 Увеличить |
Происшествие в квартире
г-жи Сериз
«Мало на
свете мудрецов, друг Горацио».
Шекспир
наизнанку
I
Калиостро
не умер; его смерть выдумали явно беспомощные в достижении высших истин
рационалисты. Во времена Калиостро или, вернее, в ту эпоху, когда великий человек
этот стоял на виду, рационалисты были еще беспомощнее. У них накопилось
кое-что, правда: Ньютоново яблоко, Лавуазье и т. п., но какими пустяками
казалось это в сравнении с циклопическими знаниями знаменитого Калиостро!
Ламбаль и Прекрасная Цветочница своевременно убедились в них[36]. Итак, рационалисты,
эмпирики и натуралисты смертельно завидовали Калиостро, бессмертному и
неуязвимому в своей мощи. Они ловко использовали то обстоятельство, что гениальный
итальянец встретил ледяной прием в столице нашего отечества, а двор Екатерины,
воспитанный на малопитательном для ума смешении юмориста Вольтера с стеклоделом
Ломоносовым и футуристом Тредьяковским, не мог усвоить всей ценности знаний
своего великого гостя.
Неуспех
Калиостро приписали его бессилию, а отсюда заключили, что он смертен. Никто,
правда, не видел его гроба, но общий голос решил: «помер, где-нибудь; тайно,
стыдливо помер; помер, как пить дать». И это рационалисты! Но он, как сказано,
не погрешил этим.
Калиостро,
наскучив колоссальным театром истории, кою наблюдал около пяти тысяч лет,
оставил мудрую Клио и удалился на одну из Гималайских вершин – Армун,
затерянную в обширных джунглях. Это произошло в 1823 году. На Армуне Калиостро
занялся чистым знанием: постижением начала вселенной – занятие, малопонятное
игроку на биллиарде или ялтинскому проводнику, но единственное, на чем мог
сосредоточить теперь пламя своего ума Калиостро, знающий все. Воспитанник
халдейских жрецов, основатель масонских лож и сенешал Розенкрейцеров, – он
не очень-то стеснялся на Армуне с покорной ему материей. Сложное, непреодолимое
движение его воли мгновенно перевело идею предметов в первооснову материи; она,
забушевал, приняла послушные формы, и на снеговой вершине Армуна сверкнул, как
выстрел, мраморный дворец, застыв в законной неподвижности веса и трех
измерений.
II
В конце
июля 1914 года большой пантакль Соломона, лежавший на письменном столе Калиостро,
издал тихий звон и на краях его вспыхнули голубые пятна тусклого, как сумерки,
света. Это указывало на сотрясение мирового эфира. Заинтересованный Калиостро
посмотрел в овальное зеркало Сведенборга и увидел символы огромной войны,
предсказанной Сен-Жерменом еще в 1828 году. Множество других признаков
подтверждало это: резец из горного хрусталя, укрепленный над девственным пергаментом,
писал знак Фалега, духа планеты Марс; неподвижно висевший в воздухе цветок Мира
завял, и тень крови пала на благородное чело бюста Агриппы.
Согласно
договору, заключенному лет триста назад между Калиостро и десятью сефиротами,
элементалами Белой магии, – Калиостро мог постигать смысл текущих событий
и развитие их не иначе, как совершив предварительно акт Добра, направленный
против Самоэля, духа яда и смерти. Вспомнив это и горя желанием проникнуть в
разум событий, он немедленно приступил к действиям.
– Мадим,
Цедек, Шелом-Иезодот, – тихо сказал он, – ко мне! Моя мысль – моя
воля!
Погас
свет, и тотчас в глубоком мраке наметились гигантские очертания трех сефиротов;
контуры эти колебались, светились – напряглись, получили непроницаемость, вес,
тело, дыхание – и пол скрипнул под их ногами.
Цедек
был сефирот прямоты, Мадим – страшной силы, Шелом-Иезодот – разрушителем
оснований, то бишь принципов.
– Цедек,
разбей воздух на запад, – сказал Калиостро, – Мадим, уничтожь
пространство, а ты, Шелом-Иезодот, как самый ленивый, получишь более всех
работы. Разрушь мое принципиальное равнодушие к судьбе людей!
Вновь
вспыхнул свет; фантомы исчезли; беззвучный ураган молнией пролетел от Армуна к
Бельгии; пространство пало, воздух исчез полосой в сто футов, а непоколебимое
равнодушие Калиостро сменилось доброй улыбкой. И вот первое, что увидел он в
стране горя и что должно было послужить взяткой сефиротам за единение с Разумом
событий, именуемым Ацилут.
