Глава 44. КОЛЬБЕР
Кольбер
был недалеко. Весь вечер он не выходил из соседнего коридора, разговаривая с
Бернуином и Бриенном, и обсуждал с обычной ловкостью придворного человека все
события и новости, вскипающие, как пузыри, на поверхности каждого события. Пора
нарисовать в нескольких словах портрет одного из любопытнейших людей того
времени, и нарисовать его с такой правдивостью, с какой могли сделать это
живописцы той эпохи. Кольбер был человеком, на которого историк и моралист
имеют равные права.
Кольбер
был тринадцатью годами старше Людовика XIV, будущего своего владыки. Человек
среднего роста, скорее худой, чем полный, с глубоко сидящими глазами, плоским
лицом, черными жесткими и столь редкими волосами, что с молодости принужден был
носить скуфейку. Взгляд у него был строгий, даже суровый. С подчиненными он был
горд, перед вельможами держался с достоинством человека добродетельного. Всегда
надменный, даже тогда, когда, будучи один, смотрел на себя в зеркало. Вот
отличительные черты внешности Кольбера.
Что же
до его ума, то все расхваливали его глубокое умение составлять счета и его
искусство получать доходы там, где могли быть одни убытки.
Кольбер
додумался до того, чтобы содержать гарнизоны в пограничных городах, не платя
жалованья солдатам и предоставляя им существовать за счет контрибуции. Столь
ценные качества подсказали Мазарини мысль после смерти своего управляющего
Жубера назначить на его место Кольбера. Мало-помалу Кольбер выдвинулся при
дворе, несмотря на свое незнатное происхождение: дед его был виноторговцем;
отец тоже торговал, сначала вином, а потом сукном и шелковыми материями.
Кольбер,
которого прочили в купцы, служил приказчиком у лионского торговца; потом он
бросил лавку, уехал в Париж и поступил в контору господина Битерна, прокурора
суда. Тут-то и научился он искусству составлять счета и еще более трудному
искусству запутывать их. Твердость Кольбера принесла ему очень большую пользу.
В 1648
году двоюродный брат Кольбера, покровительствовавший ему, устроил его на службу
к Мишелю Летелье, который был тогда министром.
Однажды
министр послал Кольбера с поручением к Мазарини.
Кардинал
в то время отличался цветущим здоровьем, в тяжелые годы Фронды еще не засчитывались
ему втрое и вчетверо. Он жил в Седане, где его очень беспокоила одна придворная
интрига, в которой Анна Австрийская готова была предать его.
Интригу
эту затеял Летелье. Он получил письмо от Анны Австрийской, драгоценное для него
и очень опасное для Мазарини. Но так как он всегда (и очень искусно) вел
двойную игру, стараясь то мирить, то ссорить между собой всех своих
противников, то и тут он решил показать письмо Анны Австрийской кардиналу,
чтобы обеспечить себе его благодарность.
Послать
письмо было легко; получить его обратно было гораздо труднее.
Летелье
посмотрел кругом, заметил мрачного худого чиновника, который, нахмурив брови,
писал бумаги, и решил, что он лучше всякого жандарма исполнит его поручение.
Кольбер
поехал в Седан с приказанием показать кардиналу Мазарини письмо и привезти его
назад к Летелье.
Он с
особенным вниманием выслушал приказ, заставил повторить его два раза и задал вопрос:
что важнее – показать письмо или привезти его обратно?
Летелье
отвечал:
– Важнее
привезти письмо назад.
Кольбер
отправился в путь, спешил, не щадя себя, и вручил Мазарини сначала письмо от Летелье,
уведомлявшее кардинала о драгоценной посылке, а потом само письмо королевы.
Мазарини,
читая письмо Анны Австрийской, густо покраснел, ласково улыбнулся Кольберу и
отпустил его.
– А
когда будет ответ? – почтительно спросил Кольбер.
– Завтра.
– Завтра
утром?
– Да.
На
другой день, с семи часов утра, Кольбер был уже на месте. Мазарини заставил его
ждать до десяти. Кольбер, которому пришлось сидеть в передней, и не подумал
обидеться. Когда настала его очередь, он вошел, Мазарини отдал ему запечатанный
пакет, на ко – тором была надпись: «Господину Мишелю Летелье».
Кольбер
посмотрел на конверт с особенным вниманием; кардинал ласково улыбнулся ему и
подтолкнул его к двери.
– А
письмо ее величества королевы-матери? – спросил Кольбер.
