Увеличить |
Львиный удар
I
Трайян
только что вернулся с большого собрания Зурбаганской ложи всемирного теософического
союза. Блестящее выступление Трайяна против Ордовы, сильнейшего оратора ложи,
его могучий дар убеждения, основанного на точных данных современного
материализма, его отточенная ирония и невероятная память, бросающая в связи с
общим, стройным, как пламя свечи в безветрии, мировоззрением, – тысячи
непоколебимых фактов, – лишили Ордову, под конец диспута, самообладания и
твердости духа. Материализм, в лице Трайяна, получил, кроме шумных оваций,
несколько десятков новообращенных, а Трайян, приехав домой, надел халат, сел поудобнее
к железному, художественной работы камину, и красный трепет огня отразился в
зрачках его веселых глаз, накрытых черными, крутыми и тонкими, как у красивых
женщин, бровями.
Хотя
Ордова не появлялся еще в нашем рассказе видимым и говорящим лицом, интересно
все-таки отметить разницу в наружности противников, а наружность – в контрасте
с их убеждениями. Знаменитый ученый-материалист Трайян обладал внешностью
модного, балованного художника, в ее, так сказать, банальной транскрипции:
пышный галстук, волосы черные и длинные, пышные, как и холеная борода;
безукоризненной чистоты профиль, белая кожа; синий бархатный пиджак –
впечатление одухотворенной изысканности; идеалист Ордова коротко стригся, лицом
был некрасив и невзрачен и одевался в скверном магазине скверного готового
платья. Странное заключение можно было бы сделать отсюда! Однако рассказ наш
лежит не в шутке, и сравнение упомянутых лиц с ошибочно перепутанными масками –
все, что мы можем себе позволить по этому поводу.
В
кабинете, кроме Трайяна, сидел приехавший с ним генерал Лей, живой, ловкий и
любезный старик, настоящий боевой человек, знающий смерть и раны… Леи был
поклонником сражений, драки и состязаний вообще, неизменно оставаясь, когда это
не касалось патриотизма, сторонником победителя; бой петухов, тарантулов,
быков, бой – диспут ученых – серьезно, увлекательно волновали Лея; он принимал
жизнь только в борьбе и лакомством считал поединки.
– Мне
кажется, Ордова чувствует себя плохо, – сказал Лей, – и я менее всего
хотел бы быть на его месте.
– Он
все-таки убежденный человек, – заметил Трайян, – и я, если хотите,
заставил его только молчать. Не он побежден сегодня, а его идейный авторитет.
– Ордова
обезоружен.
– Да,
я обезоружил его, но не покорил, что, впрочем, мне совершенно не нужно.
– Ордова
крупный противник, – сказал Лей, – так как стоит на приятной,
практически, для масс, точке зрения. «Я умираю, но я же и остаюсь», –
какие великолепные перспективы!
– Он
слабый противник, – возразил Трайян, – его заключения произвольны,
аргументация беспорядочна и, так сказать, экзотична; эрудиция, обнимающая
небольшое количество старинных, более поэтических чем научных книг, достойна
всякого сожаления. «Организм умирает, дух остается!» – вот все: вера,
выраженная восклицанием; соответственно настроенные умы, конечно, предпочтут
этот выкрик данным науки. Однако, таких меньшинство, в чем я и убедил вас
сегодняшним выступлением.
– Господин
Ордова просит разрешения видеть вас! – сказал, появляясь в дверях, лакей.
Собеседники
переглянулись; Трайян усмехнулся, пожав плечами. Лей просиял от любопытства и
нетерпения. Несколько мгновений Трайян молчал, обдумывая тон встречи, пока ему
не показалось более уместным, как победителю, почтительное и серьезное
отношение.
– Просите! –
мягко сказал он и продолжал, подымаясь навстречу входившему Ордове: –
Очень, очень мило с вашей стороны, что вы навестили человека, искренне
расположенного к вам, помимо всяких теорий. Садитесь, прошу вас. Ордова –
генерал Лей.
