Александр Дюма «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя»

Глава 15. ПЕРЕЕЗД, ЛЮК И ПОРТРЕТ

Портос, чрезвычайно довольный возложенным на него поручением, которое некоторым образом молодило его, облачился в придворное платье, потратив на свой туалет по крайней мере на полчаса меньше обычного.

Как человек, который бывал в большом свете, он начал с того, что послал своего лакея узнать, дома ли граф де Сент‑Эньян. Ему ответили, что г-н граф имел честь сопровождать короля в Сен‑Жермен вместе со всем двором и только что возвратился. Услышав этот ответ, Портос поспешил и вошел в квартиру графа де Сент‑Эньяна в тот самый момент, когда с него только что принялись стаскивать сапоги.

Прогулка была превосходной. Король, все более и более влюбленный, все более и более счастливый, был очаровательно любезен со всеми. Он расточал вокруг несравненные милости, как выражались в те дни поэты.

Наши читатели не забыли, что граф де Сент‑Эньян был стихотворцем и находил, что доказал это при достаточно памятных обстоятельствах, обеспечивающих за ним это звание. В качестве неутомимого любителя рифм он всю дорогу засыпал четверостишиями, шестистишиями и мадригалами сначала короля, затем Лавальер.

Король был также в ударе и сочинил дистих. Что же касается Лавальер, то, как всякая влюбленная женщина, она сочинила два премилых сонета.

Как видит читатель, день для Аполлона был неплохой.

Возвратившись в Париж, де Сент‑Эньян, знавший заранее, что его стихи распространятся по всему городу, занялся с большей придирчивостью, чем во время прогулки, содержанием и формой своих творений. Поэтому он, словно нежный отец, которому предстоит вывезти своих детей в свет, все время задавал себе один и тот же вопрос – найдет ли публика стройными, приглаженными и изящными создания его воображения.

И вот, чтобы снять с души это тяжелое бремя, Сент‑Эньян произносил вслух мадригал, который по памяти прочел королю и который обещал дать ему по возвращении в переписанном виде:

«Ирис, я замечал, что ваш лукавый глаз

Дает не тот ответ, что сердцем был подсказан.

Зачем же я судьбой печальною наказан

Любить лишь то, чем я обманут был не раз?»

Этот мадригал, хоть и очень изящный для устного чтения, теперь переходил в разряд рукописной поэзии и не вполне удовлетворял Сент‑Эньяна.

Несколько человек нашли мадригал превосходным, и первый среди них был сам автор. Но при ближайшем рассмотрении стихи поблекли в его глазах.

Сент‑Эньян сидел за столом, положив ногу на ногу, и, почесывая висок, повторял свои строки.

– Нет, последний стих решительно не удался. Надо мной будут издеваться мои собратья бумагомаратели. Мои стихи назовут стихами вельможи, и если король услышит, что я слабый поэт, ему может прийти в голову уверовать в это.

Предаваясь подобным размышлениям, Сент‑Эньян раздевался. Он только что снял камзол и собирался надеть халат, как ему доложили, что его желает видеть барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон.

– Что за гроздь имен! Я не знаю такого.

– Это дворянин, – ответил лакей, – который имел честь обедать с господином графом за столом короля во время пребывания его величества в Фонтенбло.

– У короля в Фонтенбло! – вскричал де Сент‑Эньян. – Скорей, скорей, просите сюда этого дворянина.

Лакей поспешил выполнить приказание. Портос вошел.

У Сент‑Эньяна была память придворного: он сразу узнал провинциального дворянина с несколько забавною репутацией, который, несмотря на улыбки стоявших вокруг офицеров, был обласкан в Фонтенбло королем. Де Сент‑Эньян, помня об этом, встретил Портоса с изъявлениями глубокого уважения, что Портос нашел совершенно естественным, так как, входя к противнику, он неуклонно придерживался правил такой же утонченной учтивости.

Де Сент‑Эньян приказал лакею, доложившему о посетителе, пододвинуть Портосу стул. Последний, не видя ничего особенного в такой любезности, сел и откашлялся. Они обменялись обычными приветствиями, после чего граф в качестве хозяина, принимавшего гостя, спросил:

– Господин барон, какому счастливому случаю обязан я честью вашего посещения?

