Глава седьмая.
Гаврош глубокомысленно вычисляет расстояние
Мариус сдержал слово. Он запечатлел поцелуй на мертвом лбу,
покрытом капельками холодного пота. То не была измена Козетте; то было
задумчивое и нежное прощание с несчастной душой.
Не без внутреннего трепета взял он письмо, переданное ему
Эпониной. Он сразу почувствовал, что в нем сообщается что-то важное. Ему не
терпелось прочитать его. Так уж устроено мужское сердце: едва бедное дитя
закрыло глаза, как Мариус подумал о письме. Он осторожно опустил Эпонину на
землю и отошел от нее. Какое-то чувство ему говорило, что он не должен читать
письмо возле умершей.
Он подошел к свече в нижней зале. Это была записочка, изящно
сложенная и запечатанная с женской заботливостью. Адрес писала женская рука:
«Господину Мариусу Понмерси, кв г-на Курфейрака, Стекольная
улица, э 16».
Он сломал печать и прочел:
«Мой любимый! Увы! Отец требует, чтобы мы уехали немедленно.
Сегодня вечером мы будем на улице Вооруженного человека, э 7. Через неделю мы
будем в Англии.
Козетта, 4 июня».
Отношения между Мариусом и Козеттой были таковы, что он даже
не знал почерка Козетты.
То, что произошло, может быть рассказано в нескольких
словах. Все это устроила Эпонина. После вечера 3 июня она приняла решение:
во-первых, расстроить замыслы отца и бандитов, связанные с домом на улице
Плюме, а во-вторых, разлучить Мариуса с Козеттой. Она отдала свои лохмотья первому
встречному молодому шалопаю, которому показалось забавным переодеться в женское
платье, отдав Эпонине мужское. Это от нее Жан Вальжан получил на Марсовом поле
серьезное предупреждение: Переезжайте. Вернувшись домой, Жан Вальжан сказал
Козетте: «Сегодня вечером мы переезжаем на улицу Вооруженного человека, вместе
с Тусен. Через неделю мы будем в Лондоне». Козетта, сраженная этим неожиданным
ударом, тут же написала несколько строк Мариусу. Но как отнести письмо на
почту? Она не выходила одна из дому, а Тусен, не привыкшая к таким поручениям,
непременно и тотчас же показала бы письмо Фошлевану. Охваченная тревогой,
Козетта вдруг увидела сквозь решетку переодетую в мужское платье Эпонину, бродившую
вокруг сада. Козетта подозвала «молодого рабочего», дала ему пять франков и
письмо и сказала: «Отнесите сейчас же это письмо по адресу». Эпонина положила
письмо в карман. Пятого июня утром она отправилась к Курфейраку на поиски
Мариуса, но не для того, чтобы отдать ему письмо, а чтобы «увидеть его», –
это поймет каждая ревнивая и любящая душа. Там она поджидала Мариуса или хотя
бы Курфейрака – опять-таки чтобы «увидеть его». Когда Курфейрак сказал ей: «Мы
идем на баррикады», ее вдруг озарила мысль броситься навстречу этой смерти, как
она бросилась бы навстречу всякой другой, и толкнуть туда Мариуса. Она
последовала за Курфейраком и увидела, где строится баррикада. Мариус ничего не
подозревал, – письмо Эпонина носила с собой. Убежденная, что когда
стемнеет. Мариус, как всегда, придет на свидание, она подождала его на улице
Плюме и от имени друзей обратилась к нему с призывом, в надежде, что этот
призыв приведет его на баррикаду. Она рассчитывала на отчаяние Мариуса,
потерявшего Козетту, и не ошиблась. После этого она вернулась на улицу
Шанврери. Мы уже видели, что она там совершила. Она умерла с мрачной радостью,
свойственной ревнивым сердцам, которые увлекают за собой в могилу любимое
существо, твердя: «Пусть никому не достанется!»
Мариус покрыл поцелуями письмо Козетты. Значит, она его
любит! На мгновение у него мелькнула мысль, что теперь ему не надо умирать.
Потом он сказал себе: «Она уезжает. Отец увозит ее в Англию, а мой дед не
хочет, чтобы я на ней женился. Ничто не изменилось в злой моей участи».
Мечтателям, подобным Мариусу, свойственны минуты крайнего упадка духа, отсюда
вытекают отчаянные решения. Бремя жизни невыносимо, смерть – лучший исход. И
тут он подумал, что ему осталось выполнить два долга: уведомить Козетту о своей
смерти, послав ей последнее прости, и спасти Гавроша от неминуемой гибели,
которую приуготовил себе бедный мальчуган, брат Эпонины и сын Тенардье.
При нем был тот самый бумажник, в котором хранилась
тетрадка, куда он вписал для Козетты столько мыслей о любви. Он вырвал из
тетрадки одну страничку и карандашом набросал следующие строки:
«Наш брак невозможен. Я просил позволения моего деда, он
отказал; у меня нет средств, у тебя тоже. Я спешил к тебе, но уже не застал
тебя! Ты знаешь, какое слово я тебе дал, я его сдержу. Я умираю. Когда ты
будешь читать эти строки, моя душа будет уже подле тебя, она улыбнется тебе».
Мариусу нечем было запечатать это письмо, он просто сложил
его вчетверо и написал адрес:
«Мадмуазель Козетте Фошлеван, кв. г-на Фошлевана, улица
Вооруженного человека, э7».
Сложив письмо, он немного подумал, снова взял бумажник, открыл
его и тем же карандашом написал на первой странице тетради три строки:
«Меня зовут Мариус Понмерси. Прошу доставить мой труп к
моему деду г-ну Жильнорману, улица Сестер страстей господних, э 6, в Маре».
Сунув бумажник в карман сюртука, он позвал Гавроша. Тотчас
появилась веселая, выражающая преданность рожица мальчугана.
– Хочешь сделать кое-что для меня?
– Все что угодно, – ответил Гаврош. – Господи
боже мой! Да без вас, ей-ей, мне была бы уже крышка!
– Видишь это письмо?
– Вижу.
– Возьми его. Уходи сейчас же с баррикады (Гаврош
озабоченно почесал у себя за ухом) и завтра утром вручи его по адресу,
мадмуазель Козетте, проживающей у господина Фошлевана на улице Вооруженного
человека, номер семь.
– Ну хорошо, но… за это время могут взять баррикаду, а
меня здесь не будет! – возразил маленький герой.
– По всем признакам, баррикаду атакуют не раньше чем на
рассвете, и возьмут не раньше, чем завтра к полудню.
Новая передышка, которую нападающие дали баррикаде,
действительно затянулась. То был один из тех нередких во время ночного боя
перерывов, после которого противник атакует с удвоенным ожесточением.
– Послушайте, а если я отнесу ваше письмо завтра
утром? – спросил Гаврош.
– Будет слишком поздно. Баррикаду, вероятно, окружат,
на всех улицах выставят дозоры, и тогда тебе отсюда не выйти. Ступай сейчас же.
Гаврош не нашелся, что ответить и стоял в нерешительности, с
грустным видом почесывая за ухом. Вдруг, по обыкновению встрепенувшись, как
птица, он взял письмо.
– Ладно! – сказал он и пустился бегом по Мондетуру.
Его осенила мысль, о которой он умолчал, боясь, как бы
Мариус не нашел, что ему возразить.
«Еще нет и двенадцати часов, улица Вооруженного человека
недалеко, я успею отнести письмо и вовремя вернуться».
|