Невзрачное,
грустное лицо Ордовы выразило легкое замешательство.
– В
этот поздний час, господин Трайян, – сказал он таким же грустным, как и
его лицо, но решительным и свободным голосом, – я пришел по немаловажному
делу к вам лично.
Генерал
поклонился и разочарованно протянул руку Трайяну.
– Как
лишний, я удаляюсь…
Но
Трайян знаком остановил его.
– Не
уходите, Лей, я не хотел бы секретов и, вообще, никакой таинственности.
– Извините, –
сказал Ордова, – я пришел с коротким, практическим предложением, но такого
рода, что намек на третье лицо был нелишним. Если генерал Лей находится в курсе
вопросов, рассмотренных в сегодняшнем заседании и не состоит членом общества
покровительства животным, – я без задержек перейду к делу.
– Вопрос
идет о животном? – спросил Трайян, рассматривая Ордову в упор. –
Однако я хотел бы избегнуть мистификации.
– Зачем? –
искренно возразил Ордова, – когда можно обойтись без всякой мистификации!
– Я
и генерал Лей слушаем вас, – коротко заявил Трайян.
Гость
поклонился, и все сели; тогда Ордова заговорил:
– Для
скептиков, людей предвзятого мнения, людей легкомысленных и людей искренне
убежденных существует неотразимо повергающее их оружие – сила факта. Обстановка
факта, внешняя и внутренняя его сторона должны быть наглядными и бесспорными.
Могли ли бы вы, Трайян, быв очевидцем, даже действующим лицом факта
бесспорного, опровергающего нечто весьма существенное в вашем
мировоззрении, – явить мужество признанием власти факта?
Трайян
подумал и, не найдя в словах Ордовы ловушки, сказал:
– Приняв
бесспорность факта существеннейшим и главнейшим условием – да, мог бы, как
ученый и человек.
– Хорошо, –
продолжал Ордова, – то, что я изложу далее, не требует с вашей стороны возражений.
Вы можете просто, в худшем случае, пропустить это мимо ушей. Внимательное изучение
древних восточных авторов, подтвержденное собственными моими опытами, привело
меня к убеждению в действительном существовании Духа живой Жизни, духовной
основы всякого организма. Естественная смерть существа никогда не бывает
достаточно быстрой для того, чтобы освобождение, или исход Духа, произвело
резкое впечатление на присутствующих; какими путями совершается это, доныне нам
неизвестно, во всяком случае, постепенное освобождение духовной энергии в сравнении
с мгновенным исхищением ее путем идеально быстрого уничтожения тела, почти
неведомого природе, – относится одно к одному так же, как взрыв пороха – к
медленному его сгоранию. Под идеально быстрым уничтожением подразумеваю я не
только предшествующий окончательной смерти полный паралич организма, как в
случаях разрыла сердца или апоплексии, а полное сокрушение, обращение в
бесформенную материю. Вам, Трайян, и вам, генерал, предлагаю я завтра в 12
часов дня быть свидетелями такой смерти, смерти сильного, здорового льва; мой
выбор я остановил на этом звере ради его сравнительно небольших размеров,
отвечающих условиям опыта, но, главным образом, в силу огромного количества
невесомой таинственной энергии или Духа, заключенного в льве, как в носителе
силы.
– Насколько
я понял вас, – сказал Трайян, улыбаясь безобидно, как если бы речь шла о
сложной и умной шалости, – освобожденный дух льва будет доступен моим
физическим чувствам?! Но как и в какой мере?
– Как
– не знаю, – серьезно сказал Ордова, – но, ручаюсь, в достаточно
убедительной степени. Завод Трикатура отдал в мое распоряжение восьмисотпудовый
паровой молот; молот убьет льва. Я не требую у вас участия в расходах по опыту,
так как это моя затея; прошу лишь, после составления письменного акта о
происшедшем, присоединить свою подпись.
