Увеличить |
Тюремная старина
После
того как я вернулся с Урала, прошли осень и зима. Я опять не мог никуда устроиться,
жил кое-где на деньги отца в тесной, дешевой комнате и плохо соображал о том,
как же мне быть.
Один раз
я заработал несколько рублей, взяв подряд сделать для Народного дома к рождеству
гирлянды из еловых ветвей. Я работал со своим школьным приятелем Назарьевым,
человеком тоже «без определенных занятий». Дня в два мы сделали свое дело и
получили десять рублей, считая себя некоторое время богачами. Иногда удавалось
переписать роли для театра или больничную смету, но в общем на свои заработки
прожить я не мог. Как началась весна, лед реки Вятки пошел, я отправился в
контору судовладельца Булычева и записался матросом на баржу, с жалованьем
десять рублей на своих харчах, причем условие было такое: восемь рублей
ежемесячно, а два рубля удерживались до конца навигации и не выдавались, если
матрос уходил раньше отправки баржи на зиму в затон.
Я сдал
паспорт, получил два рубля задатку и через несколько дней попал на этой барже,
груженной овсом, в Нижний Новгород, где шли приготовления к ярмарке. Там нас
всех четверых и водолива тоже заставили работать на берегу, таскать так
называемый «подтоварник», т. е. толстые жерди. Они укладываются на земле
рядами, а на них кладется товар – мешки, тюки, прикрываемые брезентом.
Мы,
человек тридцать с разных барж, жили в деревянной казарме, спали на полу и питались
единственно черным хлебом и супом из картофеля с луком. Между тем рыжий, злой
приказчик будил нас в четыре часа утра, а ради пущей лютости этого безобразия
посылал будить нас своего сына, мальчишку лет двенадцати, который нагло
издевался, когда рабочие поднимались в такую рань очень неохотно. Мы же не
смели его бранить, боясь отца этого зловредного мальчика.
Я не
стерпел и устроил, при общем одобрении, следующее.
К нам,
на второй этаж казармы, вела деревянная лестница, люк которой был огорожен
вверху деревянными перилами. Я встал рано, поставил на перила чайник с горячей
водой (куб затапливался в три часа ночи), а от чайника провел нитку вниз, к
протянутой горизонтально над ступенями другой нитке. Расчет оказался точен: как
только стал подниматься по лестнице рыжий сын рыжего отца, чайник перевернулся,
и кипяток хлестнул на голову нашего угнетателя.
Никто не
спал в эту минуту. Все слушали, как кричит идиот, возомнивший, что он может
командовать взрослыми и усталыми людьми.
Почти
немедленно все сели пить чай в глубоком молчании, предшествующем скандалу.
Тотчас же ворвался рыжий отец рыжего сына. На его крик: «Кто подстроил эту
штуку?» – к чести остальных рабочих надо сказать, что все умолкли, лишь я один
сказал: «Это я!» Рыжий отец рыжего сына вился вокруг меня с кулаками и матерной
бранью, грозил участком, Сибирью, исходил потом и слюной, но тронуть меня не
посмел. Я сказал: «Если ты меня тронешь, не быть тебе живому».
Гроза
прошла. Меня, конечно, рассчитали, и на пустой барже, буксируемой пароходом, я
вернулся в Вятку. Расчету я получил два рубля.
Прошло
лето, а осенью отец спросил меня: «Саша, что же ты думаешь делать?»
Что мог
сказать я ему? Мне было смертельно жаль старика отца, всю жизнь свою трудовую
положившего на нас, детей, и в особенности на меня – первенца, от которого
ждали, что он будет инженером, доктором, генералом…
– Я
пойду в солдаты, – сказал я, хотя не подлежал воинской повинности.
Отец был
искренне рад. Меня отдали в солдаты, причем, так как я не выходил в объеме
груди на четверть вершка, отложили прием на март следующего года. Затем
канцелярия воинского начальника всосала меня своими безукоризненными жабрами, и
я поехал среди других, таких же отсрочников, в город Пензу, через Челябинск и
так далее.