– Оно
в пакете со всем прочим.
– Очень
хорошо, – сказал Кольбер и, зажав шляпу между колен, начал распечатывать
пакет.
Мазарини
вскрикнул.
– Что
это вы делаете? – спросил он грубо.
– Распечатываю
конверт, монсеньер.
– Вы
что, не верите мне, господин педант? Видана ли подобная дерзость?
– О
монсеньер, не гневайтесь на меня! Могу ли я не верить вашему слову?
– Так
что же?
– Я
не верю исправности вашей канцелярии. Что такое письмо? Клочок бумаги! Разве
нельзя забыть лоскуток бумаги? Ах! Взгляните сами, господин кардинал, я не
ошибся!.. Ваши чиновники забыли этот клочок бумаги.
Письма
королевы нет в пакете.
– Вы
наглец и ничего не понимаете! – закричал Мазарини с гневом. Убирайтесь и
ждите моих приказаний!
Сказав
это с чисто итальянской живостью, он вырвал пакет из рук Кольбера и вернулся в
свой кабинет.
Но гнев
его не мог продолжаться вечно, и Мазарини одумался. Каждое утро, отворяя дверь
своего кабинета, Мазарини видел лицо дежурившего у дверей Кольбера, который
смиренно, но упорно просил у него письмо королевы-матери.
Мазарини
не выдержал и наконец отдал письмо. Возвращая драгоценную бумагу, кардинал
произнес строжайший выговор, в продолжение которого Кольбер только
рассматривал, разглаживал, даже нюхал бумагу, буквы и подпись, как будто имел
дело с отъявленным мошенником. Мазарини еще больше разбранил его, а
бесстрастный Кольбер, убедившись, что письмо настоящее, ушел, не сказав ни слова,
точно глухой.
За это
он получил после смерти Жубера место управляющего делами кардинала: Мазарини,
вместо того чтобы разгневаться, восхитился им и пожелал сам иметь такого
верного слугу.
Кольбер
сумел скоро заслужить милость Мазарини и стать для него необходимым. Чиновник
знал все его счета, хотя кардинал никогда ни слова не говорил ему о них. Этот
секрет очень крепко связывал их друг с другом; вот почему Мазарини, готовясь
перейти в иной мир, хотел спросить его совета, как распорядиться имуществом, которое
он оставлял на земле.
Расставшись
с Гено, кардинал позвал Кольбера, предложил ему сесть и сказал:
– Потолкуем,
господин Кольбер, и серьезно, потому что я болен и могу умереть.
– Человек
смертей, – произнес Кольбер.
– Я
всегда помнил об этом, господин Кольбер, и трудился, предвидя это… Вы знаете, я
скопил кое-что…
– Да,
монсеньер.
– Какой
приблизительно сумме, по-вашему, равно мое состояние?
– Сорок
миллионов пятьсот шестьдесят тысяч двести ливров девять су и восемь
денье, – ответил Кольбер.
Кардинал
испустил глубокий вздох, с изумлением взглянул на Кольбера, но позволил себе
улыбнуться.
– Это
деньги явные, – сказал Кольбер в ответ на улыбку кардинала.
Кардинал
привскочил на постели.
– Что
это значит? – воскликнул он.
– Я
хочу сказать, что, кроме этих сорока миллионов пятисот шестидесяти тысяч
ливров, у вас есть еще тринадцать миллионов, о которых никому не известно.
– Уф! –
пробормотал Мазарини. – Вот человек!
В эту
минуту голова Бернуина показалась в дверях.
– Что
случилось? – спросил Мазарини. – Почему мне мешают?
– Ваш
духовник пришел: его пригласили сегодня вечером, – отвечал
камердинер. – Он сможет прийти еще раз не раньше, как послезавтра.
Мазарини
взглянул на Кольбера; тот взял шляпу и произнес:
– Я
приду позже, господин кардинал.
Мазарини
колебался.
– Нет,
нет, – сказал он, – вы мне так же необходимы, как и он. Притом ведь
вы – мой второй духовник… и что я скажу одному, то может слышать другой.
Останьтесь!
– А
тайна исповеди? Ваш духовник может не согласиться.
– Об
этом не беспокойтесь, пройдите за кровать.
– Я
могу подождать в другой комнате.
– Нет,
нет, вам полезно будет слышать исповедь честного человека.
Кольбер
поклонился и прошел за кровать.
– Привести
духовника, – сказал Мазарини, опуская полог кровати.
|