– Согласен, –
высокомерно сказал Трайян. – Лей, что вы думаете об этой истории?
Глаза
Лея блестели одушевлением и азартом.
– Я
думаю… я думаю, – вскричал он, – что время до двенадцати часов
полудня покажется мне тысячелетней пыткой!
– Я
жду вас, – сказал Ордова, прощаясь, затем, помолчав, прибавил: –
Довольно трудно было найти льва, и я, кажется, немного переплатил за своего
Регента. Я ухожу. Не думайте о моих словах, как о шутке или безумстве.
Он
вышел; когда дверь закрылась, Трайян сел за стол, уронил голову на руки и
разразился истерическим, неудержимым, широким, страшным, гомерическим хохотом.
– Лев!.. –
бросал он в редкие секунды затишья, – под паровым молотом!.. в лепешку!..
с хвостом и гривой!.. ведь этого не выдумаешь под страхом казни!.. О, Лей, Лей,
как ни самоуверен Ордова, – все же я не ожидал одержать победу сегодня над
таким жалким, таким позорно – для меня – жалким противником.
II
Лев,
купленный Ордовой в зверинце Тоде, пятилетний светло-желтый самец крупных размеров,
отправился в тесной и прочной клетке к месту уничтожения около одиннадцати
часов утра. Льва звали Регент. Его сопровождал опытный укротитель Витрам,
человек, в силу профессии, привычки и вдумчивости, любивший животных более, чем
людей. Витрам ничего не знал о роковом будущем Регента. Он провожал его за
плату, по приглашению, на загородный завод Трикатура; сидя на краю фуры
автомобиля, он обращался время от времени к Регенту с ласковыми, одобрительными
словами, на что лев отвечал раскатами короткого рева, подобного грому. Фура
двигалась окольными улицами; во тьме плотно укутанной брезентовым чехлом клетки
лев раздраженно переносил надоедливую оскорбительную тряску долгой езды,
неловко прижавшись в угол, ударяя хвостом о прутья и мгновенно воспламеняясь
гневом, когда более резкие толчки мостовой принуждали его менять положение. В
таких случаях он ревел грозно и долго, с явным намерением устрашить
таинственную силу движения, приводящую его, огненной силы, непокорное,
мускулистое тело в состояние тягостной неустойчивости. Пойманный уже взрослым,
он тосковал в неволе ровной, глухой тоской, лишенной всякого унижения, иногда
отказываясь от пищи, если случайный оттенок ее запаха терзал сердце неясными,
как забытый, но яркий сон, чувствами свободного прошлого.
– Еще
немного потерпи, рыжий, – сказал Витрам, завидев через далекие крыши
построек черные башенные трубы завода, изливающие густой дым, – хотя,
разорви меня на куски, я не сумею сказать тебе, зачем твое дикое величество
переезжает в новое помещение.
Регент,
зная по тону голоса, что Витрам обращается к нему, взревел на всю улицу.
– Сбрендил,
надо быть, какой-то состоятельный человек, – продолжал Витрам, –
потянуло его к зоологии, вообразил он себя римским вельможей, из тех, что
разгуливали в сопровождении гепардов и барсов, и купил нашего Регента. Тебя,
старик, посадят в саду, на видном месте, среди так знакомой тебе тропической
зелени. Вечером над фонтаном вспыхнет голубая электрическая луна; толпа
близоруких щеголей, взяв под ручку молодых женщин со старческой душой и косметическим
телом, займется снисходительной критикой твоей внешности, хвоста, движений,
лап, мускулов, гривы…
Витрам
умолк; лев рявкнул.
– А
чем кормят львов? – осведомился шофер.
