 Увеличить |
Гостиница Вечерних
Огней
I. Порт-Саид
Я стоял
у руля; араб-лоцман, подъехав к пароходу на паровом катере, сменил меня в тот
момент, когда настроенный уныло и буйно, я собирался посадить нашу «Христину»
на мель. Это была хорошо, тщательно обдуманная месть капитану за две вахты не в
очередь и сутки ареста. Она не удалась. Я покинул штурвал, вздыхая, помощник
капитана окинул меня язвительным, многообещающим взглядом и промолвил вскользь:
– Как
ошвартуемся, приготовь расчетную книжку. Я хорошо знал, чем насолил капитану и
этой рыжей палке – помощнику. Им не нравилось мое критическое отношение к
политике Германии. Частенько, разглагольствуя в кубрике, я указывал матросам на
то, что (извините за скудность политической терминологии) сосиски получат от
Франции хороший реванш. Франция съест сосиски и запьет их пивом в Берлине.
После сказанного совершенно ясно, что капитан и помощник «Христины» были
чистокровные немцы. Они мстили мне, как могли, а боцман (дальний родственник
капитана) изводил меня мытьем шлюпок и матов. Третьего дня я сказал:
– Так
более продолжаться не может.
Конечно,
боцман донес об этом. Иначе вовсе необъясним змеиный взгляд рыжей палки.
«Ах ты,
сосиска!» – хотел сказать я, но удержался, вспомнив, что за это может влететь
штраф. Две мухи занялись флиртом на моей правой руке, я отправил их в лучший
мир, думая: «Почему это не немцы?» Ответив официально и так сухо, что мог
случиться неурожай в трех губерниях, я сбежал вниз, в кубрик и, довольный уже
тем, что сегодня не нужно работать, насвистывая веселую песенку, занялся
укладыванием вещей.
Через
два часа я был в гавани, с мешком за плечами, одетый, как всегда матросы на
берегу, в лучшее свое платье, и шел к маклеру. Мне хотелось снова и как можно
скорее получить место; маклер устраивал это за половину месячного жалованья.
Отойдя на приличное расстояние от ненавистной «Христины», я погрозил ей кулаком
и, каюсь, вздохнул.
Скучно,
скучно настоящему моряку очутиться на неподвижной, твердой земле; вытряхнутым,
пустым чувствует он себя, смотря в заповедную глубину морской дали; не плещет в
шлюзах вода, стих ветер, остановилось движение. Сам, неуклюже и медленно, как
бы не доверяя спокойствию земной палубы, движется моряк на расшатанных качкой
ногах, грустит, и хочется ему выпить.
Чудесно
Средиземное море, лазурнее самой лазури оно, полно косых на горизонте парусов,
задумчивой величавой нежности, легендами обвеяна его даль, и часто, воровски
удаляясь от крейсера, парит в воздушной границе голубого круга черный боевой
флаг пирата.
Хо-хо!
Раз это море обесчещено ненавистной «Христиной», не хочу о нем думать три дня и
говорить.
II. Гостиница Вечерних
Огней
Маклера
не оказалось дома; я не очень удивился этому: когда уж не везет, так не везет
до самого «тпру»; маклер уехал в Александрию. Это сообщила мне жена маклера,
грязная, но симпатичная женщина; так как я маклера ехать в Александрию не
просил, то это мне мало понравилось.
Я
пожелал доброй женщине спокойной ночи и вышел; наступал вечер, пламенное
дыхание зноя – воздушной лавы африканского материка – перебивалось свежим
зюйд-остом. Я шел по улице, населенной рыбаками, торговцами, проститутками и
матросами.
У меня
было много денег, за шесть месяцев службы на проклятой «Христине» я заработал,
выиграл и наторговал контрабандой более восьмисот франков. Да, я мог поселиться
в лучшей гостинице. К сожалению, мне в таких местах оказывали мало почтения и
плохо чистили сапоги, поэтому я избегал слишком блестящих отелей. Проходя мимо
арабской харчевни, я полюбовался знаменитым танцем живота, очень похожим на
всем известный матчиш, только грубее, и стал зевать, потом, чувствуя, что
голоден, сердито и грозно принялся отыскивать гостиницу того типа, который, как
известно, всего лучше определяется словами: «Мне это понравилось».
«Гостиница
Вечерних Огней» – прочел я наконец в глухом переулке, где было так тесно, что
бродячая собака, встретив меня, посторонилась; но не было никаких огней в этом
доме, исключая корабельный фонарь, висевший над дверью. «Постучим», –
сказал я, ударяя ногой в доски, обитые циновками. Дверь, скрипнула и открылась
в глубь коридора; черная дыра смотрела на меня глухо и выжидательно.
«Наверное,
отворил негр, – подумал я, – негра в темноте увидеть не так просто».
Действительно, это был негр, он вышел на полусвет переулка, щурясь и кланяясь.
Он был в своем полном национальном костюме, то есть без ничего, кроме синего
холста вокруг бедер. Я сказал:
– Мне
нужно комнату. Комнату с водой, мылом и постелью. А также поесть и выпить.
– Выпить,
мыло, комната, поесть можно, – ответил он на ужасном английском языке, но
мне и в голову не пришло улыбнуться, мое внимание привлекли глаза негра, глаза,
хватающие за горло; неестественно внимателен и остер был их тягучий взгляд,
полный высокомерия и раздумья. Старые мысли о непочтительности и плохо
вычищенных сапогах посетили меня. Устыдившись их в таком месте, я крикнул
полным, штормовым голосом:
– Ну,
давай! Живо! Есть! Пить! Спать!
Он
медленно поклонился, исчез и через минуту появился с маленькой жестяной лампой.
Я шел за ним, сначала по грязному коридору с земляным полом, затем по узкой,
меж двух глухих стен, поскрипывающей, ще-левидной лестнице. Наверху негр
остановился, щелкнул ключом – и я очутился в небольшой, но чистой, с настоящей
кроватью комнате.
– Ну,
ничего, – успокоительно сказал я. – Сколько стоит?
– Один
франк.
Негр
говорил грудным, низким, но очень приятным голосом. Я сел, осматриваясь.
– Неси
же скорее, – сказал я, – неси что хочешь, было бы горячо и вкусно.
Негр
пристально поглядел на меня, оставил на столе лампу, повернулся и вышел. Более
я его не видел. Я рассказывал пока что, как вы заметили, вероятно, сами,
немного юмористически. Человек, испытавший тот ужас, который пережил я, имеет
право шутить.
|