Я
прослужил в солдатах около года, в следующем, 1902 году, я убежал.
Моя
служба прошла под знаком беспрерывного и неистового бунта против насилия. Мечты
отца о том, что дисциплина «сделает меня человеком», не сбылись. При малейшей
попытке заставить меня чистить фельдфебелю сапоги, или посыпать опилками пол
казармы (кстати сказать – очень чистой), или не в очередь дневалить я подымал
такие скандалы, что не однажды ставился вопрос о дисциплинарных взысканиях.
Рассердясь за что-то, фельдфебель ударил меня пряжкой ремня по плечу. Я
немедленно пошел в околоток (врачебный пункт), и по моей жалобе этому
фельдфебелю врач сделал выговор. На исповеди я сказал священнику, что
«сомневаюсь в бытии бога», и мне назначили епитимию: ходить в церковь два раза
в день, а священник, против таинства исповеди, сообщил о моих словах ротному
командиру.
Командир
был хороший человек, – пожилой, пьяница и жулик, кое-что брал из
солдатского порциона, но он был хороший человек. Он скоро повесился на поясном
ремне, когда его привлекли к суду.
Я был
очень удивлен, когда взвод наш по приказанию ротного командира был выстроен в
казарме и ротный произнес речь:
«Братцы,
вы знаете, что есть враги отечества и престола. Среди вас есть такие же. Опасайтесь
их», – и так далее и грозно посматривал на меня. Но что в этом? Грустно
мне было слушать эти слова.
Лагерные
занятия прошли хорошо. Между прочим, я брал из городской библиотеки книги.
Однажды к моей постели подошел взводный, развернул том Шиллера и, играя ногами,
зевая, грозно щурясь, ушел. Я был стрелком первого разряда. «Хороший ты
стрелок, Гриневский, – говорил мне ротный, – а плохой ты солдат».
На меня
напала куриная слепота, особый вид малокровия, при котором после захода солнца
человек ничего не видит. К тому времени я познакомился с вольноопределяющимся
Студенцовым,
социалистом-революционером. Он не раз водил меня на конспиративную квартиру,
где шли семинары и студенты давали мне читать «Солдатскую памятку» Л. Толстого
и еще кое-что. Я был поражен новизной понятий. Все, что я знал о жизни,
повернулось разоблаченно – таинственной стороной; энтузиазм мой был
беспределен, и по первому предложению Студенцова я взял тысячу прокламаций,
разбросав их во дворе казармы…
Однако
надо сказать, что это дело было уже зимой, а летом, не стерпев «дисциплины», я
бежал со службы при помощи того же Студенцова, давшего мне три рубля, штатскую
фуражку и розовую ситцевую рубашку.
Куриная
слепота меня чуть не подвела. Когда я вышел из лагеря, то в темноте забрался в
чей-то свинарник, и свиньи подняли такой гвалт, что лишь наудачу, вслепую
выбрался я через забор к речке. По пояс в воде перешел я ее, бросил на берегу
свою шинель, казенную фуражку, ощупью переоделся, лег и стал ждать рассвета.
Впоследствии,
когда меня искали, решили, что я утопился, всю речку обшарили, а я был уже
далеко, – отшагал и проехал…
[1]
Махальный — солдат, на обязанности которого лежит показывать красным значком, в
какое место мишени попала пуля. Если стрелок даст промах — махальный машет
белым значком. (Здесь и далее примечания автора.)
[2]
Фельдфебель, взводный, подвзводный, ефрейтор, унтер, — В дореволюционной
армии эти звания присваивались младшему командному составу из солдат.
[3]
Немврод — древний сказочный царь, знаменитый охотник.
[4]
По-ефрейторски на караул — отдавать честь ружьем (особый воинский ружейный
прием).
[5]
Штабс-капитан — офицерский чин в царской армии (между поручиком и майором).
[6]
Хоругвь — воинское знамя. Церковная священная хоругвь — большое полотнище на
длинном древке с изображением Христа или святых.
