39
Нежданно-негаданно
назавтра пришла записка от Нессельрода, краткая и крайне вежливая.
Грибоедов
чрезвычайно медленно и вяло собирался к нему. Сидел без фрака в креслах, пил
чай, прихлебывал и мирно говорил Сашке:
– Александр,
ты как думаешь, можно здесь найти квартиру несколько пониже, хоть во втором
жилье?
– Можно.
– А
дешево, как думаешь?
– Можно
и дешево.
– У
тебя оба локтя продраны.
– Оба-с.
– Что
ж ты другого казакина себе не сошьешь?
– Вы
денег не давали-с.
– Зачем
же ты мне не говорил? Вот тебе деньги; что останется, себе возьми, на орехи.
– Благодарим.
– А
у тебя знакомых здесь нет, Александр?
Сашка
подозревал хитрость.
– Нету-с
знакомых. Ни одной.
– Вот
как, ни одной. Напрасно, Александр. Заведи себе знакомых.
– У
меня со второго этажа знакомые.
– Подай
мне фрак. Орден.
Он долго
вворачивал перед зеркалом золотой шпенек в черное сукно.
– Криво? –
спросил он Сашку.
– Нет,
прямо-с.
– Хорошо.
Я пойду. Я дома, может быть, не скоро буду, так ты пообедай, квартиру запри и можешь
идти со двора.
– Слушаю.
К вечеру быть?
– Можешь
к вечеру, можешь и раньше. Как хочешь, Александр.
Говорил
он с Сашкой очень покорно и вежливо, точно это был не Сашка, а Бегичев.
У
Нессельрода он повел точно такой же разговор.
– Я
получил вашу записку, граф. Может быть, слишком рано? Я не помешаю?
– Напротив,
напротив, дорогой господин Грибоедов, даже немного поздно.
Нессельрод
был сегодня праздничный, прозрачный, сиял, как хрустальная лампадка.
– Я
еще вчера вспоминал вашу тонкую мысль. Грибоедов насторожился.
– Действительно,
в Персии нынче не может быть поверенного в делах, там может быть только
полномочный министр. Вы совершенно правы, и эта мысль одобрена государем.
Грибоедов
усмехнулся очень свободно.
– Напрасно,
граф, напрасно вы считаете эту мысль столь тонкой.
Но
карлик засмеялся и закивал головой, как заговорщик, – потом он потер руки
и привстал. Брови его поднялись. Вдруг он ткнул Грибоедову свою серую ручку.
– Поздравляю
вас, господин Грибоедов, вы награждены чином статского советника.
И быстро,
ловко пожал грибоедовскую холодную руку.
Он
протянул Грибоедову высочайший указ, еще не подписанный. Коллежский советник
Грибоедов возводился в чин статского советника с назначением его полномочным
министром российским в Персии, с содержанием в год…
Грибоедов
положил бумагу на стол.
– А
что, – он сказал отрывисто и грубо, – что, если я не поеду?
Нессельрод
не понимал.
– Вы
откажетесь от милости императора?
Назначение
– был законнейший повод, законнейший выезд на почтовых, и даже на курьерских, а
путь на Персию – через Кавказ. Стало быть, Кавказ, Паскевич, стало быть,
тяжелые полудетские глаза. Но это все-таки не Кавказ, не Закавказье, не
Компания, это Персия.
– Тогда
я буду откровенен, – сказал карлик. Он поджал губы и остановился
глазами. – Нам нужно вывести из Хоя двадцать пять тысяч войска и отправить
их на Турцию. Но для этого нужно получить контрибуцию, куруры. Мы ищем
человека, который мог бы это сделать. Этот человек – вы.
Он
испугался своих слов и сжался в горестный, отчаянный комочек.
Карл
Васильевич Нессельрод, граф, вице-канцлер империи, проболтался.
Они
отправляли его на съедение.
Вдруг
Грибоедов щелкнул пальцами и напугал Нессельрода.
– Простите, –
он засмеялся, – я принимаю назначение с благодарностью.
И
Нессельрод не понимал.
Значит,
с этим человеком все должно вести… наоборот. Пока не пробалтывался, человек вилял.
А как, по крайнему легкомыслию, сболтнул фразу военного министра, пока
совершенно секретную, человек – вот он – щелкнул пальцами и согласился. Какая
это, однако же, опасная наука, дипломатия. Но он вовсе не проболтался, он знал,
с кем говорит, – он с самого начала понимал, что с этим человеком должно,
как и вообще, во всей этой несчастной азиатской политике, вести себя…
наоборот, – и тогда получаются неожиданно хорошие результаты. И он скажет
новому послу персидскому: «Мы не возьмем у вас ни… как это называется… тумана,
томана» – и сразу же… куруры, куруры.
Нессельрод
вздохнул и, улыбаясь, любовно поглядел на статского советника.
– Господин
министр, – сказал он, – я буду счастлив на днях представить вам
инструкции.
– Но,
господин граф, – уже совершенно на равной ноге сказал ему статский
советник, – знаете ли, я сам составлю инструкцию.
Нессельрод
окаменел. Как быстро взят тон, тон, однако же, делающий всю музыку.
– Но,
господин Грибоедов…
– Граф, –
сказал Грибоедов, вставая, – я набросаю инструкции, – а в вашей воле
их одобрить или не одобрить, принять или не принять.
Нессельрод
не знал русского обычая, что рекрут, сданный не в очередь, за другого, –
куражится. Но он что-то понял.
Хорошо.
Пусть, если ему так нравится, сам составит эти инструкции.
– Полагаю, –
сказал он почти просительно, – вы ничего не будете иметь против того,
чтобы первым секретарем вашим был назначен Мальцов. Таково желание
государя, – добавил он торопливо. – А о втором секретаре мы сразу же
позаботимся.
Грибоедов
подумал и вдруг улыбнулся.
– Я
прошу вас, граф, назначить вторым секретарем человека, сведущего в восточных языках…
и тоже в медицине. В знаниях господина Мальцова по этим частям я не уверен.
– Но
почему… в медицине?
– Потому
что медики важнее всего на Востоке. Они проникают в гаремы и пользуются доверенностью
шаха и принцев. Мне нужен человек, который мог бы противостоять английскому доктору,
господину Макнилю, который представлялся вашему сиятельству.
Неопределенным
взглядом посмотрел вице-канцлер империи.
– Но
я боюсь, что нам придется отказаться от этой мысли, – сострадательно
улыбнулся он, – потому что столь редкого совмещения – медика и знающего
восточные языки – вообще, кажется, не существует.
– О,
напротив, напротив, граф, – сострадательно улыбнулся полномочный
министр, – это совмещение именно существует. У меня есть такой человек,
доктор Аделунг, Карл Федорович. Осмеливаюсь рекомендовать его вашему
высокопревосходительству.
Фамилия
смешливого доктора, согласного ехать в любое несуществующее государство, ставит
в тупик руководителя.
– Но
тем лучше, тем лучше, – возражает он, слегка озадаченный, – извольте,
если таковой, как вы говорите, является совмещением…
Он
провожает Грибоедова до приемной и остается один.
– Какое
счастье, – говорит он и смотрит на свой паркет. – Какое счастье, что
этот человек наконец уезжает.
|
