14
Месяц
уже истекал с того дня, как приехал он в Тегеран. Курур будет, кажется, выплачен.
В
сущности говоря, он был прежде всего честный и дельный чиновник. Хоть он и
ругал Паскевича и Нессельрода, он уважал их все-таки. Потому и ругал, что
уважал. Он, может быть, даже и был рад своему подчинению: вот и Тейрань
пройдена, да как еще пройдена – восьмой курур будет получен. Его карьер теперь
обеспечен. Фаддей и маменька рады будут, а о страхах он никому не скажет.
Ведь вот
как все оборачивалось.
Что
такое Тейрань?
Это
просто город Тегеран, это служебное усердие, благородная жажда служебных подвигов.
Да и подвиги-то какие? Делопроизводство по большей части.
Маменька
Настасья Федоровна знала о его честолюбии. Вкус служебной субординации был у
него на губах. Еще немного, и он ощутил жажду покровительства, хотелось ему
представить к крестишку доктора Аделунга. Он даже написал предобродушнейшее
письмо об этом Паскевичу. «Он меня об этом не просит, но еще в бытность мою в
Тифлисе он очень желал быть лично известным вашему сиятельству. Все его знают
за самого благонамеренного и расторопного человека… Мне самому смешно, когда
вспоминаю свой собственный стих из „Горя от ума“:
Как станешь представлять к крестишку
ли,
к местечку,
Ну как не порадеть родному
человечку».
Иногда
уже навертывалась шуточка: он повнимательнее относился к своим привычкам. А все
оттого, что заметил, как Мальцов с добродушием, как будто так уж Богом
положено, мирился с тем, например, что он вначале рассеянно слушал всякую
бумагу, а потом заставлял повторять. Привычка, дескать, начальника.
Таков-то
он был. Осанку свою и статуру он разок уж как-то оценил вдруг совершенно со
стороны: что это очень полезно в персиянской политике. Ему нравилось уже, что
при каждом поступке он сообразовался с мирным трактатом. Трактат был вполовину
его рук дело, но теперь он вырос до размеров необычайных: шутка сказать, ничего
не поделаешь, трактат!
Он
несколько досадовал, что иногда какой-то провор толкал его на не совсем
обдуманные поступки, например, перед шахом следовало просидеть поменее, ну хоть
десять минут. Что за рассеянность дурацкая. Ведь это чудом только кстати вышло.
Только с дервишем некстати, а все остальное кстати. Днем он, впрочем, скоро
прощал себе и объяснял дело неопытностью. Вообще же он держался трактата. Были
служебные недоразумения с Нессельродом, и, возможно, дело кончится отставкой.
По ночам
же он смотрел на мебель, на ковры. Молился. Случилось раз – заплакал. Таков уж
он был. Старел он быстро.
15
Все
дальше близкие предметы, и день кажется годом, и Сашку били на базаре чуть не в
прошлом году.
Воздух
разреженный, и в редком воздухе он делает шаг, а ему кажется, что прошел
версту.
Дестхат
о выдаче Самсона шел по путям медленным, бумагами, переговорами, и вел их
Мальцов.
Путался
у миссии прапорщик Скрыплев, и Мальцов вел с ним переговоры.
Можно
подождать и в Тебризе разрешения сего конфликта.
Все-таки
он медлил.
16
Наконец
дал ему шах прощальную аудиенцию. Он не томил старика больше. И старик прислал
ему орден Льва и Солнца первой степени, а Мальцову и Аделунгу – второй. Ордена
были изрядной работы.
Рустам-бек
и Дадаш-бек хлопотали: укладывались вещи, стучали во дворе молотки, заколачивались
ящики, чистилась в конюшне сбруя. Была выволочена карета во двор, и казаки ее
мыли мочалой и мылом старательно, и она блестела. Сашка стоял над коврами и
медленно, лениво, словно нанося оскорбление, выколачивал их.
Завтра
они уезжали из Тегерана.
|
