 Увеличить |
Огненная вода
I
К главному
подъезду замка Пелегрин, описав решительный полукруг, прибыл автомобиль
жемчужного цвета – ландо.
В левом
его углу с подчеркнутой скромностью человека, добровольно ставящего себя в зависимое
положение, сидела молодая женщина с серьезным, мелких черт, лицом и тем оттенком
улыбки, какой свойствен сдержанной душе при интересном эксперименте.
Она была
не одна. Господин с лысиной, выходящей из-под цилиндра к затылку половиной
тарелки, с завитыми вверх, лирой, усами и тройным подбородком, уронив, как
слезу, в руку монокль, оступился, и, подхваченный швейцаром, вновь вскинул
стекло в глазную орбиту, чопорно оглядываясь.
Швейцар
звонком вызвал лакея, презрительно поджав нижнюю губу, что, впрочем, относилось
не к посетителю.
– Нижайшее
почтение господину нотариусу, – сказал он почтительным, но несколько фамильярным
тоном сообщника. – Все в порядке.
– В
порядке, – повторил нотариус Эспер Ван-Тегиус. – Шутки долой. Пока не
пришел кто-нибудь из этой банды, говорите, как дела.
– Во-первых,
идут какие-то проделки и стоит кавардак. Во-вторых, совещание докторов
окончилось ничем. Я подслушивал у дверей с негром Амброзио. Смысл решений
такой, что «нет никаких оснований».
– А…
Это печально, – сказал Ван-Тегиус. – Профессор Дюфорс еще меня не
известил обо всем этом. – Удар! Последнее средство… – Он обернулся и
кивнул даме в автомобиле, махнувшей ему ответно концом вуали. – Ну, что
еще? Настроение? Факты?
В далях
заднего плана раскатисто заскакало эхо ружейного выстрела, сопровождаемого
резким криком.
– Факты? –
сказал, вздрогнув, швейцар, и его гладстоновское лицо передернулось, как кисель. –
Вот и факты. Утром он убил восемь павлинов, это девятый.
– Но
что же…
– Тс-с…
Где-то
вверху лестницы уставился в ухо нотариуса пронзительный свисток, ему ответил
второй, и по лестнице, припрыгивая и катясь ладонью по гладким мраморным
перилам, спустился бритый человек с лицом тигра; его кожаная куртка и полосатая
рубаха были расстегнуты; широкие штаны болтались вокруг огромных ботов с
подошвой в три пальца. Копна полуседых, черных волос была стянута малинового
цвета платком. Дым шел одновременно из трубки и рта, так что человек спустился
как бы на облаке.
Невольно
Ван-Тегиус увидел за его спиной призрак подобострастного маркиза в шелковых
чулках и красной ливрее, но лакеев этого типа не найти было более в Пелегрине.
– Что
здесь происходит? – спросил страшный слуга.
– Нет
ни абордажа, ни драки дубовыми скамейками, – с ненавистью ответил
швейцар, – просто посетитель, ничего более. Да. Может быть, вы взберетесь
по вантам доложить о его прибытии? Нотариус Ван-Тегиус.
Страшилище
почесало затылок.
– Я
хочу видеть по делу владельца, Эвереста Монкальма, – заявил нотариус,
намеренно избегая титула.
– Пойду
скажу, – задумчиво ответил матрос, – не знаю, что будет.
Он
исчез, шагая по три ступеньки; тем временем швейцар сообщил еще кое-что интересное:
уволено тридцать слуг, взамен их Монкальм выписал откуда-то человек двадцать
матросов, которые и делают, что хотят. Этикет уничтожен; исчезло малейшее
подобие знатности и величия. Недавно едва не затравили собаками директора
кинематографической фирмы, приехавшего со свитой и актерами просить разрешения
снять в древнем гнезде маленькую комедию. Жена Монкальма, эта «темная особа
низкого происхождения», как выразился швейцар, вчера самолично руководила на
кухне приготовлением кушанья, изобретенного ее мужем. Сам не терпит никаких
возражений и указаний. Звонки заменены свистками и трубными сигналами. Все это
хлынуло дождем безобразия за три недели, как только изгнанный пятнадцать лет
назад за многочисленные художества Эверест по непонятному капризу его дяди стал
полным и единственным наследником.