– Именно это я и хотел иметь честь объяснить вам, господин граф, – но простите…

– Что такое, барон?

– Я чувствую, что ломаю ваш стул.

– Нисколько, барон, нисколько, – сказал Сент‑Эньян.

– Но я все-таки ломаю его, господин граф, и если не потороплюсь встать, то упаду и окажусь в положении, совершенно неприличном для того серьезного поручения, с которым явился.

Портос встал, и вовремя, так как ножки стула подогнулись и сиденье опустилось на несколько дюймов. Сент‑Эньян стал искать глазами более крепкое кресло, чтобы усадить в него своего гостя.

– Современная мебель, – заметил Портос, пока граф занимался этими поисками, – современная мебель стала до смешного непрочной. В моей юности, когда я усаживался гораздо энергичнее, чем теперь, я не помню, чтобы мне пришлось сломать хоть когда-нибудь стул, если не говорить о тех случаях, когда я ломал их руками в трактире.

Де Сент‑Эньян ответил на эту шутку любезной улыбкой.

– Но, – продолжал Портос, садясь на кушетку, которая заскрипела, но все-таки выдержала, – к несчастью, дело не в этом.

– Как, к несчастью? Разве вы пришли, барон, с дурной вестью?

– Дурной вестью для дворянина? О нет, господин граф! – вежливо ответил Портос. – Я прибыл затем, чтобы заявить, что вы жестоко оскорбили одного из моих друзей.

– Я, сударь! – воскликнул де Сент‑Эньян. – Я оскорбил одного из ваших друзей? Кого же, назовите, прошу вас!

– Виконта Рауля де Бражелона!

– Я оскорбил господина де Бражелона! Право же, сударь, я никак не мог это сделать, так как господин де Бражелон, которого я почти не знаю, которого, могу сказать, я даже совсем не знаю, находится в Англии. Не видя его очень давно, я не мог нанести ему оскорбления.

– Господин де Бражелон, сударь, в Париже, – говорил невозмутимый Портос, – что же касается оскорбления, то ручаюсь, что вы действительно оскорбили виконта де Бражелона… раз он сам сказал мне об этом. Да, граф, вы оскорбили его жестоко, смертельно, повторяю – смертельно.

– Невозможно, барон, клянусь вам, решительно невозможно!

– Впрочем, – добавил Портос, – вы не можете не знать этого обстоятельства, так как виконт де Бражелон сообщил мне в беседе, что предупредил вас запиской.

– Я не получал никакой записки. Даю вам слово.

– Поразительно! – ответил Портос. – А Рауль говорит…

– Вы сейчас убедитесь, что я действительно не получал этой записки, – сказал Сент‑Эньян и позвонил.

– Баск, сколько в мое отсутствие принесли записок и писем?

– Три, господин граф.

– Какие?

– Записку от господина де Фьеск, записку от госпожи де Ла Ферто и письмо от господина де Лас Фуэнтес.

– Это все?

– Все, господин граф.

– Говори правду перед господином бароном, самую истинную правду, слышишь! Из-за тебя я буду в ответе.

– Господин граф, была еще записка от…

– От кого! Говори скорей!

– От мадемуазель де Лаваль…

– Достаточно, – перебил Портос, побуждаемый к этому деликатностью. – Прекрасно, я верю вам, господин граф.

Де Сент‑Эньян выслал лакея и собственноручно запер за ним дверь.

Возвращаясь к своему гостю и глядя прямо перед собой, он вдруг заметил, что из замочной скважины двери, ведущей в соседнюю комнату, торчит бумажка, которая была всунута туда Бражелоном.

– Что это такое? – спросил он.

– О, о! – воскликнул Портос.

– Записка в замочной скважине!

– Быть может, это и есть наша записка, господин граф, – предположил Портос. – Посмотрите!

Сент‑Эньян вынул бумажку и раскрыл ее:

– Записка от господина де Бражелона!

– Видите, я оказался прав. О, если я что-нибудь утверждаю…

– Принесена сюда самим виконтом де Бражелоном, – пролепетал граф, бледнея. – Но это возмутительно! Как он проник сюда?

Сент‑Эньян позвонил снова, и опять появился Баск.

– Кто приходил сюда, пока я был на прогулке с его величеством королем?

