.
– На
что вы, собственно, намекаете?
– На
то, о чем ваше высочество хочет поставить меня в известность.
И,
произнося эти слова, Рауль не смог удержаться от содрогания.
– Да, –
прошептала принцесса, – это жестоко, но если я начала…
– Да,
раз вы снизошли к тому, чтобы начать, ваше высочество, снизойдите и к тому,
чтобы кончить.
Генриетта
поспешно встала и нервно прошлась по комнате.
– Что
вам сказал де Гиш? – внезапно спросила она.
– Ничего.
– Ничего?
Он ничего не сказал? О, как я узнаю его в этом!
– Он,
несомненно, хотел пощадить меня.
– И
вот это называется дружбой! Но господин д'Артаньян, от которого вы только что
вышли, что рассказал господин д'Артаньян?
– Не
более, чем де Гиш.
Генриетта
сделала нетерпеливое движение:
– Вам-то,
по крайней мере, известно, о чем говорит весь двор?
– Мне
ровно ничего не известно, ваше высочество.
– Ни
сцена во время грозы?
– Ни
сцена во время грозы…
– Ни
встреча наедине в лесу?
– Ни
встреча в лесу…
– Ни
бегство в Шайо?
Рауль,
клонившийся, как цветок, задетый серпом, сделал сверхчеловеческое усилие, чтоб
улыбнуться, и ответил с трогательной простотой:
– Я
имел честь сообщить вам, ваше высочество, что я решительно ничего не знаю. Я
бедный, забытый всеми изгнанник, только что прибывший из Англии; между теми,
кто здесь, и мною простиралось бурное море, и молва обо всем, о чем вы
упомянули, не могла достигнуть моего слуха.
Генриетта
была тронута бледностью, кротостью и мужеством юноши. Но преобладающим желанием
ее сердца в это мгновение была жажда услышать от обманутого влюбленного, что он
по-прежнему помнит о той, которая причинила ему столько страданий.
– Господин
де Бражелон, – произнесла она, – то, что ваши друзья не пожелали
сделать для вас, из уважения и любви к вам, сделаю я. Это я буду вашим истинным
другом. Вы высоко держите голову, как истинно порядочный человек, и я не хочу,
чтобы вы опустили ее под градом насмешек, через неделю, я должна буду сказать
это, – перед всеобщим презрением.
– Ах! –
прошептал смертельно побледневший Рауль. – Неужели дошло до этого?
– Если
вы не осведомлены об этом, – продолжала принцесса, – я вижу, что вы
все же догадываетесь. Вы были женихом мадемуазель де Лавальер?
– Да,
ваше высочество.
– Поскольку
вы жених Лавальер, я обязана предуведомить вас: на днях я выгоню ее вон…
– Выгоните
ее! – вскричал Бражелон.
– Без
сомнения; неужели вы думаете, что я буду вечно считаться со слезами и просьбами
короля? Нет, нет, мой дом недолго будет служить для вещей подобного рода. Но вы
едва держитесь на ногах…
– Нет,
простите, ваше высочество, – начал Рауль, сделав над собою усилие, –
мне показалось, что я умираю. Ваше высочество почтили меня сообщением, что
король плакал, просил…
– Да,
но напрасно.
И она
рассказала Раулю о сцене в Шайо, об отчаянии короля по возвращении во дворец;
она рассказала о своей снисходительности и об ужасной фразе, при помощи которой
разгневанная принцесса, униженная кокетка, поборола гнев короля.
Рауль
опустил голову.
– Что
вы думаете об этом? – спросила она.
– Король
любит ее, – ответил Рауль.
– Но
вы как будто хотите сказать, что она не любит его.
– Увы,
я все еще думаю о том времени, когда она любила меня, ваше высочество!
Генриетта
на мгновение восхитилась этим возвышенным недоверием; затем, пожав плечами, она
заговорила:
– Вы
мне не верите? О, как же вы ее любите! И вы сомневаетесь, что она отдала свою любовь
королю?
– Пока
я не получу доказательств. Простите меня, она дала мне слово, а она –
благородная девушка.
– Доказательств?..
Ну что же, пойдемте.
|
