Глава третья.
Людям – вино, а лошадям – вода
Приехали еще четыре путешественника.
Козетту одолевали тяжкие думы; ей было только восемь лет, но
она уже так много выстрадала, что в минуты горестной задумчивости казалась
маленькой старушкой.
Одно веко у нее почернело от тумака, которым наградила ее
Тенардье, время от времени восклицавшая по этому поводу: «Ну и уродина же эта
девчонка с фонарем под глазом!»
Итак, Козетта думала о том, что настала ночь, темная ночь,
что ей, на беду, неожиданно пришлось наполнить свежей водой все кувшины и
графины в комнатах для новых постояльцев и что в кадке нет больше воды. Только
одно соображение немного успокаивало ее: в харчевне Тенардье редко пили воду.
Страдающих жаждой здесь всегда было достаточно, но это была жажда, которая
охотней взывает к жбану с вином, чем к кружке с водой. Если бы кому-нибудь
вздумалось потребовать стакан воды вместо стакана вина, то такого гостя все
сочли бы дикарем. И все же на секунду девочка испугалась: тетка Тенардье
приподняла крышку одной из кастрюлек, в которой что-то кипело на очаге, потом
схватила стакан, быстро подошла к кадке с водой и отвернула кран. Ребенок,
подняв голову, следил за ее движениями. Из крана потекла жиденькая струйка воды
и наполнила стакан до половины.
– Вот тебе на! – проговорила хозяйка. – Воды
больше нет! – И замолчала. Девочка затаила дыхание. – Ничего! –
продолжала Тенардье, рассматривая стакан, наполненный до половины. –
Хватит!
Козетта снова взялась за работу, но больше четверти часа
чувствовала, как сильно колотится у нее в груди сжавшееся в комок сердце.
Она считала каждую протекшую минуту и страстно желала, чтобы
поскорее наступило утро.
Время от времени кто-нибудь из посетителей поглядывал в окно
и восклицал: «Ну и тьма! Хоть глаз выколи!» Или: «В такую погоду без фонаря
только кошке по двору шататься». И Козетта дрожала от страха.
Вдруг вошел один из странствующих торговцев, остановившихся
в харчевне, и грубым голосом крикнул:
– Почему моя лошадь не поена?
– Как не поена? Ее поили, – ответила Тенардье.
– А я говорю – нет, хозяйка! – возразил торговец.
Козетта вылезла из-под стола.
– Сударь! Право же, ваша лошадь напилась, она выпила
ведро, полное ведро, я сама принесла ей воды и даже разговаривала с ней.
Это была неправда. Козетта лгала.
– Вот тоже выискалась: от горшка два вершка, а наврала
с целую гору! – воскликнул торговец. – Говорят тебе, дрянь ты этакая,
лошадь не пила! Когда ей хочется пить, она по-особому фыркает, уж я-то ее
повадки знаю.»
Козетта стояла на своем и охрипшим от тоскливой тревоги
голосом еле слышно повторяла:
– Пила, вволю пила.
– Врешь! – завопил торговец. – Не пила.
Сейчас же дать ей воды!
Козетта залезла обратно под стол.
– Что верно, то верно, – сказала
трактирщица, – если скотина не поена, ее надо напоить.
Она огляделась по сторонам:
– А где же другая скотина?
Заглянув под стол, она разглядела Козетту, забившуюся в
угол, почти под ногами посетителей.
– Ну-ка вылезай! – крикнула она.
Козетта выползла из своего убежища.
– Ты, щенок! Ступай напои лошадь!
– Сударыня! – робко возразила Козетта. –
Воды-то ведь больше нет!
Тенардье настежь распахнула дверь на улицу:
– Беги принеси. Ну, живо!
Козетта понурила голову и пошла за пустым ведром, стоявшим в
углу около очага.
Ведро было больше ее самой, девочка могла свободно
поместиться в нем.
Трактирщица опять подошла к очагу, зачерпнула деревянной
ложкой похлебку, кипевшую в кастрюле, попробовала и проворчала:
– Хватит еще воды в роднике. Подумаешь, какое дело! А
зря я лук-то не отцедила.
Пошарив в ящике стола, где валялись мелкие деньги, перец и
чеснок, она добавила:
– На, жаба, держи! На обратном пути купишь в булочной
большой хлеб! Вот тебе пятнадцать су.
На Козетте был передник с боковым кармашком; она молча взяла
монету и сунула ее в карман.
С ведром в руке неподвижно стояла она перед распахнутой
дверью, словно ждала, не придет ли кто-нибудь на помощь.
– Ну, живей! – крикнула трактирщица.
Козетта выбежала. Дверь захлопнулась.
|