– Никто, господин граф.

– Невозможно! Кто-то здесь был.

– Нет, господин граф, никто не мог проникнуть сюда, так как ключи были в моем кармане.

– И тем не менее вот записка, которая была вложена в замочную скважину. Кто-то сунул ее туда. Не могла же она появиться сама по себе!

Баск развел руками в знак полного недоумения.

– Возможно, что это сделал господин де Бражелон, – заметил Портос.

– Значит, он входил сюда?

– Несомненно, сударь.

– Но как же, раз ключ был при мне? – продолжал настаивать Баск.

Де Сент‑Эньян прочитал записку и смял ее.

– Здесь что-то скрывается, – пробормотал он в раздумье.

Портос, предоставив ему несколько мгновений на размышления, возвратился затем к первоначальному предмету их разговора.

– Не желаете ли вернуться к вашему делу? – спросил он де Сент‑Эньяна, когда лакей удалился.

– Но его объясняет, по-видимому, эта записка, столь непонятным образом попавшая сюда. Виконт де Бражелон сообщает, что меня посетит один из его друзей.

– Этот друг – я; выходит, что он сообщает вам о моем посещении.

– С тем, чтобы передать вызов?

– Вот именно.

– И он утверждает, что я оскорбил его?

– Жестоко, смертельно.

– Но каким образом, объясните, пожалуйста. Его действия столь таинственны, что мне затруднительно обнаружить в них какой-нибудь смысл.

– Сударь, – ответил Портос, – мой друг должен располагать достаточными причинами; что же до его действий, то если они, как вы говорите, таинственны, – обвиняйте в этом лишь самого себя.

Последние слова Портос произнес таким уверенным тоном, что человек, который знал его недостаточно хорошо, должен был бы подумать, что они полны глубокого смысла.

– Тайна! Допустим. Давайте постараемся разобраться в ней, – сказал де Сент‑Эньян.

Но Портос наклонил голову и изрек:

– Для вас предпочтительнее, чтобы я не входил в ее рассмотрение; на это есть исключительно серьезные основания.

– Я очень хорошо понимаю их. Отлично, сударь. Ограничьтесь лишь самым легким намеком; я слушаю вас.

– Прежде всего тем, – начал Портос, – что вы переехали со старой квартиры.

– Это правда, я переехал.

– Вы, стало быть, признаете это? – спросил Портос с видимым удовольствием.

– Признаю ли? Ну да, признаю. С чего вы взяли, что я могу отпираться?

– Вы признали? Отлично, – отметил Портос, поднимая вверх один палец.

– Послушайте, сударь, каким образом мой переезд может причинить какой-либо вред виконту де Бражелону? Отвечайте же! Я совершенно не понимаю того, о чем вы толкуете.

Портос остановил графа и важно заявил:

– Сударь, это лишь первое обвинение среди тех, которые выдвигает против вас господин де Бражелон. Если он выдвигает его, значит, он почувствовал себя оскорбленным.

Сент‑Эньян нетерпеливо ударил ногой по паркету.

– Это похоже на неприличную ссору, – сказал он.

– Нельзя иметь неприличной ссоры с таким порядочным человеком, как виконт де Бражелон, – продолжал Портос. – Итак, вы ничего не можете прибавить по поводу переезда?

– Нет. Дальше?

– Ах, дальше? Но заметьте, сударь, что вот уже одно обвинение, на которое вы не ответили или, вернее сказать, ответили плохо. Как, сударь, вы переезжаете со старой квартиры, это оскорбляет господина де Бражелона, и вы не приносите своих извинений. Очень хорошо!

– Что? – воскликнул де Сент‑Эньян, выведенный из себя флегматичностью своего собеседника. – Я должен советоваться с господином де Бражелоном, переезжать мне или остаться на прежнем месте? Помилуйте, сударь!

– Обязательно, сударь, обязательно. Однако вы увидите, что это ничто по сравнению со вторым обвинением.

Портос принял суровый вид:

– А о люке, сударь, что скажете вы о люке?

Сент‑Эньян мертвенно побледнел. Он так резко отодвинул стул, что Портос, при всей своей детской наивности, догадался о сило нанесенного им удара.

– О люке? – пробормотал Сент‑Эньян.

