6
За
ужином Грибоедов засмотрелся на лысый сыр и вдруг ткнул в него пальцем.
– Вот
тебе Фаддей.
– Но
ведь он поэт, ты говорил.
«Ты» она
говорила еще робко. Он все-таки был ее учитель – сначала в музыке, а потом в
Овидиевой науке.
– Фаддей?
О да, да, он истинный поэт. Со слезой.
Что
теперь делает Фаддей? Но, боже мой, он тоже ужинает. И, может быть, такой же
сыр стоит у него на столе. О чем говорит он теперь, никак не представишь, но
толстые губы шлепают. Катя, может быть, танцует. Он придвинул козье молоко и
отставил его с отвращением. Молоко было сладкое, персиянское. Эх, Катя, Катя.
– А
Пушкин похож на свои портреты?
– И
да, и нет.
– Лучше
или хуже?
Ну как
ей объяснить, каков Пушкин?
– Он
очень быстрый, прыгает, и вдруг холоден и вежлив. И тогда говорит комплименты и
дерзости, как француз. Вообще он человек светский, любит блистать. Может быть,
добрый человек. Но я его близко не знаю.
Нина
очень внимательно слушает о Пушкине.
– Папа
переводил его стихи.
И она
прочла ему грузинское стихотворение, которое оказалось пушкинской элегией: «Мечты,
мечты, где ваша сладость…» Он этой элегии не любил.
Он
знакомил ее заочно со своими знакомыми. Она мало знала о его жизни.
Ей очень
нравился ташаххюс: эриванские ханы, склоняющиеся перед Грибоедовым.
В
существенном она была еще девочкой, даже девчонкой. Она взбиралась на диван,
поджимала под себя ноги и неподвижно разглядывала Грибоедова. Ее правый глаз
начинал немного косить. Сидение кончалось изумлением:
– Как
это все случилось? Где я, что и с кем? Тут уж она протягивала к нему руки:
– Будем
век жить, не умрем никогда.
Ей шел
шестнадцатый год, Грибоедов был вдвое старше. Один день у нее было одно лицо,
другой – другое. Она менялась у него на глазах, росла еще. Большая темноглазая
девочка.
7
Полковник
Макдональд тоже с удовольствием прочел роман Купера «Прерии».
Это была
наука о поведении.
Молодые
французы и какие-то лейтенанты слонялись в этом романе как неприкаянные, в кого-то
влюблялись, путались во все дела, и только старый траппер неизменно за всех и
за вся выкручивался.
Трудно
было извернуться полковнику Макдональду. Он видел: все, что строилось им в течение
двадцати лет прямолинейной службы, вдали от зеленых лужаек его
Шотландии, – проваливалось. Неблагополучие, вкус которого полковник
позабыл смолоду, – вот оно, собственной персоной.
Как
будто учитель погрозил ему пальцем в колледже и поговорит с ним после уроков.
Накануне
назначения на важный пост, который по праву ему был обещан, дела сложились так.
Он
слишком горячо оказал английское влияние во время переговоров русских; следуя
давнишнему опыту, он знал, что, вмешавшись в дела, приобретает влияние на обе
стороны.
И он
поручился всем своим состоянием за сто тысяч туманов. Правда, тут же он взял в
залог у Аббаса его золото. Но Сен-Джемс послал свое неодобрение, и афронт
налицо, если не…
Если…
если…
Полковник
часто сидел, курил и думал об этом.
Если
персияне выплатят все сполна русским…
Но тогда
сможет ли Персия соединиться с Турцией?
Она
обнищает вконец, и даже не стоит ей платить после этого двести тысяч туманов в
год, согласно договору.
No doubt[83]. И тогда
прощай влияние английское, долго и упорно, как растение, привезенное из-за
моря, насаждавшееся им.
Либо
русские сократят контрибуцию. А по всему видно, что именно так и будет. Но
тогда – трижды – прощай влияние английское.
Аббас-Мирза
говорил уже ему, весело улыбаясь:
– Мой
дорогой друг, я не могу вас больше слушаться. Я раз послушался – и что же
вышло?
И
полковник неспокоен. Рука, которую он тридцать лет подносит к своим тонким
усам, стала непроизвольно дрожать.
Спокойствие.
Будущее
неясно.
Но.
Но нужна
дружба с русскими. И он действительно прекрасный человек, Грибоедов. К тому же
он молод.
Леди
Макдональд. Супруга Грибоедова. Это полезная близость.
И.
И нужно
действовать в возможных пределах, так сказать, использовать то, что дано. Он не
охотник, а траппер. При этом.
Все дела
распутываются обыкновенно, а не только у Купера, каким-нибудь вовсе неожиданным
индейцем, который вырастает из-под земли и о котором раньше даже сам автор не
думал. Кстати, например, пришла телеграмма из Константинополя о поражении
Паскевича. Правда ли, нет ли, но это неплохо.
И
полковник Макдональд проводит вечера напролет, запершись наглухо в кабинете с
доктором Макнилем, который спокоен, как всегда.
|