III
В
маленькой, но чистой квартире, соблазнительно уютной и светлой, сидела в кресле
ушедшего под форты мужа маленькая госпожа Сериз. Опишем наружность ее, которая
понравилась Калиостро: чистый, правильный лоб, мягкий профиль, темнорусые
волосы, нежный рот и все нежное. Взгляд ее темных глаз был важный и милостивый,
и светилось в нем порядочно некой хорошей глупости, что извинительно, так как
юной женщине этой было всего двадцать лет. Глаза ее были вчера заплаканы, а
сегодня остались в них следы слез – тяжесть ресниц.
Госпожа
Сериз занималась вот каким делом: она читала роман, судьба героев которого
напоминала ее судьбу; в этом романе Альберт Вуаси тоже ушел на войну и у него
тоже была жена. Разумеется, г-жа Сериз сделала эту жену собой, а господина
Вуаси – господином Сериз. В процессе чтения вздумалось ей загадать следующее:
если Вуаси благополучно вернется, то и Сериз благополучно вернется, а если
Вуаси неблагополучно вернется, то и Сериз последует его примеру. С пылкостью,
свойственной любви и молодости, г-жа Сериз тотчас же уверовала в гадание и
гадала уже триста пятнадцатую страницу, как вдруг, перевернув ее, увидела
карандашную надпись, выведенную нем-то на переплете: «Дико и некультурно
вырывать страницы; на это способен только немец; стыдитесь, неизвестный
вырыванец!»
Увы!
последние страницы были вырваны! А г-жа Сериз и не подозревала этого! Гадание,
таким образом, кончалось на следующих словах: «Шатаясь от усталости, Альберт
Вуаси обнажил палаш и кинулся к по…». Дальше шла вышеупомянутая справедливая
надпись. Г-жа Сериз топнула обеими ножками и едва не заплакала. Что произошло с
Вуаси? И к чему кинулся он, к какому такому «по…». Если это – пороховой погреб
– от Вуаси мало чего осталось. Если – по…лку, то он тоже не выстоял один против
сотен людей. Если – по…гибели, то… каждый понимает, что это значит и не следовало
писать такой глупый роман.
Видя
огорчение госпожи Сериз, Калиостро, стоя на вершине Армуна, мыслью приказал
явиться новому взводу сефиротов. То были: Бина, сефирот Разумного действия,
Хесед, сефирот Сострадания и Нэтцах – Стойкость победы. С крыльев их сыпался
свет, их глаза заботливо смотрели на Калиостро, повиновались которому они
охотно и без капризов.
– Я
думаю, – сказал Калиостро, – я думаю нечто, что должно быть
исполнено. Моя мысль – мое приказание!
Тотчас
же сефироты прониклись его желаниями и скрылись. Бина, исчезая, усмехнулся: ему
нравилось интересное поручение. В мгновение, столь быстрое, что оно не было
даже временем, он принял вид Альберта Вуаси и явился перед г-жой Сериз, которая
к этому моменту была лишена Калиостро способности изумляться – на время визита
Бины. Ее состояние допускало теперь, незаметно для нее самой, принимать как
должное все, что бы она не увидела.
– Здравствуйте,
г-жа Сериз! – сказал Вуаси-Бина, оправляя гусарский ментик, –
«…следнему неприятельскому солдату».
– Г-н
Вуаси! – строго заявила г-жа Сериз. – Вы исчезли с триста пятнадцатой
страницы, хотя должны были гнать, что я гадаю на вас. Вы исчезли, оставив это
страшное «по…».
– Так, –
сказал Вуаси-Бина. – Я кинулся к последнему неприятельскому солдату и взял
его в плен.
– Так
ли, г-н Вуаси?
– Да,
это так. Поверьте, мне лучше знать: ведь я герой того романа, что лежит на
вашем столе. Впоследствии, когда вам попадет в руки второй, целый экземпляр
этой книги, вы почувствуете ко мне полное доверие.
– Значит,
вы благополучно вернулись?
– Чрезвычайно
благополучно. Настолько благополучно, что советовал бы некоторым дамам гадать
на мою особу, – в известных целях.
Г-жа
Сериз покраснела и стала кашлять. Она покашляла с минуту, не более, но так
выразительно, что Бина-Вуаси счел долгом помочь ей.