– Твоими
ближними, – сказал Витрам, и шофер, думая, что услышал очень забавную
вещь, громко захохотал. Минуту спустя, фургон проезжал мимо рынка; запах сырого
мяса заставил Регента круто метнуться в клетке, и все его большое, тяжелое тело
заныло от голода. Не зная, где мясо, так как тьма была полной, а запах, проникая
в нее, властно щекотал обоняние, – лев несколько раз ударил лапами вниз и
над головой, разыскивая обманчиво близкую пищу; но когти его встретили пустоту,
и внезапная ярость зверя развернулась таким ревом, что на протяжении двух
кварталов остановились прохожие, а Витрам хлопнул бичом по клетке, приглашая к
терпению.
Наконец,
въехав в ворота, фургон остановился у закопченного кирпичного здания, и Витрам,
спрыгнув, подошел к слегка бледному, но спокойному Ордове. Тут же стояли Трайян
и генерал Лей.
– Регент
приехал, – сказал Витрам, – и так как вы, кроме этого, рассчитывали
на мое искусство, – то я к вашим услугам.
Трайян,
находя свое положение несколько глупым, молчал, решив ни во что не вмешиваться,
но генерал выказал живое участие к хлопотам по сниманию и установке клетки
вблизи парового молота.
Это
гигантское сооружение терялось верхними частями в мраке неосвещенного купола;
из труб, слабо шипя, просачивался пахнувший железом и нефтью пар; молот был
поднят, саженная площадь наковальни тускло блестела, подобно черной вечерней
луже, огнем спущенных ламп.
Витрам
еще не догадывался, в чем дело; он проворно развязывал веревки, снимал с клетки
брезент; завод пустовал, так как был праздник, и привести молот в действие
должен был сам Ордова.
– Как
же, Трайян, – сказал Лей, – отнесетесь вы к антрепренеру Ордове, если
его постигнет фиаско?
– Очень
просто, – хмуро заявил Трайян, смотревший на молот с нетерпением и
брезгливостью, – я ударю его по лицу за жестокость и дерзость. Неужели вы,
умный человек, ждете успеха?
– А…
как сказать?! – возразил генерал с бесстыдством любопытного и жадного к
зрелищам человека. – Пожалуй, жду и хочу всем сердцем необыкновенных
вещей. Скажу вам откровенно, Трайян: хочется иногда явлений диких, странных,
редких, – случаев необъяснимых; и я буду очень разочарован, если ничего не
случится.
– Ренегат! –
шутливо сказал Трайян. – Вчера вы аплодировали мне, кажется, искренне.
– Вполне,
подтверждаю это, но вчера в высоте мгновения стояли вы, теперь же, пока что –
лев.
– Посмотрите
на льва, – сказал подходя Ордова, – как нравится вам это животное?
Брезент
спал. Регент стоял в клетке, устремив на людей яркие неподвижные глаза. Его
хвост двигался волнообразно и резко; могучая отчетливая мускулатура бедер и
спины казалась высеченной из рыжего камня; он шевельнулся, и под шерстистой
кожей плавно перелились мышцы; в страшной гриве за ухом робко белела приставшая
к волосам бумажка.
– Хорош,
и жалко его, – серьезно сказал Трайян.
Лей
молчал. Витрам хмуро смотрел на льва. Ордова подошел к молоту, двинув рычаг для
пробы двумя неполными поворотами; массивная стальная громада, легко порхнув
книзу и вверх, не коснувшись наковальни, снова остановилась вверху, темнея в
глубине купола.
– Ну,
Витрам, – сказал, ласково улыбаясь, Ордова, – вы, дорогой мой,
должны, как сказано, нам помочь. Регент вас слушается?
– Бывали
ослушания, сударь, но небольшие, детские, так сказать, вообще он послушный
зверь.
– Хорошо.
Откройте в таком случае клетку и пригласите Регента взойти на эту наковальню.
– Зачем? –
растерянно спросил Витрам, оглядываясь вокруг с улыбкой добродушного непонимания. –
Льва на наковальню!?.
– Вот
именно! Однако не теряйтесь в догадках. Здесь происходит научный опыт. Лев
будет убит молотом.
Витрам
молчал. Глаза его со страхом и изумлением смотрели в глаза Ордовы, блестевшие
тихим, влажным светом непоколебимой уверенности.
