3
Непонятна
любовь евнуха. Хосров-хан просил Диль-Фируз остаться у него, что бы ни случилось.
Девочка привыкла к нему. Она ела самые любимые свои блюда. Он подарил ей еще
десять туманов для лобной повязки и еще сорок для ожерелья, и девочка рассыпала
монеты и собирала их в кучки. Ей нравился блеск и звон монет.
Наступил
день, когда пришел шамхорец.
Перед
его приходом пришел к Хосров-хану Мирза-Якуб, и хан, взяв за руку Диль-Фируз,
вывел ее из комнаты.
Шамхорец
уже ждал.
Тут
началась охота.
Диль-Фируз,
увидя шамхорца, побледнела. Она отвела от него взгляд.
Хосров-хан
смотрел на нее, как на необъезженную лошадь, внимательно и ясно.
Диль-Фируз
стала тогда бросаться с места на место. Она бегала неровными маленькими шажками
по крыльцу, как зверь по открытой поляне.
Потом
остановилась и остолбенела.
Сдвинув
брови, она прищурилась, как будто стоял не солнечный день, а густой туман.
Она
всматривалась в шамхорца.
Хосров-хан
еле заметно пригнулся, как будто нужно было ему сейчас вскочить на дикую кобылу,
ни разу не видавшую плетки.
Тут стал
подходить шамхорец.
Руки его
повисли по бедрам, как они невольно и естественно виснут у солдат, когда они видят
генерала.
Диль-Фируз
была одета в богатые одежды. Халаты хана и ходжи блестели на солнце.
– Назлу-джан, –
сказал шамхорец хрипло.
Диль-Фируз
испугалась. Она подалась назад. Она прикоснулась к руке Хосров-хана. Она закинула
голову и смотрела на хана, как на верхушку мечети.
И тут
Хосров-хан улыбнулся слегка, уголком рта. Ходжа-Якуб смотрел на Диль-Фируз и не
шевелился.
Дрожащими
грязными руками шамхорец стал что-то доставать из глубоких карманов. Он
протянул узловатые руки к Диль-Фируз, а на руках у него лежали сморщенные
маленькие лиму – сладкие лимоны, и белые конфеты, черствые, дешевые, с
приставшими волосками и всем, что там накопилось copy в глубоком шамхорском
кармане.
Диль-Фируз
с отвращением коротко взмахнула обеими руками.
Потом
она посмотрела на Хосров-хана плутовато, как котенок.
И
Хосров-хан засмеялся. Белые зубы открылись в улыбке сполна. Он смеялся, как
женщина, уловившая женскую черту в своем ребенке. Он сказал:
– Диль-Фируз,
не бойся, не убегай.
Тогда
только Диль-Фируз медленно подошла к шамхорцу и сгребла небольшой рукой сласти
с обеих рук.
Слезы
засочились у шамхорца из глаз. Он схватил руку Диль-Фируз и поднес ее к глазам.
– Назлу-джан,
Назлу-джан, – забормотал он, – неужели ты не узнаешь меня? Я ведь
твой аму-джан. Подойди же, подойди ко мне, не уходи от меня, Назлу-джан.
Хосров-хан
еще улыбался. Но стоял скромно и неподвижно, задумавшись, как-то покорно стоял
Ходжа-Якуб.
Диль-Фируз
покраснела, она надулась, напружилась, голова ее стала дрожать и уходить в
плечи. Шамхорец взял ее в большие руки и чмокнул громко в голову.
Диль-Фируз
стала тихонько плакать.
Когда же
она почувствовала на голове своей поцелуй шам-хорца, она взвизгнула негромко и
жалобно, как собака, и вдруг, уткнувшись в руки шамхорца, стала их лизать, не
целовать. И шамхорец урчал, а Диль-Фируз бормотала:
– Аму-джан,
аму-джан. Хосров-хан заплакал тогда.
То ли
ему было жалко Диль-Фируз, то ли шамхорца даже, то ли самого себя. Он стоял, плакал
и утирал слезы рукавом.
А
Мирза-Якуб смотрел на него с удивлением, как будто видел его впервые.
Так
Диль-Фируз, радость сердца, стала в этот день печалью сердца – Суг-э-диль.
|