– Да, сударь, объясните, пожалуйста, если можете, – предложил Портос, тряхнув головой.

Де Сент‑Эньян потупился и прошептал:

– О, я предан! Известно все, решительно все!

– Все в конце концов делается известным, – заметил Портос, который, в сущности, ничего но знал.

– Вы видите, я так поражен, до того поражен, что теряю голову!

– Нечистая совесть, сударь! О, очень нехорошо!

– Милостивый государь!

– И когда свет узнает, и пойдут пересуды…

– О сударь, такую тайну нельзя сообщить даже духовнику! – вскричал граф.

– Мы примем меры, и тайна далеко не уйдет.

– Но, сударь, – продолжал де Сент‑Эньян, – господин де Бражелон, узнав эту тайну, отдает ли себе отчет в опасности, которой он подвергается и подвергает других?

– Господин де Бражелон не подвергается никакой опасности, сударь, никакой опасности не боится, и с божьей помощью вы на себе самом вскоре испытаете это.

«Он сумасшедший! – подумал де Сент‑Эньян. – Чего ему от меня нужно?»

Затем он проговорил вслух:

– Давайте, сударь, оставим это дело.

– Вы забываете о портрете! – произнес Портос громовым голосом, от которого у графа похолодела кровь.

Так как речь шла о портрете Лавальер и так как на этот счет не могло быть ни малейших сомнений, де Сент‑Эньян почувствовал, что он прозревает.

– А‑а! – вскричал он. – Вспоминаю, господин де Бражелон был ее женихом.

Портос напустил на себя важность – эту величавую личину невежества.

– Ни меня, ни вас также не касается, – сказал он, – был ли мой друг женихом той особы, о которой вы говорите. Больше того, я поражен, что вы позволили себе столь неосторожное слово. Оно может, сударь, причинить вам немало вреда.

– Сударь, вы – сам разум, сама деликатность, само благородство, совмещающиеся в одном лице. Наконец-то я догадался, о чем, собственно, идет речь.

– Тем лучше! – кивнул Портос.

– И вы дали мне понять это самым точным и умным образом. Благодарю вас, сударь, благодарю.

Портос напыжился.

– Но теперь, – продолжал Сент‑Эньян, – теперь, когда я постиг все до конца, позвольте мне объяснить…

Портос покачал головой, как человек, не желающий слушать, но де Сент‑Эньян снова заговорил:

– Я в отчаянии, поверьте мне, я в полном отчаянии от всего, что случилось, но что бы вы сделали на моем месте? Ну, между нами, скажите, что бы вы сделали?

Портос поднял голову.

– Дело не в том, молодой человек, что бы я сделал и чего бы не сделал. Вы осведомлены о трех обвинениях, разве не так?

– Что касается первого среди них, сударь, – и здесь я обращаюсь к человеку разума и чести, – раз было высказано августейшее пожелание, чтобы я перебрался в другие комнаты, следовало ли мне, мог ли я пойти против него?

Портос открыл было рот, но де Сент‑Эньян не дал ему заговорить.

– Ах, моя откровенность трогает вас, – сказал он, объясняя по-своему движенье Портоса. – Вы согласны, что я прав?

Портос ничего не ответил.

– Я перехожу к этому проклятому люку, – повысил голос де Сент‑Эньян, касаясь плеча Портоса, – к этому люку, причине зла, орудию зла; люку, устроенному для того… вы знаете для чего. Неужели вы и впрямь можете предположить, что я по собственной воле в подобном месте велел сделать люк, предназначенный… О, вы не верите в это, и здесь также вы чувствуете, вы угадываете, вы видите волю, стоящую надо мной. Вы понимаете, что тут увлечение, я не говорю о любви, этом неодолимом безумии… Боже мой!

К счастью, я имею дело с человеком сердечным, чувствительным, иначе… какая беда и позор для нее, бедной девушки!.. и для того… кого я не хочу называть!

Портос, оглушенный и сбитый с толку красноречием и жестикуляцией де Сент‑Эньяна, застывший на месте, делал тысячу усилий, принимая на себя это извержение слов, из которых он не понимал ни единого.