– Слышишь,
Регент, – сказал укротитель, – что приготовили для тебя в этом месте?
Не
понимая его, но обеспокоенный нервным тоном, лев, с мордой, превращенной вдруг
в сплошной оскал пасти, с висящими вниз клыками верхней, грозной сморщенной
челюсти, заревел глухо и злобно. Трайян отвернулся. Витрам, дав утихнуть зверю,
сказал:
– Я
отказываюсь.
– Тысяча
рублей, – раздельно произнес Ордова, – за исполнение сказанного.
– Я
даже не слышал, что вы сказали, – ответил Витрам, – я думал сейчас о
льве… Такого льва трудно, господа, встретить, более способного и умного льва…
– Три
тысячи, – сказал Ордова, повышая голос, – это нужно мне, Витрам,
очень, необходимо нужно.
Витрам в
волнении обошел кругом клетки и закурил.
– Господа!
Я человек бедный, – сказал он с мукой на лице, – но нет ли другого
способа произвести опыт? Этот слишком тяжел.
– Пять
тысяч! – Ордова взял вялую руку Витрама и крепко пожал ее. –
Решайтесь, милый. Пять тысяч очень хорошие деньги.
– Соблазн
велик, – пробормотал укротитель, неподдельно презирая себя, когда, после короткого
раздумья, остановился перед дверцей клетки с револьвером и хлыстом. –
Регент, на эшафот! Прости старого друга!
Ордова,
прикрепив к рычагу веревку, чтобы не очутиться в опасной близости к льву, и, обмотав
конец привязи о кисть правой руки, поместился саженях в двух от молота. Трайян,
желая избегнуть всякой возможности шарлатанства, тщательно осмотрелся. Он стал
вдали от всяких предметов, машин и нагромождений железа под электрической
лампой, ровно озарявшей вокруг него пустой, в радиусе не менее двадцати футов,
усыпанный песком, каменный пол; Лей стоял рядом с Трайяном; оба осмотрели
револьверы, предупредительно выставив их, на худой случай, дулом вперед.
Витрам,
звякнув в полной тишине ожидания запорами и задвижками, открыл клетку.
– Регент! –
повелительно сказал он. – Вперед, ближе сюда, марш! – Лев вышел
решительными крутыми шагами, потягиваясь и подозрительно щурясь; Витрам
взмахнул хлыстом, отбежав к наковальне. – Сюда, сюда! – закричал он,
стуча рукояткой хлыста по отполированному железу. Регент, опустив голову,
неподвижно стоял, ленясь повторить знакомое и скучное упражнение. Приказания
укротителя становились все резче и повелительнее, он повторял их, бешено щелкая
хлыстом, тоном холодного гнева, расталкивая сопротивление льва взглядом и
угрожающими жестами; и вот, решив отделаться, наконец, от докучного человека,
Регент мягким усилием бросил свое стремительное тело на наковальню и
выпрямился, зарычав вверх, откуда смотрела на него черная плоскость
восьмисотпудовой тяжести, связанной с слабой рукой Ордовы крепкой веревкой.
Ордова
качнул рычаг в тот момент, когда Витрам отскочил, закрыв лицо руками, чтобы не
видеть разможжения Регента, и молот мигнул вниз так быстро, что глаза зрителей
едва уловили его падение. Глухой тяжкий удар огласил здание; в тот же момент
толчок шумного, полного жалобных, стонущих голосов вихря опрокинул всех четырех
людей, и, падая, каждый из них увидел высоко мечущийся огненный образ льва, с
лапами, вытянутыми для удара.
Все,
кроме Ордовы, встали; затем подошли к Ордове. Кровь льва, подтекая с
наковальни, мешалась с его кровью, хлещущей из разодранного смертельно горла;
жилет был сорван, и на посинелой груди, вспахав ее дымящимися рубцами, тянулся глубокий
след львиных когтей, расплющенных секунду назад в бесформенное ничто.
|