– Гм…
гм… – сказал Ван-Тегиус, затем вышел к автомобилю, пошептался с дамой и вернулся
в момент, когда ему сверху махнули рукой идти.
II
Он
все-таки ожидал еще по старой привычке, так как не раз бывал здесь, что с
блаженным и торжественным чувством погрузится в бездны темной стенной резьбы,
простора внушительных и величественных предметов с гулким эхом шагов. Отчасти
это и было так с той поразительной и всему придавшей иной вид разницей, что во
всех помещениях стоял яркий, дневной свет. С удалением темных цветных стекол и
заменой их прозрачными залы, казалось, сверкали вихрем желтых и голубых перьев.
Чинно выступая вслед развалистой походке морского бродяги, Ван-Тегиус, несколько
струсив, прошел сквозь строй коек, составленных пирамидой ружей, и матросов,
игравших в карты, прихлебывая вино, – это была охрана Монкальма. Вдали, на
коротком просвете анфилады, промчалась горничная с паническим лицом. В одной
гостиной стояла огромная палатка, внутри ее виднелась походная меблировка
пустыни; пальмы в кадках, сдвинутые вокруг, являли вид комнатных тропиков.
Следующая
комната, путь к которой шел по небольшой лестнице, показала наконец Ван-Тегиусу
более кроткое зрелище. Здесь, полулежа на ковре, подпирая маленькой смуглой
рукой голову, расположилась пышно-непричесанная, но в бальном платье, шлейф
которого был занят двумя книгами, женщина или, вернее, девочка, ставшая
женщиной на семнадцатом году жизни. Все шкафы здесь были открыты, и их музейное
содержание – фарфоровые фигурки зверей и людей – образовало перед лицом
странной особы маленькую цветную толпу, которую она заботливо группировала в
какие-то сцены, по-видимому, придавая этому большое значение. Увидев
Ван-Тегиуса, она сердито смутилась и грациозно приподнялась, затем встала,
сложив руки назад.
– Это
пленник? – сказала она серьезно. – Что он сделал?
– Ничего,
идет себе, – ответил матрос, – только это не пленник.
Нервно
смеясь, угадывая, что видит жену Монкальма, нотариус отвесил театральный поклон
и хотел назвать себя, но женщина, покраснев, махнула рукой.
– Идите,
идите, я потом приду, – заявила она и отвернулась, очаровательно заалев.
Путь
среди этих чудес был пыткой. Наконец она кончилась. Ван-Тегиус, расстроенный,
но крепко решившийся, вошел в колоссальную библиотеку, где у раскрытого окна с
винтовкой в руках стоял сам Эверест Монкальм, нелюбимый и изгнанный сын
Монкальма, одного из трех великих дюжин страны.
III
Он был в
турецком костюме, чалме и низких сафьяновых сапогах. Его широкое нервное лицо с
прищуренным, как на солнце, взглядом отражало весь его беспокойный, неукротимый
характер; сложенный красиво и сильно, он двигался, как порыв ветра, говорил
громко и медленно.
– Ван-Тегиус, –
сказал он, вывихивая рукопожатием плечо нотариуса. – Надоели павлины. Их
крик ужасен. Что скажете?
Они
сели, причем Монкальм уронил свою винтовку, но не поднял; стук, заставив
нотариуса вздрогнуть, помог ему начать в темп встречи, – и сразу:
– Эверест, –
сказал он, – я знал вас ребенком. Не будем говорить о печальных обстоятельствах…
– Что
же печального? – перебил Монкальм. – Обыкновенный блудный сын.
