3
– Авв-а-вв-а-вва, –
говорил Сашка.
– Авва-а-вва,
Александр Сергеевич, – он стучал зубами и толкал Грибоедова.
Грибоедов
спал.
Наконец
он сел в постели и посмотрел на Сашку далеким взглядом. Надел очки и проснулся.
Старик
Дадашянц, привезший ночью подарки для шаха, стоял за Сашкой.
Грибоедов
свесил голые ноги. Ему было холодно.
– Что
тебе нужно? – спросил он сердито.
– Ваше
превосходительство, – сказал сипло старик и снял круглую шапку, –
идет толпа. Нужно гнать Якуба.
Грибоедов
смотрел на редкие потные волосы, привыкшие к шапке.
– Ты
кто такой?
– Я
Дадашянц, – сказал жалобно старик и попятился за Сашку.
– Так
вот, если ты Дадашянц, так я запрещаю тебе вмешиваться не в свои дела. Тебя
сильно избаловали. Ступай.
– А
ты что? – спросил он Сашку. – Чего ты взыскался? Я еще полежу. Через
десять минут подашь одеваться.
И Сашка
успокоился.
Ровно
через десять минут Грибоедов оделся. Он надел шитый золотом мундир, а на голову
треуголку – как на парад. Вышел на двор распорядиться. И он услышал шум,
похожий на вой райка, аплодирующего Кате Телешовой, как он однажды слушал его
из буфетной комнаты. И вой вдруг прекратился, как будто Катя стала повторять
нумер.
4
Мальцов
выбежал от доктора Аделунга.
– О-о-о-у…
Он гудел
на ходу.
– О,
дорогие, голубчики, – проговорил он и топотал ногами, как капризный
ребенок.
Он
влетел в свою квартиру, на баляханэ, бросился к шкатулке и всунул ключик.
Ассигнации,
расписки, золото. Он скомкал расписки, затолкал ассигнации в боковой карман.
Золото.
Он набил карманы.
– Бежать.
– Куда,
дурак, куда, дурачина, бежать? – спросил он себя с отвращением,
передразнил и заплакал.
И слетел
опять во двор. Побежал, наткнулся на двух персиянских солдат из стражи
Якуб-султана. Они уходили со двора.
– Якуб-султан? –
закричал он им. – Где Якуб-султан? Они, не ответив, прошли мимо.
– Эа-а, –
донес ветер.
Он
пробежал несколько шагов за ними уже подгибающимися ногами. Потом отстал, споткнулся.
Якуб-султан ушел – понял он и повернул.
Его
отнесло к квартире Назар-Али-хана.
Персиянская
стража стояла. Ферраши его оглядели.
– Эа-али, –
все слышнее, не прекращается, не прекращается…
– Мне
нужен Назар-Али-хан, немедленно, – сказал Мальцов, стуча зубами, ткнул
пальцем в дверь, поясняя.
– Назар-Али-хан
вчера ушел, – сказал один на ломаном русском языке.
Мальцов
вгляделся в него и понял: толмач.
–…Салават…
Он
схватил за руку толмача. Отозвал его. Сунул руку в карман. Сжал золото: пять,
десять монет, горсть. Сунул ему в руку.
– Укройте
меня, – сказал он, – здесь, а? У Назар-Али-хана? А? Он ведь ушел? а?
Толмач
посмотрел на ладонь.
– Мало.
Мальцов
полез в карман. Брюки его были плохо застегнуты, он поправил их.
– Всем
надо дать, – сказал толмач.
– Дам,
всем, даю, все, – сказал Мальцов и поднял ладонь ребром.
Толмач
отошел к феррашам, поговорил и вернулся.
– Давай, –
сказал он грубо.
Мальцов
стал сыпать золото ему в руки. Толмач подозвал двух феррашей. Золото исчезло в
карманах. У него осталось немного на дне левого кармана. Ферраши помедлили. Они
смотрели на Мальцова. Теперь они прогонят его.
– Дорогие
мои, голубчики, – сказал скороговоркой Мальцов.
Толмач
открыл ключом дверь, пропустил Мальцова, посмотрел ему вслед и запер дверь.
И
Мальцов лег ничком в ковры. Ноздри его ощущали сухой запах пыли. Он закрыл
глаза, но так было страшнее, и он начал смотреть в завиток оранжевого цвета, в
форме знака вопросительного.
Потом,
через минуту или через полчаса – рев. Он вцепился обеими руками в край ковра,
пригнул голову и смотрел на знак вопросительный.
|