– Г-н
Сериз, конечно, здоров, – сказал он. – Он вернется.
– Вы
думаете?
– Я
знаю это. Ему ворожила очаровательная бабушка будущих своих внуков.
Г-жа
Сериз, в виде благодарности, заинтересовалась положением самого Вуаси.
– Так
вы, значит, женились на мадемуазель Шеврез?
– Как
полагается.
– По
любви?
– Да.
– И
были ей хорошим мужем?
– Сударыня, –
возразил Вуаси-Бина, – автор в противном бы случае не сел бы писать роман.
Г-жа
Сериз растроганно протянула ему руку. Но окончился срок сефирота: материя, коей
был облечен он, распалась в ничто, и рука женщины встретила пустоту и вернулось
изумление.
– Что
это? – сказала она, вздрагивая. – Я, кажется, слишком много думала об
этом романе. С кем говорила я? Ах, тоска, тоска! Был здесь г-н Вуаси или нет?
Если он был, то уход его не совсем вежлив.
Она
томилась, и тут начал работать Хесед, коему поручено было рассмешить г-жу
Сериз, это во-первых, и внушить ей Радостную уверенность – во-вторых. Сефирот
оживил фотографию г-на Сериз, стоявшую на каминной доске. Как только взгляд
г-жи Сериз упал на этот портрет – с ним произошли поразительные, странные вещи:
левая рука ловко закрутила черный, молодой ус; один глаз комически подмигнул, а
другой стал вращаться непостижимым, но совершенно не безобразным образом, и
г-жа Сериз окаменела от удивления. А глаз все подмигивал, ус все топорщился, и
было это так нежно и смешно, что г-жа Сериз, не выдержав, расхохоталась. Этого
и добивался Хесед; тотчас же он проник в доступное в эту минуту сердце женщины
и Радостная уверенность была с ней. Конечно, она долго протирала глаза, когда
портрет успокоился, но это ничего не сказало ей; она бессильна была решить –
было то, что было, или же было то, чего не было? Так гениальный Калиостро
распорядился ее сознанием.
IV
Третий
сефирот, Нэтцах, очутился на гребне бельгийского окопа и тщательно поймал своею
крепкой, как алмаз, рукой штук девять шрапнельных пуль, готовившихся пробить
г-на Сериз. Он так и остался при нем, щелкая время от времени пальцем по
некоторым весьма назойливым гранатам и бомбам. Сефироты, как и люди, нуждаются
в отдыхе; отдых Нэтцаха, когда он предавался ему, состоял в том, чтобы портить
неприятельские материалы. Он трансформировал взрывчатые вещества, делая из
пороха нюхательный табак, – тогда при выстреле все чихали, и чихали так
долго, что уж никак не могли взять верный прицел; или забивал пулеметы сжатым
ветром, отчего пули их летели не далее трех шагов.
Много
поднялось к небу душ с поля сражения, но не было среди них ни одной немецкой
души. «Есть ли душа у немца?» – размышлял сефирот. Оставим его решать этот
вопрос: мы уже решили. Есть, но она в пятках и не показывается.
Калиостро
посмотрел в зеркало Свенденборга и увидел, что приказания выполнены. Тогда он
взглянул наверх, к высокому потолку, где в сумерках снегового вечера тихо
плавали чудесные лилии Ацилут – Мира сияния. Лилии издавали тонкий, прекрасный
аромат, и аромат этот был Разум событий, и Калиостро погрузился в него. Каждому
открыт Разум событий, кто поступает, как поступил Калиостро, но немногие знают
это.
Вокруг
вершины Армуна бушевала метель. К огромному зеркальному окну дворца подошел
каменный баран; гордые, голодные глаза его выразительно смотрели на Калиостро,
а на великолепных рогах белел снег.
– Ступай,
дикий, ступай, – сказал Калиостро, – немного вниз и немного налево!
Там есть еще довольно травы.
Баран
исчез, и был ему по его бараньему положению – травяной кусок хлеба.
Так жил
могущественный Калиостро на пике горы Армун, в северном Индостане, где никогда
и никто не видел его. Все, описанное здесь, – истинно, и в заключение
можем мы привести одну из семи тайных молитв Энхеридиона, читаемую по
воскресеньям:
«Избави
меня, Господь, свое создание, от всех душевных и телесных страданий, прошедших,
настоящих и будущих. Дай мне, по благости твоей, мир и здоровье и яви свою
милость мне, слабому твоему созданию!»
|