Деликатное изгнание с пенсией. Нежелание обручиться с девой, безрадостной, но
богатой…
– Молодость
Генриха Четвертого, – разрешил себе обобщить Ван-Тегиус, – побеги на
рыболовных судах…
– Я
откровенно скажу, – снова перебил Монкальм, – пятнадцать лет сделали
меня таким, каков я теперь. Со мной Арита. Это моя жена. Я нашел ее в темном
углу с пыльным золотым светом. Больше мне ничего не надо. Кстати, – сказал
он таинственно, – заметили палатку?
– О,
да.
– И
военный постой?
– Хм…
конечно.
– Ну,
так это она. Ей хочется, чтобы все было «как на корабле». Вахта. И пустыня, где
она не бывала; поэтому соорудили палатку. Не стоит мешать ей.
– Я
удостоился, – с улыбкой сказал Ван-Тегиус, – удостоился
вопроса, – «не пленник ли я?»
– Ну
да, – ответил, быстро подумав, Эверест. – Это замок. У нее все
спуталось в голове. Она, может быть, ждет драконов, – почем я знаю? Вы
знаете, – просто сообщил он, – что здесь все смеются над нами.
Однажды меня не было. Ей подали обед в парадном порядке, но с издевательством.
От поклонов, услуг и титулования она не могла есть; она сидела и плакала, так
как растерялась. Узнав это, я выгнал всех хамов и заменил их старыми своими
знакомыми. Вас привел Билль. Он был, правда, пиратом, но мимо спальни проходит
на цыпочках.
– К
сожалению, – сказал нотариус, – ваш образ жизни, бесцеремонный уход с
праздника у сестры вашей, герцогини Эльтрат, в сопровождении забулдыг, ваше
нежелание посетить влиятельных лиц и многое другое – отвратило от вас много
дружественных душ.
– О, –
сказал Монкальм и наивно прибавил, – правда. Невероятно скучны эти кисляи.
Я делаю, что хочу. Хотите, мы вам сейчас споем хором «Песню о Бобидоне, морском
еже»?
– Нет, –
вздохнул Ван-Тегиус. – Я уже стар. Монкальм, я приехал с кузиной вашей, Дорой
дель-Орнадо. Она в автомобиле, так как боится войти.
Взгляд,
подобный пощечине, и срыв Монкальма в хлопнувшую, как стрела, дверь был ответом.
Ван-Тегиус пробыл один около десяти минут, пока Эверест вернулся в
сопровождении легко и мило выступающей женщины, видимо, взволнованной тем, что
предстояло сказать.
– Меня
не надо бояться, – сказал Монкальм, двигая ударом ноги кресло для
посетительницы.
Затем
нотариус приступил к делу и рассказал, что, умирая, дядя Эвереста ввиду невозможности
быстро переделать завещание, сделанное в пользу племянника, – призвал его,
Ван-Тегиуса, и ее, Дору дель-Орнадо, и заставил поклясться, что устное его
пожелание будет передано племяннику.
IV
Оказалось,
что игра вышла наверняка. Молодая женщина успела только сказать:
– Дорогой
Эверест, мое положение тяжело. Я не посягаю на все и не имею права, но я прошу
вас сделать, что можно.
В этот
момент вошла Арита, робко потянув дверь. Эверест удержал ее рукой за плечо. Она
прошла вперед, упираясь головой в подмышку гиганта, с застенчивым и прелестным
лицом, полным неловкости.
– Душа
моя, – сказал Монкальм, подмигивая нотариусу и кузине, – мы завтра
уезжаем с тобой в Гедарк, в новое путешествие.
– При
полном ветре, – сказала она. – И вы с нами?
Смех,
короткое представление, два-три ненужных слова, – и посетители удалились.
– Ваш
расчет верен, – сказала нотариусу Дора с чувством, смотря на его
деловитое, улыбающееся лицо, когда автомобиль тронулся. – Нас даже не
провожали, однако.
– Как?
Разве вы не видели? Впрочем, я понимаю ваше волнение. За нами шел Билль, этот
мрак в образе человека.
– Итак,
вы…
Она
обернулась на Пелегрин с выражением охотника, повалившего тигра.
– Так
просто, – сказал Ван-Тегиус. – Ох, уж эти романтики…
|
