2
Натальюшки,
Марьюшки,
Незнамые
девушки.
Песня
Лошади,
распряженные, щипали лениво траву и дымились. Ямщик все пощупывал им бока.
Когда они поостыли, спросил у молодайки воды, и лошадь недвижно пила из ведра,
осторожно храпя и вздыхая синими ноздрями.
Молодайка
покачивалась на высоких бедрах под плавный ход ведер. У нее было плоское
смугло-бледное лицо, босые крупные ноги.
В доме
жил только дед да она.
Муж,
казак, уж год не слал вестей. Она напасала сена, дед ходил изредка в извоз.
Останавливались у нее и проезжающие.
Работала
она, по видимости, плавно и медленно, все ей давалось легко: так она носила
ведра.
Грибоедов
приказал Сашке нести в дом припасы, вино.
Сели
ужинать. Сашка с ямщиком ужинали во дворе, разговаривали со стариком, а
молодайка прислуживала Грибоедову. Он сквозь открытое окно слышал чавканье
ямщика, хлюпанье Сашки и тот неторопливый и нелюбопытный разговор, который
ведут между собою незнакомые простолюдины.
– Как
звать тебя, милая?
Молодайка,
так же все покачиваясь, накрыла грубой скатертью стол. Она была вовсе не
стройна, слишком широка, но ноги были очень легки. Лицо тоже широкое, бледное,
словно она страдала, не теперь, а давно, какой-то болезнью.
– Марьей, –
она улыбнулась.
– А
теперь, значит, едете туды обратно? – спрашивал дед Сашку за окном.
– Мы
теперь получили назначение, – отвечал Сашка, прихлебывая.
– Ага, –
дед удовлетворился.
– Садись,
Маша, ужинать будем, – сказал Грибоедов.
– Мы
уже отужинали, – ответила Марья и присела в стороне на край стула, стала
смотреть в окно.
Ямщик за
окном начал икать, чтоб показать деду, что сытно поел, и приговаривал:
– Тьфу,
господи.
– Так
одни и живете? – спрашивал Сашка.
– Одни, –
равнодушно отвечал дед.
Вдруг
Марья широко и сладко зевнула большим ртом. Грибоедов тотчас выпил за ее здоровье.
– Искупаться
тут у вас можно? Речка недалеко?
– Речка
недалеко, да мелка. Ребята в ней только купаются. Можно баньку стопить.
– Стопи,
Маша, – попросил Грибоедов.
Маша, не
очень довольная, размялась и пошла во двор. В низенькой баньке, что стояла травяным
гробом во дворе, было жарко, и глиняный пол пропах столетним дымком.
Ямщик
спал в бричке. Сашка свернулся под гунькой и непробудно вздыхал в тридесятом
царстве. Маша сидела на крылечке.
– Маша, –
сказал Грибоедов, – ну-ка подвинься. И он обнял Машу.
|