[7]
Гренадер — здесь: рослый солдат. Так называли солдат особого рода войск,
вооруженных гранатами (фр. grenade), а впоследствии солдат высокого роста из
отборной части войск.
[8]
«Пузырем» называли в то время мешок для хранения сыпучих продуктов.
[9]
Дневальство — дневное наблюдение за порядком и чистотой в помещении роты.
[10]
Взять под микитки — под ребра.
[11]
Скатал валенки, отдал пушку (жарг.) — приврал, обманул, подшутил.
[12]
Пушкарь (жарг.) — обманщик, болтун, пустослов. В прямом значении:
артиллерист.
[13]
Каптенармус — должностное лицо в армии, отвечающее за хранение имущества в
ротном складе (кладовой).
[14]
Цейххауз (цейхгауз) — воинский склад оружия, обмундирования, снаряжения и
т. п.
[15]
Кунстштюки (кунштюки) — разные проделки, фокусы, ловкие штуки.
[16]
Словесность — здесь: воинские уставы в дореволюционной армии.
[17]
«Нет у тебя Бози инии, разве мене…» (церковнослав.) — Нет у тебя Бога
иного, кроме меня.
[18]
Глазок — круглое отверстие в дверях камеры.
[20]
Каботаж — плавание в пределах одного моря.
[21]
Ватер-вейс — желоб для стока воды, проходит у бортов.
[22]
Майна — вниз (жарг.).
[25]
Вира — вверх (жарг.).
[26]
Кубрик — общая матросская каюта.
[28]
Кнек — чугунный столбик с утолщением наверху, служит для заматывания вокруг
него канатов, в переносном смысле — остолоп, чугунная башка.
[29]
Скандебобр — волосы, выпущенные из-под фуражки на лоб полукруглой прядкой,
матросское кокетство.
[30]
Тимберсы — ребра судна.
[31]
Гальюн — отхожее место.
[32]
Клотик — верхушка мачты.
[33]
Лаг — прибор, показывающий пройденное расстояние.
[34]
Шланг — пожарный рукав.
[35]
Малица — меховой мешок с капюшоном и рукавами.
[36]
Принцесса Ламбаль, подруга Марии-Антуанетты, зверски убитая во время
сентябрьских убийств. Прекрасная Цветочница — прозвище девушки из народа,
посаженной на раскаленные острия пик санкюлотов по приказанию
Теруан-де-Мерикур, любовницы Марата. Смерть обеих была предсказана Калиостро в
1789 году.
[38]
Строп — особый канат для поднятия груза.
[39]
Подшкиперская чулан под кубриком, где сохраняются корабельные материалы:
пенька, канаты, фонари и т. п. (Примеч. автора.)
[40]
И без тебя — с тобой. Артур (франц.).
[42]
в единственной известной публикации вместо «Нэфу» напечатано «Эхору»
[43]
Нечто убийственное. Чистый спирт, настоенный на кайеннском перце с небольшим
количество меда.
[44]
Равным образом, ни о чем светящемся в небе — луне, звездах. Фергюсон — правая
рука Хоггея, — чаще других навещавший Роберта, приучил его думать, что
люди сами не желают многого в этом роде. А.Г.
[45]
Капитан, начальник. А. Г.
[46]
Две и три одинаковых, две дамы, три шестерки, примерно (Прим. автора)
[47]
Малайский изогнутый нож.
[48]
очень вольный перевод 33-го стихотворения Г. Гейне из цикла «Лирическое
интермеццо», сделанный, по-видимому, самим А. Грином
[49]
Д. Брамах родился в 1748 г. Г. Модлей родился в конце XVIII столетия в
1771 г.
[50]
«Мастер, устраивающий ватерклозеты» — первоначальная вывеска мастерской
Брамаха.
[51]
Замок Брамаха был открыт лишь в 1851 г. американцем Гоббсом, потратившим
на это дело 16 дней.
[52]
Английская морская миля равна 1,85 км.
[53]
Из «Зимней сказки» Шекспира.
|