Де Сент‑Эньян увлекся своею речью; придавая новую силу голосу, жестикулируя все стремительней и порывистей, он говорил без остановки:

– Что до портрета (я очень хорошо понимаю, что портрет – главное обвинение), что до портрета, то подумайте, разве я в чем-нибудь виноват? Кто захотел иметь этот портрет? Неужели я? Кто ее любит? Неужели я? Кто желает ее? Неужели я? Кто овладел ею? Разве я? Нет, тысячу раз нет! Я знаю, что господин де Бражелон должен быть в отчаянии, я знаю, что такие несчастья переживаются крайне мучительно. Знаете, я и сам страдаю. Но сопротивление невозможно. Он будет бороться? Его высмеют. Если он будет упорствовать, то погубит себя. Вы мне скажете, что отчаяние – это безумие; но ведь вы благоразумны, и вы меня поняли! Я вижу по вашему сосредоточенному, задумчивому, даже, позволю себе сказать, озабоченному лицу, что серьезность положения поразила и вас. Возвращайтесь же к виконту де Бражелону; поблагодарите его от моего имени, поблагодарите за то, что он выбрал в качестве посредника человека ваших достоинств. Поверьте, что со своей стороны я сохраню вечную благодарность к тому, кто так тонко, с таким пониманием уладил наши раздоры. И если злому року было угодно, чтоб эта тайна принадлежала не трем, а четырем лицам, тайна, которая могла бы составить счастье самого честолюбивого человека, я радуюсь, что разделяю ее вместе с вами, радуюсь от всего сердца. Начиная с этой минуты располагайте много, я – в вашем распоряжении. Что я мог бы сделать для вас? Чего я должен просить, больше того, чего должен требовать? Говорите, барон, говорите!

И по фамильярно‑приятельскому обычаю придворных той эпохи де Сент‑Эньян обнял Портоса и нежно прижат к себе. Портос с невозмутимым спокойствием позволит обнять себя.

– Говорите, – повторил де Сент‑Эньян, – чего вы просите?

– Сударь, – сказал Портос, – у меня внизу лошадь, будьте добры сесть на нее, она превосходна и не причинит вам ни малейшего беспокойства.

– Сесть на лошадь? Зачем? – спросил с любопытством де Сент‑Эньян.

– Чтобы отправиться со мною туда, где нас ожидает виконт де Бражелон.

– Ах, он хотел бы поговорить со мной, я понимаю. Чтобы узнать подробности? Увы, это такая деликатная тема. Но сейчас я никак не могу, меня ожидает король.

– Король подождет, – продолжал Портос.

– Но где же дожидается меня господин де Бражелон?

– У Меньших Братьев, в Венсенском лесу.

– Мы с вами шутим, не так ли?

– Не думаю; по крайней мере, я совсем не шучу. – И, придав своему лицу суровое выражение, Портос добавил:

– Меньшие Братья – это место, где встречаются, чтобы драться.

– В таком случае что же мне делать у Меньших Братьев?

Портос, не торопясь, обнажил шпагу.

– Вот длина шпаги моего друга, – показал он.

– Черт возьми, этот человек спятил! – воскликнул де Сент‑Эньян.

Краска бросилась в лицо Портосу.

– Сударь, – проговорил он, – если б я не имел чести быть у вас в доме и исполнять поручение виконта де Бражелона, я выбросил бы вас в ваше собственное окно! Но этот вопрос мы отложим на будущее, и вы ничего не получите от отсрочки. Едете ли вы в Венсенский лес, сударь.

– Э, э…

– Едете ли вы туда по-хорошему?

– Но…

– Я потащу вас силой, если вы не желаете по-хорошему. Берегитесь!

– Баск! – закричал де Сент‑Эньян.

Баск вошел и сообщил:

– Король вызывает к себе господина графа.

– Эго другое дело, – промолвил Портос, – королевская служба прежде всего. Мы будем ждать вас до вечера, сударь.

И, поклонившись де Сент‑Эньяну со своей обычной учтивостью, Портос вышел в восторге, считая, что уладил и это дело.

Де Сент‑Эньян посмотрел ему вслед; затем, поспешно надев парадное платье, он побежал к королю, повторяя:

– В Венсенский лес!.. Венсенский лес!.. Посмотрим, как король отнесется к этому вызову, он направлен, черт возьми, ему самому, и дикому больше!