Глава 17. КУПАНЬЕ
В
Вальвене, под непроницаемым сводом ив, опускавших своп свежие зеленые ветви в
голубые волны, стояла большая плоская барка с лесенками и длинными синими
занавесками. Эта барка служила убежищем Дианам-купальщицам, которых
подстерегали при выходе из воды двадцать пылких Актеонов, скакавших на конях
вдоль берега.
Но и
сама Диана, Диана стыдливая, одетая в длинную хламиду, едва ли была более
целомудренна, более недоступна, чем принцесса, молодая и прекрасная, как
богиня. Из-под охотничьей туники Дианы виднелись ее круглые белые колени;
колчан со стрелами не мог скрыть смуглых плеч богини; стан принцессы был
закутан в длинное покрывало, непроницаемое для самых нескромных и самых зорких
глаз.
Когда
она поднималась по лесенке, двадцать поэтов, – а в ее присутствии все
делались поэтами, – двадцать галопировавших на берегу поэтов остановили
своих коней и в один голос воскликнули, что с тела принцессы в струи счастливой
реки стекают не капли, а настоящие жемчужины.
Но
король, гарцевавший в центре этой кавалькады, прервал их излияния и отъехал в
сторону из боязни оскорбить скромность женщины и достоинство принцессы.
На
некоторое время сцена опустела, на барке воцарилась тишина. По шуму шагов, игре
складок, волнам, пробегавшим по занавесям, можно было угадать торопливую
беготню прислужниц.
Король с
улыбкой слушал болтовню придворных, но видно было, что внимание его поглощено
другим.
В самом
деле, едва только звякнули металлические кольца занавесок, давая знать, что
богиня сейчас появится, как король быстро повернул лошадь и поскакал вдоль
берега, давая сигнал всем, кого обязанности или удовольствие призывали к
принцессе.
Пажи
немедленно бросились к лошадям. Подъехали коляски, стоявшие в густой тени деревьев.
Появилась целая толпа лакеев, носильщиков, служанок, судачивших в сторонке во
время купанья господ. В то время эта толпа была своего рода ходячею газетою.
Тут же
стояли и окрестные крестьяне, стремившиеся увидеть короля и принцессу. В
течение восьми или десяти минут эта беспорядочная толпа представляла в высшей
степени живописное зрелище.
Король
сошел с коня, и его примеру последовали все придворные. Он предложил руку принцессе,
которая была в богатом, вышитом серебром костюме для верховой езды, прекрасно
обрисовывавшем ее изящную фигуру.
Влажные
черные волосы обрамляли нежную белую шею. Радость и здоровье блистали в ее
прекрасных глазах. Она освежилась и глубоко, взволнованно дышала под большим
узорным зонтиком, который держал паж. Не могло быть ничего более нежного,
изящного, поэтичного, чем эти две фигуры в розовой тени зонтика: король, белые
зубы которого сверкали в беспрерывных улыбках, и принцесса, чья черные глаза
искрились, словно драгоценные камни в светящихся переливах шелка.
Принцесса
подошла к своей лошади. Это был великолепный иноходец андалузской породы,
белый, без единой отметины, пожалуй, немного тяжеловатый, но с красивой умной
головой, с длинным хвостом, подметавшим землю; удачная смесь арабской и
испанской крови. Принцесса остановилась у стремени, точно не имея сил поставить
на него ногу. Король схватил ее за талию и поднял, а рука принцессы жарким
кольцом обвила шею короля.
Людовик
невольно прикоснулся губами к руке, которая яри этом не отдернулась. Принцесса
поблагодарила своего царственного стремянного. Все мгновенно вскочили на коней.
Король и
принцесса посторонились, чтобы пропустить экипажи, стремянных и скороходов.
Следом за колясками, увозившими свиту Дианы, прелестных нимф, с говором и
смехом помчалось большинство всадников, пренебрегая правилами этикета. Король и
принцесса пустили своих лошадей шагом.
Более
солидные придворные, старавшиеся быть на виду у короля и поспешить к нему по
первому же зову, ехали за ним, сдерживая своих нетерпеливых скакунов,
приноравливая их шаг к шагу коней короля и принцессы и наслаждаясь сладостью и
приятностью, которые дает общество остроумных людей, с изяществом извергающих
потоки ужасных мерзостей по адресу своих ближних. С большим удовольствием
предались они обычному злословию.
Больше
всего шуток и смеха возбуждал злополучный принц. Но де Гиша искренне жалели, и,
надо признаться, не без основания.
Тем
временем король и принцесса, дав передохнуть коням и шепнув друг другу сто раз
именно то, что предполагали придворные, пустили лошадей легким галопом, и под
копытами кавалькады зазвенели уединенные тропинки леса.
Тогда
тихие разговоры, летучие намеки, приглушенный смех сменились громкими криками:
веселье охватило всех, от лакеев до принцев. Поднялся шум, хохот. Сороки и
сойки разлетались во все стороны; зяблики и синицы поднимались целыми тучами, а
лани, козы и олени с испугом уносились в заросли.
При
въезде в город король и принцесса были встречены дружными криками толпы. Принцесса
поспешила к супругу. Она инстинктивно понимала, что принц слишком долго не
принимал участия в общем веселье. Король отправился к королевам; он сознавал
свою обязанность вознаградить их или, по крайней мере, одну из них за свое
отсутствие.
Но принц
не принял супругу. Ей сказали, что он спит. Короля встретила не улыбающаяся
Мария-Терезия, а Анна Австрийская, вышедшая в галерею; она взяла его за руку и
увела к себе.
О чем
они говорили или, лучше сказать, что королева-мать говорила Людовику XIV, –
этого никто никогда не узнал; об этом можно было только догадываться по
расстроенному лицу короля, когда он вышел от матери.
Но наша
задача все истолковать и сообщить наши толкования читателю, и мы не выполнили
бы этой задачи, если бы читатель не узнал ничего о содержании этой беседы. Все
это мы помещаем в следующей главе.
|